|
Номинация "Проза" сезон 2013-2014
| |
| Dolgov | Дата: Вторник, 03.12.2013, 09:08 | Сообщение # 16 |
 Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник № 12
62-й
день рождения
Это было особое утро. Утро её шестьдесят второго дня рождения.
Проснулась Галина Ивановна, как всегда с первой зорькой, ещё до крика петухов, но уже под щебет ранних птах. Со старческим кряхтением тяжело встала со скрипучей, пружинистой кровати и, грустно улыбнувшись своему отражению в зеркале, стала не спеша одеваться.
Да и куда ей было спешить? Скотину уже давно не держала. Семьи не было. Жила одна.
Муж умер четверть века назад, провалившись в полынью на зимней рыбалке. Его вздувшееся изуродованное рыбами тело нашли лишь по весне в трёх километрах ниже по течению.
С тех пор Галина Ивановна так свою судьбу ни с кем и не связала. Хотя поклонники у тогда ещё молодой Галины были.
Женихались, как и из своей деревни, так и из соседних и даже пару раз присылали
сватов. Но женщина твёрдо решила, что вырастит свою малолетнюю дочь Леночку без
помощи отчима.
Хотя порой казалось, что такое решение было опрометчивым. Были моменты, когда в воспитании ребёнка требовалась твёрдая мужская рука и то, что Лена со временем стала неуправляемой, Галина Ивановна честно признавала себе в вину.
Однако, были в этом и плюсы. Елена выросла хоть и взбалмошной, но самостоятельной девушкой, трезво смотрящей на вещи. И в один прекрасный момент она поняла, что дальнейшее прозябание в деревне рано или поздно поставит точку в её жизни и начнётся существование.
Что её здесь могло ждать? Карьера доярки в разваливающемся колхозе, муж тракторист, дети и вездесущая свекровь в двух шагах от дома. Без вариантов.
Поэтому не было ничего удивительного в том,
что однажды Галина Ивановна, придя с работы домой, нашла, вместо дочери, на
столе записку:
«Мам, я уехала в город. Как устроюсь, сообщу.
Люблю тебя.
Лена.»
Эти сухие короткие строчки прозвучали, как
приговор. Уже немолодое сердце нарушило привычный ритм. Замерло и сорвалось на
рваные сильные удары. Давление резко пошло вверх, и кровь хлынула в мозг,
беспощадно разрывая капилляры. Мир померк, исчезли звуки. Лишь где-то далеко,
на периферии сознания набатом билась мысль: «Леночка, дочка»…
Это случилось одиннадцать лет назад. Лена
так и не дала о себе знать. Что с ней? Как она? Несчастная женщина не знала, и
не было на душе покоя и с каждым днём всё сильнее болело любящее материнское
сердце.
Старушка смахнула навернувшиеся слёзы и,
взяв в дрожащие сморщенные руки деревянный гребешок, причесала седые пряди.
Чтобы
хоть как-то отвлечься от грустных мыслей Галина Ивановна решила выйти на улицу,
посидеть на лавочке с соседками-старушками. Потом в честь дня рождения можно
купить вафельный торт и пригласить подруг в гости.
На улице сегодня было прохладно. Свежесть
принесла ночная гроза. Дышалось легко и свободно. Лёгкий ветерок мягко ласкал
грубую старческую кожу. К удивлению Галины Ивановны никто из соседок ещё не
вышел. Правда, это её не огорчило. Скорее даже наоборот. Прекрасное утро
подняло женщине настроение, и она не собиралась упускать такие редкие минуты
блаженной умиротворённости.
И как же было обидно, когда эту тишину
нарушил шум мотора от показавшейся в конце улицы машины. Старушка тяжело
вздохнула, прощаясь с тающим, как туманная дымка, настроением и снова
погрузившись в свои тяжёлые мысли, не сразу заметила, как возле её дома
остановилась та самая большая серебристая машина.
И неё вышли трое: высокий представительный
мужчина, симпатичная улыбчивая девочка лет восьми, в розовом платьице и … Лена.
Её Леночка!
В глазах потемнело, и больное
многострадальное сердце дало очередной сбой. Женщина несколько раз глубоко
вздохнула и, с трудом поднявшись на дрожащие непослушные ноги, сделала
неуверенный шаг навстречу дочери.
-С днём рождения!- Подойдя, просто сказала
Елена и, обняв мать, заплакала, прижимая её седую голову к своей груди.- Прости
меня, мама.
Мачты.
По
одноимённому рассказу Александра Перцева.
-Страшно?- В безмолвной белой тишине раздался
звонкий мальчишеский голос, заставивший непроизвольно вздрогнуть. Ромка –
одиннадцатилетний озорник и непоседа, заводила и негласный лидер их компании,
был в своём репертуаре. Это ему принадлежит «гениальная» идея придти сюда и
подняться на мачты. Мысль, прямо скажем, не самая лучшая, но согласились все.
Ни кто не решился отказаться и прослыть трусом.
И он ещё издевается. Страшно? Очень. До
предательской дрожи в руках, до сосущей пустоты в груди, до разрыва сердца.
Зубы сами собой выбивают лезгинку. Это можно списать на тридцатиградусный
мороз, но, даже не смотря на холод, волосы под шапкой мокрые от пота.
-Полезли. Чего стоять, раз пришли?!- Пробурчал
Артём и первым подошёл к основанию семидесяти пяти метровой металлической мачты
(это выше чем двадцатиэтажный дом!) с таким напряжением и силой тока, что
хватало маленькому городку, не то, что сопливым мальчишкам.
Полезли.
Сказать легко, но как это сделать? До первой горизонтальной площадки пришлось
добираться по огромным клёпкам и гайкам в креплениях.
Между лестницами несколько переходных
площадок. Надо отдохнуть. Не от усталости. От страха. К высоте нужно
привыкнуть.
-Привал.- Объявил Артем, выдохнув облачко
пара. Устал. Но это было только начало. Он уже в который раз клял Ромку с его
безумной идеей. Был бы один и не подумал бы сюда лезть, но соседство товарищей,
которым так же нелегко и страшно, и слово «Слабо?» срывает крышу, а значит надо
двигаться в общей массе всё выше и выше.
-Ну как, ни кто ещё не передумал?-
Отдышавшись, поинтересовался Ромка и обвёл друзей пристальным чуть ироничным
взглядом.
-Ещё чего?!- Фыркнул Серёга, но за наигранной
бравадой скрывалась неуверенность.
-Тогда полезли.
Артём украдкой вздохнул, но повернуть назад
не решился.
Это было похоже на испытание. Проверка на
трусость и решимость идти до конца. И только вверх. Нельзя по-другому.
Обледенелые ступеньки и поручни. Клетки в
защитной сетке лестницы такие огромные, что вывалится из них также просто, как
из окна. В голове отрешённость, она уже не отвечает за движения. Руки и ноги
живут сами по себе. И лишь одна мысль: « - Только не смотреть вниз!». Иначе
больше не сделаешь ни шага.
Артём уже в сотый раз проклинал эту затею и
был готов повернуть назад. Но он держался, замечая взгляды товарищей, бросаемые
друг на друга. Может быть они ждут того первого шага, чтобы повернуть назад.
Но никто не решается и не сдаётся первым –
как потом жить на своей улице? И потому только вверх!
Подъём занял больше часа. По последним
ступенькам ребята уже не шли, а ползли, прижимаясь к обледенелому металлу всем
телом, потому что ветер на высоте такой, что удержаться на лестнице ребёнку
совсем не просто.
И вот оно – счастье! Смогли! Три отважных
(или безрассудных) мальчугана стояли и смотрели сверху на свои невысокие дома и
были действительно счастливы. От того, что смогли. От того, что они совсем не
то, что визгливые и плаксивые девчонки. От того, что они вместе и что у них
есть одна на всех общая тайна – их мачты!
И этому охватившему чувству эйфории не могло
помешать даже то, что на последней площадке было уже не так спокойно, как на
первой. Это снизу не видно, но мачты качаются и свистят ветром в своём каркасе,
звенят и шипят электричеством в проводах.
Страшно и холодно. Замотанные шарфами лица,
ледяные брови и ресницы. А ведь надо ещё спуститься.
-Пора вниз. Иначе мы здесь закоченеем.-
Безжалостно коверкая слова онемевшими непослушными губами, произнёс Ромка и
первым подал пример.
Путь назад оказался на много дольше и страшнее.
С трудом добравшись до первой площадки, мальчишки уже не могли лезть вниз по
клёпкам. Ни ноги, ни руки не слушались, и они запросто могли сорваться на
бетонное основание. Ребята просто спрыгнули вниз, в глубокий снег, с высоты
третьего этажа.
А потом они ещё какое-то время валялись в
снегу и молча, смотрели снизу вверх, туда, где ещё совсем недавно побывали!
P.S.
Этой истории больше четверти века. В то
время ещё не было компьютерных игр и Интернета. Дети воспитывались школой и
улицей. И мамы посидели бы молодыми, если бы знали, что их дети тогда вытворяли
и чему радовались в своей, только начавшейся жизни!
А что теперь? Кем будут наши «комнатные»
дети, выросшие в тепле и сытости? Как они будут одни в этой злой взрослой
жизни? Что они смогут противопоставить современным страхам?
Нет, я ни к чему не призываю. Я даже рад,
что мои дети дома, у меня на глазах. Мне так спокойней. Вот только сейчас,
когда уже повзрослевший мальчик Артём сомневается, делать ли первый шаг в
каких-то делах, или даже просто в передвижениях по стране, он вспоминает свои
мачты и этот шаг делает. Почти всегда.
Человек за бортом.
Низкое небо давило свинцовыми тучами навевая
тяжёлые безрадостные мысли. Ветер. Мелкий моросящий дождик. Хмарь. Примерзкая
погода. На улице после конца рабочего дня редко встретишь случайного прохожего.
Это время домоседства – диван, телевизор и мягкие тапочки.
Но Юрий Михайлович, капитан второго ранга в
отставке, не страшился подобных «подарков» природы. В шторм в неспокойных
северных морях намного страшнее. Он боялся одиночества.
Обрыдлая тоска неподъёмным грузом лежала на
сильных мужских плечах. Не давала поднять голову и свободно вздохнуть полной
грудью. Человек умирал. День за днём его искалеченную душу грыз паскудный
червяк отчаяния, и бывший моряк не мог найти в себе силы сбросить это ярмо
безысходности.
Да и зачем? Жизнь давно потеряла смысл.
Закончилась в тот самый день, когда перед ним закрылась дверь его собственного
дома.
Капвторанг криво усмехнулся своим мыслям и
накинул на голову слетевший от резкого порыва ветра капюшон старой штормовки.
А ведь было время, когда выпускник
Нахимовского, грезивший морем молодой лейтенант привёл знакомить с родителями
конопатую и огненно рыжую девушку Аню.
Анюта, как он ласково её называл, была
коренной москвичкой. Как говорил герой Этуша – «Студентка, спортсменка и просто
красавица».
Познакомились они, как в любовном романе. В
Эрмитаже.
Наверное, это была судьба!
Она приехала с однокурсницей «дикарями» в
Питер ознакомится с его достопримечательностями и полюбоваться неповторимой
красотой города на Неве.
И он, всю жизнь проживший в родном городе и
ни разу не бывавший в Эрмитаже. Вот и решил исправить подобный недочёт.
В общем – встретились и познакомились.
Дальше отношения стали развиваться своим чередом. Юра взял на себя обязанности
экскурсовода. Показал Петрограф с его фонтанами, свозил в Царское село,
прогулялись по Невскому проспекту. Выходные пролетели, как одно мгновение.
Пришла пора расставаться.
Тут бы и сказке конец, но молодому
лейтенанту неожиданно дали увольнительную. И не долго думая он поехал в Москву
и там уже Аня взяла на себя роль гида по Первопрестольной.
Отношения крепли. Звонки, переписка, не
частые и короткие, но долгожданные и бурные встречи. Ночные прогулки, робкие
поцелуи и неудержимое влечение друг к другу. Дело молодое. И вот уже восьмая
неделя беременности, дворец бракосочетания, вальс Мендельсона.
Дочку назвали Надеждой. Вот только кроме неё
не было в этой семье ни Веры, ни Любви. Утлое судёнышко счастья разбилось о
семейный быт.
Юра всё же был военным. Моряком. Он уходил в
море и бывало так, что близкие не видели его месяцами. Дочь росла без отца, Аня
жила без мужа. И нет ничего удивительного в том, что однажды она встретила
другого мужчину и, когда муж в очередной раз отправился патрулировать
нейтральные воды, забрала дочь и уехала в Москву.
Юрий пытался их вернуть, но оказалось, что
супруга сменила место жительства. А потом пришла бумага уведомляющая о разводе
и лишении его родительских прав. Несостоявшийся муж и отец пытался оспорить это
в суде, но успеха не добился. Видимо новый супруг Анюты был влиятельной
фигурой.
Так он остался один.
От чёрной меланхолии поначалу спасала
служба, но выйдя в отставку уже нечем стало заполнить ту сосущую пустоту
образовавшуюся на месте души. Каждодневные визиты в пивную оказались пусть
горьким, но хоть каким-то лекарством…
Дождь усилился, перейдя в настоящий ливень,
благо до заведения оставалось пройти лишь пару улиц. Скорей бы. Там тепло. А
ещё накурено и рожи вместо лиц.
Хотя нет. Юрий Михайлович вспомнил своего
вчерашнего собеседника. Невесть как оказавшийся в данной компании очкастый
студент заказал пива и подсел именно к нему.
-Сергей.- Представился парень, протягивая
руку.
Капвторанг недружелюбно, компания ему была
не нужна, посмотрел на молодого человека.
-Михалыч.- Не пожимая руки, всё же ответил
мужчина и опустил глаза, вновь погружаясь в свои мрачные мысли.
Сергей пожал плечами и сел напротив. Не
спеша попивая пиво небольшими глотками он пристально смотрел на соседа каким-то
оценивающим взглядом.
-Чего надо?- Не выдержав подобной наглости,
грубо прорычал Михалыч.
-Моряк?- невозмутимо поинтересовался парень.
-Угадал.- Всё так же грубо, но уже без явного
недовольства ответил капитан. Сказывалось многолетнее затворничество, и Юрий
Михайлович вдруг чётко осознал, что ему не хватает общения. Как прорвало.
Чертовски захотелось просто сесть и с кем ни будь поговорить.- Студент?
Парень широко улыбнулся и кивнул головой:
-Ну, вот и познакомились.
Разговор завязался сам собой. Говорили о
море, о Питере, о политике и учёбе. Одна тема плавно перетекала в другую. И
наконец, разговор зашёл о наболевшем. Юрий Михайлович тут же замкнулся, но
израненная душа устала терзать саму себя. Настал тот критический момент, когда
жизненно необходимо «спустить пар». Выговорится и хоть частично ослабить
«тиски» сжимающие сердце.
-Семья говоришь?- Глухим не своим голосом
переспросил капвторанг и резким злым движением смахнул навернувшуюся слезу.-
Семьи у меня нет!
-Почему?- Задал бестактный вопрос уже изрядно
захмелевший Сергей.
-Так получилось. Однажды я пришёл домой и…-
голос капитана дрогнул.- Ты знаешь, что самое страшное в море?
Парень лишь молча пожал плечами. Откуда ему,
студенту юрфака, ни разу не вступавшему на палубу корабля знать подобные вещи.
Мужчина резко выдохнул и опрокинул в себя
очередную стопку водки. Закусил ломтиком колбасы, закурил и пояснил:
-Самое страшное в море, это когда раздаётся
команда – «Человек за бортом»!
Сергей понимающе кивнул. Угрюмый собеседник
предстал совсем в другом свете: одинокий, брошенный и жалкий. Потрёпанный и
битый жизнью. Со сломанной судьбой. Такому рука сама тянется подать на пропой и
отшвырнуть прочь, чтобы не мешал своим присутствием жить людям более высшего
сорта.
-Так и я оказался за бортом этой жизни.-
Продолжал тем временем Михалыч.- Это больно. По-настоящему больно и обидно.
Постоянно возникают мысли – «За что они со мной так?». Я был верным мужем,
любящим отцом. Ты знаешь, каково это не видеть родную дочь с пяти лет? Это всё
чушь, что лишь только материнское сердце скучает по детям, отцы их любят не
меньше. Я мечтаю увидеть дочь, обнять её и поцеловать.
И как-то обречённо махнув рукой, замолчал.
Разговор больше не клеился. Юрий Михайлович опять ушёл в себя, а Сергей не
знал, что следует говорить и как реагировать на подобные откровения. Ещё
немного посидели, выпили, разошлись.
Вспомнив вчерашний вечер, капвторанг горько
усмехнулся и, открыв дверь в пивную, привычным маршрутом направился к стойке.
-Добрый вечер, Юрий Михайлович.- Окликнули его
со спины.
Мужчина повернулся на знакомый голос и с
каким-то странным для себя чувством радости увидел своего давешнего
собеседника. Рядом с ним стояла молодая русоволосая девушка с неуловимо
знакомым лицом. Капитан напряг память, но где мог видеть незнакомку так и не
вспомнил.
-Здравствуй, Сергей. Ты знаешь, подобное
заведение и общество не место для девушки.
-Знаю.- Ничуть не смутившись, ответил парень.-
Но мы тут по делу.
-Заинтриговал.- Усмехнулся моряк, он
положительно не видел, что за дела могут быть в пивной кроме её прямого
назначения. Даже для назначенных встреч есть белее подходящие места.
-Мы здесь ради вас, Юрий Михайлович. Хочу вам
представить мою невесту – Ярцеву Надежду Юрьевну.
Бывалый моряк, капитан судна, царь и Бог для
команды, строгий и справедливый, всегда знающий что делать и умеющий принять
единственно верное решение сейчас растерялся и изумлённый до края души просто
впал в ступор.
Перед ним стояла его дочь.
Эмоции? Эмоции были. Шок, нереальность
происходящего, радость. Всё смешалось. Перед глазами всё плыло. К горлу
подступил ком, а в груди разливалось тепло.
-Дочка!- Хриплым ломаным голосом всё же смог
сказать капитан и неуверенно сделал шаг вперёд.
-Папа!- Шепотом, накатившие слёзы мешали
говорить, произнесла Надя и, раскрыв объятья, позволила отцу себя обнять.- Я
тебя наконец-то нашла!
Они ещё долго стояли, обнявшись и плача не
стыдясь и не скрывая своих чувств. Завсегдатые пивной злыми языками обсуждали
разыгравшуюся сцену. Зависть, ненависть и непонимание – эти люди были зверьём и
не терпели проявления человеческих чувств.
-Может, пойдём домой.- Чувствуя неладное подал
голос встревоженный Сергей.
Они вышли на улицу. Холодный северный ветер
тут же бросил в лицо капли изморози, но сейчас они показались капвторангу
приятней тёплого летнего дождя.
-Пап, мы с Серёжей пришли пригласить тебя на
нашу свадьбу.- Сказала Надя и, взяв отца под руку, добавила:- И мы не позволим
тебе остаться за бортом.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Вторник, 03.12.2013, 09:17 | Сообщение # 17 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник № 13
День студента
Утро.
Будильник на телефоне прозвонил в 6:50 утра. Вообще-то это минут на двадцать раньше, чем мне необходимо встать, но я в очередной раз хотел сделать зарядку. В школе даже в
старших классах я делал её каждое утро, но сейчас в очередной раз ко мне пришло
понимание, что выполнить данную миссию мне не по силам. Удар о подушку
сотрясает кровать, и я сплю еще двадцать минут – теперь уже точно придется
вставать. Нащупав ногой на холодном паркете тапочки, я отправляю в ванну.
Сначала удар в лицо холодной воды, чтобы взбодрится, потом теплый душ и
побриться. Находясь в пограничном состояние, между сном и явью, я отправляюсь на кухню. Здесь меня ожидают кукурузные хлопья с кефиром, никогда не понимал людей, которые едят их с молоком, ведь они же так не хрустят! Затем меня ждет кофе без сахара, чтоб
жизнь медом не казалось, и ритуальный взгляд в окно. Сейчас ноябрь, из окна
моей сталинской пятиэтажки виден одинокий дворник в темной робе, который делает
вид, что метет листья, над его головой на голых деревьях сидят вороны, черный
кот выглядывает из-под машины и пробует лапой асфальт, обильно политый дождем. Что
же, если добавить ко всему этому свинцовое небо, то получается особенно
радостная картина. Облачившись в костюм, который полагается по статусу студенту
юридического факультет, я отправляюсь на учебу.
На улице холодно, мои уши жалеют о том, что шапку я оставил дома, хотя с другой стороны,
у меня же тогда помялась бы прическа. Рядом с моим домом стоянка различной
техники ЖКХ, водителя с лицами, которые так же информативны как кирпич, курят.
На светофоре рядом со мной стоит девушка с синими волосами и тубусом, я не
поклонник субкультур, день для меня начинается просто шикарно. Проходя рядом с
бывшей пожарной каланчой, которая ныне музей МВД, хочу купить мороженое, но
продавец, наверное, еще спит и на мои стуки в окно внимание не обращает,
видимо, взбодрится мне так и не удастся. И вот я подхожу к своему университету,
распихивая сумкой людей в коридоре, одну половину которой занимает тетрадь и
кошелек, а другую половину зонт, я прорываюсь до места моего обучения, и что не
менее важно, спасения от армии. Учеба начинается. Мне предстоят пары на которых
я буду либо клевать носом, либо произносить пламенные речи.
Обед.
С обедом возникли некоторые проблемы. Новый продавец из средней Азии явно обладал не
достаточным знанием великого и могучего, чтобы принять наш заказ и ни мои
тыканье пальцем, ни попытки найти с ним общий язык моего друга с узбекскими
корнями успехом не увенчались. После пяти минут выступления нашего дуэта,
которое явно не впечатлило нашего гостя столицы, к нам подошла его коллега
более сведущая в знании русского языка. Попивая кофе и принимаясь за еду у нас
начинается неторопливый разговор. Нужно особо сказать о моем друге. Его зовут
Леха, у него весьма массивный узбекский нос и живые глаза, в которых усталость
смешивается с интеллектом, наверно сегодня он опять работал до утра.
Познакомились мы с ним в университет на почве нашей любви к СССР и обсуждению
политических новостей. Леха обладает удивительной чертой, становится то русским
то узбеком в зависимости от национального состава компании, в которой он
находится. Работает он в страховой компании, к тому, что деньги я зарабатываю
статьями в журналах и работой в университетской библиотеке, он относится
несколько свысока. Парень он в принципе добрый, хотя и в челюсть
дать может, любит обсуждать политику, музыку, много читает классическую
литературу, занимается единоборствами и любит пить со мной водку. Сегодня мы
обсуждаем платную парковку в столице. Лехе это весьма не нравится, так как он
машиной пользуется часто. Я больше в жизни пешеход, но с моим другом мне
кататься тоже приходится, так что в этом вопросе мы оказались солидарны.
Вечер.
Мне нравится юриспруденция. Нет, без шуток, я действительно счастлив, что выбрал именно юридическую профессию. Весьма большую
часть вечера у меня занимает написание научной работы по проблеме реализации
права граждан на свободу собраний. Полностью поглощенный эти занятием меня
возвращает в реальный мир из вселенной кодексов и законов крик мамы,
возвещающий время вечернего чая. Это наш семейный ритуал. Каждый вечер мы все
собираемся за столом, говорим о том, как прошел день, а потом каждый идет к
своему компьютеру. У отчима сегодня было судебное заседание, он ждали три часа, пока судья пообедает и перенесет заседание на следующую неделю. Мама занималась фитнесом, а потом ездил в офис оформить бумаги, а я получил пятерку по административному праву.
Под ногами путешествует кот – удивительное животное. Породисты вислоухий
шотландец, прибывший восемь лет назад рейсом с берегов туманного Альбиона.
Расцветка у него серая, сам он весьма упитанный, я бы даже сказал, плюшевый,
большую часть дня он либо спит, либо сидит с важным видом, мы называем его
Федор Иванович. Пожалуй, его можно назвать настоящим аристократическим котом.
Затем, меня ждет компьютер, нужно ответить в социальных сетях всем, кто писал мне днем, для меня в одиннадцать вечера это весьма утомительно. Под самый конец дня мне нужно пожелать спокойной ночи Вике. Общение с ней хоть как-то оживляет голосовые связки моего
организма. За окном темнота, в нашем дворе опять не горят фонари, кто-то разбил
бутылку, послышались крики. Что же, настало время теплой кровати и сна. Спать,
спать до следующего дня, ах да, еще нужно постараться сделать зарядку утром.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 02:30 | Сообщение # 18 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №14
МоRе
рассказ
Я очень хорошо помню, когда впервые увидел Ханну — уже в следующую секунду я растерянно
пытался нащупать в кармане внезапно полегчавших штанов свой кошелек. Стоял
посреди площади, окруженный горластыми торговцами и неуклюжими туристами,
которые старались поудобнее пропихнуть свои руки, сжимающие фотоаппараты, чтобы
запечатлеть в их электронной памяти чарующую палитру и беснующуюся войну красок
фруктов и овощей. Еще секунда — и я уже бросился на безнадежные поиски исчезнувшего кошелька, одновременно стараясь удержать в памяти ее пепельные глаза. Я всегда отличался особой бережливостью и внимательностью к вещам, и в тот момент у меня было чувство, что решение всех проблем я смогу найти лишь снова увидев ее, и оно неустанно давило мне по вискам. Какая же это была ошибка. Но мы рванули сквозь толпу, я и мое отчаянное желание найти ее, не задумываясь даже о том, что исчезновение кошелька и те
серые глаза могут быть как-то связаны. Солнце свирепо пробивалось сквозь
разноцветные зонты и шатры рынка, а к подошве приставали листья салата, оброненные с прилавков. Мне казалось, что тогда я сделал выбор в пользу незнакомки, уже про себя попрощавшись с кошельком, но на самом деле, как позже выяснилось, что бы я ни решил, все равно пришел бы к одному. Аромат сорванной лаванды и аккуратно подвешенной над ларьком с пряностями и травами подсказал мне дорогу. Серо-лиловое облако подмигнуло мне: она стояла у прилавка и протягивала продавцу деньги из моего кошелька. Так,
разом я нашел их обоих. Мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с
карманниками, но я знал, что они иногда работают по несколько человек сразу,
передавая друг другу улов, чтобы их не могли поймать, и старались как можно
быстрее скрыться из виду. Опыт в этом деле был не нужен, потому что я видел, что
никуда она не спешила и была совершенно одна. Лень и медлительность летнего дня
обволокли ее движения. Радость и восторг перехватили мне горло, душа моя
бросилась к девушке, на самом же деле я невозмутимо приблизился, словно все
равно боялся спугнуть ее. Заглянул через плечо — и что же она покупала? Похоже,
это действительно была соль с цветами лаванды. Я смотрел на ее волосы с
вьющимися кончиками цвета кофе с молоком, утомленный жаждой и жарой.
Любопытство подбадривало меня — мне казалось это прекрасным началом какой-то
необыкновенной истории, которая и вовсе могла бы не произойти, если бы не
чудесный случай. Мне нужно было поразить этого ребенка. Ребенок, прекрасная
нимфа, воровка, лавандовые цветы, глаза цвета морской гальки двинулись дальше
по улочке, погруженную во влажную добрую тень. Она плечом слегка задела меня,
подняла голову, нехотя улыбнулась, но даже не остановилась. «Упс» - лишь
услышал я. В этом ребенке не было и грамма учтивости! Она узнала меня и даже не
остановилась. Ее звали Ханна.
Ханна воровала все и везде: передавая украденные у меня деньги за лавандовую соль одной рукой, другой она накладывала себе в карман платья конфеты из корзины, подвешенной с
обратной стороны прилавка. Мы гуляли по деревушке, и она то и дело вытаскивала
мне самые ненужные и странные предметы. В лавочке, где торговали самодельным
мылом, она вдруг вытащила из-под полы связку чеснока, которую прихватила чуть
раньше. А вечером того же дня мы пошли на пляж, и стук моего сердца совпадал с
плеском воды и движением ее бедер. Единый плавный темп, словно лодка,
покачивающая на волнах, сердце, танцующие сонные бедра, волны, море. Я называл
ее ребенком, но она вела себя совсем не так, как должны вести себя дети. Ее
рассеянная невнимательность и равнодушие злили и пугали меня: «Ты же ребенок!
Ты должна не стоять на месте». А она падала на песок и щурилась, потом начинала
медленно потягиваться. Она много говорила: ее рот жил отдельной жизнью, не
зависимо от того, насколько доброжелательны и приветливы были ее глаза и руки,
губы продолжали угрюмо прятать улыбку. Ханна рассказывала о том, как отец брал
ее еще совсем маленькой с собой в бильярдный клуб в пригороде Лондона, и как
она следила за его игрой с друзьями. Они были приятелями с хозяином бара,
поэтому девочке всегда были рады. У нее было приготовлено много историй для
меня, и все их я слушал и ждал с нетерпением, стоило ей начать что-то
рассказывать, как я уже мечтал о следующем забавном случае, которым она могла
бы со мной поделиться. Еще она говорила о старом игровом автомате, который
почти никогда не работал, потому что его провода были очень старые и все время
система слетала, старый автомат издавал смешные звуки космического робота, и
это единственное, что у него хорошо получалось. А я не верил ни единому ее
слову.
Мы с Ханной заново изобрели время, но в нашей системе все было другое, и наши минуты
длились часами, а секунды превращались в пьянящую бесконечность. Как-то она
оставила меня на минуту, чтобы сходить за мороженым, и остановила стрелки на
наших часах, чтобы не пропустить ничего за время своего отсутствия. Поэтому,
когда она вернулась, я лежал на том же месте, где был, когда она ушла. Но потом
наши часы снова пошли. На белой стороне обертки из-под вафельного стаканчика
она стала что-то рисовать. Я готов был поспорить, что ручку она прихватила
где-то на обратном пути от ларька с мороженым. Размеренность. Время было
полностью в нашей власти. Ханна нарисовала двух человечков: у мальчика руки
были подняты кверху, а у девочки волосы в форме равнобедренной трапеции.
Она что-то говорила про драконов, это было здорово, лежать рядом с ней, слушать истории и
охранять ее от всего. Она ведь все равно была ребенком, пусть и немного старше
меня. Очень маленьким ленивым ребенком, уставшим от жизни. Эта мысль
бессовестно смешила и радостно щекотала меня. Я не верил ни единому ее слову. А
море продолжало ласкать песок, каждый раз норовя достать наши дремлющие на
горячем песке ноги.
***
Наше лиловое время было бесконечно, оно лавандовым морем окружало наши души. И подвеска ввиде черепашки на шее у Ханны медленно-медленно двигалась вперед, в то время как наши часы лишь покачивались из стороны в сторону, полностью отдав контроль за минутами, которые мы проводили вместе, в наши руки. Мы могли делать со временем все, что приходило в голову. Она выходила из душа, замотанная в светло-голубое полотенце, шла на балкон и сливалась с лазурным прозрачным небом, запустив тонкие пальцы в
волосы, чтобы они быстрее высохли. И я терялся в этой дымке, прикрывал глаза,
потому что она слепила меня сильнее солнца. Она упрямо путала названия городов,
улиц и имена людей, но какое-то волшебство вдруг прочно закрепило в ее сознании
мое имя. Даже в самые искренние минуты страсти она нежно и ясно выдыхала:
«Томас», и я был безумно горд Ханной.
Мы с ней окончательно тронулись. Я лежал на спине, рассматривая пальчики-листочки
кустарников, растущих на склоне, у которого мы расположились. Ветки были
обмотаны прозрачной блестящей паутиной. Потом я заметил перо, застрявшее в
листве: белое, растрепанное. Рядом был столб с щитом, но надпись на нем нельзя
было прочитать, потому что она была с другой стороны. Полосатый сине-белый
столб. А на Ханне был точно такой же купальник — мой ребенок-моряк в полосатом
купальнике. Потом в листве нашлось еще одно перо, но я не был уверен, перо это
или свернувшаяся в нелепый комочек паутина. Какой-то мужик рядом принес своей
подруге бокал шампанского из пляжного кафе, она возмутилась его длительным
отсутствием, на что он ответил, что была большая очередь. Ханна тут же
заметила, что никакой очереди там нет, и он просто разглядывал толпящихся у
бара молоденьких девушек. Ее слышал только я. Мы лежали, а она поскрипывала,
когда переворачивалась на другую сторону, хриплым голосом говорила, что у меня
песок в волосах, и начинала медленно вытаскивать песчинку за песчинкой. А это
небо над нами мне так нравилось! Я вглядывался в него, стараясь разглядеть дно,
но это было бескрайнее море густой голубой краски, без малейшего изъяна. Ничего
не было лишнего в этой глубокой массе нежного неба. Я перевернулся на живот.
Ханна жевала кукурузные колечки, а среди наших окурков и пепла на песке пегали
потерявшиеся муравьи. Она кормила меня с рук, хотя ребенком была она. Время
замерло. Среди камней росли маленькие бледно-лиловые цветочки — все парами. Она
уронила кукурузное колечко на песок, я щелчком отправил его подальше от нас:
потеря одного бойца никак не отразится на всей армии. Ханна ворчала, что ей не
нравится пара, лежавшая около нас, особенно женщина. Она была готова даже лечь
к ним еще ближе чтобы начать отвлекать мужика своими прелестями, но была
слишком добрая, поэтому чужих мужчин не воровала.
Нас окружали миллионы цветов и оттенков, но я почему-то особенно замечал лишь голубые,
розовые и прочие, что входили в нежно-персиковую гамму нашего первого с ней
заката. Лазурное море, ванильный песок. А та пара ушла к морю играть в
веллингтон, оставив вещи без присмотра. Ханна чудом сдерживалась, чтобы не
порыться в их пакете с едой. Приходилось держать ее за руку. Мне хотелось в
туалет, но на моей совести была сохранность кошельков всех отдыхающих, что были
рядом. Наконец-то она снова пошла за мороженым. Потом Ханна никак не могла
успокоиться, она хитро ловила на себе взгляд того мужчины, пока ела мороженое,
медленно ведя по нему языком: она была уверена, что они тоже любовники и
изменяют своим супругам. Закончилось это представление тем, что женщина наскоро
оделась, собрала вещи, заставив своего спутника сделать то же самое, и как
можно быстрее увела его с пляжа подальше от соблазнительной Ханны. Это был мой
неугомонный ребенок.
Странный черный жук. И как отчаянно она боролась с ним, стараясь изменить направление
его движения веточкой, но он все равно упорно бежал в нашу сторону. Она
подцепляла его и откидывала подальше, он же нервно переворачивался, снова вставал
на маленькие лапки и бежал к нам, норовя залезть на наше полотенце. Испанка,
которая только что пришла и укладывалась рядом, заметив бесполезную борьбу
Ханны, взяла у нее палочку, также подцепила жука и отнесла его далеко на камни.
Все верно. Мы засмеялись, она называла его escarabajo. Черный жук был весьма
некстати в нашей компании. И в этот момент я заметил, что мое безупречное небо,
чистоту которого я с таким наслаждением наблюдал, было перечеркнуто сахарными
порезами от пролетевших самолетов. Идиллия была нарушена, наше время снова
пошло. Однако сколько часов мы провели на пляже на самом деле я и представить
не мог. Ее поцелуи длились минутную вечность, длину которой я не хотел
разоблачать. Два вдоха, три выдоха, два коротких проверяющих взгляда сквозь
загибающиеся ресницы — вот столько и длились в среднем поцелуи, другого мне
было не нужно. Ведь длина этих вздохов-выдохов каждый раз была новая.
***
-Томас! Томас, ты только посмотри! На небе мелькают чьи-то пятки!
Я открыл глаза и повернул голову в ту сторону, куда указывал ее неугомонный палец. И
действительно: причудливые облака слепили из своей пушистой ваты огромные ноги
с круглыми пальцами, которые свешивались вниз и блестели пятками.
Наши дни были бесконечными, а наши ночи еще длиннее. Иногда Ханна набрасывалась на меня, без какого-либо намека на будущее, без ответов на мои не произнесенные вслух
вопросы, и начинала беспощадно щекотать, оставляя синяки и царапины и руках.
Больше всего Ханна любила говорить и своем муже. Все истории о его нелепостях и глупостях
были унизительны и смехотворны. Никого на свете она не любила так сильно, как
своего мужа. Мы оба были классные. Как-то она рассказала о том, как отчаянно ее
муж хотел понравиться ее родителям, что даже день свадьбы решил выбрать на то же
число, что и у них. Ничего у него не вышло, поэтому им пришлось пожениться на 2
дня позже. Она смеялась, рассказывая об этом, называла его жалким и никчемным.
Таких историй было множество: он позорился перед ее подругами, перед
родственниками и коллегами. Что бы она о нем ни говорила, все было
оскорбительно и до нелепости смешно. И меня распирало от гордости, что сейчас
рядом с ней достойный мужчина, что рядом со мной она может отдохнуть от того
неуклюжего подхалима.
Солнце шелестело на нашей коже рыжеватым загаром. Ханна пахла дешевым кокосовым маслом для тела и нектарином, который где-то прихватила и сейчас ела, громко чмокая
губами, высасывая сок ароматного плода. И время теперь измерялось шагами волн,
свистом ласточек, покачиванием бедер Ханны. Ее правда была самой чистой ложью
на том берегу, она превращала секунды в бескрайние минуты блаженства.
Кроме вещей мой ребенок прикарманивал и незнакомые иностранные слова. Особенно ей нравилось забирать какую-нибудь французскую нелепицу, ходить с ней и по несколько часов подряд вертеть на языке. Потом, как и любой другой украденный ею предмет, будь то ловец снов или перьевая ручка, незнакомое слово неожиданно пропадало: она оставляла его
навсегда. Так, из разговора русских ребят, лежащих рядом с нами на пляже, она
стащила прямо из-под носа какое-то «море», и потом ночью во время любви нежно
умоляла меня этим глухим словом-чужестранцем: «More, more, more. Больше моря, I
want more, Thomas». И как в нее все это вмещалось? Я всегда заказывал порции на
двоих, она съедала свою, умудрялась съесть еще часть моей и после продолжала
жевать какой-нибудь фрукт. Чаще всего она воровала именно фрукты. Моему ребенку
фрукты были просто необходимы. На Лазурном берегу нам было жарко, и солнце
подогревало нашу прекрасную связь. И у меня получалось все, что я задумывал: я
рядом с ней хотел быть героем, и гордость оранжевым облаком защищала меня.
Гордость за наш союз. Первая фраза, которую она сказала мне тогда, сжимая в
руках мой кошелек, была «Скажи, что хочешь меня».
Время от времени ее бедра начинали качаться в такт песни, которую знала и слышала лишь она одна, добрые серые глаза, которые и поманили меня, излучали добро. Мы были пьяны, я
каждый раз сдерживал себя, чтобы не присоединиться к ее пленительно чудесному
танцу. О, эти бедра! Они медленными караванами забрели в мою пустынную жизнь.
Ее грация и нежность были бесконечны, и Ханна дарила их мне безвозмездно.
А потом мы полетели в Лиссабон, куда должен был приехать вскоре ее муж. На краю Старого
Света наша связь обрела новые мелодии, не теряя в то же время своей прежней
нежно-лиловой гаммы лавандового счастья. В этом песочном городе из тумана и
пыли везде нас окружали углы прямоугольных желто-оливковых домов с белыми
осыпающимися плитками и красно-ореховыми крышами. Наши ноги скользили на
затертой брусчатке, затхлый запах щекотал нос. Около архитектурного бюро на
Travessa do Carvalho я поцеловал Ханну и предложил ей сходить в зоопарк.
Ребенок сразу же согласился. Город был пуст, а в зоопарке у многих животных
настала пора любви: мы застали двух черепах в самый интересный момент, даже за
руку было страшно ее взять. Никогда раньше мы так не спешили в отель. Я целовал
ее подвеску ввиде черепашки, что все время висела на шее. Чудесная Ханна. Я мог
читать ее имя задом наперед, тогда у меня было целых две Ханны! Она делала меня
всемогущим и непобедимым. А самец черепахи очень смешно хрипел, стараясь
удержаться на своей подруге. Потом мы с ней конечно прочитали, что черепахи
могут заниматься любовью двое суток. Да, ее имя было зеркалом. Я называл ее
ребенком, повторяя это, как мантру.
Как-то в нашем номере в Лиссабоне появились розово-белые цветы, мне понравилось, что они были ароматные и не колючие. Она гладила меня по волосам и была замужем. С ней
я стал безумно музыкальным: у меня в голове все время всплывали необычные песни
и мелодии, которые я напевал или насвистывал. Душа разрывалась на части от
счастья, в первую очередь потому, что я больше не был одинок. Ни о какой любви
и речи быть не могло, но время, которое мы дарили друг другу оказалось
способным побороть любую тоску. Любовь — это мистика для гормонов. Мне было
радостно, поэтому я пел, а Ханна жевала фрукты.
***
-Черт возьми, я не могу доверять тебе, Ханна!
Ох уж эти одноразовые влюбленности в ожидании поезда в метро, в очереди в музей, в
отражении витрин среди окороков и обезжиренной ветчины из индейки. Такое
чувство, что всю жизнь мы проводим лишь в ожидании той самой, и стоит какой-то
незнакомке задержать на тебе взгляд чуть дольше нормы, как сердце уже с
надеждой замирает: а вдруг, это Она?
-Вино вспотело. Давай найдем что-нибудь покурить?
-Я не курю.
-О, индус. Я не знаю, где здесь можно купить траву. Португалия все же. А ты можешь снова
включить мне ту желто-оранжевую песню?
Мы словно сходили с ума вдвоем, делясь энергией и наполняя животы алкоголем. Я ничего не понимал, мне хотелось знать, как она делает это. От ее прикосновений, даже от
одного только голоса уже бежали мурашки по коже. Мы говорили о любви под
прозрачным небом нашего июльского времени, но любви между нами не было.
Красный мост и распахнутые объятия на противоположном берегу. Мы поссорились еще утром, из-за какой-то мелочи, поэтому в электричке ехали молча. Было хмуро и
прохладно, мне сначала и не хотелось с ней мириться, а после уже стало поздно.
Я не понимал, зачем мы вообще это устроили, этой ссоры не было в нашем
расписании. Мы никогда не говорили о том, как расстанемся, хотя я знал, что мы
приехали в Лиссабон, потому что сюда к ней приедет муж. Но у нас с Ханной
оставалось еще целых три полноценных ночи. Мы оказались упрямцами. Ощущалась невыносимая легкость нашей молчаливой ссоры, которая душила меня. Гнетущая мягкость обиды. Кто бы мог подумать. Да мне бы взять ее за руку, притянуть к себе, беззвучного ребенка. И это волшебное нескончаемое время тоже оказалось на исходе, как бы мы ни старались этого не замечать. Квадратные коробки домов вдоль железной дороги почему-то вернули мне нежность. Но мы проехали больше половины пути и идти на мировую было уже
слишком поздно. Мы приехали на океан, упорно продолжая молчать. Разделись и
сели на песок, моросил колючий дождь, водяным пушком покрывая наши волосы,
серая дымка нависла над водой. Черные камни немыми истуканами торчали из воды.
Подумать только, даже океан, бушующая непокорная стихия, тихо лежал перед нами,
с замиранием наблюдая за разлукой, которая уже с нетерпением сидела за нашими
спинами. Я рисовал на песке невнятные узоры, Ханна что-то писала в блокнот. Мне
было интересно, что именно она пишет в своих заметках, которые всегда тщательно
скрывала. Серая вода и безликий песок, небо заволокло тучами, а между нами
выросла глухая стена. И тут я все понял. Словно выстрелом в самое сердце —
ответ оказался совсем рядом!
-Как зовут твоего мужа? - резко спросил я.
Она вздрогнула, хотела было повернуть голову в мою сторону, но не осмелилась. Я
повторил свой вопрос.
-Томас. Моего мужа зовут Томас.
Я оказался прав! Гнев и злоба переполняли меня. Почему я сразу не догадался, как допустил
такое недоразумение, позволил дурачить себя? Все это время я радовался и играл
в героя, думая, что стал кем-то особенным для нее. А на самом деле во мне она
видела лишь его. Я говорил, что у меня две Ханны, а на самом деле не было ни
одной, в то время как она наслаждалась двумя Томасами. Он был для нее самым
главным человеком в жизни. Этот Томас, мой проклятый брат-близнец[1],которому всегда достается все самое лучшее! Ох, Ханна, ты изначально не
позволила мне выбирать: я мог пойти за тобой, а мог найти свой украденный
кошелек, который все равно привел бы меня к тебе. Мне стало понятна ее
легкость, неожиданная близость чужого человека, стало понятно, почему она
никогда не забывала и не путала мое имя. Ей все это время казалось, что рядом с
ней он, меня же здесь не должно было быть вовсе.
Обида и разочарование заставили меня немедленно подняться. Ханна осталась на пляже, а я
на электричке вернулся в отель, собрал вещи и ушел, оставив ей три сигареты на
подоконнике. Воспоминания о Ханне я приковал, точно бабочку, тонкой иглой к
своей памяти.
[1] Имя Thomas происходитот арам. תום — Tôm — «близнец»
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 02:56 | Сообщение # 19 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №15
«Наследники в «Бреду»
"Япришел не судить мир, но спасти мир" (Ин.12:47)
Без неба не бывает высоты
И радости пьянящего полета.
Свершенья невозможны без мечты.
Без творчества теряет смысл работа.
Владимир Балюк (Макеевка)
Пролог
2007 год.
Украина. Киев. Сентябрь. Утро. Майдан Незалежности. Знаменитая баба Параска
(Королюк), всю ночь просидела на скамейке возле архистратига Михаила и читала
кем-то забытый роман «Бред».
Перевернув последнюю страницу, она тяжело
вздохнула:
- Нічого
не зрозуміла, що він про Юлю пише, чі підтримує ії чі ні? Бред, якійсь несе цей
писака, треба узнати чі не біло-блакитний він, вони дончане усі за Януковича.
- Піду з
ними побалакаю, Вони зараз повинні зібратися під Глобусом, запитаю ціх героїв,
де вони були в часи революції 2004 року, як ставятся до Ющенко, чи люблять Юлю,
чи підтримуют дострокові вибори, чи всі за Януковича? Треба їм розтлумачити, що
Юлю треба во владу, вона наша надія.
Символ
оранжевой революции тяжело поднялся и
тихо побрел в сторону Глобуса.
Глава № 1в которой Герой поднимает руку на святое
День был чудесный. Герой, вдыхая полной грудью
целебный воздух, гулял по дорожкам парка возле Верховной Рады Украины,
любовался видами на Днепр и был в
состоянии психологического умиротворения. Воздух был насыщен тончайшим ароматом
живой природы, и нежный ветерок приятно развевал
волосы Героя.
Сентябрьские лучи солнца, преломляясь в листве деревьев, благодаря фотосинтезу,
превращали кроны в роскошные световые
мозаики. Парк казался зеленым симфоническим оркестром, исполняющим гимн солнцу,
где каждое дерево играло свою
музыкальную партию, и дажемаленький листок, старался взятьсамую высокую ноту. Вокруг струиласьсплошная благодать.
Ближе к зданию Верховной Рады, Герой
увидел нагромождение одноместных палаток с какими-то флагами, транспарантами,
расставленных на варварски вытоптанном газоне. Он с любопытством рассматривал
плакаты самых неожиданных организаций, читал их лозунги и призывы, подолгу
стоял в размышлении перед палатками, на которых были надписи: «Собственность
народного депутата», далее следовала фамилия.
- Это же надо такое придумать, -
собственность депутата, да если бы не было «неприкосновенности», где была бы
эта собственность....
В парке было многолюдно, желающих
посмотреть на политическую экзотику было достаточно. Впереди Героя двигалась
группа мужчин в темных костюмах с армейской выправкой. В центре группы
находился мужчина высокого роста и крепкого телосложения. Его походка, осанка,
подтверждали, что он старший в этой компании и по жизни он тоже старший.
Вдруг,
человек, который шел в центре, стал что-то громко кричать, размахивать
руками. Было видно, что он чем-то недоволен. Герой увидел, что этот крепкий
мужчина двинулся в сторону оператора телевидения, который стоял в сторонке и
снимал гуляющую публику для каких-то новостей.
Ничего не
подозревающий оператор получил резкий удар в пах, потом по голове, камера
выпала из его рук, а силач и не думал останавливаться. Молодая девушка с
микрофоном бросилась защищать оператора, но великан схватил ее за волосы и стал что-то ей доказывать, брызгая слюной в
лицо.
Такого
надругательства над девушкой Герой выдержать не мог. Воспитанный в лучших
традициях советской школы, он бросился на защиту слабого. В доли секунды он
оказался рядом с этим хулиганом и схватил его за руку.
- Отпусти девушку, твердо сказал он, как
вам не сты......, дальше договорить он не смог, потому что удар страшной силы в
челюсть, отключил его сознание и падая он услышал удивленный вопрос – Кто это?
Очнулся Герой в «обезьяннике» районного
отделения милиции. Ночь пришлось провести в компании пьяных бомжей, воров,
проституток и убийц. Утром дежурный милиционер растолкал его: - К тебе пришли.
Перед ним стояли две женщины со значками
депутатов Верховной Рады Украины. Очевидно, они были в курсе событий в парке, поэтому сразу стали задавать вопросы
по существу.
- Как ты мог поднять руку на народного
депутата, ты знаешь, что народный депутат неприкосновенный, спросила женщина с
короткой стрижкой.
- Откуда я знал, что он депутат, у него
что, на лбу написано, что он неприкосновенный.
- Ніна, ти бачишь, він не говорить
правду, як можно не помітити значок депутата, це штучно спланована акція на
дискредітацію іміджу нашого товарища, це провокація опозіційної партії, це
наступ на демократію та права людини, сказала женщина с длинными волосами и
галицким акцентом.
- Он стоял ко мне спиной, я ничего не
успел рассмотреть, он меня с разворота ударил, а дальше я ничего не помню, -
пытался оправдаться Герой.
- Нина, ты бачишь як він брешє, зараз він скаже що і дивчину він не
знае, що бачить ії вперше, а чому нікто із сотні відпочіваючих у парку не
вступився за неї?
- Я действительно ее не знаю, и увидел впервые.
- Если бы у тебя не было преступных
намерений, ты бы не хватал депутата за руку, а надо было сначала узнать, кто
перед тобой. Ты знаешь, что незнание закона не освобождает от ответственности?
Кстати, почему ты в это время гулял в парке, может тебя, кто-то подослал, сколько тебе заплатили, кто заказчик? – напирала
короткостриженая.
- Ніна, я не можу повіріти, як можна не побачить людину, яка
іде в оточенні охоронців, це террорист, треба ініцюювати закон про посилення
охорони народних депутатів.
- Да, Ганно, ты права, опасность на
каждом шагу, но что с этим героем делать, жалко его, молодой еще, ему жить да
жить.
- Женат?
- Нет.
- Ну вот, с таким характером ты и жениться
не успеешь, тебя раньше посадят. Ладно, поверим тебе, уговорим нашего Здоровяка
забрать заявление о нападении. С этими словами они ушли, а в камере еще долго
стоял запах дорогих духов и даже вонь обезьянника, не могла справиться с
мировыми брендами.
Через час Героя выпустили, молча, без
объяснений.
Глава № 2Встреча сгостем из прошлой жизни
Счастье в рабстве.
Куда идти? В какие дали?
Где мне искать страну чудес,
Где б все законы соблюдали,
Где б люди верили в прогресс,
Где б правил мудрый предводитель,
А не какой-то мелкий вор,
Где б я не слышал и не видел
Любимой родины позор.
Ты на глазах моих распята,
Раздета, Украина-мать.
Вот и с меня уж шкура снята.
И некому нас защищать.
Так и скончаемся в молитве
Ведь даже бог не слышит нас.
А, может, для великой битвы
Еще не наступил свой час?
Иль, может быть, народ трусливый
Боится рабство потерять?..
Выходит, мы с тобой счастливы
Быть в рабстве, Украина-мать.
Виктор
Москаленко
пос.Дачное,
Донецкая область.
Герой
вышел из районного отделения милиции в подавленном настроении. Челюсть
болела, по бокам тоже хорошо прошлись,
но тяжелее всего было на сердце. Почему ему так не везет, вечно он попадает в
какие-то переделки, неужели у него такой характер, тяжелый, задиристый, может, правы эти две бабы, надо спокойно смотреть на вещи,
ну бьют кого-то, действительно, никто не бросился защищать девушку, а его черт
дернул....
Копаясь в своей душе, Герой спешил на
Майдан Незалежности. Он ведь еще вчера вечером должен был встретиться с
друзьями, а его угораздило попасть в эту «халепу», где теперь их искать?
Герой шел
погруженный в свои мысли и не заметил, как
подошел к знаменитому Украинскому Дому. Его внимание привлекло, обилие людей возле этого уникального здания и на
афише он прочитал: Съезд Евангельских христиан - баптистов.
- Во,
блин, дают, уже съезды свои проводят в центре Киева, дожили.
В это время религиозные делегаты
выстраивались на ступеньках для общей фотографии. На всех лицах евангелистов
были улыбки, которые можно изобразить словом с-ы-ы-ы-р. Герой остановился, его
захватил вид этого зрелища, он пытался хотя бы на одном лице, этого сборища, найти черточку духовности,
просветленности, то, что резко отличает истинно
верующего человека от неверующих. Но, как он не вглядывался, это были лица
менеджеров среднего звена, глаза которых как табло калькулятора, подсчитывали
дивиденды. Его внимание привлекло лицо одного миссионера, что-то знакомое было
в его чертах, где-то он его уже видел, но где......
Смутная
догадка возникла в голове, но Герой тут же отогнал ее назад:
- Не
может быть, это фантастика, это невероятно, такое невозможно, из криминального
авторитета в религиозные...., подойду, спрошу, может я ошибаюсь.
Герой, не
веря своим глазам, подошел к солидному мужчине, одетому в дорогой костюм от
«кутюр» и прочитал на его бейджике «Пастор Кокс, Канада» В недоумении он
смотрел то на бейджик, то на лицо пастора и все более убеждался, что он не
ошибается. Это тетя Маша, призрак из прошлой жизни. Кровь ударила в голову,
сердце бешено заколотилось, и рука Героя
машинально потянулась к горлу новоявленного священника.
Но, не
тут-то было, святой перехватил руку Героя и наступил ему всей своей массой на
ногу и сердито прошипел:
- Ты,
козел, не дергайся, у меня иммунитет, международный, я гражданин Канады, ты
понял? Жалко я тебя тогда не добил, мент
поганый.
Делегаты
начали оглядываться на них, им были непонятны их телодвижения, обычно так ведут
себя гомосексуалисты. Герой уже осознал, что иммунитет дело серьезное ипосягательство на него он испытал
сполна, но моторные реакции тела еще пытались нанести повреждения этому
господину, и мозг не мог их остановить.
Чувство мести за побои, за сломанную
карьеру, за достоинство и честь, заставило правую руку Героя сделать короткий
удар по печени тети Маши, от которого, у
евангелиста побледнело лицо, остановилось дыхание и на минуту он превратился в
живую статую.
- Это
тебе за козла, скажи спасибо своему иммунитету и канадскому паспорту.
Герой
опустил руки, он понял, что сегодня не его день, да что день, год не его и
завтра ничего не измениться. Гнев уже прошел, осталась досада на свою
беспомощность. Чего я к нему
прицепился, размышлял он, все, что было между ними, это другая эпоха, другое
государство, какие сейчас можно сводить счеты, по какому законодательству, по
СССР или новой Украины?
- Тетя
Маша, скажи, как тебе удалось преобразиться в святого, задал вопрос Герой.
- Ты
тупой, ты ничего в жизни не понял, иди, борись за справедливость, может, рога обломаешь.
Герой уже
не слышал последних слов тети Маши, он корил себя, ведь он тоже не лучше, ему
не удалось сбежать за границу, а этому проходимцу в буквальном смысле слова –
удалось. И неизвестно, кем бы сейчас был сам Герой, если бы жил в Канаде. За
кусок хлеба пришлось бы поверить в любого бога, и его охватило чувство
гордости, что он у себя на Родине, в Украине.
В это время, вереница шикарных автобусов, марки «Мерседес», вырулила со стоянки.В одном, Герой увидел новоявленного святого, он сидел у окна и показывая на
Героя, крутил пальцем у виска. Героя обдало выхлопными газами и процессия автобусов, набитая святыми отцами,
отправилась на обед в пятизвездочный отель.
- Во,
блин, кто раньше жил, тот и сейчас живет, сделал вывод Герой и пошел на встречу
с друзьями.
продолжение следует
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 02:58 | Сообщение # 20 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №15 (продолжение)
Глава № 3
Герой упускает реальный шанс стать Президентом Украины
Киев кипел. Сотни демонстрантов стояли
на улицах в центре города и скандировали свои речевки. Это были профессионалы
своего дела. Через определенный интервал времени «бригадир» в мегафон говорил
первые две фразы, остальное подхватывал многоголосый хор и за всем этим
наблюдали «старшие», «полевые командиры» и свои фото-теле-корреспонденты. У каждого
была своя роль и цена. Герой чувствовал
некоторую фальшь этой инсценировки, что-то было искусственное в этих
проявлениях политических чувств. Он сравнил эти события с московскими 1991
года, там тоже люди вышли на улицу, но это был идейный выбор, который за деньги
не купишь, а у этих «борцов», один выбор, - суточный размер оплаты в массовке,
в протестной голодовке, за ночевку в палатке, и командировочные. Все ясно!
Герой увидел толпу демонстрантов с
бело-голубыми флагами– и сразу настроение стало подниматься - «наши». Будучи
убежденным «регионалом», он подошел к землякам.
- Есть кто из Макеевки? Из его родного
города никого не оказалось, этих людей свезли из районов области. Лица у всех
были усталые, но держались они по-боевому. Мужики благодаря «допингу», а
женщины благодаря стервозному характеру.
- Жаль, что нет людей из его города, с
ними можно было бы поговорить откровенно, посудачить о политике, об «оранжевых»
вождях. А эти люди не настроены на откровенность, оно и понятно, на лбу Героя
не написано, кого он поддерживает, может он подосланный «рыжими» агитатор. По
видимому их предупредили не вступать в полемику с местными, держаться кучей и
ходить большими группами во избежание провокаций.
Герой, понимал необходимость этих мер, но с другой
стороны, в мозгу блуждала мысль, кому нужно это искусственное противостояние,
кому нужна провокация гражданской войны, ведь по большому счету, эти люди
должны быть: на работе, у станков, за рулем, в поле, в школе и т.д, а они переругиваются через дорогу с такими же помаранчевыми
наемниками, с лозунгом «Так!»
Он поймал себя на мысли, что первое слово, которое пронеслось в его
голове, было «наши». Это что-то напоминало из советской
истории, когда «красные» были наши, а
все остальные враги. Если враг не сдается.....что-то вспомнилось.
- Плохой симптом, поймал себя на мысли
Герой, чем-то пахнет хроническим, в такой политической ситуации достаточно
одной искры и тогда пламя ненависти погасить уже будет невозможно, а отваги и
дерзости нам не занимать. Кто забыл про это, советую заглянуть в учебник
«История СССР».
С этими мыслями Герой подошел к Майдану
и спустился в подземный переход, он
увидел под стеной нищего, который что-то бормотал себе под нос и жалобно тянул
руку к прохожим. Их взгляды встретились, и по телу Героя прошел электрический ток
напряжением 380 вольт. Герой застыл в недоумении и стал пристально вглядываться
в лицо нищего. В мозгу лента памяти стала раскручиваться в обратном порядке:
2007,2006,2005,2004,2003,2002,2001,2000,1999,1998,1997,1996,1995,1994, 1993,1992,1991-
стоп.
В голове
возникла яркая картина событий августа 1991 года: ГКЧП, Ельцин и его окружение,
точно, это Борис Абрамович Березовский. Герой довольный, что память его не
подвела, подошел к нищему и радостно воскликнул – Борис Абрамович, это вы?!
В этот
момент к нему подошли двухметровые ребята в черных костюмах и темных очках, и взяв его под руки быстро вынесли на поверхность.
Для страховки один амбал профессионально держал его за мизинец и вырваться
можно было, если пожертвовать пальцем. Через минуту из перехода вышел, так
называемый нищий. Он подошел к Герою и тихо спросил – Ты чего орешь, ты откуда
меня знаешь?
- Борис
Абрамович, я вас помню по событиям ГКЧП-1991года, вы тогда советником у Ельцина
были.
- Я тоже
тебя вспомнил, ты Герой, но это не значит, что надо орать на весь Киев. Я здесь
инкогнито, специально в Украину прилетел помочь вам выбрать Президента. Уже три
дня стою на Майдане, столько людей мимо меня прошло, а кандидатом в Президенты
никого выбрать не могу, нет порядочных людей.
- А Ющенко?
- Ющенко не пройдет на второй срок,
новый человек нужен. Кстати, ты не хочешь стать Президентом всей Украины, я
вижу ты порядочный, честный человек.
- Борис Абрамович, спасибо за доверие,
но что я вам плохого сделал, не хочу я в ни какие Президенты, политика грязное
дело...
- Да ты не переживай, я любого могу
сделать президентом, опыт у меня сам знаешь какой: Ельцин, Путин – моя работа.
- Да не хочу я быть Президентом, я хочу
еще пожить.
- Вот так всегда, порядочные люди не
хотят быть Президентами!
- Да вы сами, Борис Абрамович, чего не
станете Президентом Украины?
- Масштаб не тот, королевство маловато.
Ладно, иди, жаль конечно, видно не удастся мне найти кандидата на эту каденцию.
Секьюрити отпустили Героя, и он пошел дальше, ошеломленный
встречей с этим Лениным современности.
- Ну и денечек сегодня выдался, очуметь можно. Надо быстрее к Глобусу.
Глава № 4
Всегда будь готов к неожиданному
Поэт бродил по Лавре. Вот она – колыбель русской
духовности, теперь уже украинской, а
вообще, что такое Лавра сегодня, какая ее роль в обществе? С такими мыслями
Поэт ходил по священным дорожкам, он искал то место, где на него снизойдет
божья благодать, произойдет озарение и он увидит божественное свечение на
церковных куполах, но солнце уже село и чуда не произошло.
Потеряв надежду на встречу с
провидением, Поэт с задумчивым видом покидал божью обитель и прикидывал, как
ему добраться до Майдана.
Выйдя из Лавры, недалеко от входа он
увидел монаха в рясе, который стоял возле стены, с церковной кружкой в руке и
низко опустив голову, бормотал: «Ради Христа, подайте на строительство храма
господнего». Поэт полез в карман, достал мелочь и стал раздумывать, сколько
подать этому божьему человеку.
После небольшой арифметической задачи,
Поэт решил пожертвовать 10 копеек. Опуская монету в кружку, он пригнулся и
заглянул в лицо монаху. И тут его озарило, он где-то видел этого человека, мозг
заработал с быстротой компьютера и файл открылся – это Горький.
Горький тоже его узнал, но приставил
палец к губам, подал знак к молчанию и тихо прошептал:
- Иди за угол и жди меня, я подойду.
Поэт с нетерпением ждал своего старого
знакомого, сколько лет, сколько зим прошло, интересно, где остальные обитатели
подвала. В это время подошел Горький, профессиональным движением он скинул рясу
и другие атрибуты религиозного культа и превратился в обыкновенного гражданина
без особых примет, если не обращать, внимание, на его нос.
- Ты извини, сказал Горький, это
конспирация, я здесь нелегально, «левачу». Настоящие монахи за мной охотятся,
бывает до драки дело доходит. Им мало территории Лавры, они и вокруг все
оккупировали, муха без подаяния не пролетит.
- Ну, рассказывай, как ты, где сейчас живешь, помнишь, нас тогда выкинули из
подвала. Тебя какой-то толстолобик увел, а мы разбрелись кто куда: Маркс в
Киеве пристроился швейцаром в крутом ресторане, довольный, меня иногда
подкармливает. Крупскую пригласили работать в Испанию, русский язык преподает,
все-таки заслуженная учительница. Ленин уехал в Ялту, на набережной
фотографируется с отдыхающими, нас зовет к себе. Штопор с бригадой строителей
уехал в Москву, Троцкий и Фрейд где-то пропали, уехали на Кавказ на сбор
мандарин и по сегодняшний день, ни слуху, ни духу от них.
Я приехал с Марксом, но ты знаешь мою
болезнь, мне много не надо и «ради Христа» меня устраивает. Пошли ко мне, я тут
с одной сошелся, это она меня сюда поставила, крутая баба, два подземных
перехода держит.
- Нет, не могу, мне надо вечером со
своими друзьями встретиться, они будут ждать меня на Майдане.
- Да успеешь ты на Майдан, пошли по
рюмочке за встречу, тут недалеко.
Пройдя несколько кварталов, они зашли в
подъезд и Горький позвонил в квартиру на первом этаже. Дверь открыла хозяйка.
Поэт оторопел, он ожидал увидеть женщину, а перед ним был какой-то пьяный
прапорщик в платье. Она презрительно посмотрела на Поэта и глазами задала
вопрос Горькому.
- Ляля, это мой дружбан, мы с ним три
года в одном подвале коротали. Он заискивающе смотрел ей в глаза и ждал ее
реакции. Поэт понял, кто в доме хозяин и сделал попытку уйти, но жест хозяйки
был положительный и Горький радостно вздохнул.
Прошло уже минут десять, а хозяйка еще
рта не открыла, молча достала бутылку водки из холодильника, порезала вареной
колбасы и разлила водку в три стакана. Горький пытался как-то шутить, но видно
было его юмор не к месту. Супружница исподлобья посмотрела на Горького, и он
засуетился.
- Ты знаешь, сегодня день какой-то
неудачный, почти ничего не кидали и монахи пару раз меня гоняли. Он выгреб из карманов
мелочь и выложил на столе, даже на взгляд Поэта, сбор был небольшой.
Глаза гражданской жены стали наливаться
кровью, и Горький неожиданно побледнел.
- Я понял, пролепетал он, завтра я
отработаю, гадом буду. Женщина скривила улыбку, и взяв стакан с водкой,
показала, что можно пить. Поэт хотел что-то произнести по случаю встречи, но,
видя испуганное лицо Горького, решил свои экспромты оставить на потом. Выпив
водку как воду, хозяйка взяла маленький кусочек колбасы и лениво стала его
жевать.
Ударная, двестиграммовая доза водки,
быстро ударила в голову Поэта, лицо
Горького приобрело свой естественный цвет – красный. На хозяйку спиртное видно
не подействовало, и она достала из холодильника вторую бутылку водки. У Поэта
глаза стали квадратными, но как он понял, противоречить гостеприимной хозяйке
было нельзя. Последняя мысль Поэта, которой удалось пробиться сквозь алкоголь,
напоминала ему, что вечером он должен встретиться со своими друзьями на Майдане
под Глобусом. Вторая ударная доза отключила сознание Поэта, и ноги у него
подкосились......
Поэту снился сон, что он бредет по
пустыне, изнуренный жаждой и вот перед ним оазис с холодной водой, и он пьет
эту воду и никак не может напиться. Поэт проснулся от нестерпимого желания
пить, мозг почти начинал работать и он с трудом вспомнил, куда его занесло.
В соседней комнате не спали, и он
услышал разговор:
- Ты зачем его привел, мне твои друзья
не нужны, у меня все места заняты, куда я его поставлю? В переходе, он ничего
не заработает, фейс у него не тот, если ему руку или ногу сломать, тоже ни кого
не удивишь, рассуждала хозяйка, а может......ему обе ноги отрезать, попал под
поезд, с кем не бывает, а еще лучше и две руки ампутировать, тогда можно давить
на жалость, другого выхода нет.
Поэт понял, что разговор идет о нем.
Хмель как рукой сняло, он схватился за ноги - целые, слава богу, не успели. С
криком «Помогите», Поэт прыгнул в окно и долго еще по ночным улицам Киева,
раздавалось эхо – «Помогите».
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 03:19 | Сообщение # 21 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №16
ОТКОС
рассказ
Дочь Санечка проснулась с плачем. Оторвав от подушки припухшее личико, вскинула к отцу руки, обвила паучком. Тут же и поведала сквозь всхлипы, что ей приснилось страшное.
– Я видела, что ты умер, – вздрагивала она в его объятиях. – Лежал на столе такой белый, весь в цветах, совсем как наш дедушка…
Варя, супруга, погладив девчушку, побежала на кухню, принесла воду с горошинами валерьянки.
– Это всего лишь сон, – хором принялись убеждать они. – Вот чудачка! А сон это всегда неправда. Вроде картинки. Все равно как в детских книжках. Ты же в сказки не веришь?
– Верю.
– И напрасно! Их для детей сочиняют. Специально, чтобы попугать. Чтобы было интересней.
– Значит, ты не умрешь?
– Конечно же, нет. – Сергей постарался рассмеяться как можно естественнее. – Сейчас отведу тебя в садик и побегу на работу. Некогда мне умирать.
– И мне некогда, – судорожно вздохнула Санечка. Она уже успокаивалась. – Столько дел в садике.
– Главное, не целуйся. В садике своем, – Варя протянула дочке валерьяновые крохотульки, помогла запить водой. – Находит, понимаешь, женихов. В пять-то лет!
– И что же… У Милены Логовенко тоже есть жених. Даже два. И у Катеньки Смирновой. Они давно целуются. Прямо как взрослые… – дочка уже улыбалась. Тема была куда как интересной, и недобрый сон стремительно размазывался, вагончиком убегал в ночное прошлое. Родители в меру подыгрывали, обряжая юную невесту в детский сарафанный гардероб.
– Александра, ты уже взрослая, обязана и головой временами думать! Весна – холодная, кругом грипп, ангины, а поцелуи передают вирус. Куда только воспитатели смотрят!
– Они не смотрят, они смеются.
– Конечно, смеются. Я бы тоже посмеялся… – Сергей присел на корточки, поправил воротник на малиновой Санечкиной куртке. – Как хоть зовут жениха?
– Костик. Парни его Костяем зовут, а я – Костик.
Имя соплюна-согруппника дочь произнесла с такой непривычной нежностью, что Сергей не удержался, ревниво чмокнул Саньку в щечку.
– Хорошо, пусть Костик, но давай все-таки договоримся: можете вместе рисовать, в кубики играть, в другие игры, но от поцелуев пока воздержись.
– Но ты же меня целуешь.
– С родителями это одно, с мальчиками – совсем другое. Подожди хотя бы до школы.
– У-у, это долго.
– А ты потерпи. Попробуешь?
Дочь взглянула на отца серьезными серыми глазенками, неуверенно кивнула.
А потом они шли, покачивая сцепленными ладонями, враз перепрыгивая подмерзшие тротуарные оконца, опасливо поглядывая на свисающие с крыш сталактитовые шипы.
– Смотри, какие сосульки – с тебя ростом!
– Красивые!
– Ничего себе красивые! Свалится такая – запросто убьет! – Сергей тут же пожалел, что напомнил о том, о чем напоминать не следовало. Санька немедленно попыталась рассказать увиденный сон, но находчивый папенька вновь перебил дочуру, рассказав свой – только что выдуманный: про умную девочку, сумевшую приручить одного медведя, двух волков и трех лисиц. Сказка была из классических: глупенькие звери рады-радешеньки были служить девочке, умевшей завязывать шнурки, чистить зубы и подметать пол. А уж за то, что девочка самостоятельно стригла ногти и утирала себе рот салфеткой, мохнатые хищники готовы были и вовсе корзинами таскать ей из леса грибы, ягоды и прочие вредные глупости. Сергей видел, что дочь не очень-то верит в наивных зверушек, однако на попятный идти не собирался – сочинял до победного. А возле садика ее и развлекать не понадобилось, – еще издали дочь разглядела санки с дремлющим женихом и тотчас замахала ручонками.
– Костик! Хватит спать, вставай!
Мама Кости приостановилась, постромки ослабли, и встрепенувшийся жених сделал попытку выбраться из санок молодецким прыжком. По-молодецки не вышло, жених шлепнулся в снег. Все четверо рассмеялись, и смех этот, как подумалось Сергею, стал тем ветерком, что окончательно развеял ночные видения дочери.
***
В работу он нырял, как в сон.
Или погружался, как в болото. Трудно сказать, что точнее отвечало реалиям. И не очень утешало, что таких, как он, насчитывалось великое множество. Нация трудяг, лодырей и туристов-романтиков в каких-нибудь два десятилетия превратилась в нацию торгашей. Кому-то это нравилось, кому-то не очень, – недавняя империя плыла своей особой неведомой тропой – снулая страна, разорванный пополам блин, багровый опоясок, так и не обнявший планету властным экватором. А ведь как мечтали, как горевали и горели! Казалось – чуть порасторопнее помахать казачьими сабельками, – и угнездились бы на всех шести континентах. Однако не вышло, не стряслось, и подобно спортсмену, выплеснувшему соревновательный адреналин, держава погрузилась в вязкую дрему. Так и лежала, по-медвежьи обсасывая когтистую лапу, изредка ворочаясь с боку на бок, подавливая при этом наиболее суетливых соседей. Так, во всяком случае, представлялось Сергею. Очень уж вязко тянулись рабочие дни, очень уж клейко прилипали к административной липучке все их жужжащие инициативы.
Конечно, кое-где в терпких недрах социального варева кипели свои безусловные страсти, но в целом к мерному шагу и сладковатому верховному храпу электорат привыкал до обидного просто. Как привыкал к вездесущему пиву и закадровому смеху, как смирялся с исчезновением здравой прессы и бесплатной медицины. Наверное, поэтому окончанию рабочего дня Сергей радовался, как ученик, слышащий звонок с урока.
Сегодня, незадолго до счастливого гонга, был и другой звонок – от жены. Супруга уведомляла, что сама заберет Александру из садика, попутно напоминала про тазики, которые надо бы купить. Но звонила, конечно, не из-за тазиков, – из-за него. А точнее из-за себя. Верно, зацепил-таки Санечкин сон. Лишний раз хотела убедиться, что муженек жив-здоров. И зря, наверное, звонила. Потому что тазики продавали в магазине, расположенном в стороне от его обычного маршрута. И пришлось сворачивать и переться. Потому что сработало напоминание.
А потом…
Потом было уже поздно.
Удобная фраза на любые жизненные пертурбации, ничего по сути не меняющая и не объясняющая. Кто знал, что, отправляясь из Саутхемптона в Нью-Йорк, десятипалубный непотопляемый круизер изберет конечным пунктом одиноко кочующую ледяную глыбу? И подозревал ли великий Че, прилетая в страну своих идеалов, что именно здесь ему суждено с ними расстаться? Вот и Сергей ничего не мог предрешить заранее. Шагал быстро почти по-спортивному, привычно ежился от снежных, проникающих за шиворот прядей, и этой вонзившейся в сердце иглы никак не ожидал. Было бы понятно, если вдруг поскользнулся или та же сосулька навернула по голове, но ведь не было ничего! Просто вынырнул из-за спины незваный призрак и с силой всадил под левую лопатку тонкий ледяной стилет. Даже охнуть или вскрикнуть не получилось. В глазах Сергея полыхнуло, и, задохнувшись от боли, он кулем – совсем не по-киношному полетел под откос.
Сознание его, впрочем, не покинуло. Может, всего-то на пару мгновений метнулось в сторону, мячиком попрыгало вокруг да около и вернулось. Зачем, для чего – не ясно. Боль, проникшая в грудную клетку, походила на капкан с взведенными челюстями. Казалось, еще движение – и хватанет зубьями по-настоящему – так, что снова придется куда-нибудь лететь. Хотя и лететь более было некуда. С асфальтовой дорожки, прячущейся от проспекта за серенькой гривкой мелколесья, Сергей скатился в подобие овражка. Далее снова начинался небольшой подъем, за которым тянулась еще одна тропка – уже вдоль бетонного, украшенного кружевной колючкой забора. Если по асфальту топали спортсмены да припозднившиеся итээровцы, то параллельная тропка предназначалась для бомжей и заводских несунов. В любом случае, людей по этим двум путепроводам перемещалось немного, – основная масса жалась в автобусах и троллейбусах, неслась по подземным рельсам пятью этажами ниже и просто катила на своих частных, надежно шипованных колесах. Заметить лежащего внизу Сергея было не просто, а крикнуть или позвать на помощь у него не хватало сил. Острозубый капкан только и ждал момента, чтобы клацнуть повторно – теперь уже наверняка. Даже дышать Сергей старался редко и неслышно, чтобы не злить внедрившегося в грудину клыкастого зверя.
Он лежал на спине, с неудобно подломленной за спину правой рукой и недоуменным взором царапал низкое небо. Было больно, но еще не было страшно. Потому что Сергей так и не осознал толком случившегося. И прежде всего не мог понять: за что и почему именно с ним? Небо тоже молчало, бледным безучастным лицом зависнув над ним, не плача и не хмурясь. Невольно вспоминались следивший за облаками Андрей Болконский и кто-то там еще из героев отечественных фильмов, гадавший на кучевых странниках, как на кофейной гуще. Готовясь уходить вниз, люди смотрели вверх. В сумятице и хитросплетении небесных кружев каждый угадывал свое закадычное: кто-то видел сказочных животных, кто-то – черный квадрат художника М., кто-то – туман над океаном, а кто-то – атомную катастрофу. Сергею небо представлялось одним большим иероглифом – переменчивым и созданным явно не людьми, а потому дешифровке в принципе не поддающимся…
Сергей моргнул, и небо тоже моргнуло. Плащом фокусника свернулось и развернулось. Более ничем на лежащего внизу человечка оно не отреагировало.
По слухам миссионер-францисканец Диего де Ланда был настоящим трудягой. Всю свою жизнь этот энтузиаст посвятил уничтожению храмов, скульптур и фресок народности майя. В городе Мани этот удалой фанат спалил целую библиотеку рукописей, чем очень гордился. По сути, заносчивый монах умудрился оставить с носом все человечество. Иероглифы майя уцелели практически штучно. Подобно облакам, проживающим свою неведомую для нижнего мира жизнь, многовековая история целого народа так и осталась тайной за семью печатями.
Сергей смотрел вверх и пытался понять, умер он или только собирается это сделать. Сон – тот самый, в который они напрочь отказывались верить, жестоким образом воплотился. Разве что небо не слишком походило на небо из давних кинофильмов. Над Сергеем стыла белесая несвежая пустота – без облаков и туч, без обнадеживающей синевы. Городская невнятная похлебка, нечистое молоко, именуемое коротким и безнадежным словечком «смог». Ватный гигантский ком, которым вселенная затыкала дыры распухающих ввысь и вширь городов.
Что же с ним приключилось? Инсульт или инфаркт? Вероятнее всего – последнее. Это подсказывала логика, а логику Сергей уважал. Сон приснился дочери, но лег в руку ему. Подобно гранате лишенной чеки. Какое-то время ноша не напоминала о себе, а после взяла и рванула. Сергей же вместо того, чтобы принять контрмеры – купить, к примеру, валидол или какой другой спасительный химикат, ничего не сделал. То есть потому и не сделал, что не поверил. Да и кто бы поверил на его месте! Потому что бред и анахронизм. Потому что интерпретация ребенка. Потому что просто не ко времени!
Сергей представил себя лежащим в гробу, в ореоле цветов, с венками справа и слева и содрогнулся. Страх омыл лицо – словно облизал шершавым драконьим языком, дохнул удушающей гарью. Сергею стало по-настоящему тошно. Это дыхание и этот смрад невозможно было не узнать. Однажды нечто похожее он ощутил в зоопарке, когда у всех на глазах белый красивый мишка одним шлепком размазал по бетонному полу двух зазевавшихся голубей. И тут же победно взревел, до десен обнажив желтые слюнявые клыки. Что-то тогда хлынуло на них глазевших со стороны – некая вполне материальная волна ужаса. Вот и сейчас Сергей почувствовал тот же парализующий смрад.
Захотелось тоненько взвыть, рывком подняться с земли. Да нет же, нет! Пусть инфаркт, пусть другая какая напасть, но только не конец! Даже, если лежишь на дне канавы, и мало-помалу холодеют кончики пальцев, уверовать в финиш всего и вся невозможно.
С напряженной улыбкой Сергей предпринял осторожную попытку шевельнуть немеющими пальцами. Совсем чуть-чуть, чтобы не услышал зубастый зверь. Левая рука нехотя подчинилась, за ней откликнулась и правая, однако на движение ног напряженный хищник в грудной клетке тут же откликнулся недобрым перемещением. Укусить – не укусил, но коготками скребнул ближе к сердцу – точно изготавливался ухватить глубже и крепче.
Обиднее всего было то, что никогда прежде Сергей на сердце не жаловался. Конечно, особенно удачливым спортсменом назвать он себя не мог, но все-таки регулярно играл в волейбол, не забывал заглядывать в бассейн, в тренажерный зал. Еще года три назад в жиме лежа ему удавалось вытягивать центнер. Не больше одного раза, однако радость это приносило совершенно мальчишечью. Сто кило – это вам не пудовая гирька! Стало быть, мужик! Да что там, – все они пыжились на отягощениях, изображая из себя настоящих атлетов, по-женски пританцовывая перед большими настенными зеркалами, вставая в журнальные позы, напуская на лица дымчатую задумчивость. Но зеркала-то – ладно, не в них дело, непонятное таилось в том, что не было у него проблем с сердцем. Иногда сдавливало, чуть щемило, но не более того. Ну, а сон… Про сон он сказать ничего не мог, как не мог объяснить произошедшее случайным совпадением. Говорят, дети чувствуют тоньше взрослых. Со взрослыми все ясно – животные в броне и доспехах, а вот у деток кожица тонкая – все равно как у годовалых березок. Может, и Санька что-то такое почувствовала?
Сергей прикрыл веки. Неужели, все? Истек срок, и точка поставлена? Дескать, пора, дорогой, приговор вынесен и обжалованию не подлежит. И время выбрано, и место. А хочешь выкарабкаться – рискни, попробуй. Потому как раньше положенного не найдут, а положенного ждать, судя по всему, очень недолго. Все-таки зима, не лето и не осень. И пусть февраль месяц – самый короткий, а из студеных собратьев – последний, однако Сергея это никак не спасет. Одной предстоящей ноченьки хватит за глаза…
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 03:23 | Сообщение # 22 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №16 (продолжение рассказа)
***
Есть что-то бесконечно грустное в том, как человечек растет и меняется. Словно умирают в нем одно за другим странные и милые существа, точно опадают лепестки фантастически разных цветов. И какое-то время кружат они в воздухе, ищут опору, а, не найдя, исчезают. На смену им являются новые волнующе незнакомые личности. Мы слушаем, как малыш едва выговаривает «чай», а вместо «Скорой помощи» тянет напевное «пома». Умилению нет предела, а времени есть. И вот ему уже пять лет, он членораздельно разговаривает, бойко читает по слогам, складывает до сотни и умеет хитрить. Но где же тот двухлетний трогательный ангел, так не похожий на себя пятилетнего – со своим особым характером, с удивительно добрым представлением о мире? Все, что происходит с нами во вчерашнем дне, мы неплохо держим в памяти, а вот пятилетние своего двухлетия абсолютно не помнят. Словно происходило это где-то в другой жизни и с другим человеком. Может, так оно в действительности и обстоит?
Сергей скосил взор. Кто-то хрустко вышагивал по снегу. Точнее по тропке, протоптанной заводскими несунами. Жабо из колючей проволоки, кокетливо оплетающей гнутые шеи фонарей, никого не пугало. Дыры и лазы можно было без труда отыскать через каждые полсотни метров. Кое-где даже красовались кособокие лесенки с истертыми деревянными перекладинами. Когда Серега был молодой, то, работая за полставки на одном из таких заводов, тоже лазил через забор. Не потому, что крал, а потому что так было сподручнее и ближе. Переть полтора кэмэ до вахты, а после с испугом вспоминать, что пропуск остался в других штанах – не каждому по душе. Вот и он лазил подобно многим и многим. Даже запомнилась одна забавная очередь, когда к дырке, проделанной заботливыми молотобойцами, в единой колонне перетаптывались интеллигентного вида инженеры, работяги в чумазых спецовках и совершенно посторонние типусы явно незаводской вороватой наружности. При этом все стояли смирнехонько, не толкались, заботливо подсаживая друг дружку под локотки. Такое уж было время…
– Эй! – слабо позвал Сергей. – Эй!
Мужичок сделал еще шаг и замер. Чуть повернув невыразительную лобастую голову, мутно принялся рассматривать лежащего на снегу.
– Живой, что ли? – наконец, просипел он.
– Живой, – одними губами откликнулся Сергей. – Сердце вот…
Мужчина оглянулся по сторонам, словно сомневаясь в чем-то, неуверенными шажочками заскользил вниз. Чуть не упав, буднично чертыхнулся. Остановившись возле Сергея, опустил к ногам видавшую виды сумку-китайку.
– Как ты тут? Подняться-то можешь?
Сергей шевельнул левой рукой, проверяя бдительность грудного зверька, – увы, хищник был на месте, тут же куснул отточенными зубками.
– Больно…
Мужчина снова зыркнул по сторонам. Короткий воротник наполовину скрывал его темную физиономию, но блеск глазок, нефтяной, нездоровый, Сергею был знаком. Да и набитая расплющенными пивными банками сумка кое о чем говорила.
– Часы есть?
– Есть, – наивно отозвался Сергей.
– Хорошо живешь… – мужичок склонился над ним, вытянул подломленную за спину руку, заботливо расправил. – Ага, туточки они, родные…
Радостно суетясь и даже что-то кудахча себе под нос, он стянул с Сергея часы, переправил в собственный карман. С поиском портмоне провозился чуть дольше. На выуженный носовой платок поглазел некоторое время с непониманием – как ребенок на выкопанную в песочнице микросхему, недоуменно отбросил в сторону. Руки его – грязные, с черными, обкусанными ногтями – дело свое знали. В конце концов, нашелся и кошелек. Заглянув в кожаное нутро, мужичок удивленно хрюкнул. День для собирателя цветмета явно заканчивался счастливо. Значит, можно было быть великодушным. Во всяком случае, лишнего лиходей брать не стал. Банковскую карточку с визитками сунул Сергею обратно в карман.
– Вот и нормалек… – выпрямившись, он осмотрел лежащего уже совершенно по-хозяйски, как освоенный и изученный объект. Сергей догадался, что мужичку понравилась его куртка. Замшевая, почти новая, она выглядела куда интереснее ватника незнакомца. Но чтобы снять куртку, надо было предпринять массу хлопотных действий – справиться с молнией и кнопками, стянуть рукава, перевернуть самого Сергея со спины на живот. На подобные действия мужичок явно не отваживался. А может, помнил пословицу о синице в руках и журавле в небе. Добытые портмоне с часами вполне тянули на добротную синицу, – журавль в небе особенно не привлекал. Отказавшись от мысли кантовать упавшего, мужичок подобрал свою побрякивающую сумешку и вновь начал взбираться по откосу.
– Эй! – Сергей напружинил грудь и выдохнул чуть громче: – Ты что творишь! Стой…
Мужичок ускорил копошение. Выбравшись на тропу, быстро зашагал. То ли испугался чего, то ли засовестился. Удача – она ведь пуглива, как голубь, и потому, не оглядываясь, собиратель тары затрусил легкой рысцой, спеша забыть оставленного позади недотепу.
***
Работа не волк, в лес не сбежит, – так и со смертью. Либо мы к ней, либо она к нам. Если припозднимся да заартачимся. Это вам не капризная муза виолончельных обводов, с голосом лигурийской сирены и личиком флорентийской дивы, – упрашивать да звать не надо. Один короткий звоночек с вашей стороны, один – от нее, и заявка принята. Даже пойти на попятный уже не получится. И выход один-единственный: воспроизвести себя в детях. Или на худой конец – в собственном восковом дубле. Та же мадам Тюссо прекрасно понимала, чем следует искушать публику. Потом и размахнулась, открывая многочисленные салоны. Она не ошиблась. Великие мира сего табунами потянулись к искуснице. От королей с генералами до простых олигархов не было отбою – все рвались в восковое бессмертие. Их можно было понять. Проиграв жизнь в нарды, в политику и судоку, всякий спешит напоследок уцепиться за эфемерное.
Как там повторял славный Таривердиев? Оставь же сына, юность хороня, он встретит солнце завтрашнего дня. У Сергея сын только планировался. И дочку нужно было еще вырастить, выучить, за муж отдать. Уйдет от нее папка до срока, и что получится? Одна маята да скверна. Ни богатого наследия, ни даже воскового чучела. Разве что фотографии, хотя что в них проку… Вот актеров – тех помнить удобнее. Есть роли, спектакли, целые фильмы. Иным сериалом – планету окольцевать можно. Но простых смертных из памяти обычно вычеркивают. Чтобы освободить мегабайты под новые образы, под новую суету.
Сергей вспомнил Колюню Ступина, своего давнего приятеля, в прошлом довольно грамотного инженера, с изюмом в мыслях, но без царя в голове. Ступин умел жить при социализме, но капитализм вкупе со смутным временем его раздавили. Мысли оказались невостребованными, а темперамент, лишенный начальственный узды, понес изобретателя вкривь и вкось. Ступин запил совершенно по-эскимосски, в пять лет потеряв работу, жену и друзей. Его трехкомнатная квартира легко и просто превратилась в двушку, а после в крохотную комнатенку. Однако и на этой скромной площади у Коли Ступина вечно кучковались какие-то пришлые бомжики – все, как один, в прошлом мастера спорта, директора предприятий и офицеры сверхсекретных частей. Так они про себя обычно рассказывали, фантазиями пытаясь расцветить явь. Какое-то время Сергей пытался курировать своего бывшего напарника, даже терпеливо выслушивал россказни его собутыльников, но время все стирает, – постепенно стерло оно и Колюню Ступина. Визиты стали реже, а после прекратились и вовсе. Но однажды о Сергее неожиданно вспомнили: подруга Колюни позвонила ему и загадочно нейтральным тоном посоветовала навестить бывшего коллегу. Подробностей от нее Сергей не добился, но, заподозрив неладное, все же выкроил часок и отправился к Ступину.
Дверь оказалась незапертой, – ее и запирать-то было не на что, накладной замок брошкой висел на одном-единственном шурупе. Колюню Сергей обнаружил лежащим возле панцирной койки – абсолютно голого, с лужицей рвоты, нимбом окутавшим голову. Более того, в комнатке стоял трупный запах, и этим трупом был, вероятно, сам Колюня. Удивляясь собственному спокойствию, Сергей перевернул тело на спину, оттащил на более чистые (или менее грязные?) половицы. Перемещение дало плоды. Труп приподнял веки и шевельнул губами. В последующие часы Сергею пришлось превратиться в медбрата. Ясно было, что Ступин траванулся и траванулся качественно. Что уж они там пили, теперь было не проверить, но обычным похмельем здесь не пахло. Главная же закавыка заключалась в том, что на предложение вызвать «Скорую» оживший Колюня ответил категорическим отказом. Это был выбор – и выбор вполне сознательный, а посему Сергей не стал упрашивать и уговаривать. Реакцию врачей, приехавших в этот загаженный курятник, несложно было представить. Да и не повезли бы его никуда. Вкатили бы, согласно наказу Гиппократа, какую-нибудь временную панацейку, пожурили бы за обстановку и укатили бы к более адекватным пациентам. Поэтому Сергей сам взялся отпаивать Колюню молоком с Ношпой, а на второй день принес бутылочку пива. Ступинское тело продолжало лежать на том же самом месте, перетаскивать себя Колюня решительно не позволял, и Сергей только накрывал его драной шинелькой, оставленной, вероятно, дезертиром, некогда воспользовавшимся гостеприимством неразборчивого хозяина. Дверь он по-прежнему не запирал, но странное дело – многочисленные друзья и приятели Ступина, словно почуяв недоброе, не показывали носа. Четыре дня Сергей в гордом одиночестве навещал коллегу, поил, кормил, прибирался, а на пятый Ступин самостоятельно переполз на панцирную койку. Само собой, они разговаривали. Трудные монологи Ступина отчасти напоминали исповедь, – Колюня честно готовился отдать концы, клятвенно обещал, если выживет – не пить, не курить и вообще начать новую жизнь. Но еще через несколько дней Сергей застал его в компании раскрасневшихся друзей и понял, что он здесь больше не нужен. Словно вернувшиеся на кухню тараканы, друзья Колюни праздновали выздоровление хозяина. На шатком столике перед ними грудились банки консервов, судки с холодцом и купленные неведомо где пузырьки с подозрительной настойкой. Похоже, возвращение в жизнь окончательно завершилось, и Сергей незаметно покинул жилище.
Тем не менее, сделанный Колюней выбор был ему любопытен. И в первом случае, когда приятель отказался от «Скорой», и во втором, когда тот встретил с распростертыми объятиями бывших собутыльников, Колюня был совершенно искренен. Он не врал и не обманывал, всего лишь останавливал вращающийся барабан лотереи, соглашаясь с сиюминутным, не заглядывая в туманную даль на сомнительно долгие сроки. Кто знает, может, за это детское неумение делать прогнозы, жизнь его и пощадила. А может, наоборот – решила еще какое-то время помучить.
Случай с Сергеем был совершенно иного рода. Его не мучили и не наказывали, его попросту приговорили. Без объяснения причин, без ничего. Разве что предупредили устами Санечки, хотя зачем и для чего – тоже стоило бы поинтересоваться. Только вот у кого?
Воспоминание о дочке удавкой стянуло горло, заставило прикусить нижнюю губу. Так в пионерлагере отважные акселераты испытывали себя на отвагу, позволяя вафельным полотенцем ненадолго пережимать сонную артерию. Забавы прекратили после того, как толстячок с подходящей фамилией Пухлин (имени никто точно не знал) вдруг стремительно посинел и, упав навзничь, стал колотиться затылком о рыжие половицы. Пухлина с грехом пополам откачали, однако экспериментировать с полотенцами ребятишки зареклись. Кайф стремительного отлета в космос оказался делом рисковым. Самые отвязные откровенно злились на дохлого Пухлина, более осторожные были в душе ему признательны.
***
Ни одной молитвы Сергей наизусть не помнил. Собственно, никогда и не пытался выучивать. Беседовать с Богом можно было проще. Так ему, во всяком случае, представлялось. Если человечество разговаривает на тысяче с лишним языков и диалектов, значит, дело не в языке, а в интонациях, в искренности и неискренности сказанного. Ну, а насчет существования Бога Сергей и вовсе никогда не спорил. Практицизм потомственного технаря давным-давно расставил все по своим рациональным полочкам: желаешь существования Бога, значит, он есть, не желаешь – значит, его нет. По крайней мере – для тебя. Вопрос же слепой веры рациональным разумом не ставился в принципе. Не потому что хороший ты человек или плохой, а потому что категории «думать» и «верить» абсолютно параллельны. Только чудо сплетает их в нечаянный узел, но и узел, становясь фактом, попросту превращает неверие в знание. Не больше и не меньше. Чудес же и сказочных откровений в жизни Сергея не наблюдалось, во всяком случае, – явных. Ну, а уверовать в вечное, конечно, хотелось, но вот как? – этого он не знал.
Собственно, в теории смерть представлялась не страшной. Еще одна командировка в неведомое, только и всего. Другое дело – оставлять дочку с женой. Вот кому будет по-настоящему тяжело и муторно! Друзья – ладно, выпьют и переживут, приятели – тем более, но маленькую Санечку было жалко до слез. Детям таких сюрпризов лучше не преподносить. Даже он, взрослый и забуревший, практически слег, узнав о смерти отца. Точно кто подошел и дал по-носорожьи под дых. Так и осел – там же в прихожей возле телефона, кусая губы, не имея сил подняться. А когда, наконец, встал, наоборот уже не мог остановиться. Словно кто кипятком окатил, – метался по комнатам, бессмысленно трогал и ронял случайные вещи, глазами цеплялся за что-нибудь прочное – еще с того – час назад счастливого времени. Но между тем часом и этим уже пролегла вселенская трещина. Совсем даже неширокая – вроде тех крымских разломов, которые, попривыкнув, они, юные студенты, перешагивали, не задумываясь. Вот и с ним произошло похожее. Еще шагом раньше ноги ощущали твердую почву, все были живы, здоровы и счастливы, но на противоположном краешке-берегу ситуация коренным образом изменилась. Шагнули все, кроме одного сорвавшегося в трещину. И на новом фундаменте, не менее прочном, чем тот, оставшийся в прошлом, ноги уже держали Сергея совсем иначе. Казалось, его самого стало меньше. На какую-то весьма существенную часть. Он это чувствовал почти физически. Как если бы взяли и ампутировали одну из конечностей. Все было на первый взгляд по-прежнему, и все-таки мир дал трещину – ту самую, которую не удалось переступить отцу.
Уже потом обнаружилось, что нигде нет ключей, которые всегда лежали у отца во внутреннем кармане. Не нашли их ни там, где он упал, потеряв сознание, ни в сумке, ни в каком-либо ином месте. Любимые «Командирские» часы по-прежнему тикали на окаменевшей руке, а вот ключи запропали. И так же бесследно исчез его последний диплом. Не юбилейный, а за инженерные заслуги, за новации, о которых Сергей имел весьма смутное представление. То есть всевозможных грамот у отца набиралось, как карт в колоде, но этот – в малахитовой окантовке и с голографическими вензелями отцу особенно нравился. Может, оттого что был последним – предпенсионным. Именно его отец не постеснялся повесить на стену. Так и красовался диплом несколько лет, пока отца не стало. А после смерти куда-то пропал. Как и ключи от квартиры.
Тогда-то один из знакомых, нервно и стеснительно улыбаясь, поведал Сергею теорию о соприкасающихся вселенных, о зонах силы, где происходят перемещения из жизни в жизнь и из мира в мир. Потому что последних еще больше, чем грамот, – в сущности, бессчетное количество. И вовсе они даже не параллельные, а просто вложены друг в дружку, как стопка пластиковых стаканчиков, как деревянные матрешки. Само собой, есть масса точек, где жизни эти спутываются, пересекаются и вновь расходятся. В этих-то критических точках люди и могут меняться местами. Кто-то, споткнувшись, убегает в соседнюю параллель, ну а его двойник рассеянно шагает на освободившееся место. Но бывает, и не шагает. Или напротив – шагает весь мир, а он единственный, остается недвижным, оставив при себе какую-нибудь любимую мелочь. Словом, обо всем этом знакомый узнал из какой-то телепередачи, которую честно и пересказал Сергею. При этом не забыл осторожно покритиковать концепцию, хотя и предположил, что нет дыма без огня, и какая-то толика всех этих сказочных нагромождений, возможно, является правдой. С ним, во всяком случае, однажды такое приключилось. Ехал в троллейбусе с кошельком, а вышел без кошелька. Мистика? По его словам – да. Потому как за карманами своими знакомый следил в оба, а в тот день был каменно трезв и потому особенно сердит. В карманы к таким обычно не лезут.
Странную теорию Сергей выслушал с улыбкой, однако что-то такое в душе шевельнулось. Наверное, хотелось поверить не столько в многомерную сказку, сколько в то, что отец по-прежнему живет где-то там, в неведомой близи, по-прежнему перебирая любимые книжки, смешливо хмурясь из-под очков, читая вслух понравившиеся рассказы. И ключи, понятно, все также при нем – на брелке с миниатюрным фонариком, в замшевой пещерке кармана. И семья, и квартира, и сад – все у отца по-прежнему – с крохотным почти неуловимым отличием. Не хватает командирских часов, потерянных где-то по рассеянности, и нет подаренной на пятидесятилетие золоченой ручки. Все это осталось здесь, а отец ушел туда. Миры поменялись местами, и тот, кто командовал рокировкой, конечно, не мог уследить за всеми мелочами. Тихо и буднично, как это происходит с каждым из нас, мы пересекаем загадочные меридианы и, сами того не ведая, умираем за жизнь не однажды. Что-то забываем и теряем, а на самом деле перемещаемся туда, где этого забытого нет и в помине, и все наши новые друзья тоже, вероятно, проявляются в иных параллельных кочевьях. Калитки меж мирами, как объяснял приятель, совершенно не изучены. Да и кто возьмется их изучать, если имеется риск уйти и не вернуться? Сергей был с ним категорически не согласен. Поскольку и не риск это вовсе! Всего и делов – умер, скинул змеиной кожуркой тело – и поплавком вынырнул в новой жизни, где все почти так же, все привычно, и даже память готова услужливо забыть крохотные нестыковки…
– Да сейчас! Говорю же, быстро обернусь… – неподалеку от Сергея вниз сбежал кожаный человечек. Куртка, лоснящиеся штаны, кепка. Все чистенькое, не по погоде, – такие выскакивают обычно из теплых иномарок.
– Человек! Товарищ… – Сергей неожиданно смутился, не зная, какое обращение выбрать. Господа вроде как не вызрели, товарищи – устарели… Но не звать же мужчиной, как в магазине…
Обладатель кожаных штанов остановился шагах в десяти, пару раз нетерпеливо притопнув, пустил струю, радостно матюкнулся. Поливая снег, обернулся на Сергея, глянул, точно на пустое место.
– Скорую… Пожалуйста! – голос Сергея совсем сдал. Он и сам себя едва слышал. Какое-то змеиное шипение, не голос…
– Не понял! Что ты сказал?
– Скорую… – повторил чуть громче Сергей и даже приподнял руку.
– Да ты гонишь! Каких пять кубов! Ты что, с дуба рухнул!.. – опорожнив мочевой пузырь, мужчина поправил пластиковую кривулину на правом ухе. Только теперь до Сергея дошло, что мужчина отвечает не ему, а невидимому собеседнику. Блютуз, новинка телефонной технологии. Можешь болтать, не отрывая рук от руля. Или мочиться, как этот… Сергей подумал, что сейчас ему подобная игрушка могла бы очень пригодиться. Все сегодня бегают с сотовыми телефонами. А он вот не любил. Сотовый не просто раздражал, – отвлекал от работы. Глядя на девушек с приклеенными к ладоням телефонами, Сергей не понимал, отчего еще не поставлен где-нибудь памятник сотовому аппарату. Та же женщина, только не с веслом, а с телефоном. Что любопытно, мир не стал разговаривать грамотнее и лучше, не изменилось ровным счетом ничего. Мир попросту вошел в век будничной нанотехнологии.
– Эй, товарищ!..
Но человек уже уходил. Застегнул все, что положено, и быстро поднимался по откосу. Сергея он, конечно же, заметил, но разговор был важнее. Опять же машина, оставленная на дороге. Не кожаная, но тоже дорогая…
Сергей почти не удивился. Люди молились иным богам, – цена человеческой жизни, едва пузырившаяся в прошлом веке, теперь обратилась в плевок на водной поверхности. Многопиксельное и объемное, телевидение не просто примирило со смертью, он научило получать щекотливое удовольствие от фильмов-ужасов и фильмов-катастроф. Уже и «террористы» с «маньяками» перекочевали в анекдоты и шутки. А то ли еще будет! Интернет пока только собирался с силами, готовясь продемонстрировать всю свою черную мощь. Глупенькое же человечество смозоливало ладони в аплодисментах прогрессу…
Сергей сухо сглотнул. Страх удавом переполз выше, явно примеряясь, стиснул кольца. Господи, ну, почему именно он и именно сейчас? Ну, лет семь-десять еще. Неужели так сложно? Не для себя ведь, – для семьи. Хоть что-то успеть!
Ему показалось, наверху выстукивают каблучки, Сергей с натугой приподнял голову.
– Пожалуйста… – голос все-таки пробил сипловатую наледь, сгустком пара вырвался наружу. Сергей ждал реакции кусачего зверя, но зверь тоже замерз. А может, задремал, так и не сомкнув до конца челюстей.
– Помогите!
Конечно, это было женщина. Прошла мимо, остановилась, вернулась назад.
– Послушайте! – снова позвал Сергей. – Я здесь… Внизу…
Снова цокнули каблучки – на этот раз ближе. Теперь он сумел рассмотреть ее. Она стояла, вглядываясь в смуглеющий склон, пытаясь понять, кто ее звал и зачем она вообще здесь остановилась.
– Вам плохо? – недоверчиво поинтересовалась она, и ее недоверие он тоже понял и простил. Сергей и сам в прошлом не раз и не два натыкался на лежащих. Одного ветерана стаскивал с трамвайных рельсов, другого выволакивал из мусорной тумбы, даже милиционера как-то находил – помог выбраться из подвального пыльного лаза. Ни инфарктом, ни инсультом там близко не пахло. А пахло откровенной сивухой. Женщина, что стояла на дорожке, тоже была в праве ожидать чего-то подобного.
– Я не пьян! – выдохнул Сергей. – Что-то с сердцем…
– А лекарства? Лекарства у вас есть?
– Ничего…. – Сергей снова откинулся на снег. Зверек в груди сонно шевельнулся, вслепую скребнул коготками.
– Слушайте, я сейчас спешу, но я вызову «Скорую», хорошо?
Сергей вздохнул, и, приняв вздох за согласие, женщина извлекла сотовый телефон, стала торопливо вызванивать «Скорую». Сергей устало прикрыл глаза. Ну вот… Первый нормальный человек. Добрый и отзывчивый. Может, потому что женщина. Им спасать мир, не мужчинам. Приедет «Скорая», и все решится само собой…
– Вы меня слышите? – женщина чуть нагнулась, хотя говорила почему-то приглушенно, точно чего-то стеснялась. – Я только что позвонила им, сказала про вас. Они обещали приехать.
– Спасибо… – шепнул Сергей.
Выпрямившись, женщина покрутила головой, снова неловко склонилась, руками для удобства подперла колени.
– Тогда я побежала, хорошо? Я бы постояла, но мне правда некогда. Вот-вот магазин закроют, а дома ни крошки, муж будет ругаться…
Конечно, она могла идти. Сергей и не думал возражать. Добрый человек сделал свое доброе дело, и он был ей по-настоящему благодарен.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 03:24 | Сообщение # 23 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №16 (окончание рассказа)
***
Скучная истина, но с годами дружить становится сложнее. Друзья детства так и остаются единственными, но хуже всего, что и эту последнюю гвардию потихоньку размывает, разносит в стороны переменчивыми ветрами, а порой утягивает к таким пугающим горизонтам, что проще вычеркнуть и забыть. Таково свойство течений и ручьев – способствовать расставанию случайно столкнувшихся песчинок и щепочек.
Сергей припомнил своих первых маленьких друзей – Толика Сусветкина и Вовку Стофеева. Вот уж дружили, так дружили! Водой было не разлить, и всегда стояли друг за дружку – все равно как три былинных богатыря. Воевали со старшеклассниками на продленках и переменках, обменивались марками, поверяли друг другу самые сокровенные тайны. Но уже в пятом классе Вовка переехал в другой район и другую школу, а Толик без Вовки как-то враз стал немного чужим, забросил марки и увлекся пластинками. Когда Сергей пошел записываться в секцию волейбола, Толик признался, что волейбол ему неинтересен. Но это было только началом, и уже через год ребята тусовались абсолютно в разных компаниях. Так вот буднично все и случилось – без вражды и предательства. От футбола и шебутных игр в разведчиков Толик убрел к фарцующим меломанам, а Сергей неожиданно для себя сошелся с Гошей Веточкиным, всегда аккуратным, с иголочки одетым отличником. Они дружили два года, а потом неожиданно выяснилось, что каждый успевает дружить еще где-то на стороне. Чего-то не хватало их дуэту – некой цементирующей крепости, и каждый обзавелся дополнительным дружком-приятелем. Так в жизни Сергея появился тихий и безответный Антоша, вечно лохматый и непутевый, которого постоянно приходилось от кого-либо защищать. А Гоша напротив – сошелся с могучим и круглоголовым забиякой Славой. Когда однажды Слава попытался прижать хилого Антошу к грязному полу, Сергей ударил его ведром и вцепился в волосы. В бой ввязался Гоша – разумеется, на стороне Славика. Дружбе наступил окончательный кирдык… Сергей не думал обижаться, однако где-то на периферии сознания все-таки продолжал недоумевать. Потому что течения продолжали свою порочную работу, – дружить прочно и до гробовой доски решительно не получалось. Друзья менялись, словно стеклышки в калейдоскопе, и даже студенчество с армией не принесли желаемых перемен. То есть в армии эйфория ненадолго вернулась. Сергею стало казаться, что вот наконец-то появились друзья на век – до стертых подковок и последнего булька в солдатских фляжках. Но кончилась служба, и, сняв погоны с аксельбантами, а дембельские альбомы упрятав на далекие полки, бывшие однополчане неотвратимо превратились в штатских. Солдатское объединяющее сукно шинелек было отдано на откуп гражданской моли, и снова пугающе открылось, насколько все они необъединяемо разные. Кто-то увлеченно нырял в бизнес, кто-то становился бандитом, другие возвращались в институты или шли на заводы. Жизни было плевать, кто и к кому испытывал симпатии, – течения вновь сажали людей на мель, уносили в открытое море, выбрасывали на скалистые берега.
Пару лет назад тропка Сергея случайно пересеклась с шоссейной магистралью Вовки Стофеева – того самого из начальных и главных дружбанов. Но друг детства уже прочно сидел в депутатском кресле, был на «ты» с губернатором и на напольных весах тянул вдвое больше Сергея. И ведь как-то еще узнали друг дружку, даже посидели за чашечкой кофе, но слов подходящих не нашел ни то, ни другой. Конечно, обменялись реквизитами, обещаниями звонить и встречаться, но, уходя от Стофеева, Сергей точно знал: ни звонков, ни встреч более не будет. Океанические волны и сила выветривания успели поработать и здесь: бывшие закадычные дружки превратились в абсолютно чужих людей. Мельничное колесо жизни крутилось безостановочно, перемалывая в серенькую муку все их смешные цели и желания. Даже то обстоятельство, что у женщин по части дружбы все обстояло куда плачевнее, не очень-то утешало. И давно уже Сергей смирился с тем, что сблизить людей может только реальное дело. Даже любовь – большая и светлая – со временем превращалась в привычку, семья становилась второй профессией – делом совместного выживания, делом взращивания детей.
Вновь вспомнив про Санечку, Сергей до боли прикусил нижнюю губу. И в этот момент наверху послышалось гудение двигателя. Повернув голову, Сергей разглядел горбатую тень «Скорой». Въехавшая на тротуар махина медленно проползла мимо, не пытаясь остановиться, скрылась за чахлым редколесьем. Сергей запоздало встрепенулся. Ну да, об этом следовало подумать заранее! Не будут же они шарить по всем кюветам. Наверное, решили, что пациент лежит себе полеживает на обочине и ждет. То есть приехали действительно быстро, но еще быстрее теперь уедут…
Какое-то время он напряженно прислушивался, надеясь уловить гул возвращающегося мотора, но «Скорая» не вернулась. Наверное, еще и выругали звонившую дамочку. Хлопот у ребяток без того выше крыши, а тут ложный вызов.
Невидимый зверь в груди торжествующе ворохнулся, клыками пожевал обнаженные сосуды. Сергей прикрыл глаза. Теперь ему стало по-настоящему жутко. Вот и не верь после этого в вещие сны. Он ведь не поверил. А почему? Потому что подобно многим продолжал играть в атеизм? А атеист ли он? Есть ли в мире хоть один настоящий атеист? Все ведь они зыбко и мутно во что-нибудь верили – в призраков, в науку, в судьбу, в ядерное оружие, в собственные воровские наколки… Сергей сжал пальцы, сгребая случайный снег, медлительно поднес ко рту.
В памяти всплыл рассказ знакомого хирурга о том, как спасают порой – и не получается, как самим врачам становилось плохо, когда вмешиваются в неположенное. По словам рассказчика, большинство медиков, если, конечно, у них присутствовало надлежащее количество извилин, в итоге превращались в законченных мистиков. Кому-то хватало года, кому-то – десятка лет. Но все так или иначе приходили к мысли, что судьба или нечто ее подменяющее, в самом деле, управляет стартом и финишем. У благополучных красивых людей рождались детишки с многочисленными пороками, у прожженных алкашей – абсолютно здоровые отпрыски. И умирали все абсолютно по-разному, точно исполнялся составленный неведомо кем загадочный план. Крепкие, берегущие себя люди в одночасье сгорали от штормовых болезней, румяные да мускулистые спортсмены бились на машинах, богатые да именитые вдруг подхватывали нечто совершенно неизлечимое. При этом великовозрастные озорники из бородатых анекдотов, дымя табаком, злоупотребляли спиртным и, похаживая направо-налево, умудрялись справлять юбилеи прямо-таки в неприличные годы. Но и здесь не соблюдалось никаких правил, никаких закономерностей. Неизменным оставалось одно-единственное: все сопричастные в той или иной степени ощущали на своих плечах железную длань Иного. В качестве примера хирург поведал свеженькую историю, когда двадцатилетняя абсолютно здоровая девушка умерла, едва забеременев. То есть даже не враз умерла, а умирала долго и непонятно. Всякий раз ее откачивали, приводили в сознание, ставили на ноги, и что-нибудь непременно приключалось: открывалось внезапное кровотечение, отказывали почки, отрывался тромб, а в итоге попадал в аварию главный светило-хирург, поднятый с постели и мчащийся в очередной раз на помощь злополучной пациентке.
– Понимаешь! Может, это новый Гебельс в ней вызревал! А может, наоборот – какой-нибудь преждевременный святой. Ну, не положено было ей родить, и все тут. Три клинических смерти! Три! – приятель топырил крепкие хирургические пальцы. – Все анализы были тип-топ, и плод без каких-либо отклонений, сердце хорошее, все, что положено… А она взяла и погибла. Без объяснений и причин. То есть, когда ее вскрыли, вообще ничего не нашли. Ни бляшек холестериновых, ни разрывов, ни гематом. Вроде как надоело ей с нами играть да шутить – вот и дала команду. Это я не о девушке, – о Судьбе…
В историю хирурга Сергей, помнится, незадумчиво поверил. Может, потому и поверил, что незадумчиво. Все равно как ребенок, в любую минуту готовый поверить ужасным и волнующим страшилкам.
***
По-настоящему в вереницу смертей и оживлений Сергей уверовал только сейчас. И одна за другой припоминались забавные и страшноватые истории, точно входила в него некая пулеметная лента, подставляя под боек памяти очередное, гулко выстреливающее событие.
Вспомнился случай из раннего детства, когда он начинял и начинял спичечными головками самодельный пугач. Щелкал подтянутый докторской резиной курок, но выстрела никак не получалось. И незадумчиво Сергей прибавлял заряду, полагая, что слишком мало, что все еще не хватает чего-то для полноценной искры. Когда же, наконец, грохнуло, он попросту шлепнулся на спину и какое-то время лежал неподвижно. В ушах звенело, перед глазами виляли хвостиками мириады серебристых мальков. Пугач – тяжеленную гнутую трубу из бронзы, должно быть, разорвало в куски, однако ни единой царапины на себе маленький Сергуня тогда не обнаружил. Как не обнаружил и следов пугача. Только сейчас до него дошло: царапин и не было, потому что была мгновенная и легкая смерть. А он, сорванец и шалун, кузнечиком перепрыгнул в иную жизнь, оставив за собой опаленное взрывом тельце, безутешных родителей и изуродованный горе-пугач.
Был и другой эпизод, когда на Кавказе в студенческой компании он крепко отравился томатами. Почувствовав наваливающуюся дурноту, побрел к морю освежиться, но до воды так и не дотянул. Переходя железнодорожную ветку, споткнулся о рельсину, упал и потерял сознание. Сколько там Сергей провалялся, сказать было сложно. Очнулся он, захлебываясь от собственной рвоты, от громкого кашля, и тогда же с ужасом обнаружил, что лежит прямо на рельсах. Перекатившись через гигантскую стальную струну, кое-как утер рот и лицо, а когда мимо с грохотом пронеслась электричка, тускло припомнил, что интервал между поездами здесь всего-ничего. По ветке, соединяющей Туапсе с Адлером, составы пролетали с паузой в пять-семь минут. То есть тогда он подумал, что очнулся вовремя, теперь же подозревал, что все обстояло совершенно иначе. То есть, конечно, его заметили, конечно, включили экстренное торможение, но состав – это вам не «Жигули», и положенные двести-триста метров тяжеленные вагоны еще проскользили и проскрипели. И, разумеется, был удар выдвинутого вперед поездного забрала, а после массивные колеса успели намотать на себя человеческую плоть. Может, и хорошо, что всего этого он не помнил. Память послесмертия истаяла там же – в покорно оставленной за кормой жизни…
Сергей плакал. Потому что умирал. Плакал от собственной неподвижности, от бессилия что-либо изменить, от медленно обволакивающего холода. Тягучие мысли с Санечки перетекали на вечное, а с вечного распылялись, как вода в душе, обжигая и попадая куда угодно и все равно в итоге исчезая в воронке вселенского стока.
Горше нет детского плача, однако и ему, бывает, радуются. Скажем, при тех же родах… Или вот был случай у знакомых Сергея: во время бомбежек в войну месячного ребенка прятали в огромный валенок и уносили в убежище. Один раз под вой сирен схватили впопыхах не тот валенок, а отсутствие младенца обнаружили только в подвале. Бомбежка оказалась на редкость затяжной, – родители чуть с ума не сошли от страха и дурных предчувствий. В нетерпении топтались у выхода, упрашивая часовых выпустить под открытое небо. Солдатики проявили твердость – продержали несчастных до отбоя воздушной тревоги. Возвращаясь позже через груды битого кирпича, карабкаясь по руинам, родители ребенка многое успели передумать. Треть здания, в котором они жили, оказалась разрушенной, и на родной этаж они поднимались, точно инвалиды, держась за перила и стены. Еще не войдя в квартиру, услышали надрывный детский плач, который показался им манной небесной.
Сергею собственный беззвучный плач манной небесной не казался. Лежа на спине плакать неудобно, – слезы растекались в стороны, сползали по вискам, начинали жить своей обособленной жизнью. Сергей чувствовал их, как мурашей, бегущих по коже, и почему-то даже завидовал им…
– Боже мой! Они что, не приехали?
Он судорожно вздохнул. Кое-как переместив руку, утер глаза. Ну да, это снова была она – женщина, что звонила в службу «Скорой помощи». На этот раз дамочка, не колеблясь, спустилась к нему по откосу. При этом пару раз поскользнулась на неустойчивых шпильках, едва не упала.
– Как же так! – расстроено вопрошала она. – Они ведь сказали, что приедут – и не приехали. Разве так можно?
Сергей шевельнул рукой, пытаясь ответить, но из горла вырвался лишь невразумительный сип. Пришлось прокашляться.
– Они приезжали… – кое-как прохрипел он. – Но я же тут, внизу…
– Не заметили? – ахнула женщина. И по-мужски выразительно выругалась. Тут же присела рядом на корточки, – руки ее проворно зашуршали в сумочке.
– Я вот тут купила – валидол, нитросорбит, панангин. У тестя тоже сердце пошаливает, ну и решила на всякий случай… Вам-то что дать?
– Я… Я не знаю, – Сергей растерялся и снова осторожно кашлянул. Женщина оказалась ненамного моложе его, и ему стало вдруг стыдно, что приходится вот так лежать перед ней, заставляя тратить свое время, без нужды суетиться.
– Только не шевелитесь! Вам нельзя… – она выщелкнула из блистеров несколько таблеток, в щепоти протянула Сергею. – Давайте все разом попробуем… Откройте рот. Вот так… Но не глотайте, – под язык.
Сергей послушался. Рот тут же наполнился мятной горечью, но подумалось, что и зверь с его челюстями тоже должен подавиться этой несъедобщиной. Кажется, уже и пошел перхать. Во всяком случае, трухнул. Все равно как волк, испуганный приближением человека. Между тем, женщина продолжала что-то говорить, и зверь беззвучно скалил челюсти, неохотно пятился шаг за шагом.
– По-моему, стало легче…
– Все равно не двигайтесь!
– Да нет, правда, лучше. Спасибо вашим таблеткам, – Сергей осторожно сел, прислушался к себе. Сердце тикало совсем неслышно – точно ручные часики, но боль, действительно, ушла. Или затаилась?
– Сейчас вызовем «Скорую»… – женщина вновь потянулась к сумочке за телефоном.
– Не надо, – Сергей представил, как те же врачи по второму разу приезжают на то же место и здесь обнаруживают его – вполне функционирующего, даже не обмороженного, с заплаканным лицом и выпачканной спиной. Ну, скажет он им про сердце, может быть, снимут кардиограмму, а дальше-то что? Отсыплют в пригоршню тех же таблеток? Поставят капельницу? А если кардиограмма вовсе ничего не покажет? Бывает же такое! Скажем, на курсе с Сергеем учился парнишка, который вечно жаловался на сердце. И бегать, видите ли, ему трудно, и подтягиваться сложно. Преподаватели физкультуры хмурились и сердились, нездоровье и симуляция значили для них примерно одно и то же. После долгих упрашиваний жалобщика отпускали к врачам, но ЭКГ всякий раз оказывалась нормальной. Вывод напрашивался простейший: ловкач отлынивал от уроков физкультуры. И потому с мстительным усердием бедолагу гнали в дурные эстафеты, заставляли прыгать в высоту и длину, метать гранаты, болтаться на брусьях. В итоге парнишке стало плохо прямо на стадионе. Его увезли в клинику и выявили какую-то особую форму стенокардии… Вот и сейчас – почему не случиться чему-то подобному? Боли-то нет, – ушла. Приедут лекари, послушают фонендоскопом, обзовут симулянтом – да еще на глазах поверившей ему женщины…
– Не надо «Скорой», – повторил Сергей. – Я тут недалеко живу, доберусь.
– А если что-нибудь серьезное?
– Все серьезное лучше лечить дома, – он заставил себя улыбнуться. – Мне бы только на дорогу выбраться.
– Ну, смотрите… – в сомнении протянула она. – Но если вдруг что, сразу говорите.
– Обязательно скажу.
Удивительно, но зверек в груди окончательно присмирел. Чего больше он напугался – таблеток или присутствия неожиданной свидетельницы, оставалось только гадать. И все же Сергей не дразнил его – двигался мелким шагом ветхого старичка, старался не делать резких движений. Уже через минуту с помощью своей помощницы он выбрался на асфальтовую дорожку.
– Ну вот, полдела сделано. Спасибо вам огромное, – только теперь он рассмотрел женщину. Темный плащ, сапоги на шпильках, серая шляпка, личико – все было обычным. Все, кроме глаз. Сергей даже обрадовался, что может чем-то отплатить спасительнице.
– У вас славные глаза. Правда, правда! Прямо малахитово-изумрудное чудо.
– Знаю, – она улыбнулась, – все так говорят.
– И нос красивый.
– Вот тут вы врете. Нос страшненький. Длинный, как у итальянцев, а в старости еще и загнется крючком.
– Ну, уж нет, – Сергей протестующее качнул головой. – Вы просто ничего не понимаете в женской красоте.
– А вы понимаете?
– Конечно, я же мужчина.
– Ну и что?
– А то, что мужчины всю жизнь рассматривают женщин. Рассматривают и любуются. Вот вы – сумеете назвать хоть одного художника женщину?
– А вот и сумею. Надя Рушева!
– О-о! Могу только поздравить. Не всякий назовет… – Сергей споткнулся, припомнив о том, что юная художница тоже умерла от внезапного кровоизлияния в мозг. Всего-то в семнадцать лет, оставив после себя тысячи работ. Ему даже головой захотелось встряхнуть, чтобы избавиться еще от одной параллели. Он невольно забормотал себе под нос…
– Что вы сказали?
– Я? – он неуверенно качнул плечами. – Пожалуй, только то, что Надя Рушева – пусть замечательное, но исключение.
– Дискриминация?
– Ничего подобного. Нормальная биология. Мы вас рассматриваем, вы к нам прислушиваетесь.
– Ага, прислушиваемся и обманываем.
– В каком смысле?
– В прямом, – женщина усмешливо вздохнула. – И глаза изумрудные вы наверняка увидите еще много-много раз.
– То есть как?
– Линзы, – объяснила она. – Цветные линзы, первая массовая партия. В этом году выбросили на российский рынок.
– Зачем же вы рассказали?
– А не надо было говорить про нос! – она снова взяла его под руку. – Ладно… Давайте, что ли, провожу вас.
– Я могу и сам.
– Догадываюсь. Очень уж говорливы стали.
– Нет, в самом деле! – Сергей попробовал заартачиться. – Буду тихонечко перебирать ногами и дойду. Без того хлопот вам доставил.
– Какие там хлопоты! Я ведь и о себе беспокоюсь. Оставлю вас тут – и буду потом всю ночь ворочаться – дошли, не дошли… Вот вы бы меня бросили на дороге?
– Я – другое дело!
– Вот-вот, я и говорю – дискриминация. Пойдемте уж, – совсем темно стало…
***
Сергей оказался прав: с ним ничего не случилось. Они дошли, и у подъезда он простился с женщиной. Глядя ей вслед, запоздало подумал, что они даже не познакомились. Так и улететь ей в неведомое – добрым и безымянным ангелом. Во всяком случае, не случись этому ангелу вернуться, лежать бы ему в том кювете по сию пору. А теперь он был жив, и таблетки свое дело, кажется, сделали. Сердце образумилось, – никакого зверя с челюстями, взведенными в боевое положение, Сергей больше не чувствовал. Более того – тело и мускулы напряженно зудели – точно засиделся и залежался на холоде. Наверное, ощущения обманывали, но как в детстве после глубокого сна Сергею хотелось выгнуться дугой, бешено повращать руками, притопнуть ногой. Впрочем, возможно, таким образом сказывался перенесенный озноб. Все-таки зимой на снегу не загорают.
Поднявшись на лифте, Сергей уверенно отомкнул дверь и вошел в родные апартаменты. На пороге вдохнул теплый воздух, какое-то время постоял, не зажигая света. В сумерках прихожая казалась немного иной – словно зашел не к себе, а к кому-то в гости. Все было знакомо и незнакомо: висящая в навал одежда, низенькая, челюстью выдвинутая вперед обувная полка, зеркало с пиявочными завитушками на углах. А еще… Еще было некое туманное марево. То справа, то слева, как бывает со зрением после утомительного рабочего дня. Оно ускользало, стоило Сергею повернуть голову, но все-таки угадывалось где-то на периферии зрения, на самом краешке его озябшего окоема…
– Чего ты здесь в потемках? – в прихожую заглянула Настена, его жена, под потолком вспыхнул плафон. – Ой! А где пальто испачкал?
– Пальто?
– Ну да, сам смотри. Со спины и с боков. Хорошо, хоть кожа. Сейчас ополосну…
Позволив себя раздеть, он прошел в гостиную. Марево вновь напомнило о себе – облачностью сгустилось возле окна, перепрыгнуло на фотографии в рамочках. Сергей тряхнул головой, облако нехотя исчезло. Оглядевшись, он вспомнил, что похожие ощущения возникали тотчас по возвращению из длительных командировок – когда после череды гостиничных номеров, офисов и цехов собственная квартирка становилась крохотной и непривычной.
Супруга вынесла почищенное пальто, повесила на плечики.
– А Санька где? – негромко поинтересовался Сергей.
– Так спит уже. Набегался за день.
Он кивнул. В памяти забрезжила мысль о пальто. Словно насекомое заползло под рубаху. Где же он испачкался? На остановке? Окатил мимоезжий лихач?
Сергей вновь тряхнул головой – на этот раз недовольно. Что-то определенно не давалось ему. Какая-то ускользающая верткой рыбиной мысль. Он вроде и хлопал ладонями, силясь поймать убежавшее, но ловил один лишь воздух…
Подойдя к трюмо, Сергей рассеянно пригладил на голове волосы. И даже не пригладил, а точно проверял – на месте ли. Но прическа, глаза, подбородок – все было, как всегда. Сергей поежился. Это напоминало игру в прятки, – то есть даже не он играл, – с ним играли. И некий тревожный звоночек в груди продолжал легонько позванивать. Что-то было не так, но что именно, он никак не мог сообразить…
Сергей осторожно приоткрыл дверь в детскую, шагнул в полумрак. Санька, действительно, спал. Как обычно, одеяльце было сбито на самый краешек, ноги упирались в стену с развернутой во всю ширь мировой картой. Сергей подошел ближе, поправил одеяло, протянул руку, чтобы погасить ночничок, но почему-то помедлил. Звоночек в груди вновь отчетливо тренькнул.
Что же с ним все-таки творится?..
Разволновавшись, Сергей присел возле сына, коснулся свесившейся руки, осторожно повернул. На запястье красовалась прорисованная фломастером надпись: «Пират Саня». И тут же рисуночек с черепом и костями. Ну и что? Излюбленная тема всех детей – пиратство и татуировки. Волосенки на лбу всклокочены, нос чуть присвистывает, яркая царапина на щеке подтверждает незряшность прожитого дня. Ноги тощие, коленки – смешные, почти девчоночьи, и все равно воспитатели твердят, что симпатичный. В садике сдачу научился сдавать, друзей уже больше, чем врагов. Правда, целоваться начал. Ну, да об этом они еще потолкуют. Без мамы, по-мужски. Рановато нынешние акселераты постигают любовь…
– Это ты, пап? – не открывая глаз, пробормотал Санька.
– Я, сына, спи давай.
Маленькая ручонка потянулась к нему, и, нагнувшись, Сергей позволил погладить себя по лицу.
– Колючий… Я тоже таким буду.
– Обязательно будешь.
Вглядываясь в лицо сынишки, Сергей почему-то подумал о дочке. То есть, да, жена очень хотела дочку, а он… Ему было все равно. Лишь бы здоровый красивый ребеночек. Вот и получился красивым – его славный забавный Санечка.
Екнуло сердце – неровным сдвоенным ударом. То ли попыталось о чем-то напомнить, то ли наоборот окончательно забыло. Сергей прижал руку к груди, удивленно прислушался. С сердцем у него всегда был полный порядок. Что называется – не чувствовал и не слышал. Оно и сейчас всего лишь споткнулось. На крохотную несерьезную секунду. И снова мерно затикало, продолжая работать и жить. Жить и работать. Маятником, попеременно заглядывая в будущее и прошлое…
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 08.12.2013, 03:44 | Сообщение # 24 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №17
Дагон Ашдода
«…И пришёл к Давиду гонец со скорбной вестью и сказал ему: «Я – частица стана Израильского, с поля брани добрался до тебя». И одежда гонца была запачкана кровью и разорвана, и скорбный прах покрывал главу его. И спросил тогда с тревогою Давид: «Что
случилось, отрок, в стане Израильском?» И ответил гонец: «Я покинул долину
Изреельскую и стан Саулов у подножия горы Гелвуй возле Эйн-Харода, а
филистимляне одолели наше войско в битве, и воины наши бежали с поля брани,
иных же захватили в плен…»
Накануне Саул вопрошал Господа об исходе битвы, но Бог отвернулся от него. Ни во сне, ни посредством урима, ни даже через пророков не восхотел Господь проречь саулову победу или
поражение. И оставленный Небом царь, в болезненной печали избывающий одиночество
своё, отправился на поиски Аэндорской волшебницы, которую сам когда-то изгнал
из владений царства, поскольку опасался её ворожбы противу себя. И нашед её с
трудом великим, испросил пророчества её. Колдунья же призвала призрак Самуила,
тот явился и предрёк царю погибель. Саул мужественно встретил весть пророка, но
спросил: «Может быть, спасусь я, ежели бегством покину поле брани?» На что
призрак отвечал: «Да, жизнь ты сохранишь, но избежишь воцарения в раю со мною
рядом, ибо таков Господний приговор».
Итак, Саул принял Божие постановление и, взяв с собой троих сынов своих – Ионафана, Авинадава и Мелхишуа, отправился на битву. Господь же возрадовался за него и сказал ангелам своим: «Узрите сего героя, коего Я создал тщанием Моим, ибо если человек идёт
на ярмарку, то, опасаясь сглазу, не берёт с собой детей. Но Саул сей отправился
на гибель, предвкушая смерть, да ещё и сыновей повёл, дабы подтвердить ужасную
судьбу свою…»
Дэни отложил книгу и задумался. Он хорошо представлял себе, как иудеи, попавшие в плен к
филистимлянам, появились на побережье области Ашдод-Ям. Это место в Израиле
всегда неудержимо влекло его к себе, и он не понимал, почему именно небольшой
кусок земли между Ашдодом и Ашкелоном имеет на него такое волшебное влияние…
Много лет назад Дэни был Даниилом Александровичем, учился в МГУ на историческом факультете, а потом и преподавал там же, на кафедре археологии. Сезоны он проводил обычно в Новгороде, где под руководством своих учителей, знаменитых Грековых, раскапывал, а потом и восстанавливал уникальные фрески Спаса Преображения в Ковалёво и Успения на Волотовом поле.
Уже в новые времена, когда пал железный занавес, и отрезанные в течение долгих лет от остального мира россияне ринулись «в заграницы», Даниил попал на историческую родину. Это был его первый зарубежный вояж, который целью своею ставил только знакомство со
страной и ничего более. Хотя… была, конечно, и тайная мысль, но такая тайная,
что Даниил и сам себе не решался в ней признаться.
В Иерусалиме жили у него дальние родственники, настоящие сионисты, которые переехали в Эрец Исраэль из Голландии почти сразу после окончания британского мандата. Само собой, этот факт Даниил всю жизнь тщательно скрывал и во всех анкетах, которые приходилось
ему заполнять при поступлении в институт, на работу или при получении паспортов писал, что родственников заграницей у него нет. На самом деле родственники были – потомки легендарного дяди Саши, российского скрипача Александра Шмуллера. О нём в семье всегда
говорили шёпотом, стараясь оградить от этих разговоров детей. «Киндер слухом
ухом…», — говорили на ломаном идише, замечая, как кто-то из малышей начинает
прислушиваться к разговорам взрослых. Дядя Саша, как и вся семья Даниила,
происходил из Мозыря и был самым блистательным представителем фамилии. Каким
образом попал он в Прагу к Отакару Шевчику никто не знал, а вот об учёбе его в
Московской консерватории у Гржимали и чуть позже в Петербургской — у Леопольда
Ауэра — знали намного лучше, потому что в те годы в самом начале века он
находился уже на глазах семьи. С Ауэром и произошёл у него конфликт на
национальной почве, после которого дядя Саша эмигрировал в Голландию. Семья
Шмуллеров в начале века хоть и ассимилировалась уже настолько, что забыла почти
все обычаи и больше тяготела к русской культуре, но всё же во многом оставалась
ещё достаточно традиционной. Ауэр же был венгерский выкрест и потому, видимо,
считал себя вправе посягать на национальное достоинство знакомых, сослуживцев и
учеников. В каком-то творческом споре он оскорбил дядю Сашу непотребными
словами и тот, недолго думая, с чувством отметил любимого учителя по физиономии, даром
что нежная рука его была привычна лишь к ласкам скрипки да любимых женщин. Естественно, после такого скандала дядя Саша не мог более оставаться в консерватории. Он
почёл за благо уехать и, между прочим, правильно сделал, счастливо избежав
российских катаклизмов. Но в 1924-ом он приехал в СССР на гастроли, играл скрипичные
концерты Диттерсдорфа и Дариуса Мийо, сонаты Сенайе и Крыжановского, и
Луначарский восторгался его скрипкой в газетах. Им интересовалась ЧК, но он
имел охранную грамоту голландской королевы, и его не тронули…
Родственники приняли Даниила хорошо, и позже он понял причину их интереса к собственной персоне. В семье была красивая, хорошо образованная, но засидевшаяся в девках дочка, которую родители хотели отдать за статусного парня, но не местного, а
репатрианта. Даниил подходил на роль потенциального жениха как нельзя лучше.
Его обхаживали, и практически убедили по возвращении в Москву подать документы
на репатриацию. Девушка ему очень нравилась, но сердечного интереса к ней у
него не возникало. Вместе они ездили по стране, осматривали
достопримечательности, храмы, музеи, галереи, мемориалы; само собой, особый
интерес испытывал Даниил к археологическим объектам. Но нигде он не
воспламенялся так, как воспламенился в Ашдоде. Казалось бы, что такое в
археологическом смысле Ашдод, и что такое, к примеру, Кейсария, Мегиддо, Хацор или Иродион и Масада, не говоря уж о самом Иерусалиме! А Капернаум и Табхи! А район пустыни возле Мёртвого моря, где жили ессеи! А развалины арабского периода в Рамле, или места пребывания крестоносцев в Бельвуаре…
Нет, ничто, ничто не взволновало Даниила сильнее, чем сложенная из песчаника крепость Ашдод-Ям, стоящая прямо на побережье и открытая всем ветрам.
О существовании Ашдода он и не знал, а подсказал поехать туда один из археологов, встреченных им в библейской Вирсавии, рядом с Беэр-Шевой. Археолог изумился, увидев на груди Даниила мелькнувший в прорези рубахи плоский молочный опал. То был древний
амулет с изображением филистимлянского бога Дагона. Амулет считался семейной
реликвией Шмуллеров, никто не знал, откуда он взялся, но устное предание
гласило, что владели им с незапамятных времён и передавали по мужской линии в
течение многих и многих столетий. Во тьме веков амулет потерял половину, и Дагон был изображён на нём по пояс, без хвоста. Как профессионал, да и как просто любознательный человек, Даниил тщательно изучил миф о Дагоне. Он знал, что божество изображалось, как
получеловек-полурыба и являлось покровителем земледельцев и изобретателем
плуга. В современной трактовке Дагон был также вождём рыб и гуманоидов-амфибий,
и даже имя его этимологически восходило в древнеивритскому слову «даг», то есть
рыба. Главное, что вынес для себя Даниил из этой истории, было понимание
какой-то смутной связи амулета с узкой полоской прибрежной земли возле
современного Ашдода. Из Иосифа Флавия он знал, что именно здесь во втором
столетии до нашей эры Ионатаном Хасмонеем, одним из руководителей Маккавейского
восстания, был разрушен храм Дагона…
«И вот по пророчеству волшебницы возле Гелвуйских гор бились насмерть израильтяне с филистимлянами, и рок не отступил: в этой битве погибли, как герои, сыновья Саула – Ионафан, Аминадав и Мелхисуа, а к исходу сражения враги окружили самого царя. Рок не умеет отступать, ибо он есть предначертание Божие, и проречённое пророчество не может
не исполниться. Множество стрел вонзилось в тело Саула, но он продолжал
сражаться. Филистимские лучники подступали всё ближе, и царь понял, что пришёл час его. Он подозвал воина, сражавшегося рядом, и приказал ему твёрдо держать меч свой, а потом, резко повернувшись, бросился открытой грудью на обагрённый вражескою кровью клинок. Так окончилась земная жизнь его, а пленные иудеи отправились в филистимлянские владения – Ашдод, Ашкелон, Газу и Гат. Среди них был и Дэн Левит, тот самый, который сражался рядом с Саулом, а потом держал меч свой, предназначенный для самоубийства царя.
Вместе с другими пленными его привезли в поселение Рош ха Ашдод, находившееся в 120 стадиях к юго-востоку от Ашдод-Яма, и посадили в яму, выдолбленную в местном песчанике. Вместе с товарищами по несчастью он работал на добыче камня, рубил глыбы в местных
каменоломнях, а потом его перевезли на побережье и поселили возле бухты, куда
прибывали критские суда. Здесь недалеко от бухты были устроены пещеры для
рабов, где они томились в закрытых клетушках. С рассвета до заката иудейские
пленники грузили и разгружали суда иноземных мореплавателей. Работа была
тяжелая; мешкам с зерном и амфорам с вином не было счёта, — к концу дня
грузчики так уставали, что едва волокли ноги. Как-то в сумерках, уже
беспредельно измучившись на разгрузке ячменя, предназначенного для ашдодской
пивоварни, Дэн уронил с самого верха погрузочных мостков огромный тяжёлый мешок
и сам, потеряв равновесие, свалился следом за ним в воду. С проклятиями и
ругательствами надсмотрщики выловили Дэна из воды и от души угостили палками и
плетьми, оставившими кровавые следы на его спине. Ночью он валялся в своей
клетушке на камышовой циновке и тихо стонал от боли. Лопнувшая кожа на спине
горела огнём, и уснуть он, конечно, не мог.
После полуночи в пещеру, миновав стражу, спустилась прислужница, разносившая пленникам пищу, и направилась прямиком к Дэну. Открыв глаза в болезненном забытьи, он увидел на
фоне чадящей масляной лампы её зыбкий силуэт и подумал, что ему грезится любимая
сестра, потерянная в череде битв и походов. Но когда женщина приблизилась, он
узнал её, - гибкий стан, нежный овал тонкого лица, жгучие чёрные глаза и
маленькая родинка на правой щеке…
Прислужницу звали Ахиша, - она всегда с сочувствием относилась к пленникам, пытаясь хоть в каких-то мелочах помочь им и облегчить их нелёгкую жизнь. Во всяком случае еды
она старалась обычно принести побольше.
В руках у Ахиши была керамическая миска с лечебной мазью, которую она поставила возле Дэна, а сама примостилась рядом. Осторожными нежными движениями она нанесла мазь ему на спину, погладила по лицу прохладною ладонью и тихонько вышла… Через некоторое
время снадобье подействовало, и пленник забылся тяжёлым прерывистым сном.
Утром в обычное время его снова поставили на погрузочный трап, и он снова полдня таскал тяжелые мешки, натирая уже гноящиеся раны. Спину палило солнце, и морская влага,
напоённая солёными морскими испарениями, жгла воспалённую, обуглившуюся кожу. В
полуденный зной он упал на прибрежный песок и больше не смог подняться.
Надсмотрщики дотащили его до пещеры, бросили вниз, и он с трудом вполз в свою
клетушку, кое-как умостился на камышовой циновке и впал в зыбкое забытьё.
Участь его была решена: пленник не мог даром есть свою скудную рабскую
похлёбку, - утром его должны были убить. Он это понял и уже равнодушно, в
надежде, что казнь избавит от мучительной боли, стал ожидать смерти, даже
поторапливая её.
Но вместо смерти ночью снова пришла Ахиша и уврачевала раны его, дала котомку с пшеничными лепёшками и уговорила покинуть пределы города. Чтобы уйти, Дэну нужно было собрать последние силы, превозмочь боль, скрепиться и принять решение. Он не хотел
уходить, он хотел умереть, но Ахиша сняла со своей шеи плоский камень и
показала ему. То был молочный опал с изображением филистимского бога Дагона.
Ахиша разломила камень о колено и протянула половину амулета Дэну. Ему
досталась часть камня с изображением головы Дагона, а вторую часть — с
изображением его хвоста — Ахиша оставил себе…
Незадолго до рассвета она поговорила о чём-то со стражей, вывела Дэна на поверхность и проводила его до городской черты… Дэн с благодарностью поцеловал её руки и медленно побрёл на север, в сторону от филистимских городов…»
Не первый уже раз встречал Даниил упоминания о Дагоне, и в специальной литературе и в
беллетристике, поэтому с таким уважением смотрел всегда на свой амулет и с
такой гордостью носил его.
Когда он репатриировался, таможня не обратила на камень ни малейшего внимания, - на
рамке он не звенел, а под рубашку ему никто и не заглядывал. Так уникальный
артефакт спокойно преодолел границу.
Ашдод по-прежнему привлекал Даниила, тянул и манил к себе. Удержаться было невозможно, прилетев и оформив в аэропорту все необходимые документы, он проигнорировал и Тель-Авив, и Иерусалим, и прочие замечательные города и городки, потому что не было для него краше и желаннее Ашдода, куда стремился он всей душой своей уже много-много лет. Он так любил этот чистый и уютный город, так нравились ему его широкие, умно прочерченные проспекты, стильные дома современной архитектуры, тихие
маленькие улочки и ухоженные дворы, засаженные буйно цветущими кустами всех
мыслимых и немыслимых оттенков! Детские площадки, разнообразно оформленные
кикары, поражающие воображение неуёмной фантазией их авторов, устремлённые в
недосягаемые облака небоскрёбы, шикарный комплекс Театрона и Музеона,
изумительный детский парк с поражающим воображение цветомузыкальным фонтаном,
цветочные скульптуры, изображающие забавных животных и расставленные по всему
городу, красиво освещаемые по ночам паруса на огромном круге возле Марины, где
в уютной бухте отдыхали белоснежные яхты,
и огромная «летающая тарелка» недалеко от южной городской границы… Чего
только не было в этом замечательном городе! Дэни давно уже влюбился в него и
считал для себя счастьем поселиться в нём. Тем более, что здесь имелся для него
и огромный профессиональный интерес.
В течение длительного времени изучая историю филистимлян и их взаимодействие с иудейскими племенами, Дэни пришёл к выводу о существовании на юге от Ашдода по направлению к Беэр-Шеве большого филистимлянского поселения. Многие источники, в том числе и библейские, ясно указывали на это. К тому же на городском побережье давно были открыты развалины древней крепости Ашдод-Ям, который уже год ждавшей своих
исследователей.
Через три года после репатриации Дэни уже участвовал в раскопках в Негеве – в городах Мамшит и Халуца, а также в столице набатеев – Авдате. Несколько лет он работал с
крупнейшими археологами страны, а когда Израильское управление по охране
древностей разрешило начать раскопки на юге от Ашдода, где в 2024 году было
открыто крупнейшее неизвестное ранее науке поселение филистимлян, оказался в
числе руководителей этих раскопок.
Открытие поселения было почти будничным: Ашдод и Ашкелон неуклонно стремились друг к другу, южные окраины одного города уже совсем близко подходили к северным окраинам другого, вопрос об их слиянии давно назрел и широко обсуждался общественностью. На
нескольких квадратных километрах ещё не застроенной зоны и наткнулись строители
на древние развалины. То был неизвестный филистимский город, дополнивший
знаменитое пятиградие, шестой город, обещавший стать крупнейшим из уже
известных – с огромным, выложенным из камня подковообразным портом, морскими
складами, мастерскими и мощной городской крепостью, украшенной прекрасно
сохранившимися башнями. Внутри поселения были найдены жилые кварталы, колодцы и
остроумная система сбора дождевой воды, общественные сооружения, жилые дома,
бани, пивоварни и маслодельни…
В течение совсем недолгого времени Ашдод превратился в крупнейший туристический объект Израиля, куда повалили туристы со всего света. Город стал бурно развиваться, расти, появились современные элитные гостиничные комплексы, шикарные супермаркеты, центры
развлечений, в Театроне постоянно гастролировали известнейшие мировые звёзды.
Дэни радовался за свой город и с каждым годом всё сильнее любил его. Давно уже были застроены все дюны, современное элитное жильё возводилось и на востоке, и на северо-востоке, и на юге в ашкелонском направлении. Дэни работал в непосредственной близости от
новостроек, которые уже начали обходить районы раскопок. Уникальный
археологический центр архитекторы планировали аккуратно и грамотно
включить в современный жилой массив двух сливающихся городов…
Каждый сезон Дэни выезжал на раскопки и лично принимал участие в работах. Кроме глобальных находок в поселении было сделано множество мелких, которые описывались,
систематизировались, изучались и готовились для экспонирования в музеях.
Огромное количество керамики, всевозможных сосудов, мисок, плошек, амфор,
детских игрушек, женских украшений, ритуальных фигурок, орудий труда и
ремесленных инструментов… и вот однажды Дэни наткнулся на удивительную находку.
В один прекрасный — воистину прекрасный — день в толще слежавшегося песка он увидел плоскую поверхность небольшого камня и подумал сначала, что это керамический черепок.
Осторожно освободив его из земного плена, Дэни хорошенько прошёлся кистью по
его поверхности и увидел вдруг, что это – не простой осколок разбившегося в древности
сосуда, а красивый молочный опал с нежными разводами, на котором изображён…
хвост Дагона! В изумлении смотрел Дэни на камень и машинально, почти не
осознавая своих действий, вдруг начал снимать с шеи свой амулет… Он держал на
ладонях два каменных фрагмента и пристально вглядывался в них… к нему стали
подходить коллеги… в глубокой задумчивости он соединил половинки амулета и… они
идеально сошлись друг с другом! Дэни поднял голову и с недоумением оглядел
стоявших на верху раскопа людей… Их лица выражали любопытство и удивление… Дэни
поднёс соединённые части амулета к глазам: линии изображения совместились
абсолютно точно, не было ни малейшего сомнения, что когда-то они были единым
целым… он всматривался в фигуру бога Дагона и сквозь штрихи рисунка, сквозь
бороздки искусной гравировки видел выплывающее откуда-то из глубин подсознания,
из клубящихся недр доисторической памяти, из плазмы веков смутный образ
красивой юной женщины, - гибкий стан, нежный овал тонкого лица, жгучие чёрные глаза
и маленькая родинка на правой щеке… Он вглядывался в этот ускользающий образ,
пытаясь задержать его, притронуться к нему, протягивал руку к мерцающей в сумерках вечности фигуре… но она, словно туман, проходила сквозь пальцы, колебалась, сдуваемая ветром истории и… растворялась бесследно в той бездонной беззвёздной бездне, из которой нет возврата… нет возврата…
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Вторник, 10.12.2013, 02:06 | Сообщение # 25 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| участник №18
Тайна пропавших носков
- Господи, сколько опять стирки накопилось! – склонившись над корзиной с грязным бельём, запричитала мама. Дети, заслышав начало традиционного монолога «субботние страдания», юркнули каждый в свою комнату. Далее в программе намечалось ворчание на захламленную за неделю квартиру, в которой «никто ничего не убирает, а только пачкает», на горы посуды и вечно линяющую собаку, оставляющую на полу кроме шерсти ещё и крошки еды вокруг миски. Собака, оставшись одна на поле боя, спряталась, как ей показалось – удачно, под столом. Тот факт, что из-под стола торчал длинный пушистый хвост, её не беспокоило: она лежала головой к стене и была уверена, что если она никого не видит, то и её тоже никто не заметит.
Дождавшись последней фразы «…хоть бы одежду выворачивали, перед тем, как класть её в стирку, особенно носки, ведь сил уже никаких нет», старший сын приоткрыл дверь своей комнаты и громко сказал в образовавшуюся щель:
- Кстати, о носках, мам. Постарайся, пожалуйста, хоть на этот раз положить в машинку чётное количество носков, а то от последних трёх стирок у меня осталось пять штук, и они все разные.
- Вы же знаете, - улыбнулась уже успокоившаяся мама, - даже если класть их в машинку строго попарно, всё равно у нас после сушки остаются непарные носки. Тут какой-то другой закон действует, и математика здесь не причем. Опять-таки, собака у вас из комнат всё время что-то таскает, в том числе и носки.
Решив, что опасность миновала, младшая тоже просунула голову в дверь:
- Нет, мам, собака только грязные носки таскает, а чистые она не берёт – они невкусные.
Собака, слушавшая из-под стола этот разговор, вдруг поняла, что частое упоминание её имени в сочетании со словом «носки» явно сулит неприятности. Не дожидаясь продолжения, она выбежала в коридор, пролетела мимо мамы и попыталась проскочить в приоткрытую дверь комнаты, что удалось ей лишь со второго раза, потому что щель была узкой.
- Вон, смотрите, наверняка в чулан прятаться побежала, знает ведь, что про неё говорят. Следите за ней, а то опять что-нибудь стащит.
***
Будильники зазвенели на разные голоса во всех комнатах, поочередно умолкая и включаясь снова каждые несколько минут, пока, наконец, мама, распахнув все двери, не объявила побудку громким решительным голосом. И началась обычная утренняя кутерьма, в которой поиски одежды, ключей и телефонов перемежались попытками съесть на ходу завтрак, не облившись при этом горячим кофе. Дуся же, напротив, не суетилась и не бегала по квартире, а спокойно подрёмывала на диване. По утрам у неё никогда не было неотложных дел, кроме короткой прогулки по нужде. Работа, если можно её так назвать, начиналась у Дуси – десятилетней белой с рыжими ушами, полноватой, но очень бодрой и подвижной дворняги – только после ухода хозяев, и заключалась, по мнению последних, в бдительной охране драгоценного жилища. Сама же Дуся была абсолютно уверена, что её работа состоит в том, чтобы развлекать, веселить, утешать и всячески опекать членов своей семьи, не оставляя их ни на минуту без внимания и любви. Поэтому, оставшись дома одна, Дуся, как это всегда бывало, сначала ощутила острый приступ паники и одиночества. Немного перекусив и попив теплой воды, она успокоилась и решила поваляться на диване. День был жаркий, кондиционер включить было некому, а сама она с пультом не ладила, поэтому уже через несколько минут она с дивана слезла, но и на нагретых солнцем плитках пола лежать тоже было жарко. Не найдя, чем себя занять, Дуся стала слоняться по квартире. Лапы сами привели её в небольшой закуток за кухней, где обитали щётки, пылесос, стиральная машинка и большая корзина с грязным бельём. Здесь было темно и не так жарко. Когда же она стала осматриваться в поисках подходящего по площади свободного места, её взгляд упал на одиноко притулившийся за корзиной носок. Дуся привычно наклонила голову, чтобы его понюхать, и поборовшись с искушением секунды три, она взяла носок зубами. Она уже собиралась воровато потрусить в мамину комнату, чтобы в обнимку с этим благоухающим осколком хозяйской любви предаться ностальгии на маминой кровати, как вдруг прямо у неё под носом что-то пискнуло. Выронив от неожиданности изо рта носок, Дуся села и прислушалась. Ключ в дверях не поворачивался, дверь не хлопала, значит, дома по-прежнему никого. Вдруг рядом что-то зашевелилось, и тот же писклявый голос сердито заявил:
- Как же мне надоели твои дурацкие выходки! Когда же ты, наконец, повзрослеешь, собака?
«Никогда», автоматически ответила Дуся про себя, «мама говорит, что собака это трехлетний ребенок, который никогда не взрослеет».
Голос, как уже догадалась Дуся, принадлежал маленькому, белому с розовым бантиком, девчачьему носку, помятому и немного обслюненному. Собака пошевелила ушами, подняла и опустила по очереди обе брови, что выражало у нее крайнюю степень растерянности, вильнула было хвостом, но решила, что это сейчас неуместно, и набравшись смелости, спросила:
- А ты … кто?
- А то ты не знаешь?!
- Нет, я знаю, я в том смысле, что, как бы это сказать, ну имя, то есть… У вас, у носков, имена есть?
- Конечно. Я – Бантик! – растянув резинку в кокетливой улыбке, сообщила маленькая шпионка. – Вообще-то, мне нельзя разговаривать ни с тобой, ни с людьми, и мне, конечно, здорово влетит, если наши узнают, но я всё равно рада, потому что у нас очень скучно, вот я и решила немножко поболтать, а хоть бы и с тобой.
«Ничего себе – немножко!» Это Дуся подумала про себя, а вслух осторожно спросила:
- А что значит «наши», в смысле, ваши?
- Да все – родственники, друзья и просто знакомые. Нас же здесь много, около сорока штук будет, если вместе с колготками считать, только их сейчас нет, пока лето - они зимой из шкафа возвращаются.
Дуся опешила. Сорок носков, и все они разговаривают? Как же она этого раньше не замечала? Видимо, права мама, надо не дрыхнуть днем на диване, а охранять дом. Одновременно расстроенная и заинтригованная неожиданным открытием, Дуся была настолько погружена в свои мысли, что не услышала проворачивающегося в замке ключа и, опомнилась лишь только после того, как громко хлопнула входная дверь. Бантик юркнула за бельевую корзину, а Дуся, приняв виноватый вид, побежала в коридор встречать маму.
На следующее утро Дуся, против обыкновения, не валялась лениво на диване, а нервно бегала за обитателями квартиры, перетаскивая из комнаты в комнату одежду и обувь, думая, что так она помогает всем быстрее собраться и уйти из дома. Результат был прямо противоположный: все суетились, раздражались и сборы затянулись, а её имя повторялось чаще обычного, да ещё и в сочетании с разными обидными прилагательными. Дуся уже почти окончательно потеряла терпение, когда, измученные её хлопотами люди, наконец, ушли, громко хлопнув за собой дверью. Оставшись одна, она побежала в закуток за кухней, где её уже ждала Бантик, широко улыбаясь во всю резинку. Но сегодня она пришла не одна.
- Знакомьтесь: это Арнольд и тетя Мэри.
Дуся, повиливая хвостом, обнюхала новых знакомых. Арнольд, который сразу снисходительно заявил, что для своих он - Арни, был крупным махровым носком с высокой толстой резинкой, поперек которой красовалась чёрная надпись «Sport». От него веяло надменностью и потом. Тетя Мэри же, наоборот, была невысокой, не очень молодой, очень несвежей и уже давно не белой, но милой и улыбчивой дамой. В ней чувствовались достоинство и жизненный опыт. Она заговорила первой:
- Бантик, конечно, не удержалась, и всем вчера про Вас рассказывала, какая Вы милая и общительная, и совсем не злая. Мне было очень любопытно, поэтому я попросила разрешения у Шефа, чтобы с Вами познакомиться. Но он Вам всё равно не доверяет и прислал Арни для охраны, хотя я уже вижу, что это было лишним. Но Шефа, конечно, тоже можно понять – он отвечает за всех, а дисциплина – залог безопасности.
- Тоже мне, дисциплина называется, - возмущённо пискнула Бантик, - представляешь, - она повернулась к Дусе, - ни шагу нельзя ступить без его разрешения. Вот и сегодня на собрании опять будет приказы раздавать: кому из нас что делать и куда идти.
Тут Дуся, наконец, увидела возможность вступить в разговор:
- Мне тоже постоянно говорят делать то, не делать этого, ругают, если, как им кажется, я себя плохо веду. Так что, у нас много общего. – Дусе очень хотелось понравиться новым знакомым.
- Общего?! Да ты не представляешь, о чем говоришь! – Бантик разошлась не на шутку, и ее розовая ленточка буквально тряслась от злости. – Ты же со своими хозяевами живешь добровольно, и если тебе захочется, ты всегда сможешь уйти.
Дуся от неожиданности открыла рот и часто задышала. Как это – уйти? Даже в минуты самой горькой обиды ей не приходило такое в голову, да и как же они, так горячо любимые ею мама и дети, смогут жить без нее? Пока она думала, что ответить, паузу заполнила тетя Мэри:
- Бантик, ты ещё совсем молоденькая и многого не понимаешь. Не стоит нашей новой подруге (кивок в сторону Дуси) рисовать такие страшные картины, тем более, в присутствии своих (кивок в сторону Арни). У нас наверняка найдутся другие темы для общения.
Её мудрое вмешательство успокоило страсти. И, действительно, тем для разговора у них нашлось немало – о хозяйке и уборке, о детях и их развлечениях, о прогулках и поездках… Они бы и дальше говорили, если бы Арни, который за всё это время не произнес и трех фраз, не прервал их, заявив:
- Давайте, дамочки, прощайтесь. Я обещал Шефу вернуть вас назад до начала собрания.
Второй раз за сегодняшний день Дуся слышала слово «собрание», но опять постеснялась спросить, что это. Бантик, как всегда, улыбнулась во всю резинку:
- Здорово поболтали! Ты тут без нас не скучай, мы теперь только через несколько дней увидимся: сегодня пятница, это значит, что завтра стирка, а в корзину мы снова только на следующей неделе попадем.
Тетя Мэри заверила Дусю, что ей было очень приятно познакомиться, и она надеется, что их дружба продолжится. После чего все трое исчезли в куче грязного белья.
С этого дня у Дуси началась совсем другая жизнь. Новые друзья, а она постепенно познакомилась с большей частью «носкового» братства, развлекали ее милой болтовней, играми в прятки, сплетнями и перемыванием косточек их общим хозяевам. Единственный, с кем ей до сих пор не удалось увидеться, это Шеф. И еженедельные «собрания» тоже оставались загадкой, а загадки она, как любая нормальная собака, не любила. Жизнь должна быть простой и понятной, это необходимое условие выживания, поэтому Дуся решила как-нибудь подглядеть за своими новыми знакомыми во время их сборов.
Как-то раз в пятницу Дуся, наконец, осмелела и задала давно мучавший её вопрос:
- А почему ваш Шеф такой строгий и злой? И, вообще, зачем он скрывается?
Дамы переглянулись. Тетя Мэри повернулась к Дусе:
- Ладно, раз уж ты сама спросила… Когда-то, когда мы все еще были молодыми и белыми, как Бантик сейчас, Шефа, точнее, его резинку, прищемило дверцей стиральной машинки. Так он всю стирку и проторчал, наполовину внутри. И вроде все обошлось, но резинка сильно растянулась. А люди не носят носки с растянутыми резинками. С дырками носят, с пятнами, с затяжками, а вот без резинок – никак. И его выбросили. Только Шеф из мусорного ведра сбежал, и с тех пор прячется. Вот, теперь ты всё знаешь. Ну, хватит о грустном. Бантик, расскажи лучше, как ты сходила на школьную вечеринку, пока нас на собрание не позвали.
Бантик защебетала, тетя Мэри повеселела, в общем, обстановка разрядилась. Пользуясь ситуацией, Дуся притащила за ухо огромного плюшевого медведя, предлагая всем на нем покататься. Затем, как бы случайно, оставила его при входе в закуток для стирки, после чего принесла подушку с дивана, и водрузила её на медведя, вроде тоже для игры. Тут из-за угла возник Арни и позвал дам на собрание. Дуся попрощалась, развернулась и потрусила по направлению к дивану, всем своим видом показывая, что её не интересует ничего, кроме дневного сна.
Ей пришлось достаточно долго ждать за диваном, пока из-за кухни раздавались шорохи, приглушенные голоса и звуки отодвигаемой корзины для белья. И только когда всё стихло, и Дуся услышала монотонный скрипучий голос, принадлежавший, судя по всему, Шефу, она по-пластунски покинула свое укрытие. Короткими перебежками, прячась поочередно за всеми стульями, она добралась до медведя и подушки, легла, осторожно высунула голову из засады и едва не гавкнула от неожиданности: на полу вокруг корзины для белья, кто сидя, кто стоя, парами, группами и по одному, располагалось штук тридцать носков всевозможных размеров и разной степени загрязнения. На перевёрнутой крышке корзины возвышался небольшой, сероватый с желтыми пятнами и выцветшей надписью на растянутой резинке, носок. Шеф, поняла собака. Собрание уже началось.
- … я никому не позволю пренебрегать своими обязанностями и отлынивать от дежурства. Вот ты, например, - он грозно посмотрел на Арни, - думаешь, что если тебя гоняют в спортзале да седьмого пота, то здесь ты будешь отдыхать? Почему ты не спрятался в штанине перед стиркой, как я тебе велел?
- Потому что мне надо было принять душ после тренировки, а следующая стирка была бы с джинсами. Вы же знаете, что происходит с белыми носками в синей стирке, - смущенно оправдывался Арни.
- Подумаешь, примадонна! А ты, Красавчик? – Шеф повернулся к элегантному белоснежному носку, стоявшему отдельно от других. – Почему не залез под кровать в пятницу, это ведь была твоя очередь? Что, пыли испугался, или, может быть, захотелось провести выходные в одной стирке с подружкой? – гремел Шеф.
Красавчик никак не отреагировал, и разозлённый Шеф перекинулся на кого-то другого. Пошумев ещё немного, он перешел к распределению еженедельных дежурств.
Дуся, наблюдавшая за этой сценой из-за головы плюшевого медведя, пришла в ужас. Она ползком перебралась в комнату, свернулась в углу за диваном и задумалась. Нет, конечно, она сама была далеко не ангел. Бывало, пытаясь вытащить из мусорного ведра что-нибудь вкусненькое, она случайно опрокидывала ведро, и картофельные очистки разлетались по всей кухне. Или валялась на маминой кровати, когда та уходила на работу, справедливо думая, что, если мамы дома нет, то кровать ей точно не нужна. Но делать что-то назло, специально вредить её семье? Этого она принять не могла! Дуся даже зарычала от обиды и возмущения, и ещё долго ворочалась, то вытягивая лапы, то снова поджимая их под себя, пока обрывки мыслей, носившихся в её лохматой голове, не соединились в одно простое и единственно правильное решение. Тогда Дуся, удовлетворённо облизнувшись, наконец, заснула…
***
Наступила суббота. Мама стояла рядом с бельевой корзиной и удивленно крутила в руке старый, сероватый с желтыми пятнами и выцветшей надписью носок. Он был мокрым и рваным, а вместо резинки из него торчали лишь несколько изжёванных ниток. Пару минут мама задумчиво его разглядывала, словно пытаясь что-то вспомнить, затем зашла в кухню и решительно выбросила носок в мусорное ведро.
В гостях у бабушки
Это солнечное субботнее утро началось для Дуси, как обычно, с длинной прогулки по парку и позднего завтрака в кругу семьи. Ничего не предвещало неприятностей, пока мама, совершенно неожиданно, не вынесла на самую середину гостиной огромный чемодан. «Уезжают!» - перепугалась собака, с ужасом наблюдая, как в раскрытую пасть чемодана проваливаются всё новые и новые стопки сложенной одежды. Сначала Дуся просто бегала за мамой из комнаты в комнату по маршруту «шкаф – чемодан»; затем, устав от беготни, стала потихоньку вытаскивать уже сложенные вещи и прятать их за диваном. Когда же мама, обнаружив пропажу, отчитала собаку и водрузила всё на место, Дусе ничего не оставалось, кроме как самой улечься в чемодан в надежде, что теперь-то её точно возьмут с собой. Но и здесь ее ждало разочарование: стоило собаке лишь на минуту покинуть свой пост, чтобы утолить мучившую её от всей этой суеты жажду, как мама сразу же захлопнула чемодан и даже застегнула его на «молнию». Тогда Дуся решила обидеться. Дождавшись, когда мама посмотрит в её сторону, Дуся опустила голову, поджала хвост и медленно проследовала в чулан. Она залезла в самый дальний угол, устроилась на старых ботинках и решила больше никогда оттуда не выходить. Обижаться, так до конца!
Два часа спустя Дуся проснулась в глубине чулана от очень знакомого запаха, приятно щекочущего ноздри. Открыла глаза, встала, потянулась и вдруг увидела прямо перед собой на полу маленький розовый кубик. Ошибиться было невозможно: колбаса! Жадно проглотив первый кусочек, она тут же обнаружила второй, лежавший ближе к двери. Съев и его, собака осторожно выглянула в коридор и увидела там третий кусок колбасы. Оглянулась – никого. Она быстро покинула своё укрытие, нацелившись на розовый кубик, но не успела Дуся отправить его в рот, как у неё за спиной резко захлопнулась дверь чулана.
- Вот ты и попалась, маленькая обжора! – Мама стояла рядом с дверью и держала в руке поводок. - Мы уезжаем на две недели отдыхать, а тебя я сейчас отвезу к бабушке.
«Что же вы раньше молчали!» - Закричала про себя Дуся, а вслух радостно гавкнула. «Это же совершенно меняет дело!» Бабушку она очень любила, но никогда не была у неё дома. Это означало, во-первых, новые впечатления, а во-вторых, долгую захватывающую поездку на машине, из открытого окна которой можно высунуть развевающийся как шарф язык, и вдыхать многочисленные запахи улиц. Настроение у собаки моментально улучшилось, и она послушно подставила маме шею для поводка.
***
Когда прыжки и облизывания (со стороны Дуси), а также поглаживания и почесывания за ухом (со стороны бабушки) закончились, а мама, выложив из пакета на пол две железные миски и мешок корма, попрощалась и ушла, Дуся отправилась изучать свое новое временное жилище. Единственная комната была и спальней и гостиной одновременно, судя по шкафу, телевизору и двум диванам – большому и маленькому, - стоявшим в разных углах. И огромная кухня собаку поразила: здесь был и обеденный стол со стульями, и застекленный буфет с посудой, и большой холодильник, рядом с которым уместился пылесос, щётка и ведро, и ещё много всяких шкафчиков, полочек и корзинок с овощами. Дуся медленно перемещалась от одного предмета к другому, восхищённо разглядывая свое отражение в полированных дверцах, пока не дошла до пылесоса. Тут надо сказать, что и у себя дома этот прибор вызывал у неё приступы паники, и она бежала прятаться каждый раз, когда мама приносила его в комнату, а уж от вида бабушкиного пылесоса у собаки от страха просто подкосились лапы. За холодильником притаился огромный, чёрный, круглый монстр на широких колёсах с воинственно торчащей трубой. Недолго думая, Дуся сбежала обратно в комнату, решив, что без особой надобности она на кухню больше не пойдет.
В комнате же происходило что-то странное. Бабушка, стоя на четвереньках, пыталась, как показалось собаке, засунуть голову под маленький диван. Затем, видимо поняв, что это ей не удастся, она со вздохом поднялась и стала по очереди снимать с дивана подушки. Поставив их на место, бабушка подошла к другому дивану, на котором уже были расстелены простыня и одеяло, и переложила их на стул. Пошарив руками по углам, она вернула постель на место. Дуся в полной растерянности наблюдала за этими передвижениями, пока бабушка, наконец, не произнесла, обращаясь к собаке:
- Нету! Второй день ищу, а он как сквозь землю провалился! Опять телевизор не могу посмотреть, а там мой сериал сегодня идет! Неделю назад очки пропали, хорошо, что у меня запасные есть, теперь вот пульт от телевизора. Может, Барабашка у меня завелся, а, Дусь? Ладно, книжку почитаю перед сном, а завтра придется к соседям идти телевизор смотреть. Воскресенье всё-таки, передачи хорошие… А ты где спать-то будешь? Мама ведь тебе подстилку не привезла…
Вместо ответа Дуся запрыгнула на маленький диван, посмотрела на бабушку – та нечего не сказала, лишь с улыбкой покачала головой и открыла книжку. Собака потопталась немного на мягких подушках, улеглась, прикрыв нос пушистым хвостом, и моментально заснула.
На следующее утро Дуся и бабушка вышли на прогулку. Собака медленно обходила незнакомый двор, настороженно обнюхивая асфальт и кусты по краям дорожки. Бабушка же, наоборот, шла быстро, всё время потягивая Дусю за поводок, и громко здоровалась с сидящими на лавочках соседями. У одной такой лавочки она остановилась и села. Видимо, другая женщина, сидевшая рядом с бабушкой, была её подругой, потому что обе сразу же начали что-то оживлённо обсуждать. Дуся присела рядом, и от нечего делать стала осматриваться по сторонам в поисках чего-нибудь интересного. «Двор как двор, ничем не лучше нашего», только и успела подумать она про себя, как вдруг под их лавочкой что-то зашевелилось. В следующую секунду Дуся резко шарахнулась в сторону, чуть не свалив бабушку, державшую поводок. Из-под лавки прямо навстречу Дусе вышло очень странное маленькое создание на тонких лысых ножках в крошечном вязаном свитере, надетом на безволосое тело. От свитера к рукам бабушкиной подруги тянулся блестящий поводок. Но самым удивительным было то, что над сморщенной мордочкой этого непохожего ни на одно известное Дусе животное, существа, шевелились достаточно большие собачьи уши, к тому же очень лохматые. Дуся помотала головой, осторожно вернулась, села и стала разглядывать это чудо природы. Через пару минут «чудо» произнесло неожиданно низким голосом:
- Очень невежливо так, простите, таращиться, на незнакомцев. Вы что же, уважаемая, китайских хохлатых собак никогда не видели?
- Так Вы все-таки собака? – наконец догадалась Дуся, и спохватившись, быстро добавила, – простите за бестактность, я , правда, никогда… Значит, вы из Китая?
- Ну почему же, нет, я родился здесь. Мои далекие предки действительно жили у китайских императоров во дворце, а я вот тут, - он оглянулся, как показалось Дусе, с некоторой брезгливостью, - в этом доме. Моя хозяйка - соседка Вашей бабушки. Не желаете ли познакомиться?
- Меня зовут Дуся. Можно на «ты».
- Очень приятно, - хохлатый поклонился, - мое полное имя очень длинное, но друзья зовут меня Джеки.
- Значит, это к твоей хозяйке моя бабушка сегодня придет смотреть телевизор, - вдруг поняла Дуся, вспомнив вечерние поиски под диваном.
- А что, у тебя сломался телевизор?
- Вроде нет, телевизор работает, только бабушка его смотреть не может, потому что потерялся пульт. Вообще-то, до этого у неё ещё очки пропали, - совсем некстати сказала Дуся, и, окончательно смутившись, добавила – говорит, это Барабашка какой-то. Ты, случайно, не знаешь, кто это? Я бы у него пульт забрала, а то бабушка совсем измучилась.
Безбровый лоб собеседника сморщился ещё больше; он немного пошевелил огромными ушами, как показалось Дусе – исключительно для важности, и произнёс учительским тоном:
- Никаких Барабашек не существует, запомни! Люди всегда так говорят, когда у них что-то пропадает. А насчет пульта и очков надо поговорить с пылесосом.
- Как, «с пылесосом»? Он что, проглотил пульт и очки?
- Да нет, не мог он их проглотить, они большие, – продолжал снисходительно поучать потомок китайский императорских собак, - наверняка, застряли бы в трубе. Зато он вполне мог их где-нибудь видеть, пылесосы же по всей квартире ходят, во все углы заглядывают.
Идея показалась Дусе достаточно разумной, но стоило ей только вспомнить выпуклый чёрный бок и торчащую из-за холодильника трубу пылесоса, как её снова охватил страх. Видимо, Джеки это заметил, потому что засмеялся и сказал:
- Да ты не бойся, не такие уж пылесосы ужасные, к ним только надо найти подход. Мой вот тоже, гудел на меня, кидался, запугивал, а сам потихоньку хозяйкины украшения таскал – то колечко, то сережку, думал, что я не вижу. Однажды мне это надоело, я подошел к нему и говорю, что если он ещё что-нибудь стащит, то я ему провод перегрызу. Ты не поверишь, но с тех пор он стал как шёлковый, больше на меня не бросается, а воровать перестал совсем.
Дуся вскочила на ноги и нетерпеливо дернула поводок. «Наверно, пить захотела, - сказала бабушка соседке, - отведу её домой и приду к тебе смотреть фильм». Последние слова бабушка выкрикнула уже на бегу, потому, что сорвавшаяся с места собака понеслась к подъезду, увлекая за собой еле поспевающую хозяйку.
Влетев в квартиру, Дуся первым делом побежала к миске с водой и долго, с причмокиванием и чавканьем пила, чтобы бабушка убедилась, что собака сбежала с прогулки не просто так. Когда же со словами «ну, я пошла ненадолго к соседке, ты тут одна не скучай», хозяйка вышла и захлопнула дверь, Дуся побежала в кухню с твёрдым намерением добиться от пылесоса правды. На секунду остановившись, сделав глубокий вдох и призвав на помощь всё своё мужество, она твёрдой походкой подошла к пылесосу и уставилась в его единственный зелёный глаз. Через пару минут пылесос не выдержал: «Ну, чего тебе?» Дуся решила подойти сразу к главному:
- Бабушка не может найти пульт от телевизора. Вы не могли бы сказать мне, где он?
- А тебе зачем?
- Бабушку жалко, она телевизор хочет посмотреть.
- Подумаешь… А с чего ты взяла, что я знаю, где он?
- Я слышала, что Вы про все вещи в доме всё-всё знаете.
- Ну, а даже если и так, с какой стати мне тебе говорить?
Тут Дуся окончательно потеряла терпение, грозно придвинулась к пылесосу и зарычала:
- А с такой стати, что, если ты мне сейчас же не скажешь, где пульт, то я тебе провод перегрызу!
- Подумаешь, напугала! Так останется твоя бабушка без пылесоса, глупое ты животное!
«А ведь он прав», - подумала Дуся. Она чувствовала, что он знает гораздо больше, чем говорит, поэтому сдаваться Дуся не собиралась. Надо искать другой подход. Ведь во всех фильмах ужасов даже у самых страшных монстров всегда есть какая-то болевая точка, которую, в конце концов, находит главный герой и побеждает чудовище. И потом, если меленькому лысому китайцу удалось одолеть свой пылесос, то уж для крупной закалённой жизнью дворняги это был просто вопрос чести, размышляла Дуся. Тут её взгляд упал на небольшую кнопку в углу квадратной решетки, которая находилась прямо под зелёным глазом. «Вот оно, твое слабое место», - обрадовалась собака и решительно поставила лапу на эту кнопку.
- Эй, ты что делаешь? – забеспокоился пылесос и нервно заёрзал в своём углу.
- А вот я сейчас нажму здесь, открою решётку, да и выну твой фильтр! Я много раз видела, как мама это делала у нас дома, чтобы его почистить. И она всегда говорила, что фильтр этот защищает мотор, и что без него пылесос обязательно наглотается пыли. А бабушка ничего не заметит! – Зеленый глаз нервно задергался. Дуся не сдавалась, чувствуя, что победа близка, и придавила кнопку посильнее. - Ну, говори, где пульт и очки?
- Хорошо, хорошо, скажу, только лапу сними! – завыл поверженный противник. - В диване! Там за подушками есть дырка в подкладке, вот в эту дырку я их всех обычно и проталк… Короче, туда они и провалились, сама проверь!
Дуся бросилась в комнату, запрыгнула на диван и стала лапами скидывать на пол тяжёлые подушки. В углу между спинкой и сидениями обнаружилась небольшая щель. Дуся просунула в неё лапу, подцепила когтями край ткани и потянула на себя. Дыра увеличилась. Заглянув в неё, собака, действительно, разглядела пульт, очки, несколько ручек, бусы, записную книжку и много другой мелочи. Они покоились на самом дне, и собачьи лапы до них не доставали. Это немного портило картину Дусиного триумфа, но ничего не поделаешь, от славы придется отказаться, лишь бы бабушка нашла свою пропажу. Вздохнув, Дуся слезла с разгромленного дивана, спряталась под стулом и стала ждать.
Сначала, как Дуся и предполагала, бабушка рассердилась:
- Это что же ты тут устроила, пока меня не было! Во что ты превратила мой любимый диван! Все разбросала, подкладку порвала зачем-то, - ворчала бабушка, заглядывая в щель. Вдруг её лицо изменилось, и она снова закричала, но уже от радости. – Так вот куда он запропастился, мой пульт! И очки старые тоже, и записная книжка, которая год назад исчезла, и вот ещё…
Дуся решила, что пора вылезать из-под стула, и, повиливая хвостом, подошла к бабушке.
- Ты, конечно, хулиганка, но я тебе благодарна – без тебя я бы этих вещей никогда не нашла. – Бабушка погладила собаку по голове. - Диван я сегодня же зашью, а тебе полагается награда. Пойдём, я дам тебе чего-нибудь вкусненького.
Очень довольная собой – во-первых, она нашла пульт, во-вторых, больше не боялась пылесоса, Дуся гордо проследовала за бабушкой в кухню, не отказав себе в удовольствии гавкнуть в сторону чёрного монстра. Но он лишь испуганно задвинулся поглубже в угол и наполовину прикрыл свой единственный зелёный глаз.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Вторник, 10.12.2013, 02:08 | Сообщение # 26 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №18 (продолжение)
Аквариум
Волшебный мир книг она открыла для себя очень давно, даже не умея читать. Нет, конечно, в ранней юности Дуся, как и все собаки в этом возрасте, увлекалась обувью, а именно, детскими кожаными сандалиями с ремешками. Но со временем – то ли потому, что дети выросли и перешли на кеды и кроссовки, то ли потому, что повзрослела сама Дуся, - это пристрастие сошло на нет, особенно, когда она поняла, что мир полон разнообразных и еще неизведанных предметов, как, например, книги. Особенно ей нравились толстые тома в глянцевых картонных обложках. Они вкусно пахли новой бумагой и краской, поэтому её любовь к ним сводилась, в основном, к обгрызанию корешков и уголков страниц. А ещё было очень удобно спать, положив на них голову…
***
…Она бежала по холодному каменному полу длинного мрачного зала с высоким потолком. Над её головой время от времени проносились совы, шумя огромными крыльями и громко ухая. На тёмных стенах перешёптывались картины; на её пути то и дело возникали и исчезали полупрозрачные тени. Дуся, не оглядываясь, пересекла зал и выскочила в такой же большой и холодный коридор. Куда дальше? Она завернула за угол и увидела прямо перед собой лестницу, настолько высокую, что её верхние ступени заканчивались под самым потолком. Стоило только Дусе подойти ближе, как нижний пролёт начал медленно поворачиваться в другую сторону…
- Дуся! – окликнула мама собаку. – Опять дрыхнешь на диване? Я же его только вчера пропылесосила! И на чём это ты лежишь, я тебя спрашиваю, а? На «Гарри Поттере», что ли?
Дуся зажмурилась и перестала дрыгать лапами. Мама наклонилась над диваном, вынула из-под Дусиной головы книгу и ушла, ворча на непослушную собаку. «Не сгонит», поняла Дуся. Она поискала глазами, на что бы ещё положить голову, и увидела на другом конце дивана белеющий прямоугольник маленькой открытой книжки, которую мама читала вчера. «Сойдёт», подумала собака, перебираясь на другую сторону. Она вытянулась на боку во весь свой немаленький рост, подвигала головой, пристраивая поудобнее тёплое ухо на раскрытой книжке, вздохнула и засопела…
Проснулась она от того, что где-то рядом журчала вода. Дуся резко вскочила. «Не может быть, чтобы я не дотерпела, да еще и на диване!» В неописуемом ужасе она огляделась вокруг себя. Диван сухой, лапы тоже. «Приснилось», решила собака с облегчением и легла, положив голову на нагретую страницу книги. Не прошло и минуты, как снова забулькало, на этот раз прямо в ухе. Дуся приподняла голову – бульканье стихло. Она посмотрела на открытую книжку: на левой странице был изображён какой-то прямоугольный предмет с трубками, весь утыканный стрелками и надписями. Дуся наклонилась над картинкой и услышала негромкое равномерное жужжание. «Странно, - подумала собака, - вроде, я слышала льющуюся воду». Вдруг справа раздался тихий низкий голос. Он звучал глухо, как будто говорили в пустое ведро:
- Мне больше нравятся коричневые шарики – съешь штуки три-четыре, и сыт на весь день. Главное, можно не торопиться, они ведь не тонут…
- А я их не люблю – глотать тяжело. – Второй голос почти ничем не отличался от первого, такой же гулкий, медленный и ленивый. – Я больше люблю корм в тонких разноцветных пластинках. Их, конечно, надо быстро хватать, пока не осели на дно, но вкус у них лучше.
Дуся осторожно скосила глаза вправо и поняла, откуда доносились голоса: в зеленоватой воде между острыми листьями каких-то незнакомых растений в верхней части страницы величаво парили две крупные рыбы и вели неторопливую беседу полуоткрытыми ртами. Они почти не двигались, лишь слегка шевелили плавниками. Первая, серо-чёрная с выпуклым лбом и коротким хвостом, снова сказала:
- Всё-таки, коричневые шарики лучше. Ими наедаешься быстрее, и, вообще, они не тонут…
- А по мне, - отвечала вторая, ярко-оранжевая вытянутая рыба с пышным хвостом, - разноцветные пластинки вкуснее…
Дуся, которая слушала этот монотонный диалог в очень неудобной позе – согнув одну лапу и вывернув вбок шею, потеряла равновесие и свалилась на открытую книжку, угодив головой прямо между двумя рыбами. Они бросились в разные стороны, обдав собаку фонтаном брызг, после чего воцарилась мёртвая тишина. Дуся поднялась, помотала головой, стряхивая с ушей капли воды, и только собралась выяснить, что же тут происходит, как в комнату вернулась мама. Сгорая от любопытства, собака слезла с дивана и решила продолжить своё расследование позже.
Но вечером произошло событие, которое не только нарушило её планы, но и оскорбило Дусю до самой глубины её ранимой собачьей души. Час был поздний, дети уже разошлись по комнатам, готовясь ко сну, мама с Дусей смотрели по телевизору ежедневный полицейский сериал, вроде, всё как обычно, по-домашнему, так ведь нет, надо было случиться такому во всех отношениях неприятному событию. В дверь позвонили, и это в такой-то час! Возмущённая собака с громким лаем кинулась к двери, за ней, нехотя встав с дивана, пошла мама; посмотрела в дверной «глазок», сделала очень удивлённое выражение лица и открыла дверь. На пороге стояла мамина подруга. Дуся собралась уже радостно на неё прыгнуть, но остановилась, почувствовав резкий неприятный запах. Он определенно исходил от двух небольших пластиковых то ли чемоданов, то ли ящиков, которые подруга поставила на пол рядом с дверью. В одном из них, похожем на дырявую корзину, произошло какое-то движение, и вдруг всю квартиру потряс леденящий душу вопль: «Ууууу!» Мама от неожиданности шарахнулась в сторону, Дуся зашлась хриплым лаем, а в дверных проёмах детских одновременно показались две любопытные физиономии.
- Что это? – с ужасом спросила мама, когда собака перешла от лая к тихому рычанию.
- Кот! – бодро заявила лучшая подруга, продвигая ногой ящики внутрь квартиры. – Выручи, умоляю! Мне срочно надо уехать на два дня, очень важное событие, короче, отказаться нельзя. А он один не может – тоскует, не ест ничего, орёт. Соседи жалуются… У меня кроме тебя, больше никого… Пожалуйста, всего два дня! Он вообще тихий, всех боится, особенно собак, почти весь день спит. Вы его даже не увидите, он, наверняка, с-перепугу в шкафу будет прятаться… Только воду ему свежую надо всё время наливать…
Мама оторопело смотрела на клетку, из которой доносились жалобные стоны. Дуся перестала рычать и уставилась на маму. Неужели не откажет, неужели впустит в их родной дом врага? А как же она, Дуся? О её чувствах кто-нибудь подумал?
- А что во втором ящике? – Мама медленно приходила в себя, и по выражению её лица собака поняла, что произошло неизбежное.
- Песок, ну, то есть его туалет. Вот тут в пакете еда и две мисочки. – Подруга облегченно улыбнулась. – Спасибо, ты очень мне помогла. Ну, Персик, кисонька, рыженький, выходи…
С этими словами она наклонилась и открыла дверцу клетки. Дуся напрягла все свои мышцы, готовясь к любым неожиданностям. Первую минуту ничего не происходило. Потом в окошке показалась круглая, цвета тёмной ржавчины, голова с короткими прижатыми ушами. Большие жёлтые глаза осторожно огляделись вокруг, остановились было на сердитой собачьей морде, как вдруг, за какую-то долю секунды, кот выскочил из клетки и, не оглядываясь, пулей полетел вглубь квартиры, шмыгнул за приоткрытую дверь чулана и там затих. Дуся все-таки успела дважды гавкнуть ему вдогонку.
- Ну, вот и чудненько, он будет сидеть в чулане, не волнуйся. Еще раз спасибо!
Подруги расцеловались, попрощались, и дверь закрылась. Вечер был испорчен окончательно.
Но долго Дуся сердиться не умела, особенно на маму. Поэтому уже на следующее утро, пребывая в хорошем расположении духа, она решила вернуться к загадочной книжке. Собака снова залезла на диван и стала всматриваться в неторопливые движения рыб, прикидывая, как бы ей начать с ними разговор. Но, ещё не успев придумать приветствия, Дуся вдруг заметила, что за этой сценой наблюдал ещё кто-то, тараща из-за Дусиной спины круглые желтые глаза. Собака резко повернула голову и, рыча, обнажила зубы. Обладателя любопытных глаз как ветром сдуло: послышался легкий шлепок в месте приземления на пол за диваном, и быстрая рыжая тень метнулась в сторону коридора. «То-то! Ишь, совсем обнаглел! А ещё обещали, что в шкафу будет сидеть два дня», сердито подумала про себя Дуся, сразу вспомнив вчерашнюю горькую обиду…
Убедившись, что любопытный кот скрылся в своем убежище, собака снова повернулась к раскрытой книжке. Рыбы, видимо ничего не заметив, как ни в чем не бывало, висели в зеленоватой воде. Они снова вели свой неторопливый разговор, чуть покачиваясь в просвете между листьями. Дуся легла рядом, глаза её стали постепенно закрываться под тихое бульканье воды и убаюкивающие голоса рыб…
- Это наша книжка, точнее – моей хозяйки, и называется она «Как обустроить домашний аквариум». Твоя хозяйка взяла её почитать у моей. Наверно, хочет аквариум, как у нас, купить.
Дуся резко вынырнула из дрёмы и повернула голову. Взгляд её уперся в желтые круглые глаза кота, который совершенно спокойно сидел на спинке дивана и безо всякого страха смотрел на онемевшую от такой наглости собаку. Пока та соображала, как поступить в этой пикантной ситуации, Персик невозмутимо продолжал:
- Чего ты так удивляешься? Нет, я не всё время сплю, абсолютно не боюсь собак и уж точно не собираюсь сидеть два дня в вашем пыльном чулане. И, вообще, давай обойдемся без сцен, в конце концов, я – гость.
- Заметь, незваный гость! – к Дусе вернулась способность говорить.- Я, то есть мы, тебя не звали!
- Да ладно тебе, не заводись. Я же не виноват. Переживем два дня как-нибудь! Может, даже подружимся. Хочешь поиграть? К примеру, кто быстрее выловит рыбку из аквариума? – с этими словами кот лукаво посмотрел на открытую книгу.
- Как это – «выловит»? Зачем? – насторожилась Дуся.
- Что значит, зачем? – в свою очередь удивился кот. - Знаешь, какие они вкусные?
Дуся испуганно посмотрела на рыб. Они разом словно окаменели, даже листья не шевелились.
- Нет уж, - решительно произнесла собака, - у меня в доме ты рыбок ловить не будешь!
- Ну не хочешь играть, как хочешь! А книжка эта всё равно рано или поздно к нам вернется, так я и у себя дома их могу…
Персик зевнул, пошевелил короткими острыми ушами, медленно слез с дивана, потянулся сначала передними лапами, потом задними, и грациозно пошел по направлению к чулану, раскачивая вертикально стоящим хвостом.
Дусю эти маневры кота не успокоили, и она решила на всякий случай книжку спрятать. Она аккуратно взяла её зубами за разворот и понесла в комнату, чтобы закопать в одеяло на маминой кровати. Пока Дуся возилась с одеялом, ей несколько раз показалось, что где-то за спиной мелькнуло рыжее пятно. Только она подумала, что останется здесь, на кровати, чтобы охранять книгу, как из-под одеяла раздался глухой голос:
- Зря стараешься, хотя, в любом случае, спасибо за заботу.
Дуся откинула одеяло. Обе рыбы смотрели на неё немигающими глазами.
- Кот всё равно до нас доберется, не здесь, так дома, особенно теперь, когда он знает, на какой мы странице. Он настырный и хитрый, даже в книжный шкаф несколько раз залезал. - Прогудела оранжевая басом.
- Так что же делать? – Дусе очень хотелось помочь рыбам, а заодно, и «насолить» коту. Даже неизвестно, чего больше.
- А ничего тут не сделаешь, - пробулькала серо-черная рыба, - если мы, конечно, останемся здесь, в этой книге.
- А разве вы можете быть где-то в другом месте? – спросила заинтригованная собака.
- Конечно, можем. В любом другом аквариуме, где кот нас не найдет. А жаль, хоть тут и шумит фильтр на соседней странице, но кормят здесь хорошо, - мечтательно произнесла оранжевая рыба, - такие вкусные пластинки, ты их ртом хватаешь, хватаешь…
- И шарики коричневые плавают, - подхватила серо-черная, - а ты их жуешь, жуешь…
- Стоп! Не отвлекаться! – Дуся решительно пресекла гастрономический диалог, обещавший стать бесконечным. – Как вы можете попасть в другой аквариум?
- Кто-то должен нас туда перенести. Ты, например. Да нет, не пугайся, - увидев ужас, написанный на собачьей физиономии, продолжала рыбка, - не совсем нас, а только одну нашу страничку из книги. Надо только найти достаточно большой аквариум.
Дуся задумалась. Аквариум держали их соседи – Дуся к ним как-то забегала, - но очень маленький, всего одна рыбка в круглой стеклянной банке. У маминых друзей был большой красивый аквариум, но ждать, пока мама соберется поехать в гости собака не могла. Вдруг в памяти всплыла картина: огромный высокий прозрачный куб, полный света и высоких растений, в котором медленно кружили крупные разноцветные рыбы. Но сама комната, в которой находился этот чудо-аквариум, почему-то вызывала у Дуси нехорошие воспоминания. Пытаясь вспомнить, где же находится эта комната, Дуся снова прикрыла книгу одеялом, на всякий случай легла сверху и стала уже задрёмывать, когда в памяти вдруг возникла чёткая картина. Она даже подскочила от неожиданности, вызвав очередной фонтан брызг. Ну, конечно! Эта комната была приёмной в ветеринарной клинике, куда её водили время от времени на очень неприятные и болезненные процедуры. О том, чтобы пойти туда по доброй воле, не могло быть и речи. Подумав об этом, Дуся сразу же почувствовала стыд: нельзя быть такой эгоисткой, когда нужно кого-то спасать. Ну, хорошо, допустим, она преодолеет свой страх, но как же ей попасть к ветеринару? Последний раз её водили туда на прививки, до этого – когда она подвернула лапу, неудачно спрыгнув с дивана, а ещё раньше – на сложную операцию, когда она проглотила пробку от пластиковой бутылки. Что бы такого придумать на этот раз, чтобы выглядело достаточно серьёзно для визита к врачу, но, все-таки, не очень больно? Дуся уже раздумывала, не подхватить ли ей парочку клещей во время вечерней прогулки, но вспомнила, что мама обычно вынимает клещей сама, пинцетом. И вдруг собаку осенило…
***
- Мама, мама, иди скорей сюда, - кричали дети наперебой, - посмотри, что с нашей Дусей случилось!
Мама прибежала из кухни, и внимательно осмотрев собаку, вынесла приговор:
- Срочно к ветеринару! Несите поводок.
Дуся стояла на трясущихся от страха ногах на высоком металлическом столе в кабинете врача и ждала окончания осмотра.
- Не беспокойтесь, ничего серьёзного на этот раз нет, - успокаивал маму ветеринар, - это не лишай, а, скорее всего укус насекомого, который она сама сильно расчесала, выдрав себе клок шерсти. Можете её пока опустить на пол. Пойдёмте, я дам вам мазь.
Дуся, воспользовавшись тем, что на неё никто не смотрит, бросилась к маминой сумке, порылась в ней и вынула зубами небольшой скомканный листок, который она успела туда спрятать перед уходом из дома. Выглянула в приемную – никого. Подкралась к аквариуму, запрыгнула на стоящий рядом стул, встала на задние лапы и просунула бумажку в прорезь для корма на крышке. Спустилась вниз, уткнулась носом в стекло и стала ждать. Через несколько секунд высокие растения заколыхались, по поверхности воды пошли волны, и глухой голос произнес из-за стекла:
- Скажите, пожалуйста, а подают ли у вас на обед коричневые шарики?
- Или, может быть, разноцветные пластинки, я их очень люблю… - гудел другой голос из-за камней.
- Дуся! Вот ты где, а я тебя ищу! – Мама вышла из кабинета с баночкой мази в руке. – Что, аквариум понравился? Скоро и нас такой же будет. Пойдем домой, будем лечить твою рану, да и кота сегодня вечером должны, наконец забрать. Представляю, - продолжала мама, выходя с Дусей из клиники, - как моя подруга рассердится, когда узнает, что её кот вырвал страницу из её же книжки!
Дуся молча шла к машине, думая про себя: «Как бы, интересно, повернулась моя жизнь, если бы я заснула на какой-нибудь другой книжке, например, про вкусную и здоровую пищу? Надо будет обязательно попробовать!»
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Четверг, 12.12.2013, 03:26 | Сообщение # 27 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №19
Бьет - значит любит
Насчет своей внешности Лиза никогда не
питала больших иллюзий. Еще подростком
она частенько запиралась в ванной и
внимательно себя рассматривала. Отражение
в зеркале долговязой, обладательницы
пусть длинных, но неутешительно жидких
волос уверенности ей не приносило.
Вдобавок у Лизы был крупный нос, на
вытянутом лице он смотрелся, словно
застывший в одном положении флюгер.
-Зато я умная и всесторонне развитая
личность! – как правило, таким вердиктом
заканчивала осмотр у запотевшего зеркала
Лиза и привычно зачесывала волосы назад.
На какое-то время эта установочная фраза
приносила девушке душевное умиротворение,
она садилась за учебники, продолжая
обогащать бесценными знаниями свой
разрастающийся как на дрожжах внутренний
мир. Пока ее сверстницы гуляли с мальчиками
по вечерам в парке и обжимались там же
на дискотеках, Лиза училась. Она вгрызалась
в гранит науки, доказывая всему миру –
если его и можно покорить, то только
интеллектом.
Легко и непринужденно Лизок, как называл ее
папа, закончила школу с золотой медалью
и, не особо напрягаясь, поступила в
институт на юридический. Уже студенткой
девушка получила от мамы бесценный
подарок: ей позволили остричь опостылевшую
косичку. Короткая стрижка радикально
изменила образ зализанной заучки, хотя
шарма не привнесла. Тогда Лизок открыла
для себя косметику и решила, что вызывающе
яркий макияж изобрели именно для нее.
Но жгучие черные брови, густая подводка
«корабли» и заметный за версту слой
неестественно коричневого тонального
крема кавалеров только отпугивали,
нежели наоборот.
Родители девушки, как могли, ее поддерживали. В
роли утешителя чаще всех выступал папа.
Анатолий Кузьмич в дочке души не чаял
- и в свое время именно он уговорил жену
рожать второго ребенка, которым,
собственно, и являлась Лиза. Когда Лизок
была маленькой, то счастливый отец взял
все хлопоты по воспитанию малышки на
себя: отводил и забирал из детского
сада, варил супы да каши, учил читать и
писать. Анна Владимировна, мама Лизы,
работала в то время завучем в школе и
за заботу о детях – дочке и старшем сыне
Никите мужу была несказанно благодарна.
Родителей Лиза всегда считала эталоном супружеской
пары. Анатолий Кузьмич очень любил свою
Нюру, и она отвечала ему взаимностью.
Им хорошо было вдвоем. Супруги постоянно
советовались друг с другом, случалось,
спорили, но как воспитанные и интеллигентные
люди приходили к консенсусу цивилизованно.
Правда, позиция Анны Владимировны в воспитании
детей была своеобразной. Она старалась
ни во что не вмешиваться. Пришел Никита
с подбитым глазом? Показалось. Плачет
ночью Лизок в подушку? Померещилось.
Все как-нибудь само собой образуется
и, как утверждал советский экстрасенс
Кашпировский, обязательно рассосется.
Анатолий Кузьмич, наоборот, живо всем интересовался
и старался ко всему подойти позитивно,
иногда даже слишком. Он постоянно
улыбался, и порой казалось, что этот
человек за всю жизнь слова грубого
никому не сказал и мухи не обидел. Может,
так оно и было. Анна Владимировна
утверждала, что ее Толяша немного
блаженный, разумеется, говорила она это
за глаза и только в узком кругу.
****
К тому времени, когда Лиза поступила в
институт, Никита женился и переехал
жить в другой город. В огромной
трехкомнатной «сталинке» остались
только родители и Елизавета. На третьем
курсе у Лизы неожиданно появился
поклонник. Неожиданностью это стало и
для самой девушки, ведь Денис был завидной
партией: воспитан, образован, не в меру
амбициозен. А тому, как молодой человек
отстаивал в споре собственное мнение,
мог позавидовать сам адвокат дьявола.
Аргументы у Дениса всегда приводились
веские, безапелляционные и нереально
красивые. Виртуозно выстроенные
силлогизмы и богатый словарный запас
кавалера поразили девушку в самое
сердце. Лиза влюбилась, как кошка.
Невостребованноедо той поры ее женское начало растелилось
мягким ковром перед ногами Дениса. Лизок
могла слушать молодого человека
бесконечно, затаив дыхание, соглашаясь
с ним во всем, даже с тем, с чем когда-то
была сама не согласна. День за днем
категоричный Денис разжевывал влюбленной
строение мира: почему не стоит дружить
с евреями, за что нужно ненавидеть
рабочий класс, к каким высотам необходимо
стремиться в личном развитии и что это,
исходя из реалий современного бытия,
можно делать, ступая даже по головам.
Когда девушка окончательно попала под его
чары, Денис переключился на ее внешний
вид. Надо отдать ему должное, молодой
человек настоятельно порекомендовал
Лизе ограничить себя в косметике. Он
вполне доходчиво объяснил ей, что боевой
раскрас, которым Лиза по-прежнему пугала
окружающих, хорош только для индейских
племен, где мужская половина разрисовывала
себя, пытаясь задобрить духов. Два раза
повторять Денису не пришлось: Лизок
вняла сразу и беспрекословно.
Когда девушка познакомила своего возлюбленного
с родителями, те едва не заплакали от
счастья. Денис умел производить
впечатление. Он пришел в дом Лизы с
шикарным букетом для мамы, галантно
поцеловал руку Анны Владимировны,
произнес несколько точных комплиментов,
а с папой пообщался на общие темы, где,
как бы сам того не желая, продемонстрировал
свой весьма и весьма богатый кругозор.
Елизавета сидела за столом, практически
не касаясь стула: она была влюблена по
уши и парила в воздухе. Сердце бешено
колотилось в груди, а в животе, как пели
в какой-то глупой песне, порхали бабочки.
Свадьбу Дениса и Лизы играли в солидном
ресторане, а после молодые переехали
жить в дом родителей невесты.
Денис родился и вырос в маленькой деревне,
где у его семьи был небольшой покосившийся
от времени домик. А все завидные
перспективы, как любил повторять молодой
человек, находились только в городе,
поэтому нечего делать в сибирской глуши двум
практически готовым юристам.
Через год Лиза забеременела. К тому времени
она навсегда распрощалась не только с
косметикой, но и с краской для волос,
феном и плойкой. По словам молодого муж,
это было не только вредно, но и убивало
в Лизе ее милую непосредственность,
которой, как оказалось, был не только
вагон, но и маленькая тележка. Подстригать
челку, чтобы хоть как-то скрыть огромный
нос, Денис ей тоже запретил. Лиза
попыталась возразить мужу, но ее сразу
мягко поставили на место.
-Женщина, будь тише и покладистее!
Денис тщательно и продуманно готовился к
рождению сына. В комнате молодых играла
только классическая музыка, звучала
высокая поэзия в исполнении будущего
отца, бесконечно проветривалось
помещение, и был установлен строжайший
запрет на просмотр телевизионных
передач. После того когда мужчина где-то
прочитал, что беременным полезно гулять
и ходить пешком, Лиза практически
переехала жить на улицу. Домой женщину
запускали только на ночь, когда стемнеет.
Прилечь отдохнуть Лиза могла только
где-то на лавочке, да и то ненадолго: к
беременной сразу спешили сердобольные
граждане, предлагая вызвать «скорую».
Идти к подругам она не решалась, муж
такие встречи не приветствовал.
Анна Владимировна по своей привычке в жизнь
молодых не вмешивалась: мол, сами
разберутся, им виднее. Анатолий Кузьмич
пару раз интересовался у изможденной
дочери: «Все хорошо?» и, услышав
долгожданное «Да, папа», поспешно
успокаивался.
РожатьЛизу увезли прямо с улицы. А когда, спустя
несколько часов на свет появилась
горластая Милка, Денис испытал настоящий
шок. Он ждал сына!
Родители Лизы старалась утешить раздосадованного
отца, но суровому мужскому горю не было
предела. Наконец Денис принял решение,
встречать жену с дочкой не пойдет. Они
обе его предали.
Лизаи сама расстроилась, узнав, что у нее
родилась девочка. Они с мужем специально
отказывались делать УЗИ, чтобы не знать
пол ребенка. Ведь Денис пребывал в
стопроцентной уверенности - будет
мальчик. Когда Милку принесли кормить,
Лиза заплакала. От счастья или от
огорчения она так и не поняла, эти чувства
вели в ее душе ожесточенные бои.
Денис слово сдержал и на выписку не пришел.
Встречали молодую мать с ребенком
родители и студенческие друзья. Отсутствие
мужа Лиза всем объяснила его срочной работой.
Когда Лиза с ребенком приехали домой, то в
квартире повисла гробовая тишина,
нарушаемая редким кряканьем новорожденной.
Анна Владимировна копошилась на кухне,
делая вид, что занята чем-то очень важным.
Анатолий Кузьмич несколько раз заходил
в комнату дочери, нависал над спящей
внучкой, угукал и сюсипусил смешно и
очень нежно.
Лиза молчала. Поздно вечером вернулся Денис.
Весь день он пытался принять факт
рождения дочери и работал над собой. И
когда появился на пороге, решительно
подошел к кроватке и взял сверток с
Милкой на руки. Елизавета страшно
испугалась, но муж неожиданно спокойно
произнес: «Все будет хорошо!». Из Лизиной
груди хлопком вырвался облегченный
стон и рыдания. У ее дочери будет отец.
****
Когда Милке исполнилось два года, Лиза снова
забеременела. Через девять месяцев
родилась Кирка. Эту весть Денис принял
стойко, видимо перебесившись в первый раз.
Как только Кира научилась ходить, Денис
решил - детей необходимо закаливать. В
любую погоду малышки бегали по дому
босые, в одних трусиках, иногда забираясь
на колени к бабушке и дедушке, дрожа от
холода. Но только тогда, когда этого не
видел папа, ведь щенячьи нежности,
проявление пусть детской, но все равно
слабой воли, а также различные сладости
Денис не приветствовал. А папу девочки
боялись как огня. Милка частенько стояла
в углу наказанная, а Кирка была для этого
еще слишком мала.
Однажды Денис решил, что занимается здоровьем
своей семьи недостаточно полноценно,
и они тут же перешли на здоровую пищу.
За общим столом на всех семейных
праздниках перед Денисом и Лизой стояла
отдельная небольшая кастрюлька, где
своей очереди ожидали вареная брокколи
или свекла. Соль, сахар и масло они не
употребляли. Словно героиня Гурченко
- Раиса Захарна, релаксирующая под
«Элегию» Масснэ, супруги тщательно
пережевывали здоровую пищу, сидя за
новогодним столом. Девочки «насытившись»
перетертыми овощами заранее, находились
в комнате. На мандарины, шоколад и
газировку было установлено строжайшее табу.
Однажды Анна Владимировна изменила своим
принципам и решила поговорить с дочерью.
Она осторожно поинтересовалась, откуда
берутся синяки, которые стали частенько
появляться на ногах внучек.
-Они дети, - ответила Лиза. - Прыгают,
бегают, о кровать то и дело ударяются.
Через несколько недель после этого разговора
Денису предложили престижную должность
в органах. Посулили немалые деньги,
правда, ехать необходимо было в какую-то
Тмутаракань за тысячи километров. Когда
Лиза рассказала об этом родителям, Анна
Владимировна только молча поджала губы,
а Анатолий Кузьмич развел в сторону
руки и грустно улыбнулся, мол, ничего
не попишешь - судьба. На вокзале, пока
Денис не слышал, мать тихо сказала
дочери: «Помни, тебе всегда есть куда
вернуться»
После этих слов Лиза сжала руку матери с такой
силой, что в какой-то момент Анна
Владимировна хотела схватить дочь за
плечи, обнять и никуда не отпускать. Но
это был только порыв - женщина по-прежнему
ни во что не вмешивалась.
Поезд увез Лизу и девочек. Но через полтора
года они и правда вернулись - без Дениса.
Родители дочку ни о чем не спрашивали,
она и сама ничего не рассказывала. В
родном городе Лиза устроилась работать
юристом, девочек определили в детский
сад. Анна Владимировна отметила, что на
щеках дочки стал появляться легкий
румянец, а пару раз Лизок даже от всей
души рассмеялась, чем несказанно удивила
родителей. Они давно-давно не слышали
ее смех.
В сумочке Лизы снова нашла место косметичка,
только на этот раз женщина к макияжу
подошла с умом, немного подчеркивала
глаза и слегка подкрашивала губы. Она
сходила в парикмахерскую и сделала
стильную стрижку, а через несколько
месяцев вернулся Денис. Родители поняли
без слов, что супругам необходимо
поговорить, поэтому забрали девочек и
уехали на дачу. А когда вернулись домой,
то на столе в гостиной Анну Владимировну
ждал великолепный букет алых роз, ей
галантно поцеловали руку, а у Анатолия
Кузьмича поинтересовались, что он думает
о частице хиггса и есть ли во всем этом
смысл?
Лиза сидела на диване бледная и какая-то
потухшая. Денис же наоборот был общителен
и весел: не переставая тискал дочек,
шутил и не замолкал ни на минуту. Он
объяснил теще и тестю, что вынужден был
оставить должность помощника прокурора,
потому что его всегда тянуло к семье. В
городе ему предложили работу следователя,
и он с радостью согласился. «Все будет
хорошо!» подытожил рассказ Денис.
Шло время, но в Лизе произошли какие-то
перемены. Она больше не слушала пламенные
речи мужа открыв рот, прятала от него
косметику, а укладывала волосы и красилась
уже на службе. Елизавета работала в
престижной фирме. Макияж женщина смывала
на улице и перед мужем представала уже
вся из себя естественная до умиления.
Дениса стали частенько отправлять в
командировки, и в эти дни Лизок пребывала
в приподнятом настроении.
Наступило лето. Пенсионеры Анна Владимировна и
Анатолий Кузьмич перебрались жить на
дачу, попросив дочь приехать к ним через
неделю и привезти кое-какие продукты.
В тот день, когда Лизу с провизией ждали
родители, из своей очередной командировки
приехал Денис. Девочки тоже были на
даче, а Елизавета только, что вернулась
с переговоров, опрометчиво позабыв
смыть макияж и намочить волосы, скрывая
следы укладки….
****
Когда начало темнеть, Анна Владимировна
забеспокоилась, ведь Лиза обещала
приехать еще в обед, а ее все не было.
Связь на дачном участке пенсионеров
отсутствовала как класс, а мобильные
телефоны здесь использовали только как
часы.
Через какое-то время на горизонте показалась
Елизавета. В одной руке она несла сумку
с продуктами, другой держалась за живот.
-Что случилось? – заботливо поинтересовался
Анатолий Кузьмич.
-Мне нехорошо, пап, - пожаловалась бледная
как полотно дочь.
-Иди, посиди в баньке, там прохладно,-
посоветовал отец.- Может, перегрелась.
Лизапослушалась. Но, не дойдя до баньки,
упала в обморок.
Все, что было потом, Анна Владимировна
вспоминала как страшный сон. Одновременно
заревели Милка и Кирка, Толяша забегал
по грядкам как полоумный и все брызгал
водой из бочки Лизе на лицо, пытаясь
привести ее в чувство. Сама Анна
Владимировна хаотично набирала на
безжизненном сотовом цифры «0» и «3»,
намереваясь вызвать «скорую». Но
оперативно и адекватно на произошедшее
среагировал только сосед по даче –
таежник Ксенофонтыч.
Он подхватил Лизу на руки и положил ее на
заднее сидение своей старенькой «Волги».
Анна Владимировна забралась в машину
рядом с дочерью, и Ксенофонтыч отвез их
в ближайшую больницу. Медики диагностировали
у Лизы разрыв селезенки и в срочном
порядке отправили в операционную.
-Наверное, сумка была очень тяжелой, -
осторожно высказала предположение Анна
Владимировна.- Надорвалась!
-Ты, Нюта, совсем, что ли? - взревел
Ксенофонтыч.- Избили ее!
-Кто? - растерялась пенсионерка.
-Не знаю. Мужик, наверное, ейный.
-За что?!.
-Откуда я знаю? - выдохнул луком Ксенофонтыч.-
Бьет, значит, любит.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Четверг, 12.12.2013, 03:32 | Сообщение # 28 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник № 19
продолжение
Большесоседи по даче не разговаривали. Анна
Владимировна думала, что у нее сейчас
лопнут барабанные перепонки от того,
как сильно гудела ее голова. Она пыталась
себя успокоить тем, что мужлан Ксенофонтыч,
скорей всего, судит со своей колокольни,
а Денис - воспитанный и интеллигентный
человек. Тем более в органах работает.
Но перед глазами женщины вдруг, как
картинки из диафильма, стали всплывать
продрогшие до синих губ внучки, синяки
на детских телах, потухший и безжизненный
взгляд дочери и упертый в своей вечной
правоте зять. Может, это все череда
нелепых совпадений?
Пришел врач и сказал, что если бы Лизу привезли
минут на 20 позже, то ее бы уже и не спасли.
Удар был очень сильный, скорей всего,
били ногой.
-Ногой? - как эхо повторила обезумевшая
от новостей мать.
-Да, ногой, - подтвердил хирург.- У нее по
всему телу синяки и кровоподтеки. Свежие
есть и старые тоже.
АннуВладимировну затошнило, и женщина даже
закрыла рукой рот, сдерживая рвотный
позыв.
-Сейчас ваша дочь в реанимации, состояние
стабильно тяжелое, - сказал врач. - Мы
сообщили обо всем в полицию.
****
Через несколько дней Лиза пришла в себя. Она
призналась полицейским, что ее избил
муж, и рассказала, что он делал это и
раньше. Когда Анна Владимировна зашла
в палату к дочери, то не смогла сдержать
слез. Всегда немного отрешенная и ни во
что не вмешивающаяся женщина целовала
Лизину руку и как заведенная все
повторяла: «Доченька, прости нас!»
АнатолийКузьмич молчал.
Елизаветатоже разрыдалась, дав волю эмоциям,
которые хранила в себе несколько страшных
лет.
ВпервыеДенис ударил ее, когда она вернулась из
роддома с Милкой. Он сообщил жене, что
женщина - это ущербное звено эволюционной
цепи, и плодить на свет девочек практически
преступление. Лиза попыталась возразить
мужу, за что получила… по почкам. Бить
Денис умел и знал куда.
-Если ты не понимаешь элементарных
вещей,- с ненавистью прошипел он.- То я
буду тебе их популярно объяснять.
Стех пор «разъяснительные беседы» вошли
у Дениса в привычку. Постепенно учить
пониманию он начал и дочек, особенно,
доставалось Милке как его самому большому
разочарованию в жизни.
Лиза боялась и терпела. Даже повзрослев и
став успешным юристом, она по-прежнему
оставалась неуверенной в себе
девочкой-подростком. Елизавете казалось,
что краше с годами она не стала, что
другого мужа ей, скорей всего, не найти
и вообще девочкам нужен родной отец, а
не какой-то чужой дядька.
Ещеона боялась, что убьет родителей, открыв
им страшную правду, и берегла покой Анны
Владимировны и Анатолия Кузьмича, как
могла.
Когда Лиза вернулась с дочками домой без
Дениса, она была полна решимости с ним
развестись. Ведь на новом месте у мужа
совсем поехала крыша, и он начал
воспитывать девочек, выставляя их, в
чем мать родила на мороз, пытаясь тем
самым научить порядку. А за то, что мать
начинала заступаться за детей, ее били
и частенько ногами. В один момент нервы
у Лизы совсем сдали, она заняла денег
на дорогу у соседей, собрала девочек и
уехала домой.
Но не вышло. Денис без своих жертв совсем
заскучал и отправился следом.
Он попросил прощения у Лизы, сказал, что у
него нервная работа, что он обязательно
исправится и что все у них снова будет
хорошо. От этой фразы Елизавету
передернуло, и она впервые сорвалась
на крик. Лиза кричала, что ничего и
никогда у них не будет хорошо, что все,
что было между ними, уже давно умерло и
больше не воскреснет. От такой дерзости
у Дениса глаза налились кровью, и он
ударил Лизу кулаком в живот. Потом ударил
еще, и еще…
Когда вернулись с дачи родители и девочки,
Лиза только пришла в себя. Малышки,
несмотря на прошлое, обрадовались,
увидев отца, а он нарочито весело тут
же стал с ними играть. Елизавета опустилась
на диван и, обхватив себя руками, молча
наблюдала за безудержным весельем
Дениса и дочек.
-Он никогда не оставит нас в покое! –
пульсировала в голове ужасная от своей
безысходности мысль.
Об этом, кстати, ее предупредил и сам Денис,
пригрозив еще и детей отобрать. И Лиза,
преуспевающий юрист, поверила угрозам
мужа, потому что элементарно его боялась.
Они снова стали жить вместе, но разбитую
чашку, как известно, не склеить. Какое-то
время Денис не трогал ни ее, ни девочек.
К тому же он начал ездить в частые
командировки, и Лиза тогда могла дышать
полной грудью. Она наслаждалась этим
временем, блаженно питаясь им по крупицам:
гуляла, встречалась с друзьями, гостила
у брата с детьми. Бедная Лиза никому не
могла рассказать о своей настоящей
жизни: ей было стыдно и страшно признаться.
В тот злополучный день, когда Денис приехал
из командировки, Лиза вернулась с удачно
проведенных переговоров. Она не только
забыла о том, что была накрашена, но и о
том, что выпила бокал вкусного и безумно
дорогого французского шампанского. От
увиденного Денис пришел в ярость. Пьяная
и размалеванная жена больше не сидела
безлико в темном уголочке, ожидая
мужниного разрешения выйти на свет. Она
совсем распоясалась и втайне от него
вела разгульный образ жизни, и вообще
- оказалась распутной шалавой. В тот,
свой «особый» удар, Денис вложил всю
ненависть и злобу, на какую только был
способен.
-Неужели она не понимает, что сама
провоцирует меня!- тут же оправдал сам
себя зверь, затаившийся в этом
интеллигентнейшем и высокообразованнейшем
человеке.
КогдаЛиза упала на пол, корчась от боли, Денис
ушел, хлопнув дверью.
Женщина смогла подняться на ноги только спустя
час. Ей было невыносимо больно, но она
знала, что на даче ее ждут родители и
что они будут волноваться, если она не
приедет. Лиза собрала сумку и побрела
на электричку. По дороге ее несколько
раз вырвало, но она дошла до полустанка.
Правда, из поезда пришлось пару раз
выходить, отлеживаться на станции, а
затем снова садиться в проходящую мимо
электричку.
****
Когда история получила огласку, из деревни
приехала мать Дениса. Она пришла в палату
к невестке и попросила ее забрать
заявление из полиции.
-Меня муж тоже иногда поколачивал, -
призналась свекровь.- Так что, его за
это в тюрьму сажать, что ли? Бьет, значит
любит!
Лизане знала, что ответить этой седой и, судя
по всему, несчастной женщине.
Она не писала на мужа никаких заявлений,
медики были сами обязаны сообщить об
этом факте в полицию. К Елизавете на
днях уже приходил коллега Дениса с
аналогичной просьбой, недвусмысленно
намекая на то, что Лиза может поломать
мужику всю жизнь. Женщина ничего и ему
не сказала. Да и зачем? Ведь и свекровь,
и сослуживец Дениса были уверены, что
она сама во всем виновата. Что муж
сорвался, мол, с кем не бывает.
А тут еще от сердечного приступа в деревне
неожиданно скончался отец Дениса.
На суде прокурор настаивал на семи годах
лишения свободы, но мужчине дали пять.
Лиза отказалась признать то, что муж
регулярно бил ее и детей.
Денис свою вину признал, но в прощальной речи
сказал, что поступал так из лучших
побуждений, пытался сам жить правильно
и свою семью этому научить.
БольшеЛиза и Денис никогда не виделись. Девочки
выросли, вышли замуж, Лизок живет с
мамой. Несколько лет назад Анна
Владимировна овдовела.
Елизаветазанимает высокую должность, у нее есть
приличный счет в банке, люксовый
автомобиль. Теперь она несколько раз в
год отдыхает за рубежом, занимается
фитнесом и йогой. Друзья частенько
сватаются к успешной бизнес-леди, но
она от всех предложений категорически
отказывается.
-Лиз, но ты ведь одна уже столько лет! -
недоумевают подруги, умудрившиеся
побывать замужем уже несколько раз.
-Девочки, я не одинокая,- отвечает
Елизавета, царственно держа в руке
высокий бокал с невероятно вкусным
итальянским вином. При этом она улыбается
самой счастливой улыбкой на свете. - Я
свободная!
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 14.12.2013, 02:50 | Сообщение # 29 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №20
Камушек
рассказ
-Сажа?
Нелли Викторовна недоуменно покосилась на плечо, на непонятно откуда взявшийся на нем черный, размером с копеечную монету копотный шматок, махрово-бархатный, похожий на обрывок густой продымленной паутины, какая в бане за печкой висит.
Отложив в сторону бутерброд, она попыталась с себя эту гадость стряхнуть, аккуратненько, одним пальцем, да только ничего хорошего не вышло: въедливая копоть размазалась, подло расползлась по рукаву.
-Тьфу ты! Одно не успеешь постирать!..
Нелли Викторовна непроизвольно повернулась к распахнутому, обращенному в сад окну. Посмотрела туда, где, низко провисая, мерно покачивались развешенные между яблонь «штандарты» свежевыстиранных простыней, наволочек и полотенец. Вся вторая половина дня ушла на нелюбимую постирушку. До самого ужина покоряла Нелли Викторовна эту голгофу: кипятила, полоскала, отжимала, натягивала веревки, молилась, чтоб дождь ночью не пошел. Лишь полчаса как отмаялась и едва собралась присесть-поужинать, а тут…
-Матерь божья! – прошептала она, в ужасе прикрывая рот ладонью.
За окном по чистому голубому небу летели аспидные хлопья сажи. Не пять, не десять, а великое множество, тьма. Одни, подобно дерзкому Икару, поднимались ввысь, другие плавно снижались и злодейски десантировались на яблони, смородиновые кусты и девственно чистое, еще не успевшее, как следует, просохнуть белье.
-Матерь божья! – повторила Нелли Викторовна сквозь прижатые к губам пальцы и заметалась: опрометью, потеряв тапочку, бросилась к выходу, впрочем, тотчас развернулась, чертыхнувшись, подскочила обратно к плите, выключила конфорку и уж тогда со всех ног кинулась к месту трагедии.
Только предпринимать что-либо было поздно. Судя по всему, «извержение вулкана» длилось уже достаточно долго, и на момент появления в саду ошалевшей от увиденного прачки загаженными оказались все без исключения «штандарты». Налипшую на них сажу невозможно было ни сдуть, ни выбить.
Некоторое время, плохо соображая, что должно делать, Нелли Викторовна бегала возле яблонь, нелепо взмахивая руками в напрасных попытках отогнать от белья парившие в воздухе лепестки копоти. Потом остановилась, осела в россыпь золотистых цветов чистотела и подняла глаза к небу: «Сколько трудов прахом! За что мне такое наказание, господи?»
Ответа, как всегда, не последовало.
«Эх, пантократор! – скорбно вздохнув, Нелли Викторовна поднялась с земли. - И что, право, зря на коленях ползать? Вовек от этих небес ни сочувствия, ни помощи не дождешься. Сплошная геена огненная. Кстати, где наш «Везувий»? Откуда ветер дует?»
Прищурившись, она осмотрела горизонт и верхушки близстоящих деревьев. Судя по клонившимся веткам, ветер дул с запада, а мерзопакостная сажа летела из-за поросшего диким вьюном высокого бетонного забора, за которым скрывалась соседская дача – поместье господ Коленовых.
«Замок Дракулы! - страдальчески скривилась Нелли Викторовна. - Так за что же?.. за что мне все это?!..»
Про себя господ Коленовых она называла не иначе, как «буржуями недобитыми», хотя в свете современных капиталистических реалий подобная «красноармейская» идиома звучала совершеннейшим анахронизмом.
«Буржуев» было двое: бритый на лысо и со щетиной в форме эспаньолки господин Коленов плюс его супруга, ухоженная тридцатилетняя женщина с широкими бедрами и ярким маникюром. Он, по слухам, главенствовал (или, как, опять же, про себя, говорила Нелли Викторовна, «воровал») в какой-то рубероидной корпорации, а чем занималась она, было неизвестно. На даче отдаленно напоминающий Федора Бондарчука господин Коленов беспрестанно жужжал газонокосилкой, тогда как его благоверная с аналогичным упорством принимала солнечные ванны.
Только Нелли Викторовна в личную жизнь соседей нос не совала и за Коленовыми сквозь их бетонную ограду не подглядывала, боже упаси; о том же, на что «буржуи» транжирили выходные, судила исключительно по шуму их электро- и бензоинструментов вкупе с сопутствующими криками. Например, нынешнее, весьма показательное в данном отношении утро начиналось следующим образом:
-Ты закончил у бассейна?! Я тама ложусь! – выйдя из дома и выбирая себе место под солнцем, прокричала и без того громкоголосая от природы госпожа Коленова; говорить не надрываясь она не могла, всё маломощно звучащее в радиусе минимум сто метров безжалостно подавлялось газонокосилкой.
-А?! Чё?! – не менее зычно проревел в ответ рубероидный король, после чего так же ушераздирающе стал предлагать супруге лечь в любой другой географической точке их обширных владений. Например, у барбекюшницы или за верандой. Госпожа Коленова на это долго и пронзительно не соглашалась, окончательно угомонившись только к обеду, как раз тогда, когда уставшая от соседского ора Нелли Викторовна взялась за отсроченную на «завтра-послезавтра» стирку.
Итак, лишний раз убедившись, что она не ошиблась, что ветер действительно дует с проклятого запада, Нелли Викторовна обреченно вздохнула и подалась к «господам», «полезла в жерло вулкана».
-Толку мало, но что-то делать надо, - так и не сумев настроить себя на боевой лад, констатировала она, после чего не слишком уверенно и недостаточно громко постучала в глухую, двухметровой высоты металлическую калитку.
Господа Коленовы на ее постукивание, а вернее, поскребыванье ожидаемо не отреагировали. Да и вообще, они как будто спали: не было слышно ни газонокосилки, ни зычных голосов обителей «замка».
«Видит бог, я всего этого не хотела», - Нелли Викторовна повернулась к калитке спиной и бескомпромиссно настойчиво, как в рынду, ударила в нее пяткой. Дважды: «Бам! Бам!» Хотела в третий раз врезать, да не успела – господин Коленов откликнулся.
-Кто?! – откуда-то издалека проорал он. Изо всех сил, словно в капкан угодил.
-Соседка ваша, - поперхнувшись от такой его поспешной отзывчивости, просипела визитерша.
-Щас выйду, - обнадежил «Дракула». – Тока оденусь. Голый я.
«Вот об этом можно было и не сообщать», - поморщилась Нелли Викторовна.
Калитка отворилась спустя пару минут. Одеться толком господин Коленов, видимо, не пожелал и предстал перед гостьей в полуобнаженном виде – в цветастых шортах, тапочках и с голым торсом. На его насильно лишенной растительности голове виднелись следы от свежих порезов. Судя по всему, господин Коленов только что закончил брить свой загорелый, сверкающий на закате череп.
-Добрый вечер, - покривив душой, сказала Нелли Викторовна, в очередной раз поразившись «стрижке» соседа: «И для чего сравнительно молодому еще человеку так себя уродовать? Для солидности? Неужели он думает, что, чем он страшнее, тем солидней? Или такая дефективность помогает в кровельном бизнесе?»
-Ага, – согласился насчет «доброго вечера» господин Коленов, нетерпеливо дернув подбородком: «Чё надо?»
-От вас на мой участок копоть летит… - заторопилась пострадавшая.
-Баню топим, - отрезал господин Коленов и едва уловимым движением лоснящегося затылка показал на свой роскошный, из бревен цвета платины, двухэтажный дом, над трубой которого, как успела заметить Нелли Викторовна сквозь приоткрытую калитку, клубился пакостный черный дым. Должно быть, упомянутая баня располагалась непосредственно внутри коленовских хором.
-Чем же вы топите, если ко мне такие… такие… лохмотья сажи летят?!
На самом деле она уже догадалась, чем Коленовы топили баню. Дровами, наколотыми из пропитанных креозотом бревен. Дефективный сосед еще на прошлой неделе, в один из рабочих дней привез на дачу полсамосвала этого добра, то ли свай, то ли телеграфных столбов. Чувствительная к изменениям в окружающей среде Нелли Викторовна тотчас учуяла их специфический запах. Потом свои неароматные бревна сосед пилил (разумеется, бензопилой, столь же громогласной, как и газонокосилка), колол, и вот сегодня, кажется, растопил этим добром баню.
-Что имеем, тем и топим, - утомленно прикрыв глаза, ответил господин Коленов. – Не все себе березовые дрова позволить могут…
Данная реплика была не просто отговоркой - уж кто-кто, а господин Коленов мог позволить себе какие угодно дрова, хоть эвкалиптовые - данная реплика была увесистым булыжником в огород докучливой соседки. Воистину, лучшая оборона, это атака.
Машину упомянутых колотых березовых дров Нелли Викторовна купила немногим раньше, чем скаредный господин Коленов обзавелся смрадными, но зато халявными, судя по всему, телеграфными столбами. Совершенно случайно приобрела. Ездила в город в издательство, а на обратном пути, в близлежащем райцентре прямо возле автостанции и прикупила. Увидела грузовик с полешками да и сторговалась: три кубометра за пять тысяч рублей. Дровами на осень решила запастись, потому как жить на даче аж до ноябрьских праздников запланировала. Плохо только, что водитель дровяного грузовика неаккуратно разгрузился. Свалил все три кубометра прямо на дорогу, подъезд к «замку Дракулы» перегородил. Лже-Бондарчук таким обстоятельством очень недоволен был, потребовал от соседки «в наикратчайшие сроки освободить проезжую часть»! «Кому здесь ездить? Дальше же тупик!» - удивилась Нелли Викторовна (как всегда, про себя), но перечить не посмела, и к десяти вечера в одиночку перетаскала все три березовых кубометра поближе к своему домику.
Вот, насчет этих дров и «проехался» господин Коленов...
-Но я белье постирала, - растеряно заметила Нелли Викторовна. – А теперь оно все в саже, посмотрите: ветер в мою сторону подул и…
-Это не ко мне, я ветром не управляю, - ухмыльнулся сосед и захлопнул калитку.
И тут Нелли Викторовна во второй раз за последние шесть дней пожалела, что купила себе дачу, поторопилась обзавестись своим маленьким «Слепневым»…
Конечно, дело было не в том, что купила она дачу тогда, когда время посадок чего-либо существенного, вроде томатов, огурцов и чеснока, безвозвратно ушло.
Наоборот, такое обстоятельство Нелли Викторовну даже радовало: в сельском, то бишь приусадебном хозяйстве она ничего не смыслила, и культивировать всякие разные фрукты-овощи не собиралась (что, к слову, было абсолютно нетипично для членов садоводческого товарищества «Труд», в которое Нелли Викторовна, как новый владелец участка «№2», вынужденно вступила), так что опоздание с посадкой консервируемых растений в некоторой мере оправдывало ее невозделанную территорию в глазах не расстающихся с мотыгой «трудовиков».
Нет, никакой тяги к земледелию Нелли Викторовна отродясь не испытывала.
«Кажется, сливы в этом году будет много … и - замечательно!» - радовалась она малому, сидя на крылечке с чашкой чая или покачиваясь в гамаке с карандашом и тетрадкой.
По большому счету, ничто Нелли Викторовну не тревожило, ни засуха, ни сорняки, ни жуки с гусеницами, преспокойно переползавшие сквозь джунгли ее землевладений на сопредельные огороды. Она писала. Писала, писала, писала. В голове все время играла незнакомая, но такая чудесная музыка, подобно суетливым воробьям сновали катрены, импозантно вальсировали лимерики, тут и там, словно разноцветные бабочки порхали не прибившиеся к ним неприкаянные рифмы. Нелли Викторовна наслаждалась, упивалась творчеством, летом, близостью к природе. В полной мере до прошлой субботы, когда поругалась со своей «восточной» соседкой, Бидонихой.
Приобретая дачу, Нелли Викторовна о будущих соседях-садоводах не думала вовсе.
Во-первых, ей понравились место – недалеко от леса с круглым, чистым озером, во-вторых, ее очаровал домик – маленький, практически одноместный и оттого необыкновенно уютный, а, главное - устроила мизерная цена всего этого благолепия.
Да, да, нисколько не думала о соседях. А зря.
Ближайшие соседи оказались увесистой ложкой дегтя в благоухающей бочке цветочного меда, людьми прижимистыми, угрюмыми и завистливыми: господа Коленовы, которых Нелли Викторовна поначалу приняла за снобов, являли пример типичных жлобов, а Бидониха - еще далеко нестарая, но стремительно выживающая из ума баба – была им под стать, несмотря на то, что стояла на социальной лестнице парой ступенек ниже.
Бидониху Бидонихой Нелли Викторовна окрестила за то, что та торговала самогоном и брагой, которые хранила в больших алюминиевых бидонах. В таких сорокалитровых флягах в былые годы разливное молоко по магазинам развозили. Разумеется, самогон Нелли Викторовна у Бидонихи не покупала, а бидоны видела один раз, случайно, когда наносила восточной соседке визит вежливости, знакомиться приходила. Правда, ничего толкового из той куртуазной затеи не вышло, Бидониха в этот день была сильно пьяна, хотя когда протрезвела, сама заявилась к Нелли Викторовне. Нагло прошлась по ее уютному домику, все потрогала, пощупала, в желтых от никотина пальцах перетерла, а напоследок уточнила:
-Ты не нашей веры, што ли?
-В смысле? – не поняла Нелли Викторовна.
-Икон у тебя нет.
Пришлось тогда Нелли Викторовне, чтобы Бидониха и иные богобоязненные граждане отвязались, поставить на книжную полку карманный календарик с изображением Серафима Саровского. Как он у нее оказался, Нелли Викторовна точно не помнила, но до того, как стать иконой, служил закладкой во втором томе оставленного на осень Бальмонта.
А в прошлую субботу Нелли Викторовна с Бидонихой поругалась, вернее, наслушалась от этой пьянчужки всевозможных гадостей. И ведь из-за ерунды. Из-за ничейного аспарагуса.
С северной стороны участок «№2» граничил с большим заброшенным садом, обрамленным буйством давно одичавших представителей боскетной флоры. Среди прочих предоставленных самим себе беспризорных кустарников росла там и гигантская декоративная спаржа. От ее раскидистых ветвей Нелли Викторовна изредка отрезала три-четыре молодых побега, дабы украсить ими принесенные с прогулок букеты полевых цветов. И когда в прошлую субботу, неясно на кой ляд притащившаяся к ней подвыпившая Бидониха узрела срезанный аспарагус, то немедля разоралась:
-У тебя, Викторовна, эта хреновина не растет! Не иначе как ты ее с соседнего участка сперла! А мне за тем участком евойный хозяин, когда помирал, следить поручил!
И понесла, и понесла! Почти что в вооруженном разбое обвинила Нелли Викторовну, которая, конечно, как могла, оправдывалась, дескать: «Посмотри, аспарагус давно на мой участок пробрался, и ничего страшного в том, что я от него веточку срезала…», да только разве с пьяным поспоришь?..
Возвратившись от огнедышащих Коленовых, Нелли Викторовна прошла в домик и прилегла на софу. Что-то в сердце кольнуло. Не настолько сильно, чтобы таблетки пить, лишь поддело малость, напомнил «моторчик» о себе, так, для профилактики.
Откинувшись на подушке, Нелли Викторовна не глядя, дотянулась рукой до стоявшего в изголовье журнального столика, на ощупь отыскала лежавший там небольшой, размером с детский кулачок камень, крепко сжала его в ладони и поднесла к груди.
-Ну что они за люди, камушек? Кто их такими воспитал? Наказать бы их по совести, по справедливости, да только нет суда на господ Коленовых, все таким нипочем…
С недавних пор этот «камушек» стал для нее настоящим товарищем, помощником, подсказчиком, собеседником и талисманом. А нашли они друг друга еще до ссоры с Бидонихой, как раз накануне той аспарагусовой перебранки...
Это случилось ранним утром. Лишь забрезжил рассвет, а Нелли Викторовна уже проснулась. Не по своей воле - от громкого свиста и звона разбитого стекла.
«Грабители?! - испугано приподняла она голову и бросила тревожный взгляд на окно, которое, однако, оказалось целым. - Тогда где? В кухне?»
Где-то с полминуты обеспокоенная и, откровенно говоря, совершенно беззащитная дачница лежала в смятенном оцепенении, напрягала слух и вращала глазами из стороны в сторону, но, в конце концов, пересилив страх, поднялась - отправилась на разведку.
К счастью, все окна в домике оказались невредимыми.
«Приснилось? А может это у соседей? – поражаясь собственной смелости, Нелли Викторовна приоткрыла входную дверь и выглянула наружу. – …Или парник рушится?»
Старый полуразвалившийся парник, как и все строения на участке, достался ей от бывших владельцев дачи и своих непосредственных функций давно не выполнял. Будучи некогда величественным и просторным, теперь он производил весьма удручающее впечатление, вызывая у Нелли Викторовны не совсем приятные чувства. Он напоминал ей одновременно и скелет мамонта из зоологического музея, и одного старого знакомого, в молодости широкоплечего белокурого великана, а в последнее время - измученного болячками сгорбленного мосластого старика. Подгнившие опоры парника-калеки качались при любом крепчавшем ветре, дверь отпала и лежала поодаль, оставшиеся кое-где по бокам и на крыше стекла грозили последовать ее примеру в любую минуту. Грозились, позвякивали, но пока не вываливались, удивительным образом цепляясь за ржавые кривые гвоздики и растрескавшиеся штапики. Ни ремонтировать, ни разбирать негодный парник новая хозяйка желания не имела, оттого старалась не обращать на него внимания: «Может, когда будут силы да настроение, займусь, снесу, а пока пускай стоит как есть, все равно мне его за яблонями и смородиной не видно».
Быстро светало. Покрутив головой и уверившись, что возле ее домика никто не бродит, не таится, Нелли Викторовна накинула на плечи висевший у входной двери плащ и отправилась проверять, нет ли среди стекол старого парника свежепобитых: «Надо же узнать, что меня разбудило? Все равно уже не засну».
Виновника своей ранней побудки она обнаружила сразу. Это был тот самый, размером с кулачок пятилетнего ребенка камушек. Падая, он пробил одно из самых
больших стекол крыши и теперь гордо лежал среди его поблескивающих в лучах восходящего солнца осколков.
-Натворил дел, - незлобно сказала Нелли Викторовна и, наклонившись, взяла ночного гостя-разрушителя в руки. - Ой!
Камень оказался теплым и неожиданно тяжелым.
-Метеорит! – Нелли Викторовна заворожено посмотрела на небо, где догорали последние, таявшие на глазах звезды. – Посланец иных миров! Чудо!
Поначалу, как человек ответственный и чаще всего дисциплинированный, она думала отдать столь драгоценную находку ученым. Но потом, взвесив все за и против, рассудила, что современные астрономы обойдутся без ее помощи в исследовании вселенной. В их распоряжении и так полно всяких разных марсоходов-луноходов, способных собирать и доставлять на Землю сотни килограммов инопланетного грунта:
-…Галилею я бы обязательно отдала, а нынешним – фиг! Не заслужили они подарков, пускай сперва научатся ракеты запускать, чтоб не падали! И вообще, может, у этого камушка миссия?! Может, он послан исключительно мне? Мне, которой и поговорить-то по-настоящему на этой планете, считай, уже не с кем.
Вот так. А как только поругалась с Бидонихой, так сразу «камушку» пошла жаловаться. Все, о чем думала, что на людях произнести не смела, ему, космическому страннику, высказала. Всю душу излила. И вроде как от сердца отлегло, полегчало. А Бидониху буквально на следующее утро скорая в реанимацию увезла. Чего-то вирулентного выпила непутевая баба, то ли растворителя, то ли очистителя, бутылки с пьяных глаз перепутала. Ладно, сил и рассудка хватило на крыльцо выползти, на помощь позвать…
После всех передряг и страданий, после пренеприятного общения с господином Коленовым и душевного разговора с камушком Нелли Викторовна долго не могла уснуть, вся измучалась, извозилась…
То, что сердце кольнуло – ничего страшного, это не заботило, такое и раньше бывало, даже без повода, а вот участившаяся бессонница донимала. Изводила нудными, докучливыми размышлениями о чем-то безвозвратно ушедшем, о стремительно промелькнувшем и бесталанно растраченном, о том, сколько жить осталось на этом свете, да и стоит ли жить, если все стоящее давно позади, где-то на вершине величественной горы, по склону которой мы сломя голову сбегаем, и обратно взобраться на которую нам уже никто не позволит...
Извозилась, измучалась, но не успела забыться, как была разбужена чередой частых отрывистых выстрелов, очень похожих на грохотание новогоднего фейерверка: «Бух!.. Бах!.. Бух!.. Бах!..»
«Что за праздник сегодня?.. Чей-то день рождения? – Нелли Викторовна едва не заплакала от обиды и бессилия. - Господи, ну что за соседи! Неужели нельзя было вечером салют запустить, обязательно надо было на ночь отсрочить?!»
Полежав пару минут, и не дождавшись завершения праздничной стрельбы, она встала, чтобы подойти к окну, из которого открывался вид на крепостные стены «замка Дракулы» - ни на миг не засомневалась, что неурочный фейерверк – рук дело «западных» жлобов.
По большому счету так оно и оказалось. Только господа Коленовы не салютовали, они горели!
Над бетонным забором взлетали снопы пунцовых искр, дыбилось оранжевое пламя, а в черное небо поднимались еще более темные клубы дыма. И не праздничные ракеты грохотали над дачным поселком, а взрывающийся раскаленный шифер новенького коленовского дома.
-Батюшки! Батюшки! Только б все живы были! - Нелли Викторовна схватила одной рукой плащ, другой ведро, выполнявшее до сего момента функцию ночного горшка, и кинулась к соседям…
Под утро, когда приехавшие пожарные окончательно победили не на шутку разбушевавшееся пламя, Нелли Викторовна вместе с другими добровольными огнеборцами из окрестных дач покинула пепелище.
Пришла к себе и… решила позавтракать. Внезапно почувствовала, что здорово проголодалась: «В самом деле, я ведь и не ужинала!»
Быстро пожарила яичницу-болтунью, перебросила получившееся «солнышко» со сковородки на тарелку, достала из холодильника майонез и… замерла. Заслушалась. Из окна, из-за высокого бетонного забора донесся то ли плачь, то ли стон госпожи Коленовой:
-За что?! За что, господи?! За что?!
-За баней надо было следить, дура! – нечеловеческим голосом заорал на нее супруг.
-Сам бы и следил, алкаш! – проревела в ответ погорелица. – За что, господи?! За что?!..
-Ой! – Нелли Викторовна неосторожно надавила на сашет, и случайная капля майонеза упала на желтый диск яичницы. – Смайлик с одним глазом? Не дело.
Стараясь оставаться серьезной, она «пририсовала» яичнице второй майонезный глаз, а заодно и улыбку, но вдруг чего-то испугалась и быстро-быстро съела свои художества.
Потом подошла к журнальному столику, взяла в руки «камушек», любовно погладила и бережно положила своего доброго друга на новое место, на книжную полку, рядом с «иконой» Серафима Саровского.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 15.12.2013, 02:00 | Сообщение # 30 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №21
ЖИЗНЬ
(фрагмент из романа)
Уже третий день нахожусь в Москве, будто брожу в другой планете, брожу сквозь голод, печаль и отчаяния. Чувствую себя чужим среди чужих. Никогда прежде мне не доводилось видеть столько много машин, людей, и зданий одновременно. Люди выглядят, мягко говоря, нахмурено: куда-то мчатся, и никто никому не уступает дороги. Судя по всему, все превратились в зомби.
В Москву, я прибыл по приглашению своего друга, но встретиться с ним не удалось. К несчастью его зарезали скинхеды (варвары). История приводила значительно примеров, что нацизм – зло. Один из примеров является проклятый Гитлер. Хоть и всем известен его конец жизни, но до людей, утративших человеческое сострадание никогда не достучаться. Они будто погружены в каменном гробу на дне Марианского желоба.
Как всегда проблемы врываются без приглашения. Сейчас у меня их три: найти жилище, устроиться на работу и вылечить гонорею. С работой и жильём пока не складывается. Работа и жильё спрятались куда-то далеко за горизонт. Гонорею, я подхватил в поезде от незнакомки, а теперь сполна ощущаю мерзкую боль. Врачи сказали, что вылечить гонорею можно за пятьдесят долларов. К сожалению, у меня нет такой суммы. Зато есть терпение и мечты – это мои лучшие друзья. Благодаря им, я до сих пор жив. Уже как 27 лет мы преданы друг другу. И за это время ни разу не ссорились. Они как Бог – прощают все мои недостатки.
Все перечисленные мной проблемы звучат, как испытания. Но если эти испытания сравнить с одной слезой слепого человека либо с тоской арестанта, отбывающего срок в тюрьме, то эти испытания превратятся в крошечный пустяк. А больной раком скажет: “ Мне б такие испытания, и я засиял бы счастьем”.
А что означает счастье? Большинство людей не смогут ответить на этот вопрос. А если даже ответят, то запутаются, и некоторые из них скажут: – Быть богатым либо не зависимым. Независимость и богатство – это неплохо, но всё же, не истинное счастье. А кто обладает терпением и поборол гордость, лицемерие, алчность и зависть (всю коварную грязь, из-за которой проливается кровь на святой земле), ответит легко, как дважды два – четыре.
На вокзале, перекусив эмигрантские сладости (батон с лимонадом), я отправился в поход за пропитанием. Возле строившегося, многоэтажного дома, встретил своего одноклассника. Это была, как и любая встреча – предначертана свыше.
Разговорившись с одноклассником, я узнал, что он уже четыре года проживает в Москве, и за это время неплохо устроился. Довольная улыбка, выпуклый живот, и румяные щёки, как у матрёшки – означали, что жизнь удалась.
– Где можно трудоустроиться? – спросил я его. – Куда не пойду, мне отказывают.
– На стройке. – Он поправил свои чёрные очки.
– На стройках тоже отказали. Даже грузчиком не смог устроиться.
Пока я ему отвечал, он купил себе ванильное мороженое и, взяв сдачи с тысячи рублей, сказал:
– Кстати Артур тоже здесь.
– Который после девятого класса, куда-то пропал?
– Да, он самый. Когда я приехал сюда, он работал строителям, а сейчас уже устроился в элитный бар.
– Его номер телефона не знаешь?
– Не знаю. Возле станции Бауманской, есть бар алый тюльпан, вот там его и найдёшь, – ответил он, жадно поглощая мороженное. – Мне пора идти, быть может, когда-нибудь свидимся.
Одноклассник похлопал меня по плечу, как жалкого бедолагу.
– Одолжи немного денег? – спросил я на прощанье.
– У меня нет денег, – с этими словами, он попрощался со мной.
Конечно, я испытывал злость. Ведь я видел его портмоне заполненный деньгами, и он хвастался, что зарабатывает столько денег, сколько не снилось ни одному эмигранту. Судить его не буду, да и не вправе этого делать. Как выразился Иисус Христос: ” Не суди, да не судим будешь.”
После того, как на стройке мне снова отказали, я отправился к Артуру. В детстве, Артур был моим лучшим другом. Все одноклассники уважали его за то, что он относился ко всем справедливо. Всегда был очень добрым, весёлым, отзывчивым парнем. В седьмом классе, он предостерёг меня от беды. Тогда, я хотел перерезать себе вены. Детская любовь изменила. Намерение конечно было глупым, но в состоянии любви, к сожалению, чувствам плевать на глупость и правила жизни.
Когда вошёл в метро, я снова заметил, как некоторые люди с подозрением глядели на мою сумку. Панический страх явно сказывался в них, после терактов в метро.
Нацисты – жаждут крови, всех тех, кто не их расы. Экстремисты – убивают, как они выражаются – неверных. Короче говоря, невозможно всем угодить. Каждый садист видит то, что желает видеть. Кому-то пчелиный улей покажется образцом демократии, а кому-то примером тирании.
Проехав три станции, я погрузился в приятный сон. И пока я наслаждался сном, в метро вошла беременная женщина, которой никто не уступил место, и скорее не собирались уступать. Она стояла напротив трёх хихикающих, молодых ублюдков.
Открыв глаза, я встал с места.
– Присаживайтесь, – предложил я место.
Женщина изумлённо взглянула на меня, затем с радостью присела. Её улыбка была настолько очаровательной, словно я осыпал её счастьем. В это мгновенье, я еще раз убедился, что самый дорогой подарок для женщин – это мужское внимание.
– Большое спасибо! – поблагодарила она, хотя могла не благодарить, ибо уступать место – моя историческая обязанность. Но в нынешнее время, по-видимому, обязанности мужчин превратились в героические поступки. А если ещё мужчина обеспечивает семью, то его приравнивают к Божьим посланникам. Предки, наверняка уже миллион раз перевернулись в гробу из-за позора, который въелся в общества.
Старики со злобы говорят: ” Вам Сталина не хватает!”. В эпохе полной бесчеловечности (в морально-изуродованном обществе), скромность – стала предметом насмешек. Религия – не нужные мысли. Стыд – неуверенность в себе. Доброта – расценивается, как слабость. Щедрость – превратилась в чрезмерную глупость. Предательство и ложь – обыденные нормы поведения.
А совесть и честь куда подевались? Деньги давно их уже изгнали, посчитав нет им место, где всё уже продано. Причём продано беспощадно.
У входа бара алого тюльпана, я наткнулся на двух великанов.
– Здесь фейс контроль, – сказал один из них, преградив мне вход.
Я вежливо попросил их, позвать Артура. Они кивнули, и по рации связались со своим напарником.
Я сразу узнал Артура. Выглядел он смуглым, невысокого роста, а его лицо и всё та же миловидная улыбка отчётливо выражала доброту. Как только он обнял меня по-братски, казалось, что нахожусь во сне. Мы немного поговорили, потом он предложил войти в бар, и там продолжить беседу.
– Пропустите его.
– Будь наша воля, пожалуйста. Ты же понимаешь, нас потом уволят.
– Постой здесь, – сказал мне Артур и направился в бар.
Артур вышел из бара и сказал старшему великану, что администратор разрешил мне войти в бар. После тщательно осмотра, я вошёл в бар.
Интерьер заведения соответствовал своему названию. А вот мои грязные, синие джинсы, чёрная, запачканная футболка, и лохматая прическа, не совсем сочетались с интерьером. Я дал спортивную сумку Артуру, чтоб он спрятал её куда-нибудь. Ибо в метро, я сполна насмотрелся подозрительных взглядов.
Усевшись за барную стойку и, откинувшись на мягкую спинку высокого стула, я с облегчением вздохнул. Наверно из-за того, что было ещё рано, бар пустовал. Только двое мужчин крепкого телосложения и обаятельная брюнетка сидели, прислонившись к барной стойке, и курили: перед ними стояли пепельницы в форме тюльпана и пустой бокал.
– Рассказывай, как жизнь? С какой целью приехал? – спросил меня Артур, протирая бокалы белой тряпочкой.
– В целом жизнь прекрасна. Приехал на заработки, у тебя как?
– Уже шесть лет живу здесь. Поначалу, как и всем было тяжело. А сейчас грех жаловаться.
– После девятого класса, куда пропал? Никто о тебе ничего не знал.
– Тогда было тяжёлое время. Мама умерла, меня отдали в дом интернат.
Насколько было тяжело Артуру, было мне примерно знакомо, поскольку мои родители умерли в автоаварии, когда я закончил школу.
– Не женился? – спросил я.
– Нет, а ты?
– Я тоже и видимо женюсь нескоро.
– Всему своё время. Главное верить, а всё остальное сбудется. Кстати, что будешь пить?
– Воды.
– Алкоголь не пьёшь?
– Пью, но не сейчас.
– Да ладно, давай за встречу. Выбирай что хочешь.
– Что-нибудь лёгкое, – сказал я.
– Текила пойдёт?
– Пойдёт, – ответил я, не совсем понимая, что это за напиток.
Артур попросил своего напарника подать текилы, и налил мне соку в стакан.
– А друг чем занимается? – спросил он, заполняя текилой хрустальную рюмку.
– Не успел с ним встретиться, к моему приезду его убили.
– Кто убил? – в этот момент, он чуть не уронил бутылку.
– Скинхеды.
– Эти стервятники совсем разум потеряли. Как понял, ты без денег и жилья остался?
– Да, как типичный эмигрант, – ответил я и, залпом выпив текилу, мгновенно ощутил приятный жар в груди.
– Как заядлый мексиканец пьёшь, – улыбнулся он. – Налить ещё?
Я отказался и глотнул яблочный сок.
– Голод и холод нужно каждому пройти, чтоб жизнь мёдом не казалась. – Артур подал мне меню. – Не стесняйся, выбирай что хочешь.
Поблагодарив Артура, я начал листать меню.
– На цены не смотри, выбирай, что желудок желает, – сказал он, наблюдая за мной.
– От яичницы не откажусь.
– Возьми блюдо посытнее.
– Яйцами наемся.
– Хотя б с сосисками поешь. Очень вкусные.
Те самые мужчины крепкого телосложения, заказали два стакана водки.
– Ещё что расскажешь? – спросил Артур, наливая водку в стаканы.
– После школы, поступил в медицинский институт, проучился там три года, но меня отчислили. Затем снова поступил, но уже на юр фак. Работал юристом. Из-за мизерной зарплаты, пришлось приехать сюда.
– Это всё из-за паршивого правительства. Они воруют, а мы страдаем вдали от родины. Честным людям всегда приходится страдать. Не зря говорят, для благочестивых людей этот мир, подобен пороку ада.
– Повтори! – сказали мужчины.
Артур налил снова водку в стаканы. Мужчины залпом осушили стаканы.
– Капни ещё сто грамм, – обратилась брюнетка.
Артур капнул коньяк в бокал, как она просила.
– Интересный здесь жаргон. Повтори, капни, – сказал я Артуру, довольствуясь соком.
– Вчера, женщина просила насыпать ей соль на рану. Я дал ей абсент, в котором было восемьдесят пять градусов.
– Это уже не соль, а йод какой-то. – Я глотнул сок.
С каждым глотком сока, я ощущал мочевой пузырь так, будто цыганской иглой, прокалывали мне низ живота.
– А где здесь туалет? – спросил я.
– Прямо, затем налево повернёшь. – Артур показал в сторону туалета.
Никогда не думал, что буду направляться в туалет с чувством страха, словно испытаю пытки.
С неохотой расстегнув ширинку, я почувствовал, как будто термиты покусывали пах. Затем смиренно закрыл глаза и сжал зубы. Снова мерзкая боль, с мозгов потекла до самых пят.
Когда я вернулся к барной стойке, меня ожидала яичница с сосисками. Яичница выглядела, как радостный смайлик: два желтка с оливками были подобны совиным глазам, а кетчуп был размазан клоунской улыбкой. Пока я наслаждался трапезой, в баре заметно прибавилось клиентов. Артур со своим напарником жонглировали бутылками. Алкоголь лился по бару, как горный ручеёк. А музыка плескалась разными эмоциями.
Слева от меня, сидел мужчина (похожий на хомячка), и распивал виски. По его помятому виду, сказывалось нетрезвое состояние.
– Вкусно? – спросил он меня.
– Да, вкусно, – ответил я, разрезая ножом сосиски.
– Можно попробую? – загадочно улыбнулся он.
Я подвинул тарелку в его сторону и предложил вилку. Он попробовал кусочек сосиски.
– Ты был прав, – аппетитно чавкая сосиску, промолвил он. Затем подвинув тарелку обратно на место, отдал мне вилку.
– Я не наглый. Просто решил тебя проверить.
Я не стал интересоваться, с какой целью была проверка, продолжив поглощать сосиски.
– А почему поделился со мной? – Он глотнул виски.
– Потому, что с голодом хорошо знаком, – ответил я.
– А с предательством?
– Тоже.
– Меня уже пять лет окружает предательство. Жена шлюхой оказалась, ничего не могу поделать. Сейчас она трахается с очередным любовником. Давила меня уже до отчаяния. Сегодня ночью собираюсь её прикончить. Пистолет и место подобрал подводящее, – сказал он так просто, будто разыгрывал меня. – Одобришь выбор?
– Лучше разведитесь, – посоветовал я.
– При разводе, потеряю своё имущество. Разве это справедливо по отношению ко мне?
– Тогда вынудите её отказаться от вашего богатства.
– Каким образом?
– Вариантов много. К примеру с помощью ментов устройте ловушку. Так чтоб ей святила статья. Обычно люди всё подписывают, если грозит тюрьма.
Мужчина задумался и, выпив ещё сто грамм виски, закурил тонкую сигару. Дымовые кольца, которые он выпускал из орта, походили на серые тучи, летящие куда-то вдаль, где всё бесследно исчезает.
Доедая последний кусочек сосиски, я гадал по задумчивому лицу хомячка, что же он выберет – убийство или же всё-таки вынудит жену отказаться от богатства.
Хомячок последний раз затянулся и спокойно затушил сигару.
– Давай выпьем за твою хорошую идею?
– Подержу вас соком, – сказал я.
Он посмотрел на сок, и не стал уговаривать, чтоб я выпил виски.
– За тебя! – произнёс он и, подняв бокал виски, чокнулся об мой стакан. – Эту шлюху, подставлю с героином.
Зря ему посоветовал, подумал я. Хомячок был серьёзно настроен, и по тону голоса, отражалась коварная месть чревато опасным последствием.
Он взглянул на меня: глазами усталой, доброй собаки, и произнёс:
– Распутную женщину никогда не изменишь, поскольку роза переставшая быть цветком, обязательно завянет. Запомни навсегда.
Я кивнул, размышляя над его словами. Он поправил жёлтый галстук, и еле встав со стула, сказал на прощанье:
– Удачи тебе, хоть и удача часто спит.
Допив остатки виски, хомячок вышел из бара. Его совет напомнил мне стих японской куртизанки:
Как ни крась гниющие деревья,
Спрос на них угасает.
Как нет дела Богу, коль не видно луны,
так и сердце бес тело не надо.
– Что он хотел? – Артур долил мне сок.
– Жаловался на жену.
– В последнее время, мужики часто жалуются на жён. Потому, что сами себя обманывают.
– В смысле?
– Дозволяют жёнам не пристойности. Любовь любовью, а жизнь всё-таки одна.
– Ещё виски, – обратилась к Артуру блондинка, которая стояла возле меня.
Я взглянул на блондинку, и увидел, как с её белого кошелька выпали три сотни долларов. Они лежали на полу, а она не заметила, как их обронила.
Подбери и положи в карман, возникла злая мысль. Я задумался, размышляя над советом мысли. И даже представил себя в тёплой постели. Во мне спорили демон с ангелом. Потом меня вдруг осенила мудрость, видимо ангел переспорил демона, ибо я осознал, что за эти деньги расплачиваться в тройне придётся. Ещё немного подумав, я решил не брать деньги.
– Вы обронили доллары, – обратился я к девице.
Блондинка молча подобрала хрустящие доллары и продолжила распивать виски. Я же почти пожалел о том, что обратился к ней. Потом взглянул на часы. Стрелки показали 23.45. Проситься к Артуру на ночёвку неудобно, а оставаться на улице ещё хуже. Что делать? Как быть?
Пока Артур обслуживал блондинку, я наблюдал за клиентами. С моего места отчётливо просматривался весь зал: все столы были заняты, официанты носились с экзотическими блюдами и разными алкогольными напитками. Бар казался настолько уютным, насколько может казаться родной дом. А когда представил, что не куда идти, то расставаться с баром было также тяжело, как прощаться с родиной. Работать бы здесь, подумал я, а потом снова вспомнил, что мне негде ночевать. Я почувствовал себя одиноким, ведь я и был таким. Уже несколько лет одиночество преследовало меня везде, засыпало со мной и просыпалось, глядя на меня.
– О чём задумался? – спросил меня Артур.
– О жизни, – ответил я и потянулся к стакану сока, но из-за гонореи, передумал пить.
Артур улыбнулся, и перед тем, как ускользнул к клиентам, сказал:
– Расслабься! Жить будешь со мной.
Проблемы мигом превратились в прах. Каким бы мир не казался жестоким, к счастью, добрые люди раскрашивают его цветами радуги, от которых даже мизинцы улыбкой сияют. В такие моменты начинаешь ценить доброту людей.
Как только Артур подошёл ко мне, я сразу же сказал:
– Спасибо за всё! Моя благодарность тебя не забудет!
– Ты послан судьбой. Это значит к счастью, – сказал он. – Хочешь текилы?
– С удовольствием!
После такой блаженной новости, текила стала сладкой. А хрустальная рюмка сверкала, словно звезда Сириус в небе.
– Закажи что-нибудь поесть, – предложил Артур.
– Я сыт. Так меня разбалуешь.
– Помнишь, когда я поругался с отчимом, несколько дней ночевал у тебя дома? – Он налил мне ещё текилы.
– Помню. – Я взял рюмку.
– Так вот, благородное дело всегда возвращается, – улыбчиво ответил он и направился к клиентам.
Ещё днём печаль окутывала меня, а сотни мыслей друг друга перебивали и перекрикивали. Казалось, что если по мне проехалось бы метро, то никто не сказал бы, слово – жаль. А теперь за мной заботятся.
После смерти моих родителей, дедушка мне часто говорил:
– Жизнь меняется подобно погоде – жарко, холодно, тепло, влажно. Когда погода слишком знойная либо чересчур холодная, то температура мгновенно ощущается. И конечно же стремишься оказаться там, где влажно и дует приятный ветер. Чтоб добиться желаемого климата, придётся пережить сотни, а может и тысячи скачков температуры. А потом ещё нужно постараться сохранить мечтательный климат. Ведь враги и собственное эго попытаются всё разрушить.
А перед своей смертью, он мне сказал:
– Проблемы – жизненный цикл, они появляются снова и снова, и с круговоротом бедствий нужно смириться. И обязательно нужно с проблемами ладить (обходиться с лёгкостью), и решать их, не погружаясь в новые ямы. Иначе одна из ям окажется настолько глубокой, где многие люди в итоге помрут.
Медленно тянулась ночь. На рассвете, когда из бара вышел последний, пьяный клиент, Артур сказал мне, что скоро поедем домой. Это было приятно слышать, как гимн СССР.
(продолжение следует)
|
| |
| |
|
