|
Номинация "Проза" сезон 2013-2014
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 04:42 | Сообщение # 106 |
 Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №75
СЛАДКИЙ МОНОЛОГ
- Красавица моя!
«Ого, это ко мне. Да, да - сейчас за мной придут. Не зря я тут поджидаю, наливаюсь соком, ароматом, спелостью».
- Вот ты где, негодница, за кустом спряталась! Кис-кис-кис, иди сюда маленькая!
«Тьфу, опять мимо. Как я ненавижу этих кошек. Никчемные животные. На солнышке нежатся, среди ягод норовят лежбище устроить, только и забот у них - блох ловить. Правда, вчера эта мымра схватила подбиравшегося ко мне муравья-разведчика. Так много неприятностей от насекомых: один найдет и всю банду за собой тащит. Наделают дырок, расковыряют всю, да и бросят. Один стыд от такого употребления!
Так, о чем это я? Ах да, киска и поймала негодяя, просто так из баловства, но молодец! А все равно дурой оказалась: нет чтобы лапой его прихлопнуть, она его в рот взяла. А он - не ягодка! Так она головой мотала-мотала, потом начала по грядке прыгать - как ошалелая. Конечно, ошалеешь, если тебя за язык укусят, да еще муравьиной кислотой прижгут!
По себе знаю. Только языка у меня нет.
Ох, и разболталась я, пора под листочек забираться, скоро дождь пойдет. Дождь это хорошо, когда жара и сухость кругом. Нам - ягодкам в самый раз. От солнышка мы зарумянимся, а от дождика - соком нальемся.
Ну, где же люди? Неужели они не видят меня - красавицу: на одном листочке лежу, другой - вместо зонтика.
Чу, опять идет кто-то!
- Не надо лениться, деточка, ты нагнись, нагнись за ягодкой. Ну же!
Ах, это не деточка, а соседский котище, что нашу Киску по огороду гоняет. Ну и урод, даже мне мерзко его видеть. Пират - форменный пират: шерсть клочьями, хвост наполовину обрублен и воняет от него... Идет по огороду, словно по своей территории, радуется гад, что у хозяйки кошечка-красавица. Я хоть и ягода, а в этих делах разбираюсь, не даром во мне столько семечек: на каждом бугорке - семечка.
Ничего, если меня не сорвут, иначе поступим: я в землю уйду, а потом вырастут мои детки, много деток. И все такие умные, сладкие - как я.
Дети это хорошо.
Я - за право каждой ягоды познать материнское счастье:
Виват свободе, виват материнству, виват ягодам - свободным матерям!»
Вдалеке послышался звук шагов.
- Ах, вот ты где спряталась, полезай в корзинку.
- Но..., но я хотела другого! Я познала истину, как же я теперь...
- А истина - в вине, сладенькая!
ЕЕ ПРИЧУДА
- Ты с ума сошел! Кто тебе рассказал эту гадость?
- Но, предания, все предания говорят об этом.
Она резко повернулась: в ее движении, в фигуре бурлила энергия. Она низко наклонилась ко мне - коленопреклоненному. Я ощутил ее дыхание - словно ветерок охладил мое лицо.
- Как ты мог? Я надеялась на тебя! Я рассчитывала, что никто, слышишь, никто не узнает, Ее возмущению не было предела.
- Но никто и не знает, да и я толком не понял, затем и пришел, - я с трудом старался сохранить остатки мужества и ... боролся со страстью.
Предо мной стояла Богиня - женщина. Всем женщинам - женщина: бывшим, настоящим и будущим. Я чувствовал это, и желание переполняло меня. Я понимал, еще немного и я не совладаю с собой...
«Вначале признаюсь, а потом... пусть я умру, но умру - как герой!»
- Тоже мне герой, - презрительно прервала она цепь моих мыслей. Совсем забыл, что я для нее как раскрытая книга. Да не только я, но и все человечество, ну, по меньшей мере - его сильная половина.
- Ха, тоже мне сильная половина! - она уничижительно сложила средний и указательный пальцы и постучала меня ими по лбу. - Очнись, сколько ты еще будешь стоять передо мной на коленях, сгорая от страсти?
«Что это она? Неужели позволяет открыться!»
- Совсем ошалел, ты еще вообрази, что можешь перейти к действиям, - и ее глаза загадочно блеснули сквозь покрывало.
«Или сверкнули? Огромная разница между сверканием и блеском! Как разобраться в этих женщинах, тем более, если они читают в ваших душах? А сами, сами прячутся за покрывалом».
- Совсем дурак! Покров это, а не покрывало, а еще воображаешь себя историком, - в ее голосе я почувствовал некое послабление.
«Может, смягчилась? Так я сейчас, сейчас, вот только встану, встану с колен!»
- Стой там! Ну и смешон же ты, - она теперь действительно казалась спокойнее, чем в самом начале разговора. Тембр голоса приобрел мягкую объемность, звуки слагались в слова, слова вновь превращались в звуки, которые лились сладкой музыкой мне прямо в душу!
- В развесистые, ослиные уши, - это в ее устах звучало как комплимент.
«Неужели?!»
- Да нет же, стой там.
- Но, моя Богиня, не подобает мужчине так долго стоять на коленях, он должен что-то делать!
- Ты уже все сделал, что мог!
- ??? Но я даже не приблизился к тебе. Ты не знаешь, на что я способен!
- Да, теперь я поняла: бедный мой археолог, что спустя 20, 30, 50 тысяч лет мужчины столь же безумны, как это было во времена Адама. Мы - женщины правили, правим, и будем править. Если вспомнить…
- Да, моего мужа Озириса вероломно убили, расчленили и разбросали по миру. Да, я действительно собрала его, но не нашла только одной «детали». Ты прав, археолог, предания не врут, и ты вынуждаешь меня приоткрыть тебе последнюю тайну: как зачала и родила я сына Гора. Я - Исида - жена Озириса, который был лишен главного?
- Как? - я трепетал. Я - помешанный на археологии ученый и безумно влюбленный в идеал женщины, который когда-то был воплощен на Земле.
Богиня подошла ближе, так, что я почти уткнулся лицом в складки ее одежд, ощутил аромат ее тела, женского тела! Во мне поднялась волна силы, я затрепетал, закрыл глаза, стараясь сдержать свой пыл, свою страсть.
Ученый боролся с мужчиной.
Она так близка великая разгадка и женщина!
- Ну, что ты предпочтешь? Дарую только одно!
Чувства рвались вперед, заглушая голос рассудка. Еще мгновение и они победят! Но, как всегда дотошный интеллект выполз, казалось, из самой ничтожной щели и возопил:
- Узнай, узнай то, над чем лучшие из лучших трудились тысячелетия. Узнай эту тайну! После минут наслаждения, сколь не были бы они сладостны, ты останешься ни с чем. Она выхолостит тебя! Сейчас ты слеп и глуп!!! Очнись, ведь ты не только мужчина, но и человек.
И я хрипло вымолвил
- Открой мне тайну, может она поможет человечеству.
Богиня улыбнулась, улыбка засветилась, проявившись даже сквозь покрывало.
- Кто знает, может и послужит, если ты сможешь о том рассказать.
И мягким, почти кошачьим движением она скинула с лица покрывало...
Перед изумленным ученым стояла женщина с лицом мужчины.
ДАЛЕКО-ДАЛЕКО
«Не забуду мать родную!» - Нинка старательно вычерчивала на стене кривые буквы. Ее непослушные пальцы с силой сжимали заточенную отвертку.
Писать она не умела, да и букв не знала, но обладала прекрасной зрительной памятью и как все Дауны, отличалась упрямством. Нинка хорошо запомнила череду закорючек на груди Ивана, все называли это татуировкой. Там еще картинка была, но узор из загогуленок понравился ей больше всего. Было в нем что-то притягательное. Как-то она спросила Ивана, что это за узорчик. Он гыкнул, сплюнул, но смилостивился. Нинка среди бомжей исполняла роль служки: сбегать, принести, покараулить или прохожего отвлечь: дура она и есть дура, кто подумает, что она с заданием.
Поэтому Иван иногда Нинку подкармливал, а порой, когда накатывала тоска, изливал душу.
- Эт-то, гык-ик: мать-родную - не забуду.
- Как это? С готовностью откликнулась Нинка. Она радовалась, что ей ответили.
- А так, за все, что она - падла со мной сделала, я ей благодарен по гроб жизни, - и отвернулся. У него почему-то резко испортилось настроение, и он уже не хотел раскрывать душу даже перед дурой. Нинка сглотнула слюну и с тоской посмотрела на недоеденную колбасу, которую уже атаковали мухи. Но Иван - ее защитник и мучитель не отреагировал. Он погрузился в свой обычный транс "после пятого стакана". Глухая тоска залита, да сердце растревожено, и он блуждающим взором обозрел окружение.
Но зацепиться не за кого, одна Нинка рядом, как всегда...
Дура что-то почувствовала и отошла подальше от стены, спрятав руку с отверткой за спину. Но Ивану уже было все равно, объект найден.
«Так она - паскуда, мою надпись перерисовала!» Он немного еще покряхтел, помотал головой и встал. Это надо же так скопировать: точь в точь, один и тот же почерк, знакомый росчерк.
- Вот дура дает! - Иван подошел ближе, стараясь найти различие. В сердце его опять зашевелилось нехорошее чувство: «Как смеет она, как смеет!»
Он ненавидит их: ту, о ком была надпись и ту, что воспроизвела ее на стене.
Он молча вынул из напряженной руки Нины отвертку, зажал в кулак ее жидкие волосы и оттянул голову назад: -Умри, паскуда, как весь ваш...
Нина не поняла, что сказал Иван, а для нее это так важно!
"Наверно что-то хорошее, ведь она красиво нарисовала! Как ей сказать ему об этом, чтобы он понял, что она не расслышала его слов. Пусть повторит..."
...Но их отделяет стена, еще стена, еще... Все дальше и дальше от загадочной надписи.
А впереди Свет, наверно это и есть - Мать, о которой нельзя забыть!
Дебош на собачьей площадке
…Яркое весеннее утро обещает превратиться в прекрасный день, следовательно, настроение у меня весьма игривое. Почему бы и нет? Я – мужчина в самом замечательном из всех возможных исполнений и посему, готов заявить: “Я молодой, задорный и полный сил эрдельтерьер и не унюхать этого могут лишь отсталые, дряхлые дворняги. Я – породистый красавец, имеющий прекрасную стойку, прямые столбики ног, гибкую спину и воинственно поднятый обрубок хвоста. Не пугайтесь. Никто мне хвост специально не отрубал, на самом деле это породная “фишка”, к тому же - по хвосту можно легко определить мое настроение и расположение. И все же, главной моей достопримечательностью является голова: морда, хоть и имеет форму кирпича, но венчается снизу импозантной бородкой, а умный лоб украшен двумя ушками, переломленными посередине. Шерсть на ней короткая, жесткая и красиво уложенная, словно каракульча.
Вот такой молодой, полный сил джентльмен, во всей красе вынужден в прекрасный весенний день тратить драгоценное время, томясь на пыльной площадке. Да, вы не подумайте, что я имею в виду песчаную пыль пустыни Сахара или снежную поземку безмолвия Антарктиды. Хотя конечно, если предположить, что и там вот так запросто может разгуливать элегантный молодой эрдельтерьер… А еще говорят, на южном полюсе все наоборот, – когда у нас зима – у них лето, и еще - что антарктическая фауна совершенно лишена представителей разумных животных! Вот там бы я развернулся, создал собственную популяцию. Это идея! – и Фокстер Глаус фон Сонхорстер внимательно огляделся в поиске возможной спутницы и зачинательницы новой породы разумных собак, – будущих жителей огромного южного континента.
Впереди него, флегматично подрагивая ляжками и выписывая круглой попкой заманчивые восьмерки, галопировала ротвейлерша Азалия фон Дульцен. Рядом с ней держалась ее хозяйка, полновесно повторяющая во всем свою воспитанницу. “Нет, эта не подойдет, - подумалось Фокстеру, - слишком раздета, а знающие люди говорят, что в Антарктиде морозы до пятидесяти градусов, а жаль – красота-то, какая!”
В это время над площадкой раздалась команда: “Остановились, посадить собак!”
- Сидеть! - услышал Фокстер. Команда прозвучала очень резко и некстати. Он как раз в это время решил сделать рокировку, чтобы, обогнав сдобную Азалию фон Дульцен, пристроиться в хвост шикарной рыжей колли – нежной чаровнице с раскосыми черными очами. “Не получилось!” - Эрдель нервно сглотнул так некстати выделившуюся слюну и поперхнулся, потому, что строгий ошейник резко передавил ему шею. Пришлось подчиниться. Хозяин, довольно сопя, надоедливо впихивал в пасть опостылевший сухарик, специально посыпанный сыром…
“Не понимаю, как можно быть таким недалеким? Каждый вечер перед дрессировкой он сушит в духовке кусочки хлеба, посыпает их тертым сыром и воображает, что я не отличу полноценный настоящий продукт от припорошенного им сухаря. Да меня от этих сухарей – пучит. Он еще удивляется, почему в прихожей такой дух стоит – хлебный! Да если бы его горелыми корками беспрерывно кормить в течение двух часов, его бы не только отрыжка замучила. Но люди, конечно, не нам чета, у них желудки железные, так же как и все прочее. Ну, так вот, если понаблюдать за моим хозяином, окажется больше всего у него работает то место, на котором он сидит – двадцать четыре часа в сутки, кроме вторника и пятницы. В эти дни он со мной на дрессировку ходит.
Здесь уж он дрессируется по полной программе, одно непонятно - меня-то, зачем берет? Ему и так здесь очень славно и интересно: “Сидеть, лежать, стоять. Бежать, ползти, нести!” Но ведь приспособился! Хитрец! Вместо того чтобы самому выполнять, он меня принуждает”.
- Продолжаем движение, - раздалась команда, и собаки с владельцами двинулись по кругу. Фокстер Глаус фон Сонхорстер тут же выполнил свой маневр, пока ротвейлерша с хозяйкой отошли в сторонку, чтобы облегчиться. Предусмотрительный эрдель удобно пристроился в круг как раз позади роскошной колли, тащившей на поводке субтильную и будто специально общипанную хозяйку. Обозрев впереди бегущую парочку, Фокстер мимолетно заметил, - Ну и люди, все стараются под нас подделаться, даже прически специальные “а`ля” выбирают. В собачьем парикмахерском искусстве это триммингом называется, когда остевой волос полностью выщипывают, оставляя лишь подшерсток в виде мягкого пуха, но у отчаянно флиртующей дамочки остевой-то волос выщипали, а вот о подшерстке, очевидно, ей и не мечталось. Несколько редких пушинок на голове уж ни как не могли скрыть давние последствия убогого детства. Оказывается, рахитом не только щенки болеют. Но желание нравиться не исчезло вместе с волосами, поэтому хозяйка приглянувшейся Фокстеру колли, кокетливо перевязав цыплячью шейку бантиком из шарфика, напропалую строила глазку всему мужскому контингенту, скопившемуся на площадке.
Фокстера Глаус фон Сонхорстера совершенно не волновал облик хозяйки колли, его мучило сознание важности момента. Ведь он выбирал будущую прародительницу новой рассы высокоразвитых собак. Идея требовала разрешения, и поэтому он перешел на легкий аллюр, сильно натянув поводок с прицепившимся на другом конце хозяином. Тот, очевидно, не мог оценить его маневр и упрямо тянул тросик на себя. В это время плавно влились в общий круг ротвейлерша со своей хозяйкой и подпирали артачащегося владельца эрдельтерьера со спины. Образовалась заминка, задние ученики напирали на впереди бегущих. Кто-то кому-то отдавил толи лапы толи ноги, порвал, толи измял чулки или брюки, обслюнявил, а может и пожевал новую куртку… Крик, возмущение, гам. Собаки вторили своим владельцам, порядок нарушен, занятие скомкано.
И все было бы ничего, не впервой инструктору наводить тишину на площадке, но в этот момент маленькая и манерная ши-тцу замешкалась на пути могучего кобеля кавказской овчарки. Заблудившись в его задних лапах и пушистом хвосте, маленькая собачонка совершенно потеряла ориентацию и куснула ближайшее к ней тело, в надежде разрешить ситуацию. И конечно, она своего добилась. Матерый кобель-кавказец по кличке Вулкан, до сих пор презрительно переступавший лапами среди своры смешавшихся собак и их владельцев, взревел, ощутив боль в причинном месте и непонятную тяжесть там же. Это произошло потому, что отважная ши-тцу решила не сдаваться, а изо всех собачьих сил вцепилась зубами в привидевшегося ей врага, повиснув на нем. Этого прежде благодушный Вулкан стерпеть не мог. Сила подобная медвежьей взыграла в нем, и он совершил рывок, достойный прыжка сбесившегося слона. Он слету подмял под себя нескольких дам, оказавшихся на его пути, но запутался в поводках с прицепленными на них собаками и людьми.
Вулкан решился на крайность: тикать, пока не лишили самого дорого. Он окинул побагровевшим взглядом перспективу и выбрал самый прямой путь через ограждение, ров, пару бумов и глухой барьер. У собак мысль влечет за собой ее немедленное исполнение и поэтому, всю полосу препятствий вместе с ним более-менее удачно преодолевали нечаянные пленники прочной амуниции экипировки собак. Остановил эту связку двухметровый забор. Хотя Вулкан и совершил прыжок, подобный полету ласточки, но этого, при всей прыти и страхе, не смогли осилить невольники происшествия. Они разметались по внутренней стороне забора. Благоразумная ши-цту незаметно отвалилась, словно насосавшаяся пиявка. Ее-то кроме собственных челюстей с воспламененным Вулканом ничего не связывало…
Пока оседала пыль, практически превратившая солнечный день в тревожный вечер, пока инструктор с хозяином кавказской овчарки обегали площадку с наружной стороны, чтобы отцепить собаку и этим освободить невольных пленников, пока, отряхивались, отплевывались, обтирались, и, распутывались… Из ближайшего укрытия, показалась парочка: хитрый рыжий эрдельтерьер и смущенная, но до неприличия довольная колли.
Ее субтильная хозяйка с поводком на шее вместо шарфика, ахнула: “Ведь у моей девочки – критические дни!” По морде ее девочки было видно, что критические моменты счастливо миновали и теперь ей - сам волк не брат. На морде Фокстера Глаус фон Сонхорстера так же ясно читалось, что он свою миссию выполнил достойно и начало новой расы сообразительных собак положено: “Пока вы все в ажиотаже метались, шерсть на себе рвали и колошматили друг друга, два вольных сердца обрели счастье и при этом сумели сделать это элегантно!”
Глядя на кирпичеподобную, бородатую, кудлатую, рыжую морду блудливого эрделя рядом с утонченной аристократичной мордочкой пушистой колли, инструктор хмыкнул и громогласно изрек, обращаясь к хозяйке новобрачной:
- А, что же это – вы, дамочка, в эти ваши, как их там, - критические дни, на площадку приперлись?
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 04:43 | Сообщение # 107 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №75
(продолжение)
АНГЕЛЬСКИЕ ШТУЧКИ
- Ты мой брат.
- Да.
- И я твой брат.
- Конечно, - Радкиэль тяжело вздохнул и посмотрел вверх.
- Ну, что ты все смотришь, все ждешь, думаешь тебе ответят? - Зихаэль вымученно усмехнулся, - и не Небо это вовсе, а потолок и при том серый.
- Небо тоже бывает серым, - возразил Радкиэль.
- Брат, - с нажимом ответил Зихаэль, - сейчас это не Оно, - и тем присек начинающуюся истерику брата.- Мы с тобой в камере смертников! - он уже совладал с чувствами, - и ничто уже нас спасти не может.
- А Оно?
- Оно нас не видит, ты разве забыл закон: как только Ангел теряет крылья, он становится невидимым для Неба.
- Но зато Оно видит наших Визави, ведь у них осталось наше облачение. Интересно, где они сейчас, кто теперь их будет вести по жизни и охранять?
Радкиэль встрепенулся:
- Но мы с тобой, брат, не могли поступить иначе. Они не совершали этого дикого убийства! - на его бледных щеках разгорался румянец, еще немного и он бы произнес речь, да не перед кем.
В который раз Зихаэль постарался охладить пыл брата:
- Да, но люди не приняли их оправданий.
- Потому, что их застали на месте преступления и та несчастная умирая, указала на них.
- Почему она это сделала, - вопрос повис в воздухе, брат не отзывался, - может сошла с ума?
Зихаэль напряженно думал:
- Они случайно оказались рядом, услышали стоны, прибежали и увидели растерзанную, умирающую девушку.
Радкиэль добавил:
- Не только они оказались рядом, но и стражи порядка, которые появились минутой позже. Как раз в тот момент, когда наши Визави хотели приподнять ее, что бы облегчить страдания.
Два Ангела сидели плечом к плечу. У них не было крыльев и ангельского облачения так же не было. Им удалось в момент "х", когда грозный судья оглашал приговор прикинуться своими подопечными - Визави, а те затерялись в толпе. Много людей собралось около здания суда, когда выводили двух "отъявленных преступников". В один миг произошло нечто: густой туман покрыл и людей, и стражей, и преступников, и их Ангелов-Хранителей. Все сошло гладко: их Визави смогли сбежать, - но как же они без Ангелов?
В дальнем углу кто-то завозился, оба Ангела вопросительно посмотрели на представшего перед ними демона. Он был один, но держался независимо.
- Ты откуда взялся?
- А я всегда был рядом: вы справа, а я слева.
- Но ты один, а нас двое.
Демон небрежно махнул лапой:- Это ерунда, я могу раздваиваться.
Зихаэль догадался:- Так это ты все подстроил?
- Конечно, делов-то!
- Но как же, как же теперь, ведь план твой не удался? Наши подопечные на свободе - без нас, но и без тебя?
- Не переживайте, я все предусмотрел.
- Что ты еще выдумал, прохвост?
- Я же сказал, могу раздваиваться и даже...
- Р-а-с-т-р-а-и-в-а-т-ь-с-я! - вскрикнул возмущенный Радкиэль.
- Вот именно, - демон ухмыльнулся, - а сейчас я пришел на вас - кур ощипанных – посмотреть. Завтра будут казнить через повешение и не кого-нибудь, а Ангелов Небесных. Вот умора, вот потеха!
Радкиэль попытался вступиться:
- Люди об этом не знают, они не ведают, что творят и поэтому...
- Поэтому вы прекрасненько проболтаетесь в воздухе, на веревочке, пока ваши ангельские ножки не откинуться! Ха-ха-ха!
- Ах ты - дьявол! Ах - негодяй! - Радкиэль зарыдал от бессилия, - теперь точно пропадут души, наши подопечные погибнут без нас, ах, как жаль!
- Не реви, - остановил брата Зихаэль, давай лучше думать, как исправить положения, ну и в ловушку же мы попали по милости этого прохиндея!
А демон глумился:
- Что вы можете придумать Ангелочки, ни хитрости у вас, ни коварства! Взгляните лучше на себя, на кого вы похожи?
Оба брата-Ангела взглянули друг на друга. А демон, меж тем продолжал:
- Вы похожи на двух разбойников, которых вы замещаете, а они, уж будьте уверены, под нашим умелым руководством натворят дел, - десяти жизней не хватит, чтобы расхлебать! Страдайте, отдувайтесь, а мы повеселимся, - и он состроил одну из самых уморительных рож.
Зихаэль подмигнул брату:
- Если ты такой хитрый, почему сейчас сидишь вместе с нами?
- Я же сказал, пришел на вас, умников посмотреть.
- А наши Визави бесконтрольными сейчас гуляют: ни тебя, ни нас?
- Вот дурни, я же сказал - р-а-с-т-р о-и-л-с-я-я! Две мои части там, одна здесь.
Зихаэль озабоченно спросил: "А твои две части, небось, в нашем одеянии щеголяют?
- Это уж само собой!
- Ну и прекрасно, подхватил Радкиэль, - теперь мы спокойны, - в нашем ангельском полку прибыло.
- Как это? Откуда?
- Все просто, - терпеливо начал объяснять Зихаэль, лучезарно улыбаясь, - ангельские крылья и облачение обладают одним замечательным свойством.
- Каким это? - подозрительно прищурился демон.
- Кто их примерит, сразу перерождается и не то чтобы совсем: в глубине мыслей и чувств он все тот же - злой и гадкий, а вот творить может только добрые дела, чем сильнее ненавидит, тем больше добра отдает объекту своей ненависти.
Ты только представь какое "наслаждение" получают твои "двойняшки", охраняя и оберегая подопечных Визави! Они теперь под надежной охраной и опекой. Слава Богу и Небу, можно со спокойной совестью взойти на эшафот, мы свою задачу выполнили, передав их в надежные руки!
- Что вы мне тут несете! Как одели ваши тряпки, так и сняли.
- Отнюдь, одеваешь-то сам, да только снять их уже проблема...
Челюсть у демона отвисла, он лихорадочно просчитывал возможные ситуации.
- Считай - не считай, а сатана теперь уж точно не досчитается своих слуг, да и душ новых не скоро дождется. Теперь пойдет цепная реакция, надеюсь слышал про такую? Демоны падки на новенькое, а уж моде следуют слепо. Все как один смастерят себе ангельские одежды, а материальчик- то еще тот - из самой Божественной Праны!
- Трансмутация, одним словом, - торжественно подхватил Радкиэль.
- Рай на Земле, - вторил ему брат.
- Нет, я не согласен, я сейчас быстро ваши перья доставлю!
И через мгновение перед братьями-Ангелами лежал ворох белоснежных одежд. Но они не торопились, время есть до рассвета.
- А что теперь будет с моими половинками-близняшками, - запыхавшийся демон ошалело вращал глазами.
- А ты и не взглянул?
- Да некогда, сорвал и сразу к вам.
- Ну и ну! Ну, ладно сейчас мы и с ними разберемся.
- Полетели, брат!
Сиреневое счастье.
Пони бегает по кругу и, людей считает…
После долгого пыльного дня пути мы незаметно для себя оказались среди заросли сирени. Ее кипучее цветение повергло нас почти в трансовое состояние, неодолимо захотелось остановиться и надышаться, напитаться сиреневым благоуханием и накрепко запомнить ощущение. Возница кинул поводья, и лошади, слегка ошалевшие от нечаянной свободы и лилового марева, не останавливаясь, завернули в самую гущу зарослей. Продирались, пробирались до тех пор, пока повозка не застряла, накрепко упершись передними колесами в огромный валун.
- Эко, нас занесло! – возмутился было возница, хотя невольному отдыху обрадовались все.
Чуть далее, в ложбинке, словно нарочно образовавшейся в крутобоком спуске к реке, ласково манила нежная травка, намекая на отдых и покой. «Решено – здесь и заночуем, лучшей остановки не найти», - решили все как один. Мне вспомнилась давняя детская песенка, незатейливая и почему-то очень меня тревожившая: «Мы едем, едем, едем в далекие края веселые соседи и верные друзья…» Она всегда вызывала во мне тягу к путешествиям. Так хотелось все оставить - и в путь! Но тогда я не мог себе этого позволить, зато сейчас…
Однажды мое безотчетное желание приняло форму и, наконец, осуществилось. Городской чудак, подбирающий брошенных животных и прилежно взращивающий бледную поросль, случайно проклюнувшихся, цветов, однажды почувствовал, что больше не в силах противостоять натиску прогресса. Прогресса, который будто бы катком раз и навсегда проехал по нарождающейся зелени, бабочкам, замершим на цветах, по всему, что составляло когда-то суть природы-матери.
Сейчас я хозяин маленькой труппы бродячего цирка. В ней кроме меня – шута и клоуна Антуана, еще есть возница и силач – молчун медведь, любимая всеми гимнастка и певица - розовая фламинго, таинственный фокусник - седой волк, со своей ассистенткой – немного экзальтированной лисицей. Конечно, правит бал - конферансье - попугай Рокко, ему помогают бойкая пара кроликов и две чудесных лошадки Арни и Барри. Все наше общество прекрасно умещалось, в крытой повозке, служащей нам и домом.
Первым моим товарищем стал попугай Рокко. Он просто однажды влетел в окно, заблудившись среди одинаковых геометрических форм из стекла и пластика.
- Пр-ривет, дор-рогой мой, пр-ривет! – жизнерадостно прокричало красно-желто-зеленое Чудо и уселось на высокой спинке любимого мною кресла. Мощные когти тут же прорвали обветшалую обивку, подведя черту под надеждой хоть как-то сохранить предмет былой роскоши.
- Привет, - немного уныло ответил я и вежливо улыбнулся.
- Я – Рокко, - представился пернатый гость и, больше не интересуясь моей персоной, деловито склонил голову набок и сноровисто задрал когтистую лапку, чтобы поправить немного сбившийся на бок хохолок.
- Антуан, - я тщетно пытался привлечь его внимание к себе. Уж очень давно не приходилось мне принимать гостей в своем жалком жилище. Убогость его могла обескуражить кого угодно, но очевидно, мой гость был не столь притязателен.
Обозрев обветшалые стены, потрескавшийся потолок и неистребимую пыль, Рокко тут же нимало не смущаясь выпалил:
- Ну и помойка! – и сделав несколько шажков по многострадальной спинке кресла, ухватился за него покрепче, словно боясь свалиться на грязный пол, - А червяки здесь водятся?
Я запнулся от смущения, - Н-не водятся! Здесь только я вожусь, вернее, живу, ну еще гости ко мне приходят – кошки выброшенные, собаки потерявшиеся. Но сейчас все реже, животных в городе почти не осталось, одни люди…
Мой гость не дал мне закончить оправдательную речь, очевидно, уловив лишь то, что его тревожило:
- Кошки, собаки! Здесь? – и он боязливо переступая лапками, засеменил по креслу, беспощадно раздирая его когтями.
Я, - с жалостью взглянул на продранную, расползавшуюся обивку, и мысленно распрощался с любимым креслом. Мне казалось, что гораздо проще вылечить собаку или кошку, вырастить цветок, чем починить стул или вбить в стену гвоздь. Попугай, заметил мое выражение лица, и жизнерадостно произнес:
- Давай уйдем отсюда! Что ты забыл среди этой рухляди? Мы отыщем место, где светит солнце, много воздуха и чистой воды! – его оптимизму можно было позавидовать. - Из здешнего зоопарка еще не все звери разбежались, там до сих пор проживает мой приятель, он так же мечтает о счастье, как и мы!
«Так, - подумалось мне, - он и меня причислил к утопистам-натуралистам, а ведь он, безусловно, прав! Что меня здесь держит?! Все эти годы я грезил о свободе, солнце и просторе. А может действительно, взять и уйти вместе с этим попугаем?!»
В одно мгновение изменился мой уклад жизни. Залетела разноцветная птица счастья и выманила меня на свободу. Мы очень быстро создали бродячую труппу цирковых артистов. И каждый из нас взял на себя немалый труд нести веселье тем, кто еще не потерял желание радоваться.
Лошадки Барри и Арни не только везли нашу повозку, но и выступали в номере с парой кроликов, которые с успехом изображали из себя наездников, нацепив на развесистые уши настоящие кокарды. Розовая фламинго не только танцевала в воздухе, выделывая фантастические пируэты и крутя фуэте, но и пела нежным контральто давно забытую песнь. Зрители невольно превращались еще и в сводный хор непривычно растроганных сбившихся в кучку людей.
Да наши артисты были талантливы, разумны и мысли свои выражали на давно забытом человеческом языке. Люди, волею судьбы и дороги, оказавшиеся у нас на пути, замирали, вслушиваясь и всматриваясь в безыскусные номера солистов бродячего цирка. И еще долго после нашего выступления люди не верили, что выступавшие перед ними артисты были самыми настоящими - живыми, говорящими, поющими и танцующими, чувствующими и желающими!
Старый клоун был человеком. Силовой жонглер – медведем. Фокусник-чародей – степным волком, а его дива-ассистентка - лисицей. Поющие лошади не только казались, но и были самыми настоящими, они не беззвучно открывали рты, чтобы петь под фонограмму, а на самом деле весело подпевали себе в такт цоканью копыт. Кролики действительно читали стихи. Но самым большим потрясением для зрителей оказался символ всего этого действа - переливающаяся всеми цветами радуги диковинная говорящая птица, исполнявшая роль конферансье и называвшая себя попугаем Рокко.
День за днем, год за годом путешествовали мы по земле, стараясь подарить радость, разбудить улыбку и вызвать смех. До тех пор, пока не оказались в сиреневой роще.
Народившаяся луна несмело освещает поляну. Черная ночь украсилась звездными алмазами. Тишина. Ее некому нарушить, не поют сверчки и ночные птицы, не плещется резвящаяся в реке рыба, казалось, что аромат поглотил все.
Я вдруг увидел, как сиреневая вуаль накрывает и нас. Она сгущается, чтобы вобрать в себя последний отряд жизни. Живых существ, кто в самообольщении пытался, разбудить жизнь среди тех, кто ее давно потерял. Плотное кольцо аромата сгущалось, всматриваясь в него, мы поздно поняли, что попали в ловушку. Это уже не луна, это уже не сирень, а всего лишь картинка. Невозможно сохранить жизнь среди смерти.
P.S. Наверно с точки зрения сиреневого куста - наше жизнелюбие было кощунством.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 04:54 | Сообщение # 108 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №76
Curriculum vitae* или исповедь серого человека
Иду нерешительной походкой, приближаюсь... Дверь храма всегда открыта страждущим.Переступаю через порог, плавно впитываю аромат благоуханий. Сегодня Крещение . Сижу , наблюдаю. Всегда хотела познать загадку Вселенной. Я человек довольно циничный в последнее время , душа плутает среди непробиваемого мрака, и когда она успела стать такой? Запуталась, не знаю во что верить, на что надеяться. Для меня, как для будущего врача , тело- это органы и ткани. Но что же движет мозгом? Люди почему-то предпочитают происхождение от обезьяны, чем быть творением прекрасного, частичкой мира. Оно и видно, поступки зверские, взгляды скользкие.
Захожу значит...Спотыкаюсь об песчинки мелочности и страх, и так всю жизнь. В судьбе-банке нет места для камней , только песок. Зыбучий , угнетающий. Смотрю на людей. В глазах их вера, но и печаль, радость, но и несчастье, боль, но и надежда. Миряне абсурдны и этим правы.
Пылают свято свечи ,пламя согревает, их свет забирается внутрь , заглядывает в укромные уголки непознанных секретов. Пение священников отбивается от стен и проникает в открытые сердца. Есть и закрытые , они за печатями сомнений. Я философ по жизни , и с уверенностью могу сказать , что против фанатизма. Одно знаю наверняка : без религии у нас тело душу победит, искренность испепелится, забьется в конвульсиях. И тогда придет пустота, мы окунемся в нее с головой, потеряем смысл всего.
Пока пишу, десятки людей проходят мимо, каждый мыслит о своем, но есть один общий помысел, он витает под куполом собора , постепенно неосознанно передается невидимой энергией. Это вера в Бога. Удивительное чувство , оно гладит нас по головке , но не забывает также пристальным взглядом следить за нашими поступками. Нас видят насквозь, это пугает и манит.
Хочу пожать руку всем тем , кто сумел сохранить добрый взгляд и приходит в церковь не просто отдать дань традициям.
Сюда в поисках защиты приходят и закрытые сердца. Они чахнут, потерялись в жизненных перипетиях . Просят подпитки , тянут засохшие рученьки , умоляют дать водицы. Страдание своими могучими оковами связывает сущность, больно впивается в душу. Громкий плач слышно повсюду в голове. Внутренний мир хрустальный, вот-вот треснет . Сердца держатся за хворостинку на обрыве , а она безжалостно умоляет выпустить ее , ведь сама может хрустнуть. Уже почти... еще чуть-чуть. Может найдутся силы склеиться супер клеем , а не прозрачными слезами.
Пришедшие огоньки душ, нашедшие себя счастливы ! Вечно молодые любящие сердца счастливы! Те, кого окружает тепло, не угаснут , как пламя свечи. Вы счастливы!
Эх, житие . Серые кусачие мысли- это все что иногда остается. Берегите хоть эту частичку себя, последнее , что осталось. И почему все так тонко? Вокруг дюны людских пороков, а защитный тюрбан протерся. Верблюд (так называю уверенность) пошел искать воды. Царствуют глупцы, виднеются колкие взгляды безумцев, да и только. Деньги-мафиози правят , ухмыляются новыми зубами, выбитыми у честных людей.
Опа, что-то происходит! Начинаю выходить из печальных мыслей. Осознаю где я, на скамье в соборе. Совсем рядом ,возле иконы, у старушки блики свечей в глазах играют смирением . Всяк, и молод и стар, пытается обуздать свой нрав, завороженно наблюдаю за происходящим, успокаиваюсь.
Его величество соблазн не может проникнуть сюда, но придумал все же способ : пробирается в извилины слабовольных людей и заседает там пока за шкирку не выбросишь.
Тьфу. Самое сложное в мире это принять свои тараканы, и не заводить еще и мадагаскарских. Век жить будете, век загадкой останетесь.
Только что прошла девушка , на ее щеках блеснули слезы... То ли от счастья, то ли отчего?
* Сurriculum vitae ( лат.) Жизненный путь
Сказка нашего времени
Среди лесов, озерной глади,
Среди добра и благодати,
Стоит святыня древних лет,
Подобных ей в помине нет.
Верите ли вы в сказку? Верите ли вы в то, что на свете есть места, где чудеса переплетаются с реальностью и создают свою особенную атмосферу, которой можно любоваться вечность, и при этом каждое мгновенье открывать для себя что-то новое. Если да , то вы не ошиблись. Наш мир таит в себе много дальних краев , побывав в которых, вы в очередной раз убеждаетесь, что все созданное Творцом прекрасно, устроено просто и одновременно сложно. И человечество еще не изобрело таких слов, чтобы передать всю палитру чувств , которые можно испытать при виде истинной , вдохновляющей красоты.
Одним из таких дивных мест является остров Валаам. Он величественно возвышается над Ладожским озером . Приближаясь к нему, туристы чувствуют себя первооткрывателями , ибо никогда не знаешь, какие новые хорошие качества твоей души приоткроют занавес , дадут возможность себя проявить на благодатном острове-праведнике. Ведь попадая сюда , все плохое исчезает из души , или на время притупляется и прячется во мгле, рано или поздно все равно пропадая.
А какая тут восхитительная природа! Голова, как у совы, пытается поворачиваться на сто восемьдесят градусов, чтобы успеть все разглядеть. Удивительное сочетание однако...
Суровые серые скалы переплетаются с зелеными таежными лесами , а от холодной красоты все равно веет теплом и доброжелательностью. А как облюбовали эту местность птицы: чайки , иволги, чижи и гаги...Словно говорят нам , что у нашей души могут как и у них вырасти крылья, и мы , удерживая за уздечку мечту, сможем устремиться ввысь, достигая чего-то важного в нашей жизни . Необходимо также упомянуть о бесчисленном количестве протоков, мысков , бухточек. Как будто бы Господь не мог определиться , какой природой одарить местность, и дал всего понемногу.
И среди всего этого великолепия , распростерся мужской Спасо-Преображенский монастырь. Он неотъемлемая часть северной красоты. Всегда дополняет ее , радует глаз. Без него не было бы тепла , и все приобрело бы неприветливый вид.
Здесь пропитан историей воздух. Маленькая часть Руси существует здесь доселе . И если бы Нестору Летописцу поручили поведать об обители , он бы растерялся, ведь так много окутано тайной.
В монастыре свои жизненные законы. Каждый обыватель выбрал этот жизненный путь сугубо по личным причинам. Каждый день монахи проделывают огромную работу , они молятся за всех нас , искренние слова слышатся отголосками по всему свету на уровне подсознания , они сливаются с миром , обволакивают его своей добротой и чистотой. И может , когда человеку плохо , он сумеет заглянуть внутрь себя и услышит слова истины, эхом доносящиеся из глубин . Все на свете взаимосвязано , и действия всякого из нас повлияют на гармонию мира в целом. И как хорошо , что еще остались те, для кого сокровища не деньги, не власть , а внутренние блага . Мирская суета настолько поглощает, что мы даже не замечаем , как прекрасны звезды на небе , как прекрасен снег, отражающий лучи солнца в мороз !
Но я верю , вдохновившись чудной красотой Валаама, его сказочностью, наши сердца смогут уловить ласковый попутный ветерок, и наши мысли-корабли отправятся в плавание по пути правды и справедливости.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 06:06 | Сообщение # 109 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №77
КАЛИНА ЗИМНЯЯ
повесть
Татьяне Микулич посвящаю
I.
Накатанная лыжня упиралась в калитку металлического забора, спускающегося ровными ступеньками желтого профнастила прямо к озеру. Солнце над головой просвечивало сквозь рассеивающуюся муть. Безветренно и тихо. Виталий на выдохе с силой оттолкнулся лыжными палочками и классическим ходом, размашисто, устремился вдоль кромки заснеженного, каменистого берега к просторной усадьбе за высоким забором. Первозданная природа кругом лишь усиливала состояние одиночества, но не паническое и отчаянное, а наоборот, желанное и одухотворенное. Война и тюрьма разуверили в богоподобие человека. Виталий Старов бросил разнузданный мир и уединился в доме с мезонином, принадлежащем брату. Родной брат называл себя гражданином мира в силу профессии журналиста-международника. Общались в основном по телефону.
— Привет, Виталий, робинзонствуешь?!
— Здравствуй, странник, рад звонку. Где на сей раз? — Старов остановился, упершись грудью в бамбуковые палки.
— Вчера был в Стогольме, вещал по РенТВ о церемонии награждения лауреатов. Сегодня в Дании. Вечером собрался зимний выпуск Копенгагенского джазового фестиваля. Журнал «Дорогое удовольствие» статью заказал. Думаю, срублю штук пять, без проблем!
— Русалке привет передавай!
— Непременно! Уже помахал ей из номера. Живу в отеле «Аскот». Алло! Что случилось, здоров или дрова колешь, без женщин, как Челентано в известной комедии?! Дышишь старым паровозом!
— Да нет, на лыжне, а Пятницу в дамском обличии к твоему приезду обязательно привезем. Родина в зимних одежах. Дом с мезонином стареет, но под присмотром! И ждет хозяина! Бездельничаем, но рябиновую настойку только по праздникам в компании отца Димитрия! Кланяться велел!
— Спасибо, ждите к 23 февраля, защитники Отечества. Обнимаю, а то роуминг дороговат!
— Будь здоров, до встречи, брат!
Много ли человеку надо по жизни — простой звонок, а приятно. Оттолкнувшись о наледь по краям лыжни, Виталий заспешил к дому: скоро приедет единственный друг, навещающий Старова каждую пятницу до вечерни. Под любимые притчи батюшки о пропавшей овце и пропавшей монете все прибавлял и прибавлял в скорости. Бегущая под ногами лыжня с каждым приставным шагом меняла картинки жизни Виталия Старова.
В памяти всплыла тяжелая исповедь перед настоятелем городской церкви, отцом Димитрием. Его глубоко посаженные глаза, казалось, смотрят в израненную душу, рвущуюся к Богу правдой о себе самом в потоке света, ниспадающего сверху из купола церкви. После первой в своей жизни исповеди Виталий вышел под звонницу колоколов к припаркованной машине, взял из нее два свертка и, вернувшись в храм, протянул их священнику. В одном был пистолет с глушителем марки ТТ, в другом — увесистая пачка денег. Отец Димитрий взял свертки, перекрестил человека со шрамом у виска и тихо произнес проповедь: «Симон Петр спросил у Иисуса: "Господи, если брат мой грешит против меня, сколько раз я должен прощать ему? До семи раз?" И ответил Иисус Петру: "Не только до семи, но и до семидесяти семи раз". — Иди с миром, сын мой, не о чем не кручинься. Главнее главного ты сделал в своей жизни сегодня!»
Мысли разгоняет звонкий лай. Гремя цепью, носится по двору Пахан, то повизгивая от радости, задрав палевую морду к ветру, принесшему запах хозяина, то крутит башкой и рвет цепь в ярости, набрасываясь на забор с подветренной стороны. На поляне, хорошо убранной от снега, урчит «лексус» под высокими елями. С другой стороны забора деревья поменьше и выглядят малыми родственниками темным великанам. В тонированном джипе красивая женщина слушает негромкую музыку, прикрыв глаза. «Люди, которые открывают свою дверь настежь, по тем или иным причинам не научились охранять свое собственное пространство, поэтому у них появляется очень острая потребность кому-то принадлежать, и возникает страх быть отвергнутым. Так и ваш покорный слуга превратился в отшельника после одной истории», — говорит Старов задумчиво и тихо, словно разговаривает по старой привычке сам с собой, но Татьяна слышит, и даже сейчас помнит эти слова, хотя прошло уже полгода……………………………………..
И как только голова лыжника показалась из-за большого валуна, дверь автомобиля открылась, и с подножки сошла стройная женщина в дорогой шубке. Она, откинув с головы норковый капюшон, сделала навстречу Старову несколько шагов, их глаза встретились……………………………………..
II.
По настоятельному требованию Татьяны отец взял ее на охоту. Ранним туманным утром молодая Аза первой обнаружила глухариные наброды и начала работать. Старый глухарь не спешил взлетать под выстрел и резво убегал в высокой траве. Собака, повизгивая, быстро шла за птицей и, оборачиваясь на уставшую Таню, лаяла, призывая нажать. Упертый глухариный характер все дальше уводил охотницу и ее собаку от того места, где они разошлись со стариком в разные стороны от машины……………………………………
Запнувшись о невесть кем оставленный в траве ржавый трос, женщина оступилась и угодила по пояс в заполненную до краев водой яму. Выбравшись, мокрая, сердитая на свое безрассудство, Татьяна побрела, как ей казалось в обратном направлении, но ни через час, ни к вечеру она так и не вышла к машине. Кругом незнакомая гарь и покореженные деревья. Бегом рванула назад, через поляну с пожухлой травой, но наткнулась на озеро, потянутое риской. Мгла начала окутывать лес. Над головой ухнула сова, наводя ужас от осознанного представления бессонной ночи без огня. Спички, так неосмотрительно оставленные в кармане куртки, напрочь отсырели, как и патроны. Единственный патрон в стволе ружья был истрачен на безуспешный выстрел, призывающий отца о помощи. Чтобы не замерзнуть, она решила идти вдоль опушки сгоревшей тайги и ночью. Обессиленная и опустошенная, озябшая и зареванная, Татьяна забралась в стог сена уже под утро, когда серый рассвет стал пробиваться сквозь тучи, низко ползущие над унылой округой……………………………………..
Картина меняется в сознании. Теперь, продираясь сквозь цепкие заросли кустарника, обдирая в кровь руки и лицо, она поднимается на сопку с надеждой увидеть там внизу работающий трактор, людей, копающих картофель. Она спешила, ибо слышала их голоса, смех, видела девочку с растрепанными косичками, так похожую на нее, бегающую по вскопанному полю вместе с такими же сверстниками, зашвыривая зеленые наросты картофельной ботвы далеко в лес с веселыми выкриками: «Шалаболка, шалаболка, полети на север!». Но снова отчаяние, и слезы застилают глаза. Внизу старый валежник, за которым длинный овраг, заросший мелким осинником.
Воздух, наполненный изморосью, перехватывает горло, подкатывает дурнота, и Татьяна падает навзничь прямо на вершине сопки, не ведая, что окуляры бинокля наведены в ее сторону, а верная Аза, вцепившись зубами в брезентовую робу, тянет егеря на помощь любимой хозяйке……………………………………..
Она видит и не видит; обморочное состояние и явь смешаны; искусанные в кровь губы издают стон, но ей кажется, что она разговаривает с исполином и волшебником, несущим женщину на руках. Татьяна чувствует терпкий запах мази, замешанный на дыме костра, сильные руки, разгоняющие благословенное тепло от кончиков пальцев до лица, губы слегка пощипывает от остатков спирта на них. Она чувствует наготу своего тела, бережно заворачиваемого в тулуп. Ее снова несут и кладут на свежевырубленный пихтач, устилающий дно большой лодки. Таня, продираясь сквозь сон, с трудом открывает глаза. Собака вылизывает ей исцарапанную щеку. Над головой россыпь звезд, на корме темный силуэт. Вдалеке у самого берега огороженная металлическим забором усадьба с высокими елями, за которыми светится большое окно мезонина.
III.
Посредине большого зала стол, сервированный нехитрой таежной снедью: моченая брусника, грибы, дичь, клюква на коньяке, чай на травах из медного самовара. Старов в тельнике и потертых джинсах, заправленных в шерстяные носки, подкладывает березовые поленья в изразцовый камин. Татьяна в строгом платье смотрит через хрусталь бокала на огонь. Она взволнована и не знает, как вести себя дальше. За обедом хозяин демонстрировал правила хорошего тона, но не более. Для нее же эти полгода прошли с мыслями о затворнике, спасшем ей жизнь. А для него?.. Искорки, преломляясь в стекле, бегали по черно-белым полоскам широкой спины, закрывая ее взор, наполненный единственным желанием прижаться непременно сейчас к этому телу и тихо сказать: «Люблю, не гони!» Но уста безмолвствуют, подчиняясь гордыни: «А что дальше? Он видел твои красивые ноги, еще упругую грудь, натирая волшебными мазями и укутывая в тулуп. Он был рядом целых две недели и ни разу не подал знака, полунамека, как это делают обычные мужики наедине с хорошенькой женщиной». Дура, блин, вырядилась, а ему по барабану — ни комплиментов, ни «что изволите». Настроение совсем испортилось, и Татьяна решила уехать немедля. Она решительно поднялась, сглатывая слезы, резко бросила: «Извините, Виталий, спасибо за обед и теплый кров, прощайте!» — и быстро пошла к выходу. Через мгновение Старов повернул гостью к себе и громко произнес, не отрывая восторженного взгляда: «Добро и зло природой смешаны, как тьма ночей со светом дней; чем больше ангельского в женщине, тем гуще дьявольское в ней». Таня откинула назад волосы, и Виталий увидел в ее зрачках отблески костра и пляшущих черных человечков. Глаза завораживали и притягивали таинственной, магической силой; и вся она была не земная — грациозная и сильная. Страстный поцелуй перехватил дыхание, ее голова закружилась от дурманящего запаха чистого мужского тела, и Татьяна с готовностью утонула в его ласках……………………………………..
Жар камина стелился по ковру, распаляя обоюдную страсть мужчины и женщины. Окружающий мир исчез для нее в утонченных и умелых прикосновениях рук и губ, такого первого искусного любовника в жизни. Проснувшимся огромным желанием ответила ласками, на которые не могла решиться с бывшим мужем. Совершенно счастливая, в блаженном беспамятстве от нежных слов, Таня с новой и новой силой дарила себя воину, жигало, бандиту и затворнику в одном лице. Заснула в его сильных объятиях прямо на ковре у камина под всполохи огня.
Мело и вьюжило. Дворники быстро разгоняли в вихре сумасшедшие снежинки у лобового стекла «лексуса», уверено и на хорошей скорости идущего по заснеженной колее соснового бора. Татьяна украдкой бросала взгляд на скуластое лицо с нитью шрама, слегка приподнимающего край брови над серым, задумчивым взглядом. Женщину очень забавляло поведение Виталия. Он вел себя так, словно и не было этих выходных, от которых сладкая истома до сих пор по всему телу и кружится от счастья голова…
Молчал, отвечал на вопросы однозначно с приятной улыбкой: «Да», «Нет», «Бог не фраер!»
Вчера в мезонине, оборудованном под рабочий кабинет, Виталий рассказал о своей жизни. Было прохладно, мороз за большим окном крепчал, оставляя сказочную роспись на стекле. А Таня, с ногами забравшись на кожаный диван, облачилась в мужской свитер толстой вязки и заворожено слушала историю о любви и ненависти. Она нежно поцеловала Виталия и заревела бабьими слезами от обиды и несправедливости в этой размениваемой на гроши жизни……………………………………..
IV.
Пес залился лаем, брякнул звонок, и Виталий быстро спустился по резной, деревянной лестнице на первый этаж. Татьяна, размазывая по щекам косметику, достала репортерский блокнот, который всегда возила собой и быстро начала делать наброски будущего рассказа. Она не знала, что будет дальше в их отношениях, такие мужики обычно однолюбы, но исповедь любимого человека она решила сохранить до малейших подробностей.
«Вот видишь, на фото, — Виталий берет со стола альбом, открывает по закладке (видимо, наедине часто возвращается к этой фотографии). — Нас трое. Комбат, я и Софья — вровень с красной звездой на верхушке новогодней ели. А на этой фотографии, смотри, друзья: Жора, Стас, Ваня, счастливые и улыбающиеся на фоне пихтовой лапы, вырезанной из картонной коробки и выкрашенной зеленкой Семой Заяцем, одесским балагуром и душой любой компании. Красава, правда?! Все это в Грозном, 96-м». — Таня с интересом слушает и рассматривает фотографию обычных парней в камуфляжах. Старов делает каменное лицо и продолжает командным голосом начальника штаба: «Прапорщик Заяц, вас трое суток нет на службе»! Голос переходит на хохляцкий диалект: «Треба разобраться, товарищ майор! Я по семейным обстоятельствам писал рапорт. Жена требует денег и утром, и днем, и вечером!» — «А кто их ей даст?» — брови артистичного комбата ползут вверх. Татьяна весело смеется. — «И я о том же! Сосед Рабинович говорил на моей свадьбе: "Сэмэн, самая дорогая проститутка — это законная жена! На нее уходят все заработанные деньги!" На что Вы мне сказали: "Хоть бы улыбнулся, когда травишь". Я и улыбнулся, как говорят на привозе: «Сделай ноги надвое суток, чтобы я искала тэбе вечно!»
Неожиданно Старов замолкает, смотрит пристально в альбом, тень пробегает по его лицу. — Здесь мы на фото, оставшиеся в живых после штурма президентского дворца в Грозном. Лица не узнаваемы, не наши рожы, а фантомов. Батальон понес огромные потери. Жорки и Стаса уже нет в живых!
Таня, сжавшись в комочек, тянет ворот свитера на подбородок, ей страшно. Работая в газете, на телевидении она никогда не писала о ребятах, возвратившихся с войны. Боялась сказать неправду, а правды она не знала или не хотела знать, но сейчас она открывалась в фотографиях и боли на лице родного человека, который убивал себе подобных в ярости мести за друзей, и делал это для того, чтобы самому остаться в живых! Там, в чужих горах Афганистана, это можно попытаться объяснить, но здесь, на территории своей страны!.. Снова выступили слезы, но она слушала, как завороженная, реальную и суровую правду о войне и мире, боясь пошевелиться!
Говорил Виталий тихо, но она слышала каждое слово. — 15 января получаем задачу овладеть зеленым кварталом, ограниченным улицами Розы Люксембург, Чернышевского, проспектами Орджоникидзе и Победы. — С силой сжимает пальцы на бархате альбома, да так, что они белеют. — Цокольный этаж, карабкающиеся тела по вывалившейся наружу стене...
«Командир, справа!» — сильный толчок в спину от Семы Зайца. Всего лишь миг, его оловянный палец на курке, и трассер срывает зеленую ленту в брызгах мозгов. Летим в подвал с грохотом взрыва! — Виталий отходит к окну, повторяет знакомые уже Тане слова, — есть люди, которые не умеют охранять собственное пространство и очень нуждаются в потребности принадлежать сильному человеку. Моя Софья не исключение. Она была воспитана как настоящая леди и знала с детства о том, что мужчина призван защищать женщину и Родину при любых обстоятельствах. Мы росли в одном дворе небольшого подмосковного городка. Пошла по стопам матери, стала московской актрисой. Пока воевал, Соня удачно играла чеховские персонажи. На юге познакомилась с богатеньким Буратино и перестала писать, а на войну не звонят никогда. — Старов замолкает, но Татьяна просит, нет, в том состоянии, котором она находилась, умоляет продолжить рассказ.
— Вернувшись, стал искать Софью. — Виталий сел рядом на диван, прикрыв ладонью глаза. — Страна большая, театров полно. Нужны были деньги, но я оказался невостребованным специалистом без гражданской профессии, правда, до поры до времени! — И неожиданно хлестко в лицо, словно Татьяна винила его в чем-то. — Именно братве! Да, сорвиголовам, да, именно таким, у которых понятие честь и солидарность не конвертируются в бабло. Мне тогда казалось, что это единственный способ остаться человеком, тем, кто я был и есть на самом деле! — Таня прижалась к стальному предплечью, тихо выговаривая каждое слово:
— Родной мой, просто знай, есть сердце, которое не умеет любить подлецов и негодяев, сейчас оно бьется в унисон с твоим. Слышишь? А это значит, ты самый лучший. Не хочешь продолжать, молчи. Я и так все про тебя знаю. — Она бережно взяла небритые, впалые щеки в свои горячие ладони, заглянула в серые глаза, наполненные болью, и поцеловала.
— Ты мне дорога, поэтому должна знать все. — Старов, шептал ей в завитушку темного локона над золотой сережкой. — Мир сошел с ума, а с ним и я со своей неразделенной любовью. Снова началась война, но ценности в ней иные и друзья с врагами стали другими. Накатывала злость на чужих и респектабельных комсомольцев–барыг, тырящих у партии, взрастивших их общие, партийные деньги! Это не вписывалось в закон и в понятия! Для нас они были беспредельщиками. Итог — лесоповал. Вернулся, а моя женщина уже разведенная дама без веры, надежды и любви! Без этих слов какая она Софья?! — Старов обернулся, лицо его сделалось серым и уставшим, но он продолжил, хотя и через силу, — встретились уже в Сочи. Позвонила мне в номер, по голосу я понял: любовь умерла! На вопрос «Кто он?» — «Ты его знаешь. Теперь он живет в Москве, депутат, Герой России, твой бывший командир батальона! Можно я буду иногда навещать тебя, как друга детства?» — И вдруг глаза, полные слез! Слез, которых не забуду никогда, как и слез прапорщика Заяца над павшими ребятами в Грозном……………………………
Татьяна спрятала мелко исписанные листы под свитер. Снизу звали к столу по случаю приезда необычного гостя, священнослужителя отца Димитрия.
V.
Чаевничали с гостем в столовой. Говорили о погоде, прошедшем массовом крещении, немного поспорили об истинности намерений купаний в одной проруби олигархов и власти, коммунистов и нацболов, атеистов и верующих. Батюшка слушал Старова и улыбался в окладистую, черную бороду. Его лицо казалось Татьяне до боли знакомым.
— Недавно я встречался с молодыми людьми, участниками поисковых операций, для которых слова о войне не пустые фразы, а убеждение. — Священник не спеша начал подливать чай.
— Война заканчивается тогда, когда захоронен последний солдат? — Она спросила машинально, пытаясь вспомнить, где же видела этого человека.
— Истинно, Татьяна Ивановна! Однако мы говорим нашему другу о Боге, который в час испытаний всегда с человеком. А крещение — тоже испытание, преодолевая которое мы получаем сегодня благодать, в Древнем Риме за святое омовение рубили головы.
— Иван креститель — известная легенда. В наше время все гораздо сложнее, в отличие от брата я был болезненным ребенком. Меня покрестили. Отец, как преданный ленинец, сорвал крестик с младенца и выбросил, а как же! — секретарь райкома комсомола! — Старов горько усмехнулся: «Может, потому и вся жизнь наперекосяк!»
Татьяна удивленно подняла глаза на Виталия, тот поднялся из-за стола и подошел к бару. — Не осуждаю родителя, конечно! Время было такое, семья — ячейка социализма. А социализм — безбожие. Ладно, проехали, достроились светлого будущего. — Старов вернулся за стол с полным графином рябиновой настойки. — Так что пацаны тебе такое рассказали, отец Димитрий, коли о войне опять заговорил?
— Злость и досада на жизнь — плохой союзник, друг мой! — Священник поправил золотой крест на груди. — А молодые люди поведали мне о том, что я от стариков слышал, и они теперь живут с этим. В прахе бойцов на одной цепочке с жетоном смертника находили они иконку Божией Матери и рядом комсомольский значок, истлевший партбилет, а в нем, переписанный дрожащей рукой 90-й псалом, который называют «Живые в помощи». — Священник перекрестился.
— Да ладно, не серчай, прав, во сто раз прав! — Виталий обнял гостя за мощные плечи. — Помнишь, как пронзало радиоэфир предсмертное: «Господи, помилуй?!» Таня вспомнила, где она видела эти глаза. Час назад на нее с фотографии смотрел прапорщик Заяц, балагур и весельчак из Одессы.
Утро напомнило о себе легкой прохладой, стелющейся по ковру из распахнутой форточки и «работающей за окном метлой — шжик-шжик». На плите в столовой посвистывал чайник и подгорала на медленном огне гречневая каша. Татьяна сладостно потянулась, взглянула на часы и бросилась в душ, на ходу снимая с плиты завтрак. Старов продолжал чистить двор, весело разговаривая с собакой. Пес довольно щурился и обгладывал мясистые косточки. Яркое солнце искрилось на снежных шапках красных ягод калины, укрывшей свои гроздья в прорезях легких стропил беседки, охраняемой от набегов птиц верным Паханом. С другой стороны дома был еще один куст, заглядывающей гроздьями в окно спальни. Калина на нем была крупнее, и Татьяна быстро сделала последний снимок заснеженных ветвей в гроздях красной ягоды на редакционный Nicon, который возила с собой на природу.
«Проспала, дорогой, прости!» — стильная женщина поцеловала на ходу Виталия и хлопнула дверью своего автомобиля, заботливо прогретого Старовым. Проселочная дорога пролегала в окружении корабельных сосен и после подъема крутым поворотом вписывалась в трассу до города. Татьяна не замечала окружающей красоты зимнего леса. Она думала о мужчине как о подарке судьбы за серые будни в течение долгих пятнадцати лет законного брака.
Виталий потягивал по старой привычке чифирь и рассматривал визитку с приколотым к ней листом, по диагонали которого беглым почерком ровные строки: «До тебя мне любовь казалось мозаикой. Некие стекляшки, как случайности, складывают картину необходимости выйти замуж и родить ребенка. Картинка получается либо светлая и радостная, либо темная, но обязательно то и другое — таинственное. С тем и жила до поры до времени, некой Вестой. Если приедешь в мой дом, я пойму, что тоже любима, мой отшельник. Ну а если нет, благодарю за Счастье почувствовать себя настоящей женщиной! Адрес. Целую, Таня». — Стандартная визитка с известным логотипом для каждого жителя города: «Телевизионное агентство новостей, а верху симпатичный соболь. Редактор программы «Час пик» СТРЕЛЬЦОВА ТАТЬЯНА ИВАНОВНА.
Старов задумался. Менялась его привычная жизнь в глуши и накладывалась ответственность за человека, который возможно станет не просто близким человеком, но и родным до гроба. — Да, а как быть с его прошлым?! А что, в прошлом мы создаем настоящее, пора! — Виталий провел ладонью ежику волос и поднялся с прохладной кожи дивана. Он знал, что поедет в город завтра же.
VI.
Злая ключница — бедность тронула все в этом большом и пустом особняке, кроме темно-коричневых переплетов учений классиков марксизма-ленинизма, теснившихся в стенке, с болтающейся на одном шурупе единственной дверцей. Остальные валялись на поблекшем персидском ковре вместе с отверткой и прочими инструментами. Старик в майке и застиранном трико встретил гостей на корточках.
— Мать его, стеколка от очков куда-то закатилась. Здравствуйте. Забыла совсем старика, глаза не кажите с внучкой, помру — похоронить не забудьте! — Ворчал белый как лунь, крепкий в теле дедок.
— Привет, папа! Извини, работа, дом, Настя в том самом возрасте, когда глаз до глаз нужен. — Татьяна чмокнула отца в седую макушку и помогла подняться. — Это Виталий, тот самый егерь, спасший мне жизнь. Я много о нем рассказывала. Вы потолкуйте, а я на стол соберу!
— Иван Петрович Громов. — Рукопожатие крепкое, а взгляд начальственный, пронизывающий и злой. Такие глаза Старов видел у следователя в тюрьме, и они говорили о многом.
— Старов Виталий Николаевич, гражданин России.
Пепельные брови поползли вверх. — Ну-ну. Дочь говорила — воевал в Афганистане?! — Голос потеплел.
— Выполняли интернациональный долг, но больше мстили за пацанов своих и чужих. — Ответил Виталий спокойно, не отводя взгляда первым от колючих глаз под пепельными густыми бровями.
— Ершистый, хотя и в годах. Видать, жизнь тебя еще не объездила. — Старик быстро развернулся и, присев снова на корточки заново начал ворочать шваброй под диваном. Линза от очков шайбой скользнула к ногам Виталия. Он поднял стекло, вставил линзу в большие роговые очки, положил их на стол с покосившейся ножкой и вышел на кухню.
Татьяна быстро и умело готовила обед. Виталий разделывал большую чавычу к рыбному пирогу на ужин, бросая изредка взгляд на экран, и посмеивался. — Две прекрасные хозяйки на одну кухню явный перебор! — На маленьком экране Татьяна вела оживленную дискуссию о разросшейся в городе преступности.
— А тебе какая больше нравится — та, что в телевизоре или настоящая?!
— Хоть и не трус, но валькирий побаиваюсь, посему выбираю реальную Таню, а не виртуальную. — Старов, чтобы не испачкать халат, скрестив руки, сзади обнял женщину и поцеловал ее в шею.
Обедали вчетвером. Пришел сосед по лестничной клетке, седенький невзрачный старичок. Присутствие парторга завода, на котором Иван Петрович Громов отработал всю сознательную жизнь, оживило разговор после третьей — «за тех, кто уж прибрался». Мать Татьяны умерла три года назад. Помянули. Разговор, как и водится от заснеженной зимы к урожаю и воспоминаниями о лихой молодости, когда они приударяли за деревенскими девчатами в подшефном колхозе, подошел к логичному завершению о большой политике.
— Показывают по телевизору выступления их местного лидера, который тараторит так бойко, что, дескать, для полной свободы в новой России в среднесрочной перспективе без суда над коммунистическим режимом не обойтись, слишком тяжелое наследие нам досталось. Я возьми да и скажи, — парторг потянулся за тарелкой с салатом: «Если свободы в обществе не ограничены никакой дисциплинарной санкцией, которая была при социализме, то ничто не удержит от соскальзывания в распущенность, в деструкцию, в медленное уничтожение русского человека». Ты не представляешь, как Игорь Никитич, сын мой, завелся тогда, и в лицо, мне в лицо швыряет дерзко этакие слов: «Ваше поколение построило социализм, уничтожив десятки миллионов соотечественников?! Такие, как ты, заболтали его, а скандинавы развитой социализм из утопии превратили в реальность. У вас никто власть не отнимал, вы ее отдали, трусы и предатели в 91-м!» — Ну я ему по роже за такие слова. — Гость как-то сразу осунулся; молодецкая удаль исчезла в глазах; устало опустился на стул. Повисло неловкое молчание. Иван Петрович похлопал соседа по плечу — мол, все наладится и для продолжения разговора спросил Таню, поспешившую в кухню, где залихватски свистел чайник. — Как считаешь, дочка, американцы уже допустили много ошибок, ведя активную политику на постсоветском пространстве, и примут ли в НАТО балтийские государства? — Парторг оживился и начал прихлебывать солянку.
— Вот увидишь, папа, настанут лучшие времена, экономический коллапс, крайнее обнищание народа даст свои результаты! — Татьяна погладила отца по спине и вышла из-за стола. — Будем чаевничать, пирог пекла сама!
— Сменится лидер, и Кремль спокойно на это смотреть не будет. Внешнее управление Россией дорого станет американским прислужникам! — Хозяин дома говорил громко, расставляя акценты и выдерживая паузы, будто бы и не было груза прожитых лет, и перед ним рукоплескал зал партийного съезда, на котором, Иван Петрович Громов, делегат от области.
Старову вдруг подумалось: «Расхожие истины, господин-товарищ Громов, звонят как монеты, но правды в них ни на грош. Простой народ гораздо умнее, чем вы думаете. Свои беды он и не думал связывать с Америкой. Все беды пошли от КПСС и ее сучьей политики в виде перестройки, закончившейся перестрелкой на своей земле». Но опять промолчал, разливая остатки водки из пузатого графина.
— Рассказал бы чего о службе, вашем героизме в победе на южных рубежах Советского Союза, а то сидишь, как посаженный жених, да помалкиваешь! — Старик небрежно чокнулся с гостем. По всему стало заметно, что Виталий отцу Татьяны не понравился.
— Героизм был, не скрою, а вот победы не было. Афганские племена уничтожить, конечно, можно, но только ядерным оружием. А в такой войне, как известно, победителей не бывает. Ваше здоровье! — Старов залпом выпил водку и, козырнув, вышел из кухни.
— Видать, кремень мужик! Для твоей дочурки в самый раз! — Парторг одобрительно улыбался, разворачивая номер вчерашней Советской России. Пили чай молча. Татьяна видела, что Виталий и отец не ладят: а то, оба круты слишком!
К пирогу насупившийся и захмелевший Громов не притронулся, но под аккомпанементы дочери на пианино с радостью подпевал парторгу о комсомольцах-добровольцах. Старов опять молчал, поглаживая на коленях сибирского кота.
Вскоре сосед стал собираться: «Вторая половина моя заждалась, извиняйте, и благодарю за угощения! Ты, воин, береги Татьяну Ивановну, она женщина хотя и на вид сильная, но уж больно доверчивая».
Вскоре и Татьяна со Старовым покинули неуютный отчий дом. Старик этому не особенно огорчился, лишь на прощание, бросив потеплевшим голосом: «Ты, служивый, на меня зла не держи, разные мы с тобой, просто разные! Отцовским сердцем чую — не принесешь Таньке счастья, от того и не благословляю! Пока, дочка, Настюху привези — соскучился!»
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 06:16 | Сообщение # 110 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник № 77
КАЛИНА ЗИМНЯЯ
(продолжение)
VII.
Каждое воскресенье Татьяна, оставляя дочь у отца, приезжала в дом с мезонином у озера и уезжала, счастливая и одухотворенная. Старов наполнял ее жизнь смыслом, отец Димитрий — новыми ценностями в жизни. Таня много работала, мотаясь по всем острым, проблемным точкам города. Освещала на экране аргументировано и ярко системные ошибки в управлении городским хозяйством при старом — новом мэре. Рейтинг программы «Час пик» взлетел на небывалую высоту; совет директоров телекомпании потирал руки от возросших рекламных продаж; ее хвалил народ, и пели дифирамбы оппоненты градоначальника.
И вот однажды, когда за окном мело и вьюжило и Татьяна посматривала в него с беспокойством, потому что впереди выходные, сотовый брякнул вызовом. На светящейся плазме появилось слово — ШЕФ.
Яков Ефимович Мартинсон, директор телекомпании, торчал кудрявой макушкой из-под разворота городской газеты, а на традиционное «разрешите», указательным пальцем сверху кинул в сторону приставного офисного стула. Ветер свистел в приоткрытое пластиковое окна. В кабинете было накурено так, что Татьяна с возмущением открыла входную дверь. На что Яков Ефимович возразил и пообещал всего лишь минуту разговора «тэт на тэт», но сигарету потушил.
Как такого разговора не получилось. Он начал читать вслух: «Свободу слова, как главное завоевание демократии, променяли на тотальную диктатуру денег. Городской телеканал гонит днями и ночами уроки ограблений и насилий; прославленный на всю область народный театр и городской казачий хор им забыт; простые труженики и ветераны стали редкостью на телевидении, зато с лихвой — ежедневно гламурные московские подонки. В этом сегодняшняя стратегия тележурналистики, но о ней ведущая аналитической программы «Час пик» госпожа Стрельцова умалчивает, а почему?! — Голос фальцетом застыл на верхней ноте и пал. — Просто она служит исправно золотому тельцу и Мамоне, а не истине под покровительством руководства канала. "Деньги — это шлюха, если их не лелеять, сбежит к другому", — эти слова стали девизом городской телекомпании с приходом таких, как Стрельцова. А знаете ли вы, господа-товарищи, кому принадлежат эти строки?!» — Повисла качаловская пауза, и газета аккуратно легла на папку с документами, открывая анфас классического еврея.
— И кто написал эту херню, простите?! — От негодования Татьяна задохнулась, вскочив, открыла настежь окно. Снежный вихрь взметнул шторы, скользнул по ковру, оставляя влагу на его персидских ворсинках, и рванул со стола газету. Она спланировала на паркет, развернувшись фотографией счастливой, целующейся пары, в которой ясно угадывались профили известной в городе телеведущей Стрельцовой и не менее известного в прошлом, бандитского авторитета Виталия Старова.
Мартинсон достал из сейфа початую бутылку коньяка и рявкнул:
— Проветрено. Закрывай. Газету подними без комментариев, — и разлив по пузатым бокалам темный напиток, миролюбивым тоном продолжил: — Не только за сладкие муки творчества и их последствия, а вот за большее условие искупления точно выпью. Этот вид условия становится всегда необходимым для восстановления первоначального состояния. Аксиома. Так, во времена Моисея израильтяне в течение сорока дней осматривали Ханаан и не смогли выполнить Божью волю, период исполнения условия был увеличен из расчета по году за каждый день. Таким образом, народ Израиля был обречен страдать в пустыне сорок лет. — Медленно выдохнув, выпил и потянулся за очередной сигаретой. Прищуренным темным глазом наблюдал за медленно осаживающейся с газетой в руках подчиненной.
— Надеюсь, поняла, о каком виде искупления идет речь? — Кольцо дыма поползло в потолок.
— Уважаемый, господин Мэтр и Гуру в прошлом, хочу сказать вам следующее. Прикрывая словесной завесой все больше проявляющиеся в обществе противоречия и деформации, журналистика оказалась в чрезвычайно трудном положении. Стали возвращаться закрытые темы, командно-нажимный метод, партийное давление сверху окончательно лишает прессу возможности оценивать действительность. Сегодня вы спинным мозгом чувствуете — все возвращается на круги своя, а посему боитесь, что прикроют мою информационно-аналитическую программу «Час пик», вскрывающую весь этот бардак! Решил прогнуться перед градоначальником и устроил жалкую инсценировку разоблачения Стрельцовой в бульварной газетенке, которую купил своей бабе?! — Словно горькое лекарство, Татьяна выцедила налитый бокал. — Не стоит сердиться на правду, тем более не сметь повышать при этом на меня голос! Любовнице будешь втирать про искупления! — Швырнув в лицо побледневшему Мартинсону газету «Вечерний город», Татьяна вышла из прокуренного кабинета.
Замороженный АН-24 одиноко и понуро стоял на взлетной полосе. Снежные заряды яростно бомбили борт с красивым названием «Авиа — Сибирь». Вьюга носилась по полю аэродрома, набрасываясь соловьем-разбойником на одиноких служащих. Мелодичный голос диктора эхом катился по переполненному залу аэровокзала, извещая пассажиров о задержке рейсов в связи неблагоприятными погодными условиями. Сергею Старову надоело наблюдать за широкой панорамой разгулявшейся стихии, и он набрал номер.
— Брат, здравствуй, спишь?
— Серый, привет! Да только в дом вошел, снежные завалы — не пробиться. Даже мой «крузак» садится по самое не могу. Хотел до областного аэропорта — встретить тебя, но увы! Ты как?!
— Так же, все переносят и отменяют. До малой родины, похоже, не собираются лететь вообще, судя по «аннушке» за окном. К самолету даже никто и не подходит!
— А может, я утром пацанам перезвоню. Тебя подберут, и пойдем на встречу друг друга.
— Нет! Рисковать не стоит, времени в обрез. Я на поезд и в Красноярск, оттуда в Сингапур. Акулу кормит только движняк. Акулу пера тем более. Святому отцу наилучших пожеланий, а тебе добрую и любящую хозяйку в дом! С наступающим скорым праздником, защитники Отечества! До встречи!
— Спасибо, брат! До встречи, какой?!
— Летом на рыбалку ждите! Пока!
Виталий от досады швырнул трубку и прислушался. В зале звучал родной голос! Не раздеваясь, в чунях и тулупе он бросился из прихожей. С экрана большого плазменного телевизора на стене Татьяна Стрельцова ярко и образно, в своем неповторимом стиле, разговаривала с горожанами. — Если мэрию нашего города окружить рвом с водой, много месяцев никто и не заметит изменений в городе. Внутри администрации также будут слать друг другу бумажки, а снаружи город будет жить своей жизнью: скучно и бедно. Давайте подтвердим или опровергнем данный тезис и начнем интерактивное голосование по телефону……………………………………..
Старов бросил шубу на пол и прилег на диван. Порыв ветра рванул гроздья зимней калины, они ударились о стекло, словно попросились в дом, и красными бусинками посыпались в сугроб.
VIII.
Уставшая метель угомонилась к концу выходных. Все воскресенье и субботу вынужденного безделья Старов проспал, изредка выходя на улицу — размяться с лопатой во дворе да накормить пса. Расчищая снег, Виталий возвращался ко сну. Картины его были причудливыми и странными, но лезли в голову, оставляя чувство беспокойства за брата и Таню — больше заботиться не о ком. Детей Бог не дал, родители уже далече — вечная им память! Вроде обычный сон: яркий свет ударил в глаза, и за окном погасла звезда. На пороге его дома стояла женщина в маске демона, раскрашенной желтой, красной и черной краской, но сих пор Виталий слышит этот голос: «Когда смолкнут звуки барабанов и маски будут спрятаны в тайные, недоступные для непосвященных хранилища, вступит в силу новый договор, который очередное поколение заключило со своими предками во имя поддержания их Закона». — Стук в окно ветки зимней калины прерывает странное видение. Да, именно стук в окно, неожиданный, но громкий вернул к реальности, это уж потом волчий вой и шум от раскачивающихся на ветру елей во дворе……………………………………..
Понедельник ломился в окно мезонина ярким морозным солнцем и веселым лаем Пахана. Старов вышел на крыльцо и улыбнулся: вернулась атласная рыжая серебристым отливом прирученная к дому белка! Держа в передних лапках еловую шишку, она неторопливо отрывала и бросала вниз чешуйки, а семена грызла острыми зубками. Блеснув бусинками-глазами, белочка испуганно цокнула и совершила стремительный прыжок на соседнее дерево. На его ветке она начала умываться передними лапками, словно кошка. — С добрым утром! — Виталий хохочет, растираясь по пояс снегом. Пахан носится по двору и крутит палевой башкой, фыркает — не по нутру мне ваши водные процедуры! Виталий вслушивался, пытаясь в потаенных уголках души отыскать гнетущее чувство. От недавнего беспокойства не осталась и следа, и Старов твердо решил ехать в город.
…Аромат кофе смешивался с запахом табачного дыма и улетучивался в темное пространство ночи через открытую форточку. Безветренно и тихо. Таня прижалась к плечу Старова, натянув плед до самого подбородка, другой рукой начала показывать в направлении скопища звезд, созерцающих на их ложе, застланное прямо на полу зала ее трехкомнатной квартиры.
— Вон там, видишь созвездие Бешеных псов и самую яркую звезду в нем?
— Да, знаю — яркая и белая, — Виталий прикрыл глаза.
— Пра-виль-но, милый. Сириус несколько тысяч лет назад был, как и сейчас, белой звездой. По его восходу древние предсказывали наступление самого жаркого времени года и разлива Нила, а соответственно, и урожай года. Кроме того, по восходу Сириуса даже предсказывали войны. Если Сириус восходит красным, как бы налившимся кровью, война будет. А если ясным и чистым, то, соответственно, не будет. — Она приподнялась, роняя волосы на его обнаженную, сильную грудь. — Война, Старов, не прекращается никогда на планете Земля, почему тогда звезда белая?!
— Коль пошла такая пьянка, — он пошарил за головой и достал опорожненную наполовину бутылку коньяка, — предлагаю выпить тогда за Зевса!
— Зевс воплощал в себе всю идею войны вообще. А вот война, благая и справедливая, была особенным уделом его дочери — Афины. — Таня не восприняла шутку и говорила, глубоко погруженная в себя. — Несмотря на свою искушенность в воинских делах, богиня не испытывала радости от бессмысленного разрушения и убийства. Давай лучше за нас! — Татьяна выпила первой и, бросив взгляд на стрелки часов, включила телевизор. В углу комнаты громоздился многочисленными колонками стереосистем большой домашний кинотеатр. На экране появилась любимая телеведущая горожан Татьяна Стрельцова: «Сегодня сферы властных притязаний в нашем сибирском городе поделены между коммерческим банком ЛесПромРегион и акционерным обществом «Лесопромышленная компания». Их безусловная власть представлена мелькающими в массмедиа балаганными фигурами пресс-служб с общими рассуждениями — кому на Руси жить хорошо. Все это не ново, если бы, не фактическое слияние с местной и единоличной, по сути, властью мэра. За десять лет своего правления господин Кравченко, умудрился провести в представительный орган муниципалитета своих людей и сделать сына спикером, который в недавнем прошлом в должности заместителя компании успешно торговал с Китаем, вырубая легкие города на корню, не считаясь с природоохранными заказниками. На свою выборную компанию семья истратила в декабре прошлого года денег в три раза больше, чем ближайшие претенденты. Главным спонсором семьи Кравченко является единственный коммерческий банк, принадлежащий вору в законе Салаху через аффинированных лиц тоже знаменитой семьи и уже Цириевых, но в областном центре. Эти хозяева жизни наши покровители и работодатели, защитники и наставники. Мэр пришел к власти благодаря господину Цириеву, который держит в банке своего племянника воровской общак под надежной защитой государства». — Старов нажал кнопку, и картинка с тележурналистом Стрельцовой исчезла. — Вот и сон в руку! — Экран огромным черным квадратом беспристрастно отображал в себе крепко сложенное мужское тело, сидящее на шкуре оскаленного медведя и стройную фигуру, стоящую сзади. Виталий прижался к бедрам любимой женщины и тихо зашептал:
— Дети с планеты Сириус очень умны, привлекательны и сексапильны. Ты же оттуда. Прошу ради нас зарыть топор войны со всеми — чеченской мафией, мэром продажными коллегами по цеху. Ну хорошо, ради своей дочери! Подумай, с кем собираешься воевать, и, главное, в какой стране?! — Старов отчетливо себе представлял будущий вариант событий. — Затронуто святое, нет, не репутация ссученного градоначальника, а место воровского общака! Если менты начнут с утра «ломать ксиву» в банке (блатной жаргон), то придется ответить перед порядочными людьми за шашли с барухой, которая и навела. Доказать поэтому, что не при делах, сложно.
— Ты уснул, дорогой? — Татьяна нежно прижалась большой грудью к ежику на посеребренной голове и со смехом попыталась выбраться. Сильные руки подхватили ее и понесли в спальню. Скоро Таня уснула, а Виталий осторожно вышел на кухню и начал обзванивать ребят своей «бывшей» бригады. Он хотя и не у дел, но остался в почете у братвы. Договорился с ними утром подтянуться к банку; последним он сделал звонок людям Салаха. Инстинкт, выработанный на войне и в тюрьме, гнал к действию. Бездействие могло погубить всех, и его женщину тоже.
IX.
Сириус холодно и покровительственно созерцал с небес подготовку к одному из многомиллионных эпизодов противостояния власти, которое не прекращается в России никогда. Стрелки часов остановились на двух ночи, разница с Сингапуром — плюс шесть часов, брат уже на ногах. Пора!
— Серега, привет. Мне нужна твоя помощь. — Спешным порядком, ретировавшись в ванной, Старов объяснил брату проблему: он должен увезти с собой из города Татьяну с дочерью, которым угрожает реальная опасность со стороны коррумпированных чиновников.
Утром, за чашкой кофе Виталий, как бы, между прочим, спросил Татьяну о заграничном паспорте.
— Я никуда не поеду одна.
— Ты поедешь, не одна. Обещаю. Обязательно возьмешь дочь с собой.
— Неужели они посмеют?! — Татьяна с нескрываемым удивлением посмотрела в глаза Виталию. Ее мужчина был, как обычно внешне спокоен, но весь напряжен внутренне. — Дикость какая-то. Живем в захолустном городке, а не в Сицилии!
— Те, о ком ты думаешь, нет, не посмеют, пока я рядом! А вот Кравченко — да! Причем самым простым способом. Сегодня с утра так называемый тобою «общак» будет вывезен по понятиям, пока по закону бумажками прошуршат в прокурорских руках. На нет и суда нет! А вот с вас, Татьяна Ивановна, спросят, как с журналиста о достоверности информации, и предъявят иск с целью защиты и достоинства всенародного и любимого мэра.
— И что потом? Да мне плевать, — глаза ее горели. — Есть запись разговора племянника Цириева и Кравченко о грязных деньгах, они и есть воровской общак.
В глубине души Старов был согласен с Татьяной, но если Салах действительно туда запустил лапу для градоначальника, а не в пользу обездоленных, то его могут и расписать, но доказывать это придется Старову перед уважаемыми людьми. Он один из немногих знал и даже номер банковской ячейки помнит, где хранилась касса. Однажды по просьбе воров возил передачу, хозяина местной колонии подогреть.
— Воровской общак — это такой миф, что уже невозможно нащупать его реальное содержание. Правильно, у нас не Сицилия, но и не Ростов-папа 20-х годов! — Старов посмотрел на часы. Машина за ним приедет через час, поэтому время еще есть объясниться. Видя, что подруга нервничает, спокойно заметил: — Но, в конце концов, за пределы общечеловеческого понимания он не выходит, а что касса взаимопомощи — древнейшее изобретение человечества!»
— Ты еще скажи — в Библии говорилось об обязательной помощи бедным братьям! — Извини, когда волнуюсь, курить хочу — умираю! — Татьяна с жадностью потянулась за сигаретами.
— Вот такая касса для своих и была создана, в чем проблема?! Понятно, что если уважаемый человек оказывается в сложном положении, например в тюрьме, его круг оказывает поддержку. И если на свободе человек занимался, допустим, распределением финансов, то он это стремится делать и на дистанции, пока не вернулся домой. Это принцип. Серьезные люди стали редкостью, их искусственным образом проредили. Оставшиеся типа Салаха прекрасно вписаны в современную жизнь и кассу взаимопомощи предпочитают вести на свободе, с такими же достойными людьми.
— Это мэр, достойный человек! Да ваша тюремная система по ходу развития демократии стала настолько коррумпированной, что превратилась в гибрид коммерческой конторы с рабовладельческой, вот в чем проблема, дорогой!
Виталий набрал в себя воздуха и задержал его. Он вспомнил маску демона, которую видел во сне накануне этих событий. — Сейчас Татьяна была демоном. На выдохе Старов поднял свитер с пола, двумя пальцами вынул из ее рук окурок, затушил и медленно произнес: «С экранов телеящиков некая госпожа Стрельцова вещает городу ежедневно — власть и народ словно в разных мирах живут! А ведь в криминале точно так же, дорогая! Есть элита, она существует на своем уровне, между собой общается и расчеты ведет по собственным правилам. А есть прочее население. И для него важны всякие мифы на криминальную тему. Чтобы не забывались и хоть как-то придерживались понятий. Это я об общаке и крови, которой может пролиться по твоей вине, Афина! Загранпаспорт не забудь, заеду в девятнадцать ноль-ноль. И с дома не на шаг, позвони отцу, чтобы привез дочь немедленно! Вас будут охранять, но ненавязчиво — гарантирую!»
Татьяна взглянула ему в лицо и обмерла: перед ней стоял чужой и незнакомый Старов. Таких она встречала в местной колонии, когда делала репортаж о правах человека накануне выборов. Они были похожи на волков с умным, пронзительным взором, ввалившимися животами и серыми, как волчья шерсть, лицами. Таких было всего два-три человека на лагерь, но они были. Она вдруг поняла сейчас их главную сущность — быть избранными, лучшими и стойкими последователями неписанных законов, корнями уходящими в каторжную Россию, несущую который век это крест. «Кто в вольную жизнь вписан, обязаны соответствовать моменту, быть в гуще событий и контролировать финансы, тогда и порядок на зоне будет, и права человека соблюдаться, это я тебе, дочка без базара!» — Прошамкал беззубым ртом, старик в телогрейке с номером на груди, ее первый респондент на той акции. — Таня глубоко задумалась. — Публике они неизвестны, в кино их не покажут, а потому, Салах — прокладка между волей и неволей, умело, как паук, затянувший в сети мэра и его семью. Но ее Виталий не с ними, потому и живет один в тайге. Он не может принять этот мир, каким он есть сегодня, а тот, за который воевал, просто больше не существует! — Боже, какая я самовлюбленная дура! — Бросившись вслед на лестничную площадку, она лишь услышала, как лифт, грохоча начал опускаться с восьмого этажа.
(окончание следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 06:17 | Сообщение # 111 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник № 77
КАЛИНА ЗИМНЯЯ
(окончание)
X.
Таня бросилась к телефону позвонить отцу, чтобы Настюха осталась у него на пару дней, но Громов позвонил сам. Справившись о делах, минут десять непрерывным монологом хвалил: так и их, мол, так, жулье. Сталина бы с Берией; мэр, хотя и бывший коммунист, но должен понять, что рынок — не все на продажу! Наличие партийного билета предполагает в первую очередь.., Татьяна не выдержала и закричала в трубку: «Стоп! Папа, немедленно увези Настю на дачу, немедленно! Из-за меня, конченой эгоистки, ребенок может пострадать! Папочка, миленький, извини! Приедем после обеда с Виталием и все расскажем, умоляю!» Забившись в рыданиях, она повесила трубку. Тут же раздался звонок: «Мартинсон! Желаю здоровья, ибо оно скоро понадобится всем. Так вот, Стрельцова, если через четыре часа вас не будет на работе, то я просто подпишу приказ об увольнении за прогул. Это первое. Второе, звонил заместитель мэра и сообщил, что вам предложено возглавить пресс-службу администрации города. Через час подойдет машина редакции, и не хлюпай носом, а держи его по ветру и проставиться не забудь!» — «А если я откажусь? — совершенно потерянная Татьяна сползла по стене на пуфик. «Значит, будешь уволена за прогул!» — ехидная усмешка и короткие гудки.
— Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — жизнь потеряешь, прямо пойдешь — жив будешь, да себя позабудешь. — Татьяна встала и побрела на кухню за сигаретами. — Вот и сказки конец, поманила счастье пальчиком, а само на 180 градусов и наутек. — Мыслей не было, апатия сковала тело, дым маленькими колечками тянулся к форточке. — Переиграл мэр четвертую власть, вчистую переиграл! Все верно, классика жанра. «Держи друзей близко, а врагов еще ближе» — сага о бандитах «Крестный отец». А тут недавно кто-то вещал: «Сибирь не Сицилия!» Круче! Прав твой Старов, во сто раз крат прав. Слушайся его, подаренного судьбою, и не чистоплюйствуй, дорогая! — В ушах стоял голос матери. — Мамочка, боже, как мне сейчас тебя не хватает! — Татьяна вытерла слезы, тяжело вздохнула и пошла в ванную комнату. Под горячими струями, меняющимися на ледяные, приняла решение……………………………………..
Дорогих гостей в просторном холле банка «ЛесПромРегион» встречал сам управляющий. Классический горец в образе импозантного молодого человека горделиво поприветствовал «коллег по бизнесу» и попросил в кабинет на второй этаж, распорядившись о подготовке хранилища к выдаче значительной суммы. Старов остался в приемной, с безразличием рассматривая, как аквариумный сомик пытается заглотать, видимо, большую для него рыбешку. — Все как в жизни! — Усмехнувшись, Виталий нажал пульт телевизора. На экране старый еврей рассуждал об основных демократических принципах, заложенных в управлении городом. — Заметьте, вчера руководитель программы «Час пик» Татьяна Стрельцова выступала с резкой критикой в адрес администрации и лично в адрес мэра, но сегодня она уже в должности руководителя его пресс-службы, фактически — главный советник! Разве это не доказательство реализации принципа о свободе слова на практике и возможности публичного выражения своего личного мнения о коррупции в органах власти! К сожалению, об этом сегодня не говорит только ленивый, поэтому Александр Александрович Кравченко принял верное решение: Стрельцова — не человек толпы, а ответственный журналист?! — Старов быстро переключился на спортивный канал и набрал Танин номер. После неудачной третьей попытки Виталий попросил любезно разрешения позвонить с телефона секретаря. Вежливый голос с другого конца города сообщил: «Сейчас Татьяна Ивановна в кабинете Сан Саныча, а номер руководителя пресс-службы 513-000, и думаю, что она через час будет у себя. Всего доброго».
Ребята спортивной наружности, толкающиеся у бронированного автомобиля, перестали трындеть и ржать. Они с недоумением на лицах бросились врассыпную, когда «лэндкрузер» Старова, едва не зацепив водителя машины инкассации, вылетел со двора. Джип летел на высокой скорости в колее тяжелых лесовозов. Кругом бор, прореженный лысинами полян от «черных лесорубов» в кольце высоченных сугробов, спрятавших ветви, сучки, вершинник, которые не вывозятся никогда, но зато летом горят как порох.
«Пойдет верховой пал и деревню захватит на раз, Кедровка вон за тем поворотом. — Виталий перешел на пониженную передачу. — Администрация, мать их, чинодралов, прописала сегодня такие правила для заготовки, что проще крестьянину вырубить без разрешения кубометров пятьдесят на ремонт своего дома, чем по кабинетам шастать, рассовывая по карманам их обитателей взятки из скудного кошелька. Эх, Россея, доколе ты будешь чиновниками да дорогами больна!» О поступке Татьяны он старался и не думать (быстро, однако, они ее прижали!). Едва не угодив в пень при очередном заносе, Виталий сбавил скорость. Колея пошла еще дальше в тайгу, а Старову надо через деревню на ту сторону озера, до Большой гари, а там и охотничье угодье, и домик, им лично рубленный, отсидеться и подумать, как жить дальше. — Может, застрелиться на хрен? Прошлого не вернуть, с настоящим покончено, будущего нет! — Он вдруг представил свой труп: за окном охотничьего домика весна в буйных красках под неугомонную и веселую разноголосицу птиц; в доме вонь, которая нормального человека сносит наповал. — Старов поморщился и машинально взглянул в зеркало. Серые глаза под большим чистым лбом. — Извращенное существование не способно к самоубийству, ибо бог его — дежавю, нулевая смерть. Так не пойдет! — Виталий остановил автомобиль и набрал номер телефона брата. Здесь у кромки кедрача связь всегда обрывается, на гари ее вообще нет. Трудяга дятел, видимо, чтобы не мешать разговору, вспорхнул над головой и улетел подальше, выстукивать морзянку в тиши зимнего леса. «Абонент выключен», повторение на английском Старов дослушивать не стал. И так ясно — летит, спешит Серега помочь, дела бросил, все зря! Эх, женщины, коварство — ваше имя! Нет, он совсем не осуждал Таню, в приоритетах у нормальной женщины всегда дети, остальное — вне мужской логики! Попав в последнюю цифру на сотовом для отправки смс, прочел: «Дорогая, три дня, не более, в доме у озера тебя ждет сюрприз, прими его, каков он есть».
Весь день Татьяна обустраивалась на новом месте, потом ужинала с коллегами в кафешке напротив телестудии под веселые одесские анекдоты самого шефа. Под вечер уставшая, но счастливая Таня приехала на дачу к отцу. Дочь безмятежно спала в большой комнате на старой железной с никелированными дугами кровати, отбросив одеяло в ноги. Из рукава пижамы выглядывала худенькая ручка девочки подростка, а носик посапывал на каждом выдохе в такт с потрескиванием сверчка за хорошо протопленной русской печкой. Татьяна нежно поцеловала порозовевшую щечку девочки, уронив счастливую слезу на край подушки, и на цыпочках вернулась на кухню по самотканым дорожкам. Чмокнув отца в седую макушку, полезла на печь, застланную тулупом. Задернув ситцевую в подсолнухах занавеску, Таня разделась и, лежа на спине, прочитала смс-сообщение, вглядываясь в зеленые мелкие буковки, как будто бы хотела разглядеть за ними тот самый сюрприз, который и просуществует всего три дня. «Странное смс, а то… Обиделся…». Мысли в хмельной голове расползались, и она решила, что обязательно вечером побывает в доме с мезонином и калиной зимней за окном. Старов поймет все, потому что любит! Она ему за это сделает сама предложение, а что, клёво — постфеминизм рулит!» Устроившись на жестком ложе, Татьяна уснула с улыбкой на губах.
Первую половину дня она приводила себя в соответствии со статусом: любимые джинсы спрятаны подальше в шкаф, как и темная водолазка, а гардероб обновлен стильными, но дорогущими костюмами из Германии. — Тебе ли не знать, что представление о женщине складывается в течение пяти секунд разговора. Блейзер по протоколу: отложной воротник, карманы с клапанами. Юбка: узкий покрой, разрез сзади. Ни дать ни взять — Ангела Меркель в старости! Довольная покупкой, Татьяна показала язык красивой женщине в зеркале. Звонил телефон. Нет, не Старов, похвастаться обновками не получится. А впрочем, вечером она именно такой и предстанет перед Виталием. Еще раз прокрутившись у плавающей, зеркальной двери большой ниши, Таня услышала в трубке приятный голос персонального водителя: «Я у подъезда, Татьяна Ивановна!»
На следующий день Таня снова не смогла попасть в дом с мезонином. В городе назревала сенсация, начались проблемы с наличностью коммерческого банка «ЛесПромРегион», в магазинах шаговой доступности банкоматы были отключены, а у головного офиса начали возникать длинные и возбужденные очереди…………………….
И только на следующей день после удачной пресс-конференции мэра, блестяще ей организованной по поводу развернутого ответа на слухи, поползшие по городу, Татьяна смогла выехать за город. Пытаясь звонить, в отчаянии бросила сотовый на сидение рядом. Беспокойство росло. В голове роились картины одна страшнее другой! Гнала их от себя, нажимая кнопки авторадио: «Сегодня 15 февраля — ключевая дата — Сретенье. Встреча зимы с весной. По Сретенью о весне говорили: если тепло и застучит капель, то ждать весну раннюю недолго будет, ну а если снег и холод, то и весна придет нескоро, а приходить долго будет с сыростью и дождями». Татьяна выключила приемник и поправила полы шубы. — Похоже, опять в Сибири без лета. — Снежная поземка мечется в лучах мощной оптики, пробивающей сумерки. За скалистым поворотом с причудливым очертанием скалы в форме головы — спуск к озеру, а за ним показался мезонин деревянного дома. У распахнутой настежь калитки припаркована старая «Нива» отца Димитрия. Его самого нет, только Старов, укладывающий два огромных рюкзака в машину. Заснеженные ели за оградой металлического забора покачиваются из стороны в сторону. Виден угол подсвеченной ночником веранды, в доме темно.
«Успела, ура! Понятно, в чем сюрприз — сбежать от меня собрался, затворник, хренов. Не выйдет, зацелую допьяна и утоплю в ласках!» — Татьяна прижала педаль газа и «лексус» помчался по встречке в сторону дома.
Стремглав бросилась сзади на шею любимого человека, прижалась к сильному телу, закрыв руками эти родные серые глаза, в которых всегда было столько житейской мудрости, легкой грусти и спокойствия, что хотелось смотреть в них, не отрываясь, часами и слушать с упоением короткие, полны смысла и житейского юмора реплики. От счастья она говорила и говорила взахлеб: о свадьбе под венцом в торжественной литургии от самого отца Димитрия; круизе на океанском лайнере втроем, полной семьей Старовых; умоляла не сердиться на принятое решение о смене работы…………………………………
Старов стоял, опустив покорно руки, и молчал. Татьяна улавливала незнакомый запах дорогого мужского парфюма, но, не обращая на это внимания, говорила и говорила без умолку, уже и отпустив его лоб, и прижав к себе это родное навсегда тело. Старов обернулся, их глаза встретились……………………………………..
XI.
В здании аэровокзала пустынно. Редкие пассажиры неспешно тянутся к стойке регистрации под мелодичный голос диктора. Сергей сделал последний глоток кофе, накрывая широкой, теплой ладонью ухоженные пальцы красивой женщины напротив. Улыбнулся ее Старовым, который бесследно исчез или превратился в этого высокого, интересного мужчину «за сорок», очень похожего на Виталия, но другого, вальяжного и степенного. — Вот и вся история о братьях-близнецах! Он появится обязательно, не переживайте. Пора. До свидания. Ключи от дома пусть будут пока у вас. «Ниву» святой отец со стоянки заберет сам. Ну-ну! Слезки вытираем — мы, журналисты, народ стресоустойчивый, профессия обязывает! — Обнял женщину, отстранил от себя, словно убеждался, что слез больше нет; подняв рюкзаки, быстро пошел из летного кафе на первый этаж к улыбающейся женщине в форме дежурной авиаперевозок. На прощание он махнул рукой и скрылся в посадочном терминале городского аэропорта.
Прорезая полумрак церкви, вздыхая ладан под мерцание свечей в золотых окладах, Виталий наспех перекрестившись, стремительно прошел в трапезную под укорительные возгласы костлявой старухи в черном платке. Отец Дмитрий обедал. Уха оказалась как всегда на высоте. Готовил сам и любил щедро угощать не только свой штат в лице церковнослужителей: старосты — дьячка, просфорника и уборщицы (той, что давеча покрыла Старова), но угощал и прихожан во дворе небольшой белокаменной церкви.
От ухи Старов не отказался. — А разве можно исповедоваться с полным желудком?!
— Все верно, нельзя, как и требование обязательного причащения перед исповедью.
— От стаканчика кагора не откажусь. — Виталий весело рассмеялся.
— Не богохульствуй, ни на привозе! — Священник взметнул ко лбу широкий рукав рясы. — Еще добавки?
— Благодарю, пора за дело, хочу снова исповедаться и посоветоваться заодно!
— А до вечерни пождать нельзя?
— Уезжаю, Семен, прости, ствол нужен!
— Понимаю, вот и исповедался! — отец Димитрий встал из стола, перекрестился на иконы Иоана Богослова и Матери Божей, положил горячую ладонь на голову друга и тихо произнес: — Евангелие говорит нам о смирении: «Имейте соль в себе, и мир имейте между собою». Вот эта соль в себе и есть смирение. — Помолчал и продолжил: — Почему оно названо солью? Потому что как соль сохраняет всякий продукт, так и без смирения ни одна добродетель не может состояться, не может иметь в себе целостности и крепости. Без смирения любая добродетель или подвиг — с гнильцой: с тщеславием, упрямством, своеволием, высокоумием и так далее. Подумай над моими словами, командир! — убрав руку, священник вышел, оставив Старова одного в окружении святых ликов. Виталий стоял перед проникновенным взглядом женщины с младенцем на руках и слушал голос, голос того пацана, который он слышал каждый вечер после отбоя. Их койки в бараке стояли рядом, и сверху тихим шепотом неслось: «Возлюби врага своего, как себя самого».
Картина огромного, падающего дерева на Рябого, сменяется в голове замедленной картиной прыжка, и затем последний толчок к спасению Ивана Рябова мальчонкой по кличке Рыжик. Блатные, узнав, что Рябой, или Рябов Иван Иванович — осведомитель, решили расправиться с мужиком на деляне, а Рыжик, мелкий барыга дури, ценой своей жизни спасает врага всех зэков! Старов видел, как гибли ребята на войне, закрывая телом друзей, но чтобы недругов! — Глаза слезятся, и кажется, что Святая Дева Мария укоризненного качает головой. Входит отец Димитрий и кладет на стол два свертка. Под тихое «прости» один сверток, что поменьше, Виталий прячет за пазуху, а пакет с двумя пачками долларов, перехваченный скотчем, отодвигает в сторону священника.
Отец Димитрий, а в миру; прапорщик Заяц, налившимся негодованием голосом произносит: «Не искушай и изыди, пока не отвернулся от тебя, командир! Прости, твоя гордыня проявляется не только в словах, но и мыслях! Претензии на святость в подвиге убить врага на войне и в мирной жизни разнятся. Такой подвиг от чрезмерного эгоизма не приносят никаких святых плодов. Забери и уходи с миром! На сей раз нам не по пути!» — резко развернувшись, священник скрылся за массивной дверью.
Красивая женщина в черном деловом костюме, под вспышки фотокамер коллег-журналистов поправляет траурную ленту на огромном венке из живых цветов. Вытирает манерно слезу и отступает на шаг от свежей могилы с православным крестом, на месте которого через год будет поставлен на средства пожертвований в виде одной заработной платы сотрудников администрации города памятник незабвенному мэру Кравченко Александру Александровичу.
|
| |
| |
| stogarov | Дата: Пятница, 14.03.2014, 20:04 | Сообщение # 112 |
|
Подполковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
| Участник номер 78
ВЫХОДНОЙ
Муж Ларисы спал с открытым ртом. Лариса открыла второй глаз, сладко
потянулась и стала рассматривать Валеру. Голова его откинулась назад, на
глубоких глазницах лежали серые тени, острый нос смотрел в потолок. Он был
похож на покойника. Белая подушка, обшитая широкими кружевами, усиливали
сходство. Таких покойников Лариса видела на пожелтевших фотографиях, которыми
часто потчевали её радушные хозяйки на десерт. Эти альбомы всегда производили
на неё тяжёлое впечатление, поражая безысходной одинаковостью. Вот голый
карапуз с открытым ротиком и аппетитным задком, вот махающий ручкой в никуда
младенец на руках у некрасивой женщины с крашенным ртом и густо подведёнными
бровями. Унылый школьник, переходящий из класса в класс в гуще школьного
коллектива.
- Где же он тут?
- Да вот же он. У него ухо правое сильно оттопырено. Нашли?
- Да, да, я его сразу узнала.
Отретушированный выпускник школы в костюме и галстуке на тонкой кадычной шее.
Отбывающий свой армейский срок юноша в форме, бритый, с ошалелыми глазами.
Потерянный новобрачный в чёрном, словно с чужого плеча, костюме под руку с
тощей, на всё готовой молодой особой в белом. Вот его официальные фотографии –
похожие на снимки людей в розыске. А тут застыл с сельдью на вилке за
пиршественным столом, вот он уже за другим столом с рюмкой, вот за третьим –
сейчас что-нибудь покушает. От стола к столу он все матереет, животик его
растёт, лицо плывёт вниз брылями и приобретает не снимающееся
недовольно-самоуверенное выражение. Ах, да, вот ещё серия курортных фотографий
на фоне растительности или достопримечательности с группой отдыхающих. И всё.
Нет надежды увидеть его раскованным, весёлым, счастливым, в маскарадном
костюме, в обнимку с любимыми людьми, детьми, животными, растениями, вещами,
наконец… Ничего. То ли скрывал, то ли не жил – непонятно. А вот он сразу в
гробу с лицом строгим и глупым на фоне белой, обшитой широким кружевом подушки.
Вот и от мужа Валерика останется такой же альбом, его бережно хранить свекровь.
Он сегодня поедет навещать мать, нужно ему погладить выходную рубашку. Ох, как
здорово – выходной, долгожданный. Месяц жданный. Так уж положила – месяц
вкалывать, день отдыхать. Лариса легла на спину. Посмотрела сквозь кружево
занавески на небо, день занимался ослепительный.
- За город, только за город, и бездумно бродить по парку. В Павловск
поеду, давно там не была, – решила Лариса.
Она, конечно, могла поехать с Валериком к свекрови. Отношения, хоть и были
прохладными, но вполне пристойными, но нет, конечно, нет, она не стала бы
тратить на этот визит свой выходной день.
С тех пор, как открыли своё маленькие кафе, пашет Лариса, как заводная. К ночи
еле до ванны дотаскивается, но, приняв ванну с травами, помассировав себя
специальными щётками, взбадривается, а уже, когда садится перед сном
выручку считать, усталость словно рукой снимает – не зря надрывалась. Кафешко
процветает и неудивительно – готовит Лариса только из свежего. Каждое утро чуть
свет посылает Валерика на рынок со списком – отовариваться. Стряпает вкусно, с
сердцем, как для себя старается, подаёт с улыбкой и прибауточками, только
чечётку не бьёт подавая. Нервные же посетители быстро сообразили, что их не
обманывают, появились завсегдатаи, стали приводить знакомых – дела пошли!
Лариса широко жить не торопилась, была она не то, что б скупа, а экономна. Чем
больше появлялось реальных денег, тем скромнее вела она их маленький быт.
Деньги дома не держала, а отдавала их в рост сначала государству, но быстро
сообразив, что это невыгодно, стала их растить потихоньку сама. Под верные
проценты, верным людям, как говорится.
К Валерику Лариса относилась хорошо; как к троюродному брату, живущему в другом
городе, который ничего тебе не сделал плохого, но и хорошего тоже. Он не
раздражал её, был на подхвате. Не будь его, она прекрасно бы обернулась сама. О
чём, надо отдать ей должное, она никогда ему не говорила, но он это сам
понимал, супругу уважал и слегка побаивался, зная её железный характер. Лариса
не делилась с мужем своими финансовыми операциями. Однажды, набравшись духу, он
робко приступил к ней с расспросами. Лариса его внимательно выслушала и
напрямик спросила, что ему надо. Валерик, поняв, что другого такого момента может
не быть, в позу вставать не стал, ответил: «Машину». Лариса подумала
денёк и купила мужу «жигулёнка» с условием, что он будет спозоранку привозить
на нём продукты, после чего Валерик был свободен. Это положение устраивало
обоих, и больше он вопросов не задавал. Она одевала, кормила его, давала
небольшие карманные деньги, была с ним неизменно ровна и приветлива, и он
вполне удоволился своим браком.
Мысли же Ларисы уносились далеко вперёд. Ей ещё немало надо было скопить, чтобы
осуществить свой проект – вложить деньги в жильё, и немалые. Жильё сдавать, и
тем самым обеспечить себе безбедную старость, хотя она была старше мужа, но
непоколебимо уверена, что переживёт его и намного. Впрочем, даже если бы
Валерику вздумалось жить долго, он не входил в её планы. Понимала Лариса
хорошо, что с такой интенсивностью она сможет работать ещё лет пять от силы,
затем придётся либо дело продавать, либо расширять и нанимать, а это не то, не
то! Это имело смысл, если бы были дети, а так только жильё – стоящий вклад.
Половина дохода в рост, вторую - на жизнь, а жизнь пойдёт райская. Вот когда
она, наконец, поживёт! Может быть, даже путешествовать будет, мир посмотрит, и
тогда уж копейничать не будет ни за что.
Валерик застонал, завсхлипывал, откинул голову выше, и ещё больше стал
похож на покойника. Ларисе вспомнилась Верочка. Она не видела её в гробу, не
смогла прийти на похороны, на сорок дней только сходила на могилу, поплакала
там. С Верочкой училась она в одной группе в институте, была с ней близка, и
довольно долго находилась под её влиянием. Крестилась, каялась, пыталась
соблюдать посты, но потом поняла: не её это, почувствовала, что фальшивит, и
отошла. Она деятельная, жизнестойкая, оборотистая, ей жить хочется,
действовать, рисковать, чувствовать вкус победы, да и время настало, словно по
заказу для Ларисы – живи, дерзай…
Однако уважения и даже нежности к Верочке Лариса не потеряла. Да и что ещё
можно было питать к такой бесконечно тихой, мягкой, внимательной душе.
Ангельское создание – иначе о Верочке никто и не говорил. Да и похожа она была
на ангела, хрупкая, бледная, с каскадом рыже-золотых кудрей.
- Ах, Верочка, Верочка, что же ты так рано ушла от нас – вздохнула Лариса. Ей
захотелось поплакать, но слёз не было. Кряхтя, поднялась она с постели и пошла
гладить Валерику рубашку. Пока гладила, вспомнила Юру Жарова, Верочкиного мужа.
Некому ему теперь рубашку погладить, как овдовел, больше года уже. Всё ходит и
ходит к Ларисе в кафе. Сядет в угол и плачет. Подойдёт к нему Лариса, Юра всё
повторяет: «Вот машину купил, думал легче будет, не помогает, думал легче
будет, не по-мо-га-ет!» То вдруг про собаку их вспоминает, рыжего кокера Дагли,
пропавшего в день Верочкиных похорон.
- Любила его Верунчик, любила, и звала Дусенька, а не Дагли. Хоть бы он мне в
утешение остался, всё бы легче – душа живая.
И так без конца, и сморкается, и плачет. За год из бравого весельчака в
какой-то куль опустившийся превратился. Что ему скажешь, сердце так и
наполняется свинцовой тяжестью. Ну хоть сегодня не придёт. Лариса
почувствовала, что у неё начинает сильно портиться настроение.
- Нет, так не пойдёт, сегодня все тяжёлые мысли долой. У меня выходной.
Встала под холодный душ. Включила бодрую музыку. Налила им в чашки душистого
кофе, вынула из духовки румяные булочки. Сели завтракать. Настроение потихоньку
налаживалось.
- Привет Елене Павловне. Пусть на меня не обижается, устала очень, – помахала
рукой мужу.
- До вечера.
- До вечера.
Завёлся мотор. Лариса сбросила халат, одела светлый сарафан. Посмотрела на себя
в зеркало. «Я ещё вполне привлекательна» - подумала.
Высокая, дебелая, плавная. В тяжёлой пшеничной косе седина почти незаметна.
Черты лица спокойные, крупные, выпуклые, улыбка приятная. Лариса подкрасила
губы и несколько раз улыбнулась себе в зеркало: «Очень приятная!»
Выйдя из метро, Лариса повернула к вокзалу и буквально въехала в объятия
Наташки по прозвищу Кирпич. Это тоже была её однокашница, с которой она много
лет не виделась.
- Лариса! Глянь, кто - Лариска! – выкрикивала своим зычным голосом Кирпич,
сжимая Ларису в объятиях. Наташа мало изменилась, такое же добродушное,
квадратное лицо, шумные манеры.
Лариса не была в восторге от этой встречи, однако приветливо улыбнувшись,
спросила:
- Куда путь держишь?
- Мы едем Верочку Жарову навещать, – выпалила Наташа. – Да, вот познакомься –
моя подруга Оля.
Карменистая подруга Оля кивнула, сверкнув зубами.
- А ты откуда?
- Гуляю – оторопело ответила Лариса. Она хотела объянить Наташе, что та
перепутала вокзалы. Верочка на Ковалёвском кладбище, но не успела.
- Вот как здорово, что встретились, - перебила её Кирпич – поехали с нами,
Верочка будет рада.
- Как рада? – спросила Лариса, придавая лицу скорбное выражение – ей теперь всё
равно.
- Это почему же? – удивилась Наташа. – Верочка всегда к тебе хорошо относилась.
Точно будет рада – поехали!
Подхватив Ларису под руку, Наташа повлекла её к поезду, тарахтя по дороге:
- Давно я Верочку не видела, года три, а на прошлой неделе мы её в Гостинке
встретили; она нам адрес дачи дала, где отдыхает, сказала, что одна там живёт,
муж работает, вот мы и собрались сегодня – погода уж очень хорошая. Скупнёмся,
Верочка сказала, там речка прямо за домом.
Лариса слушала Наташину трескотню и чувствовала, как что-то холодное и тяжёлое
ползёт по её спине, закрывает голову, не даёт говорить. Она попыталась взять
себя в руки и рассуждать здраво. «Это какой-то розыгрыш. Дикий, глупый
розыгрыш. Но кто их разыграл? Женщина, похожая на Верочку? Зачем? Адрес,
конечно, липа. Отчего же я тогда так испугалась?» Да, она была напугана, как
никогда в жизни. «Что же в таком случае нужно делать? Вот что, - сама себе
ответила Лариса. – Ехать и убедиться на месте в глупости Кирпича, да и в своей
тоже». Почему-то мысль, что нужно сказать Наташе правду о Вере, она отклонила
сразу. «Вот приедем, там разберёмся», решила Лариса. Впрочем, они уже
подъезжали.
Женщины довольно скоро нашли покосившуюся маленькую халупку, стоявшую на отшибе.
Прямо за домиком узенькая дорожка змеилась к речушке. Запущенный садик окружал
домишко. На ступеньке покосившегося крылечка сидела Вера в белом платье, уронив
бледные руки на колени. Солнечные лучи гуляли по её золотым кудрям и по
шелковистой спине Дагли, улегшегося у ног хозяйки. Её мраморное лицо было
обращено вдаль, глаза казались слепыми. Пёсик первым увидел гостей, побежал
встречать, весело приветсвуя дам хвостиком. Кирпич с подругой завизжали от
восторга и принялись теребить пса. Вера медленно поднялась, улыбнулась устало,
через силу.
- Заходите в дом, девочки. Чаю хотите? – бесцветным голосом спросила она.
- Ну вот ещё, чаю, - смеялись подруги, - мы тебе кое-что
прохладительно-горячительного привезли. Вечерком согреемся, а теперь купаться и
никаких разговоров.
- Вы идите, я не хочу, - сказала Вера, - я вам тут подожду.
- Можно я с тобой посижу? – сдавленным голосом попросила Лариса.
- Сиди, - вяло отозвалась Вера.
- Ну как хотите, а мы в воду, - объявили подруги.
Лариса подождала, пока их голоса затихли, и подсела к Вере. Сердце её бешено
толкалось в голове, но страха не было. Она физически ощущала торжественность
этой минуты, возможно, самой важной в её жизни.
- Вера, - патетическим тоном начала Лариса, - Вера, ведь ты умерла?
- Да, умерла, - спокойно ответила Вера.
- Вера, ради нашей дружбы, ответь мне только на один вопрос, - напряглась
Лариса, пытаясь поймать неуловимый Верин взгляд.
Вера ничего не ответила.
«Вот она, главная минута. Сейчас, сейчас, я узнаю всё. Боже, как это
оформить в один вопрос? Как уместить? Не ошибиться в слове?!» - Ларису
лихорадило.
Она пыталась сдержать дрожь, сосредоточиться, но всё раскачивалось,
расплывалось. И неожиданно для себя Лариса как-то жалостливо, по-бабьи,
впривсхлипку спросила: «Веронька, а Бог-то есть?»
Она, тут же устыдившись, отпрянула от своего вопроса. Дурацкого. Не это она
хотела спросить. Хотела Лариса спросить о загробном будущем, о том, как ей
дальше жить, разузнать, для чего она вообще сюда попала и живёт тут? В
существовании Бога в момент вопроса она не сомневалась. Рядом с ней сидел
наглядный ответ на этот вопрос. «Что я спрашиваю, идиотка?» - кружилась в
голове.
- Не знаю, - вяло ответила Вера.
- Как не знаешь? – не поняла Лариса.
- Не знаю, я там никого не видела, одни бесконечные очереди, - устало обронила
Вера.
- Какие очереди, Верочка, где?
- Там.
- Куда эти очереди?
- Никто не знает, только им нет конца. Ещё висят плакаты о поведении в очереди,
и больше ничего там нет.
- Верочка-голубушка! – закричала Лариса, - опомнись, что ты говоришь? Ведь ты
праведный жизни человек. Ведь ты у престола Божьего сидеть должна, с ангелами
петь, да о нас, грешных, молиться! Как же это?! – Ларисе захотелось схватить
Веру за плечи и сильно потрясти, чтобы с неё слетела эта пелена безразличия.
Пусть бы лучше бунт, запредельные ужасы вампиризма, только не эта ватная
апатия. Но она не посмела дотронуться до Веры.
- Ах, Лариса, теперь я ничего не знаю. Когда я пытаюсь вспомнить свою жизнь, то
помню только тягучий туман страха; страха одиночества, страха гнева Божьего, да
желания спастись. Жизни же никакой не помню, очевидно, её не было. Я слышала в
очереди, как один средневековый монах сказал соседу, что те, кому удаётся жить
здесь, продолжают жить и там, прочие же стоят в очереди и ждут…
- А если выйти из очереди и бежать?
- Некуда там бежать, Лариса. Так хоть со всеми стоишь, всё не так жутко, а
побежишь, и совсем пропадёшь. Меня вот за хорошее поведение на Землю до
перерегистрации отпустили, домик дали и Дусеньку со мной отправили за то, что
любила я её одну бескорыстно. И на том спасибо. Главное, номер не забыть. Иначе
снова в конец поставят.
- Верочка, вот ты говоришь отпустили, значит, кто-то ведь отпускал. Кто же?
- Не могу сказать, там никого не видно, только голоса по громкоговорителям
орут, неприятные такие голоса.
Вера вдруг задремала. Лариса решилась и дотронулась до её плеча.
- Вера, а вас тут много таких, из очереди?
Вера открыла глаза.
- Наверное, этого никто не знает. Может, ты тоже из очереди.
- Я?!
- Да, просто забыла об этом, многие забывают. Впрочем, не все ли равно, и тут,
и там, всё одинаковое. Главное, хорошо себя вести, и никого не сердить. Знаешь,
всё время хочется есть и спать. Жаль, что я не агрессивна. Была бы я
позубастее, могла бы поохотиться. Этого нет в списке запрещений, и всё же хоть
какие-то ощущения, но, увы, я этого начисто лишена, пойду поем.
Вера медленно поднялась и пошла к дому. Дагли побежал следом. Ларису точно
парализовало. Несколько раз пыталась она подняться, но не могла. Наконец,
сделав над собой невообразимое усилие, охая и причитая, поднялась она со
ступенек и, шатаясь, пошла к калитке. Не помнила Лариса, как садилась в поезд,
как вошла в квартиру, как повалилась одетая на диван и камнем нырнула в сон.
Валерик едва её добудился. Он был весел, привёз Ларисе от свекрови пирожки и
несколько шоколадных конфет. Лариса машинально попробовала пирожок – нет, не
умеет свекровь делать тесто – прямо резина, и луку в мясо мало положила, а
конфеты вкусные, - Лариса любит такие, с ромовой начинкой. Повздыхала Лариса,
да и села диктовать Валерику список продуктов на завтра.
В субботу пришёл в кафе Юра Жаров. Лариса подошла к нему, поставила перед ним
кофе, погладила по голове, как маленького.
- Ты прости, Юрочка, народу сегодня много.
И, уже, уходя, обернулась:
- Я в выходной видела Верочку и собачку вашу, Дусю.
Юра резко поднял голову.
- Во сне, Юра, во сне!
1993 г.
|
| |
| |
| stogarov | Дата: Пятница, 14.03.2014, 20:05 | Сообщение # 113 |
|
Подполковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
| Участник номер 78
продолжение
БРАСЛЕТ
— Душечка, ангельчик мой, полно, полно, не плачь – уговаривал он свою
жену, вытирая ей глаза.
Он не мог вынести её слёз.
— Ну, это право смешно, голубчик – ворковал он, целуя заплаканные глазки. Да я
тебе лучше браслет закажу. Такой же, в точности такой же – вскричал он, увидев
затрясшуюся губку.
Резкий звонок будильника заставил Андрея Петровича проснуться. Опять это
наваждение – думал Соболев по дороге на работу. Он невольно усмехнулся,
вспоминая какие забавные утешительные слова подыскивал во сне. Браслет она
потеряла – вспоминал Андрей, но самое-то удивительное, что он знает о каком
браслете речь. Он этот браслет сам ей покупал к именинам; тяжёлый такой –
серебряный, по амальгаме идёт венок полевых цветов. Покупая, уже знал, что она
вещичку эту непременно полюбит - и не ошибся. Андрей схватился за
голову, сжал виски.
— Чур меня – вот чертовщина! Нет у меня никакой жены, не было никогда. Какие
ещё браслеты? Значит так, спокойно – мало ли что во сне причудится. Напряжёнка
весь год на работе. Необходимо взять отпуск, расслабиться и на дачу, на
природу, покопаться в земле.
Андрей Петрович Соболев работал инженером, не простым, а ведущим. К тридцати
пяти годам он защитил диссертацию, был хозяином двухкомнатной кооперативной
квартиры, полностью выкупленной, и садоводческого участка с домиком,
доставшихся по наследству от покойных родителей. Кроме того, Соболев обладал
приятной наружностью, крепким здоровьем и сдержанным характером. Согласитесь,
мало кто может похвалиться таким благополучием.
Соболев это понимал и своей жизнью был доволен. Пожалуй, для полноты
удовольствия ему не хватало только жены. Вниманием девушек Андрей Петрович был
не обижен, но остановить свой выбор никак не мог, а пора уж было. Однако, как
только очередная барышня начинала проявлять настойчивость, и нужно было
принимать решение, Соболев говорил себе так: «Конечно семьёй обзаводиться
придётся, а то какой-то прокол в жизни получается, но посмотришь как Шура с
Валькой живут, да Гриня с Викой – дурно становится. Он начинал приводить
неприятные примеры удивительных превращений женщин из овечек в фурий и приходил
к выводу, что ещё успеет одеть себе хомут на шею.
Скажу по секрету, что Андрей Петрович врал безбожно, вернее заговаривал себе
зубы. Не боязнь неудачного брака была причиной его холостячества, вернее это
была не основная причина, а о главной – он не хотел задумываться. Человек он
был (тьфу, тьфу) здоровый, и физически, и психически, но были некоторые мелочи,
царапающие по его душевному покою. Например, было несколько мест в городе, куда
его влекло неудержимо, и он не мог найти ни одной разумной причины в объяснении
этого. Самой влекущей точкой был Никольский собор. Как ни старался Соболев
обойти его – ноги сами вносили его в ворота, поднимали прямёхонько на второй
этаж, Андрей Петрович знал, что ему захочется встать на определённое место с
правой стороны у колонны, и старался перехитрить наваждение. Он бродил исключительно
по левой стороне и внимательно рассматривал иконы, но предатели ноги,
совершенно не считаясь с твёрдым характером инженера, неизменно приводили его
на то самое место с правой стороны помещения, которое он так старательно
избегал. Тут Андрей останавливался, вздыхал облегчённо и спрашивал себя, что
ему здесь нужно? Ответа он не находил, а понимал лишь, что пришёл сюда только
для того, чтобы постоять на этом месте, что ему на нем спокойно, хорошо стоять,
как будто это место закреплено за ним по праву.
Ему стыдно было вспоминать об охватившем его негодовании, когда однажды он
увидел на «своём» месте какого-то незнакомца. Соболев хотел отогнать самозванца
и лишь немалым усилием воли подавил в себе это желание. Андрей Петрович не мог
объяснить себе эти, как он их называл «капризы», стыдился их и тщательно
скрывал свои паломничества. Кроме того, Соболеву временами снился один и тот же
сон. Ему снилась зима, мягкий, крупный снег без ветра ровно ложится на землю,
не торопясь идёт он по дорожке, поскрипывая снегом под ногами, а впереди, шагах
в десяти от него идёт его жена. Он убыстряет шаг, догоняет её, вот он уже почти
поравнялся с ней, чувствует запах её духов, видит нежный изгиб щеки, снежинки
на её косе, она слышит его шаги, останавливается, сейчас повернётся к нему - и
тут он просыпается, почти всегда в слезах, сердце его переполняет нежность и
счастье.
«Что же это такое? – думал Андрюша, – сроду у меня никакой жены не было!»
Однако, если бы Соболев не лгал себе, то честно признался, что не женится именно
из-за этого сна, вернее из-за этой дамы из сна в старинном туалете,
впрочем во сне её костюм казался ему обычным и только проснувшись,
понимал, что ему снится какая-то другая, старая жизнь. Андрей не мог не лгать
себе, иначе ему пришлось бы обратиться к определённому врачу, пациентов
которого он искренне презирал. Соболев всегда видел свою любимую со спины.
Сегодняшний сон был особенным. Правда и в этом сне была зима, он видел как за
тёмным окном кружились под фонарём снежинки.
После работы Андрей решил пройтись по набережной. Свернул в Тучков переулок,
остановился. Он раньше никогда тут не был и переулок ему чем-то понравился. Он
окинул взглядом невысокие, покосившееся домики, вымощенную камнем мостовую,
ленивых, глупых голубей, двух толстых кошек, безразличных даже к голубям,
старушек на лавке, которые давно его заметили и теперь судачили о нём. Соболеву
стало неловко, и он поторопился уйти, сделал было шаг, как вдруг дверь
подъезда, возле которого он стоял, отворилась и мимо него проскользнула женщина,
обдав его запахом знакомых духов. Он не разглядел её лица, девушка торопилась,
быстро миновав переулок, скрылась она за углом. Да и не надо было Андрею
разглядывать её лицо, он ещё по шагам, по запаху духов, по чему-то неуловимо
родному узнал её.
Ноги перестали ему повиноваться, став ватными, в ушах загудело, поэтому наш
инженер не смог побежать за своей любимой и остался стоять на том месте, куда
пригвоздила его судьба. Но не таков был Андрей Петрович, чтобы терять
сознание или, боже упаси, сходить с ума. Через несколько минут, почти совсем
оправившись, он сидел на лавке и оживлённо беседовал со старухами. Вскоре он
уже знал всё о Лидочке Дектярёвой, проживающей с родителями в пятой квартире.
Одна из старух приходилась им соседкой и взялась познакомить молодых людей. На
другой день знакомство состоялось.
Соболев сразу очаровал всё семейство, включая Лидочку, вскоре оно завершилось
криками «горько» и звоном бокалов. Молодые счастливо зажили в квартире
инженера. Даже с первых дней им казалось, что они живут вместе много лет, так
благополучно миновали они сложный период притирки.
Прошло лет пять или шесть. Брак оказался исключительно удачным. Окружающие
удивлялись и по-хорошему завидовали супругам. У молодых не было друг от друга
секретов, знали они о недостатках и слабостях друг друга, прощая и принимая их,
как неотъемлемую, несущественную часть бесценного целого. Причуды инженера не
были тайной для Лидии Александровны. Знала она и о снах, и о Никольском соборе.
Надо сказать, что с браком эти чудачества прекратились. Андрей Петрович
перестал смотреть странные сны и никогда больше не посещал Никольский собор.
Как-то после работы Лидия Александровна зашла на Крюков канал к своей
сослуживице, которая давно зазывала её к себе на чашку чая. Когда оная была выпита,
достоинства, и не только они, их коллег были обсуждены, затронуты
продовольственный вопрос и несправедливая раздача последней премии – беседа
иссякла, и Соболева стала прощаться.
Выйдя на улицу, Лидочка с удовольствием глотнула свежий морозный воздух и
подумала, что вечер обещает быть тихим и красивым и ещё о том, что хорошо бы не
ходить на работу вовсе.
Её мысли прервал удар колокола, раздавшийся совсем рядом. Лидочка вздрогнула,
обернулась и увидела величественные очертания Никольского собора. Собор был
ярко освещён, и Соболева поняла, что сегодня какой-то церковный праздник. Лида
была атеисткой и в церковь не захаживала, но в Никольский собор ей и
хотелось зайти, и смущала мысль – не будет ли это неприятно Андрюше. Мысль эту
пресекло непреодолимое желание войти в залитый огнём храм. Преодолев колебания,
Лидия Александровна оказалась внутри собора. Следуя рассказам мужа, Соболева
прошла на второй этаж.
Обилие цветов и хвои опьянили женщину, прекрасная музыка унесла далеко её душу.
Очнулась она, когда служба кончилась и вместе с толпой стала медленно
спускаться по лестнице. В этот момент её охватило странное, тревожное чувство
узнаваемости. «Это уже было» - твёрдо сказала себе Лида, и холодок прошёлся по
её спине. Тут бы ей следовало немедленно прервать эти вредные мысли или, по
крайней мере, направить их по другому руслу. Вместо этого Соболева отдалась во
власть этих непонятных ощущений. Спустившись с лестницы, Лидочка вышла на
улицу. Крупный снег без ветра ровно ложился на землю. У церковной ограды
просила нищая. Лидочка достала из кармана пальто мелочь и бросила просящей.
Взгляд Соболевой скользнул по обнажившемуся запястью.
«Браслет!» – пронзила её мысль. Её кинуло в жар. Не отдавая себе отчёта в
действиях, а повинуясь только ужасу от обнаруженной потери, женщина резко
повернулась и побежала обратно к храму. Ей было неудобно бежать, почему-то
казалось, что расстегнулся левый ботинок. Она быстро наклонилась, чтобы
застегнуть его, глаза её застил туман, словно к лицу поднесли тонкую льдинку, и
сквозь этот туман Лида явственно услышала шум незнакомого города. Это был
конский топот, свист бича, приглушённые голоса. Ужас охватил молодую женщину.
«Нет! – закричала она и рывком выпрямилась. Тяжело дыша, Лидия
Александровна огляделась и увидела, что всё благополучно. Мимо неё,
пошатываясь, прошли двое пьяных, речь их была не странная, а вполне корректная,
пересыпанная площадной бранью, её заглушил грохот проезжающего трамвая.
«Слава Богу! – подумала Лидочка. – Ничего страшного не случилось, а теперь скорее
домой, расскажу всё Андрюше».
— Да Вы не переживайте так, дамочка, – участливо сказала нищенка. – Вот он, Ваш
браслетик.
Старуха указала рукой на дорожку, где на снегу лежал серебряный браслет с
венком полевых цветов на амальгаме.
1978 г.
|
| |
| |
| stogarov | Дата: Пятница, 14.03.2014, 20:24 | Сообщение # 114 |
|
Подполковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Статус: Offline
| Участник номер 79
ВИНЕГРЕТ
-Ну, вздрогнули! 7 ноября всё же. День закончился.
И они выпили на троих. Прямо на работе.Трое пятидесятилетних
мужчин.
Пили и закусывали … винегретом.
-Вкусно, как у мамы в детстве.
-Вкусно, как на Выборах- тех, прежних. Помнишь, мы дежурили?
-Помню, помню. Вкусно, как в колхозе.Там хорошо кормили.
…Как хорошо было без этих стерв!-и каждый вспомнил о своей
жене.
Вот сейчас возвращаться…. Каждый к своей стерве…
Они дыхнули друг на друга и поняли, что на машинах ехать нельзя- заберёт ГАИ.Вместе с машинами.
Съехали по перилам и
к Потапычу.
-Потапыч! Будь другом! Присмотри за нашими машинами… а мы….
И не успел Потапыч возразить или начать вызывать такси, как
они кинулись ловить любую «тачку».
--Трамвай! –закричали хором и вбежали в трамвай, чтобы
упасть друг на друга.
-Куча мала!-закричали они….
-Проезд будем оплачивать?-спросила кондуктор.-карточки надо
приложить к валидатору
Все втроём кинулись целовать ей руки. Один в это время искал
деньги.
Икнули все трое оттого ,что это так дёшево.
Им уступали места, чтобы они не упали. Но они кричали-
Настоящие мужчины никогда не сидят в присутствии женщин.
Все- таки присели.
Потом будили друг друга. Потом почти выползали изтрамвая.
-Дойдут ли домой? – думали все пассажиры…
…Мальчик выглянул во двор и сказал своей маме-
-Мама! Там папа катается на горке! Наверное, пьяный.
Снега-то нет. –и перехватив ее взгляд, сказал-Я-поздний, мама. Потому умный.
…Ни о чём жена не стала расспрашивать своего мужа. Пока он
сам не сказал-
-Сегодня- 7 ноября. И МЫ, ВТРОЕМ САМИ ДЕЛАЛИ ВИНЕГРЕТ.Мужчины делали винегрет. Потому что жёны не вспомнили о
празднике.
-Когда проспишься, открой холодильник,-сказала жена. А я
пошла досматривать концерт.
…..Он открыл холодильник сразу. Увидел винегрет и студень и
протрезвел.
-Абонент временно недоступен .- сказала ему жена.- Твоим
приятелям тоже огромный привет.
Их всех дома ждали жёны с винегретом….
-Сговор,-подумал он.
-Какой винегрет у тебя в голове! Завтра помоешься и буду
тебя стричь.
И она закрыла дверь…
-Иди сюда,сын.
-Ложись спать, папа. Я не люблю пьяных.
И сын ушёл в коридор. Сидеть около дедушкиного пальто.
При дедушке ничего подобного не было бы.-подумал мальчик.-
Он просто попросил бы сделать ему винегрет. Как всегда….
Пальто пахло старыми
дедушкиными папиросами….
Дедушки уже
несколько лет нет… Вот осталось пальто….
-Дедушка! Пусть они не ссорятся хотя бы в праздник!-
попросил мальчик.
Он уткнулся носом в дедушкино пальто да так и заснул в коридоре.
…Остальное казалось волшебным сном…Мальчик открыл глаза в
своей комнате. Папа молча застёгивал на нём пуговицы пижамы.
Мама молча
встряхивала подушку мальчика, приложив палец ко рту-знак общего молчания.
- Всё-таки разбудили,-шепнула мама.
-Я сейчас .- шепнул папа, вышел из комнаты на цыпочках и
войдя в комнату, поставил на тумбочку мальчика тарелку винегрета с хлебом- Ешь
сейчас, раз проснулся. Мы только что ели с мамой …вместе…
-Спасибо,-сказал мальчик.- Я люблю винегрет- И так посмотрел
на папу…Изучающе
-Всё-всё! Я трезвый….Мылся специально. Больше так не буду…вести себя
Мама, онемев, смотрела на сына, а потом очнулась;
-Ешь аккуратно! Не роняй никаких крошек…
-И сразу-спать!..Никаких игр с телефоном!- добавил папа.
-Всё, как всегда, - подумал мальчик.
…Праздник закончился…
9-10.11.2013.
Я работаю уборщицей в РАН.
…Я – не академик, не учёный. Я просто- уборщица. Уборщица со
стажем. Которая приходит очень рано, чтобы не помешать людям, работающим здесь.
И уходит поздно- ведь
надо вымыть всё.
У меня растёт
племянник. Когда-то ради него я пришла сюда. Думала- выучится в институте и
будет работать в этом Институте РАН»
Я начинала убирать,
когда здесь были полные лаборатории сотрудников. И им на совещаниях некуда было
сесть. И приносили недостающие стулья из
соседних комнат.
Я убираю сейчас,
когда стульев хватает всем. И те молодые мальчики, мечтавшие «перевернуть мир»
состарились и поседели.
Они смотрят на меня
с пониманием – ведь мы стареем все.
Я помню, сколько
раньше было мусора в урнах – какие-то листки. Одни сплошные листки.
Помню доску с мелом (как в школе), которую мне
строго-настрого запретили протирать-я случайно однажды что-то стёрла с нее.
И молодой мальчик
плакал.
Сейчас он немальчик, но муж. И всё пишет в компьютере.
Иногда я слышу о тех, кто уехал. Однажды спросила :- Почему закрыта соседняя комната?
-Шеф увёз всех людей,-туда, где есть Тема.
-А убирать эту
комнату надо?
-Да, мы там поставим новые приборы… Когда получим…
…К Новому году мне выдали новую прекрасную тряпку. (Из
старых запасов,-шепнули мне.)
Женщина принесла для меня новое моющее средство и очень
красивые перчатки.
…Они не знают, что я заканчивала тот же институт.Они не
узнают меня. Перед каким-то праздником один из них смотрел наш выпускной альбом и произнес
мою девичью фамилию.
-Что, кстати с ней?-спросил кто-то.
-Говорят, уехала за границу.
-А какая у нее тема?
-Уже не знаю. (Я еще вдохновенней начала отжимать свою новую тряпку. Ведь один
человек вдруг странно посмотрел на меня и решил- обознался)
Знаете, а из всех
нас Вы – самая счастливая. Вам не нужно
думать о своей судьбе,- сказали мне.-Уборщицы
нужны всегда…
Своё «счастье» я
выбрала много лет назад. Когда надо было кому-то быть вместе с племянником.
Сестра умерла. А отец ребёнка строил личную жизнь.
…Я – не академик, не учёный. Я просто- уборщица. Уборщица со
стажем. Которая приходит очень рано, чтобы не помешать людям, работающим здесь.
И уходит поздно- ведь
надо вымыть всё.
Племянник всю жизнь думает, что я работаю научным
сотрудником. Просто не смогла защитить диссертации.
Меня» выдали» бы руки, но они натруженные, как у любой
женщины, ведущей хозяйство.
Директор института почтительно здоровается со мной. Мне приходится иногда мыть в наушниках,
Потому что он выходит с телефоном из своего кабинета. В
коридор. Мимо секретарши. Выходит в
коридор, где нас двое.
…Племянник показывает мне новости борьбы за Академию Наук в
Интернете.
-Ну что там у вас в институте?- спрашивает он.- Ты же должна
знать.
-Я хожу на митинги,когда нас туда зовут,-отвечаю я.
Я говорю ему сущую правду. Но что зависит только от меня???
Диплом племянника лежит в шкафу вместе с нашими с ним
Дипломами Олимпиад. Этот Диплом не
пришлось ксерокопировать и показывать в Дирекции нашего института- Племянник н
е пошёл в науку. Даже не попытался.
Не помогли мои
беседы об учёных.
-Наукой надо увлечься и заболеть ею на всю жизнь, как болеют
любовью,-сказал мой Племянник.
И я не стала спорить…
15.09.2013
ГУППИ
….
Он ехал по московской зимнейвесне. И в троллейбусе мальчишки везли рыбок. Мальчишки- шумныешкольники смотрели на стеклянную банку и кричали «Гуппи! Гуппи!!!»
Ехали без родителей и главное- безмобильников, что удивляло всех в троллейбусе. Ведь уже стали привыкать, как
дети и взрослые обязательно говорят, где они едут…
У него звучал в душе квартет С.Рахманинова,потому что ехал он с кладбища. Он долго сегодня там был – приводил в порядок Её
могилу и договаривался о покраске ограды…Потом нес лиственный снег и искал, где
бы его выбросить.
Вот уже 5 лет он ездил на могилу жены…Все ещебыло больно. Жена умерла внезапно.
И,
наверное, хотела оставить ему свой порядок, да не успела.
И
вот он барахтался сам, как мог. Музыкант, не очень приспособленный к быту.
…Сейчас
он вдруг вспомнил о своём старом аквариуме, где жили и гуппи. Раньше жили. Пока
была жива жена. Вспомнил и подумал- а мальчишки знают,что рыбок надо чуть-чуть
подержать на «карантине», сразу не поселять их в аквариум.
Да и есть ли у них этот аквариум? Может, сэтой банки начинают?
Он
грустил, что не может ничего подсказать им. Что для них он – старик….
А
троллейбус, молча, ехал по московской улице, а мальчишки уже собирались кидать
в свою банку корм…
Гуппи…Он не умел жить всегда вместе…Сомногими. Не пошёл в своё время из-за этого играть в оркестр.
-Я-солист!-говорил
он жене. И она кивала, хотя он не мог найти работу. Она терпела. Дома он не был
солистом.
---Подголосок ее души,-думал он.- Но всё-таки кто-то долженбыть подголоском. Иначе не будет гармонии
В хоровом училище он всегда пел вторымголосом. Это – между и между.-говорил преподаватель. -Мне пока не
определить твой голос.
Потом,
как у всех, была ломка голоса и оркестр… Он выбрал альт. Ведь это опять было между и между.
Он
бился в эти колокола Отчаяния - альтовая группа его не принимала. Он переучивался на виолончель, и опять былонедовольство… Это еще в училище…
….Троллейбус
тряхнуло- резко затормозил. …И мальчики поближе к себе прижали банку с
рыбками….
И
он вдруг стал падать с сидения и неметь…Как дымок папиросы, мимо него проходили
ноты.Он их видел Видел , как эти ноты сверкали- совсем, как гуппи . Он многого
уже не понимал Не понимал, что едетСкорая. Не понимал что водитель – молодой мужчина – плакал. Плакал,
прижавшись к верёвке- он должен былвылезти и поправлять провода.Водитель несколько недель назадпохоронил отца- отец просто умер в очереди за пенсией(хотя много-много раз сын
говорил ему- Папа! Не ходи туда сам! Мало ли, что случится?)
И вот теперь водитель знал, что он долженспасти этого пассажира.
Он ждал Скорую, а сам смотрел в Небо. Словнождал от неба помощи.
Он был неверующим , но сейчас просто шептал-Небо! Не забирай его!
Кто ему был этот пассажир? Да никто. Водительувидел мальчиков с банкой. «Гуппи! Гуппи!- всё еще кричали те.
…И
он тоже вспомнил свой старый аквариум имальчишек-друзей. Которые приходили к нему, пока были вместе папа и мама…И как
мама любила сквозь отсвет аквариума смотреть на папу- тоже вспомнил….
…Дожидались
«Скорую», которая ехала сквозь все пробки, Скорую, которая должна была спасти
этого пассажира. Просто должна была.
….Кондуктор-
вдова без образования – подошла поближе к уже почти уходящему пассажиру.
…Нет!
Я разрешила умереть своему мужу. А этому человеку не разрешу! Она увидела рядом
Храм и перекрестилась.
И таквышло, что многие вдруг подумали Неотпустим
Врач
Скорой первым делом сказал:- Детей выпустите из троллейбуса. Он видел краем глаза рыбок. Знал, что это- гуппи. Такие жебыли у него в детстве.
Но
врач знал, что детям не нужно видеть ничего дальнейшего- ни как они спасают
человека и говорят- Не надо так нас пугать. И как они срочно везут его в
больницу.
И
как ловят внезапно упавшую из его куртки ладанку…
И
дети вдруг не захотели выходить из троллейбуса. Еле-еле уговорили выйти.
И они вышли, шепча»Гуппи!!!» Оборачиваясь на троллейбус и
Понимая, что их берегут люди, в жизни которыхтоже когда-то были гуппи.
Люди. Которые помнят, что такое детство,Люди, которые думают-
Вы
всё увидите потом в своих жизнях
А
пока Вы –стайка мальчишек, чем-то похожих на гуппи…
Держитесь друг друга!
…
Ноты вернулись к нему. Они сидели, какптички на нотном стане…
И он заглушил в своей душе траурный ВальсШопена.
Выйду
из больницы- и у меня опять будет аквариум. Гуппи..-думал он, пока его
родственник беседовал с врачом…
---Я
всё вспомню,-подумал он.- Даже, если я не солист- я хочу жить…
В арке аквариумов плавали гуппи.Аквариумов многих жизней……
Слушай,
ты помнишь. Как мы в четвертом классе мыли всем классом аквариум и разбили
его?-спросил врач у своего одноклассника.
-Помню,
как мы бежали оттуда.
-Странно,
но именно тогда я решил стать врачом
-Действительно
странно,-ответил в вершину зимне-весеннего вечера…
13.04.2013
СЕГОДНЯ ХОЛОДНО
Сегодня холодно. Страшно холодно. И мой муж весь насупленный — старается
делать вид. Что ему тепло и уютно. Говорит — сегодня никуда не пойдём... И пёс
смотрит на меня — будет ли прогулка?
Всё время звонит мобильник. К нам идут непредвиденные гости. Идут они со своей
едой,
Я понимаю. Что они в ссоре с кем-то из домашних...
—Когда
же я буду готовиться к сессии? — думаю я. И понимаю, что
этим людям тяжело. Что их надо выслушать.
И вот мы едим и разговариваем о жизни... Но муж переводит разговор к проблемам
поэзии.
Хорошо,
что он мои стихи не воспринимает всерьёз.
Муж
поднимает вилку, чтобы сказать что-то умное (как у себя на кафедре). А на вилке
— сосиска. И кот, молча сидевший до этой минуты на коленях у моего мужа, цапает
сосиску с вилки и глотает эту сосиску в одну минуту.
Муж останавливается со своей вилкой и умной мыслью и чертит знак бесконечности.
А
в это время мы уже едим котлеты. И первую я выдаю мужу, глядя на наглого кота
(кот даже никуда не сбежал).
Муж и кот понятливо кивают своими головами. "Приходите почаще, такие
гости» — вот что написано на скромной морде кота.
...Сессия..сессия...—
я всё время держу это в голове и думаю— только бы не вспомнили про игру
"Эрудит"... Это до ночи...
—Так
за неделю устал от компьютера! А не поиграть ли нам в "Эрудит"! —
восклицает муж. И мы играем в эту настольную игру, а у меня стучит жилка
"Сессия... сессия"...
Я
с общего разрешения иду гулять с собакой. Захожу с ней в маленький магазин — в
единственный, куда пускают с собаками.Докупаю продукты, и продавец выдаёт мне для собаки добавку…внезапную..
Пес осматривает ларьки, где продаётся его сувенирная кость. Понимает, что
сегодня ему больше ничего покупать не будут.
...Наша
улица маленькая. И меня знают все продавцы.
—Девочка!
подойди сюда! — зовёт один из них.
Я
смущаюсь и боюсь. Переглядываюсь со своим псом. Понимаю, что зашита у меня
есть.
Сейчас.
Прямо сейчас. Пока муж играет в "Эрудита".
Продавец дарит мне букет тюльпанов. Дарит очень настойчиво.
—А
что я скажу своему мужу?
—У
меня дочка твоего возраста. Чем-то похожа. Вот так и скажи своему мужу. Или
приври.
Но
ты не умеешь врать...
Удивлённая, я возвращаюсь домой. Там всё ещё играют в "Эрудит".
Я начинаю стирать и зову свою подругу
—Что
у вас стряслось?
—Да
от свекрови устала. Устала и всё. Давай помогу... Мы уже моем полы. А я думаю
про необычные пельмени — как сделать самой тесто? А вот на Востоке жарко,
— думаю я и...
вспоминаю
про цветы. Они остались лежать на тумбочке, пока я вытирала лапы собаке.
—Ой,
что это за цветы? Откуда? — интересуется подруга.
—Муж
подарил мне. Ходил за ними с утра.
—Так
их не было, когда мы пришли.
—Вы
не заметили. Здесь лежали вещи. Вы позвонили, и муж отвлёкся..
—Какой
у тебя всё-таки умный и заботливый муж, — говорит моя подруга. А я уже не знаю,
куда спрятать цветы. Наконец захожу в комнату, где всё ещё продолжается игра в
"Эрудит" и говорю мужу:
—Спасибо
тебе за цветы, которые ты мне подарил. Но знаешь... Они чуть не замерзли там, в
прихожей...
Кстати,
на улице потеплело,
15.12.2012
БАСИР. СПОРЩИКИ (КЛЮЧ)
Замок на дверях
квартиры дяди и тёти Басира заменили.
Теперь Басир не мог выйти из квартиры, когда ему вздумается. Очень долго тётя
учила своих дочерей открывать и закрывать одну из дверей новым ключом.
(Вторую дверь решили закрывать только на ночь)
-Ради Бога, только не потеряйте ключ!- умоляла тётя своих дочерей.- Ключ пока один на двоих.
-Мы постараемся!- сказали аккуратные девочки.
-Значит, дядя уже умудрился потерять ключ, - подумал
проницательный Басир.
-К нам сегодня в гости дядя Яша придёт! - обрадованно
сообщил дядя.
-Во сколько? Мама, займи
нас чем-нибудь! Он ведь опять будет спорить…
Спорить… Басир даже вздрогнул. Он вспомнил тех, кто приходил
спорить с папой. А мама молчала.
Мама… Почему она не может позвонить?
Пришёл дядя Яша и сразу сказал:- Сейчас будем спорить. Споры
- мужское дело. Иди сюда, Басир!
-А тётя?
Тётя взмахнула руками : -Я хоть отдохну.
Дядя Яша начал с фразы :-Никто не будет возражать, что
истина – в вине?
-Не надо пить! - вдруг воскликнул Басир. Ведь он знал эту
фразу от одного их гостя, который шепотом говорил: - Выпью тайно от жены…
-О чём ты, Басир? - спросил
дядя Яша.- Здесь ещё и про другую Вину. Вот я к вам пришёл, а должен
быть дома. С семьёй. Это, наверное, Вина…
…И Басир хотел спросить, а мама перед ним ни в чём не
виновата - ведь она не звонит? И тут же подумал :- А при чём здесь дядя Яша?
Дядя Яша вдруг
заторопился домой… И тут выяснилось, что дверь не открыть-нет второго ключа.
( Так вышло. Дядя случайно закрыл на замок вторую дверь -
ведь ночи еще не было)…
Первый ключ был
роздан всем (кроме Басира), а вот второй….
И дяди бегали по всей квартире, даже сестёр спросили,
не видели ли они ключа.
Нет, они не видели.
А Басир увидел этот ключ еще полчаса назад. Но молчал. Ключ
спокойно лежал на тумбочке в комнате.
-Вот этот ключ? - неуверенно спросил Басир.
И дядя Яша хотел взять Басира на руки, но вспомнил, что Басир
- большой.
Убегая, дядя Яша
сказал- Завтра все вместе будем разговаривать с Машей (мамой Басира) по
скайпу. Я Вам настрою новую версию….
….И вот зачем дядя сделал столько замков? Куда я теперь
уйду? Зачем мне уходить? Завтра будем с мамой разговаривать….
Тётя кормила всех
запеканкой. И, когда сестрёнки стали мыть посуду, Басир попросил тётю:
-Не надо закрывать нас на столько замков. Я боюсь, что опять
пропадёт ключ, и дядя Яша не сможет прийти. А как же я буду с мамой
разговаривать?
….Тётя посмотрела на дядю, и он пошёл вбивать маленький
гвоздик.
А тётя сделала специальную тесёмку для ключа.
-Не волнуйся, Басир, ты у нас теперь будешь отвечать за
ключи.
-Тётя, так зачем Вы меняли замки?
-Время подошло менять…
Сколько раз за ночь Басир ходил проверять, на месте ли ключ-
неизвестно.
Они сроднились…с ключом.
25.05.2013
|
| |
| |
|
