ЖИВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Добавлено (16.02.2012, 13:34)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

- Будьте бдительны, - бесцветный голос главного охранника шуршал по комнате, плавно огибая углы. – Вы все знаете, что нужно делать при появлении террориста. - Вот ты ответь, - обратился он к одному из «русских». Кажется, того звали Виктор.

Парень бойко вскочил:

- Завести всех гражданских лиц на станцию, плотно закрыть двери, а потом подойти и обнять террориста.

- А для чего такая инструкция?

- Чтобы спасти мирных граждан! – заученно выпалил Виктор.

- А вот и нет, неправильно, - ехидно отозвался главный. – Мы не станем никого запускать внутрь, ведь в толпу могут затесаться и другие террористы. Мы только закроем двери, сообщим по рации всем постам, а потом уже подойдем и обнимем шахида. Для того, чтобы осколки далеко не разлетелись. Всем ясно?

Инструкция была глупой: при появлении шахида в толпе перед дверью никто бы никуда позвонить не успел, взорвались бы все вместе к чертовой матери. Если, конечно, у смертника не было бы других планов, а насколько я знаю, план у них обычно один – убить как можно больше людей. А уж внутри здания или снаружи – какая разница?

После «занятий» нас распределили по многочисленным входам и выходам станции. Мы быстро расхватали металлоискатели и рации и отправились на свои посты. Тахана мерказит, как называется на иврите центральная автобусная станция – строение уникальное. Вы когда-нибудь видели автобусную станцию о семи этажах? Причём два из них находятся под землёй, и автобусы на них не прибывают. Зато, начиная с третьего – везде автобусные остановки. Внутри полно всяких магазинов, киосков, даже своя пекарня есть, где пекут самые вкусные булочки на свете. Работа у входов, куда прибывают автобусы, не сложная. Потому что и люди, и транспорт уже проверены несколько раз. Хотя это не избавляет от риска, но и не сильно напрягает. Пришел автобус, проверили прибывших и - пауза, пока не придет следующий. Можно даже присесть. Благо везде есть служебный стул или скамейка и обязательный стол, на котором проверяют чемоданы.

Вы, наверное, думаете, что это легкая работа. Знаю, так думают все. Но когда перед тобой стоит толпа с чемоданами, и каждого из этой толпы нужно тщательно проверить металлоискателем, запросить документы на ношение оружия, если оно при человеке имеется, – а таких очень много, - когда надо проверить все-все сумки и чемоданы, работа вовсе не кажется легкой. Все привыкли видеть охранников, подрёмывающих на посту возле банков и проверяющих одного человека в час, но Тахана Мерказит совсем не такое место. На пунктах, пропускающих людей из города – это третий и четвертый этажи - творится настоящий ад. Поток входящих не иссякает ни на секунду, и каждый в этом потоке потенциально опасен. Да еще на тебя смотрят две камеры, а за ограждением туда-сюда бродят несколько полицейских. Бывало, что в жару охранникам на этих участках становилось плохо.

Меня сначала усадили в дальнем конце четвертого этажа, где неожиданно открыли настежь обычно плотно закрытую дверь. Это был вход на станцию с глухой улочки, по которой почти никто не ходил. В проём двери было видно, что дождь льёт стеной, и я предположил, что ближайшие шесть часов смогу просто посидеть в одиночестве и отдохнуть ото всех. Но этому не было суждено сбыться. Сначала появился наркоман. Самая пустынная часть здания всегда полна наркоманов всех рас и национальностей. Их, конечно, стараются не впускать, но этот народ обладает дьявольской хитростью, когда дело идет о первой утренней дозе.

Добавлено (16.02.2012, 13:35)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Наркоман возник перед моими глазами неожиданно, словно материализовался из воздуха, и заканючил по-русски, но с сильным акцентом:

- Дай шекель. На автобус надо. К маме.

На мой вежливый посыл его «к такой-то маме» он сначала не отреагировал. Но как будто задумался, сморщив лицо. А потом вдруг радостно закивал:

- Да. Кибенимат. Дай шекель.

- Брысь отсюда! – сказал я ему и жестом показал куда. Но он все кружил надо мной, как пчела. Что же, покой в нашем жестоком мире нужно покупать. И я дал ему шекель.

А сам вернулся к своим размышлениям. Бывало, что в такие минуты я почти дословно собирал рассказ, который потом записывал. В тот раз я обдумывал часть романа о роботах, которые верили в бога и, якобы по его указке решили, завоевать землю. Так, - глупость, еще и не до конца сформированная. Ливень не прекращался, и сырость начала проникать под куртку. Какое-то время я мужественно терпел, а потом вскочил со стула, надеясь согреться хотя бы таким коротким движением. Уходить с поста было никак нельзя, я даже не мог хотя бы на пять минут отступить вглубь помещения. Впрочем, там было не теплее. Если летом многочисленные кондиционеры прекрасно справлялись со своими обязанностями, то зимой наступал жуткий холод. Черт его знает, как проектируют такие здания. Наверное, думают, что в Тель-Авиве никакой зимы и быть не может. Конечно, раз температура не уползает в минус, то какая уж тут зима?

Я всегда старался сидеть, привалившись к стене: терпеть не могу ощущать спиной пустоту. Один психолог мне объяснил, что на самом деле – это страх. Оказывается наши, предки никогда не садились спиной к выходу из пещеры, потому что боялись хищников, которые запросто могли подойти и напасть со спины. Но здесь был только дверной проем, а впереди и позади меня – пустота. Спереди улица, сзади длинный пустой коридор. И я услышал шаги за спиной. Где-то далеко шумели приглушенные голоса, и на их фоне шаги за спиной казались зловещими. Я обернулся.

Он был высок и слишком уж аккуратен. Светлые волосы расчесаны на косой пробор и прилизаны волосок к волоску. Рубашка застегнута на последнюю пуговицу у горла и заправлена в брюки со стрелками. В руке он держал несколько тощих брошюрок, и я заметил, что ногти у него наманикюрены. Возможно, что в любой другой стране такой человек показался бы одним из многих, но не в Израиле. Он выглядел чуждым, и мне стало тревожно. Нет, не подумайте, что я почуял в нем террориста. Террористы такими не бывают.

- Здравствуйте! – ласково произнес он. Именно ласково и никак иначе. Его голос обволакивал как пышное и мягкое облако.

- Здравствуйте! – ответил я сквозь зубы. И весь внутренне подобрался, ожидая чего угодно, даже того, что этот человек окажется представителем Кнессета.

То, что он не из Кнессета, я понял с первых же его слов.

- Я хочу побеседовать с вами… - загадочно начал незнакомец, - об истине…

Добавлено (16.02.2012, 13:37)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Ну, конечно, это был всего-навсего миссионер какой-то христианской организации. На редкость прилипчивые типы. Я глянул ему в глаза самым зверским своим взглядом, но ему мой взгляд – что слону дробина. Он уже оседлал своего конька, и понеслось.

- Я расскажу вам про адские муки… тра-та-та… Покайтесь пока не поздно … тра-та-та….

Естественно, что я пропускал все эти тексты мимо ушей. Я даже от него демонстративно отвернулся и уставился на мокрый тротуар. Пока… Не знаю, что же произошло на самом деле, но в какой-то момент вдруг все во мне взбунтовалось. С какой стати я должен выслушивать эти оскорбительные намеки?! А то, что они были оскорбительными, поймет каждый, кто хоть раз сталкивался с любыми верующими. Вот я тут стою, мерзну, каждый день рискую жизнью, чтобы такие, как он, могли безопасно ездить по стране. И, тем не менее, я грешник, место которого в аду. А этот хлыщ, живущий на средства миссии, собирается за мой счет сделать себе еще одну зарубку в списке добрых дел, который он должен представить своему богу в момент смерти.

Когда он заявил, что я провожу свои дни в праздности, я озверел окончательно. Дать ему в морду я не мог, потому что сразу же лишился бы работы, да еще этот подонок мог подать в суд. Поэтому я просто заорал что-то нечленораздельное и изо всех сил стукнул кулаком по столу. От толчка на пол слетели его гнусные книжонки, которые он успел красиво разложить для наглядности. И почти в тот же миг раздался ужасающий грохот, и меня ослепила вспышка света. И тут же по рации понеслось «Пигуа, пицуц, пигуа, пицуц!» (теракт, взрыв) на разные голоса. Лишь минутой позже кто-то спокойным голосом объяснил, что это был лишь сильнейший раскат грома. Но этой минуты хватило, чтобы христианский поганец, до смерти напуганный грохотом, исчез в неизвестном направлении. Кажется, он выскочил под дождь. А еще через десять минут пришел мой сменщик, и меня перевели на другой пост. Наше начальство очень любило перемещать охранников по автостанции.

В том, что раскат грома был принят за теракт, не было ничего странного. Шла интифада, гордо именуемая интифадой Аль-Акса. Для тех, кто не знает, что такое Аль-Акса - объясняю: так палестинские арабы называют Иерусалим. Взрывы гремели по всему Израилю каждый день, а Тахана Мерказит была одним из самых уязвимых участков.

Любой громкий звук пугал людей почти до смерти. Однажды мне пришлось наблюдать панику в автобусе, когда у ребенка в руках лопнул воздушный шарик. Автобус мгновенно остановился и из него как горох посыпались люди. А потом, поняв, в чем дело, оставшиеся пассажиры обрушились на мать неловкого дитяти с укорами, да так ее достали, что она покинула автобус, таща за руку своего непутевого малыша, горькими слезами оплакивающего желтый шарик.

Перевели меня на пост номер один. О нем следует рассказать особо. Вообще, дежурство там считается легким, потому что это не вход, и не выход, а спуск со станции, через который выезжают автобусы. Прямо на выезде стоит одинокая фанерная будка с тремя стенами и сидением внутри, напоминающая скамейку под навесом на автобусной остановке, но рассчитанная на одного человека. Охранника не интересуют автобусы, поэтому будка повернута к ним спиной. Зато открывается широкий вид на улицу. Справа – глухая стена станции, слева низенький заборчик, под которым, уровнем ниже находится еще один въезд – в подвалы. Там постоянно дежурят вооруженные до зубов охранники, с автоматами, пистолетами и гораздо большими полномочиями, нежели у нас.

Я не имел бы ничего против поста номер один, если бы не Ави. На каждый этаж приходился один, а то и два инспектора. Это были люди, отслужившие в израильской армии: по сути - военные. Их называли почему-то «мафтехим»: ключи. Возможно, что на самом деле это было совсем другое слово, но я тогда не мог похвастаться хорошим знанием иврита, поэтому мысленно называл их «ключами». Мафтеахом третьего этажа, к которому был приписан пост номер один, был эфиоп Ави. В экстренном случае нужно было обращаться по рации прямо к нему. А уж он, если возникала необходимость, доводил все до сведения высшего начальства. Но, дело в том, что мы с Ави не разговаривали. Мы были врагами. Представляете себе, в стране почти военное положение, а в полугражданском «антитерроре» не разговаривают начальник и подчиненный. Наверное, в Великую Отечественную за такое расстреляли бы обоих. Но мне плевать, я был вольнонаемный.

Добавлено (16.02.2012, 13:38)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Эта история началась в одно из первых моих дежурств, еще в августе. Меня, новичка, поставили на один из тяжелых постов – вход третьего этажа. И, как назло, именно в тот день перед входом был назначен сбор школьников. Куда-то там они собирались ехать, ждали автобуса и сходили с ума, как и все дети. Но, доложу я вам, израильские дети – это совсем не те дети, к которым вы, может быть, и привыкли. Это – исчадия ада. Вечно орут дикими голосами, постоянно что-то едят и плюют на любые авторитеты. На мое несчастье, у самого входа, прямо за моей спиной, располагался киоск с чипсами, «бамбой», шоколадками и прочими вредными продуктами, без которых израильский ребенок не может прожить и минуты. Чтобы попасть с киоск, нужно пройти досмотр. То есть я честно должен поводить металлоискателем по спине и ногам каждого, кто хочет войти. Когда партия юных обжор в первый раз устремилась к киоску, я всех их проверил. Проверил и во второй раз, и в третий. Они пожирали все добытое тут же, прямо на моих глазах, и вновь устремлялись к кормушке. В конце концов, мне надоело изображать кипучую бестолковую деятельность и по сто раз ощупывать металлоискателем каждого ребенка, а они начали проходить и просто так, чтобы их лишний раз обыскали. Нравилась им такая забава. Многие уже крутили пальцами у виска и обзывали меня дураком. Да я и сам себя чувствовал полным идиотом, роботом с заложенной программой.

Мне это надоело, и я перестал проверять этих хулиганов, одетых по времени года совсем легко, тем более, что все они были постоянно перед глазами, даже за автобус не заходили. Вот тут и возник Ави. Оказывается, он следил откуда-то за моей работой. Он возник передо мной, гордо подбоченившись и вытянувшись во весь свой незначительный рост, со взглядом, полным укоризны. Я сначала даже не понял, что ему от меня нужно. Но потом он открыл рот и на иврите объяснил мне, что я пропустил террориста на Тахану.

- Какого террориста? – с удивлением спросил я.

Тут он зашел мне за спину и вытянул оттуда пацана, едва достигающего ему до пояса.

- Вот этого.

Уж на что я привык к абсурду, но такое даже бы и в голову не пришло. Именно этот ребенок был мною проверен раз пятьдесят. Но объяснений Ави и слушать не стал, а позвонил куда-то и вызвал одного из хозяев нашего благословенного охранного предприятия, на моё счастье говорящего по-русски. Ави же явно не знал этого языка. Я понял, что эфиоп меня подставляет, и не остался в долгу: объяснил хозяину, в чем дело, а потом добавил, понизив голос и кивнув на Ави:

- И передайте ему, что Ку-Клукс-Клан еще не отменили.

Хозяин вдруг заулыбался как-то особенно светло и радостно и ушел. Если вы думаете, что на этом конфликт был исчерпан, то сильно ошибаетесь.

Вечером я дежурил в другом месте, у входа на четвертый этаж, но не у центрального, а у бокового. Обычно там бывает не очень много народа, но заезжают автобусы, которые проверяются двумя военными. А мое дело простое - пропускать на станцию обычных израильтян, желающих попасть внутрь. Уже стемнело, и автобусов было мало, а людей и того меньше. Поэтому мы просто сидели возле металлического стола и попивали кофе из пластиковых стаканчиков. Пожалуй, эти часы бывали особенно спокойными. Слабый рассеянный свет проникал сквозь стеклянные окна, а одинокий фонарь был повернут в сторону автобусной остановки. Мы сидели почти в полутьме. Было уже почти одиннадцать вечера. И когда вдалеке показалась одинокая пошатывающаяся фигура, один из военных, Рони, мне подмигнул: твоя, мол, работа. На станцию не пропускали пьяных, тем более, вечером. Пьяница мог оказаться бомжем, рвущимся внутрь в поисках ночлега.

Когда фигура приблизилась, мы поняли, что никакой это не бомж, а совершенно пьяный Ави в гражданской одежде и синей бейсболке, напяленной козырьком назад. Обычно говорят, что это только русские все алкоголики, а остальные - непьющие ангелы с крылышками. Но пьяный негр, зрелище не менее отвратительное, хотя для неискушенного российского взора весьма экзотичное. Пьяный Ави был еще более экзотичен, чем можно было бы ожидать. Он доковылял до поста, прислонился к стене, по которой и сполз вниз, словно силы его покинули навеки, и застыл. Мы даже подумали, что он уснул, и решили оттащить его попозже, когда станция закроется на ночь, так как не могли покинуть пост даже для тысячи таких Ави.

Но, неожиданно, эфиоп вдруг заговорил по-русски, плачущим высоким голосом.

- Я, - почти рыдал он, - сам почти русский. Учился в университете Патриса Лумумбы… Учился! Я умный! И я не позволю, чтобы… какой-то… жид… отправлял меня в Ку-Клукс-Клан.

Добавлено (16.02.2012, 13:40)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Это было неожиданно. Я весь обратился в слух, не веря собственным ушам. Мало ли что может померещиться на шестнадцатом часу рабочего дня. Но нет, он точно говорил на чисто русском языке. Потому что ни Рони, ни Эйтан не понимали ни слова, хотя тоже напряженно прислушивались. Эйтан вздрогнул при слове «жид» и даже потянулся к автомату, он был убежденным сионистом. А Рони из Уганды, расслышав «Ку-Клукс-Клан», сурово сдвинул брови. Оба поняли, что их как-то оскорбили, но не могли понять, чем именно. Нужно было разрядить обстановку, поэтому я миролюбиво сказал им:

- Он же пьяный… Завтра и не вспомнит.

Точный текст пьяного Ави я предусмотрительно не стал переводить.

Еще в обед я купил для дочери пушистую огромную гориллу с бананом в лапе, прельстившись ее необычным ярко-лиловым цветом. Она так и лежала в пластиковом пакете рядом со мной. Пока Ави продолжал бормотать что-то бессвязное, я незаметно вытащил обезьяну и продемонстрировал ему. Эфиоп взвыл на иврите, призывая окружающих проявить к нему милосердие:

- Смотрите, что он со мной делает!

Но эффект получился обратным. Оба великовозрастных дяди прямо-таки взвизгнули от счастья и принялись выдирать обезьяну друг у друга, уже не слушая воплей эфиопа. В Израиле все любят игрушки, вне зависимости от возраста или половой принадлежности. Вот и теперь Эйтан изображал, как обезьяна идет по столу, и при этом радостно восклицал:

- Эй зе, Тедди!

Почему-то все плюшевые игрушки здесь называют «Тедди», хотя у него в руках был вовсе не медведь, а горилла. Когда мы все досыта наигрались, то оказалось, что Ави исчез. Ушел, даже не попрощавшись. И все, больше мы с ним никогда не разговаривали. Правда, и особой надобности не было, мои дежурства проходили теперь спокойно даже на его территории.

Я знаю, что, прочитав этот кусок, многие «политкорректные» читатели возмутятся. Хорошо рассуждать о политкорректности, мире и дружбе, находясь за тысячи километров от расизма, войны и вражды. Каждый из нас, выходя утром на работу, не знал, вернется ли он домой. Да что мы… Вся страна так жила. Взрослые и дети каждую минуту находились под дулом пистолета, под страхом взрыва очередного смертника, и на этом фоне мелкая внутренняя вражда только раздражала, хотя и прорывалась иногда неприкрытым недовольством. Черные не любили белых, марокканцы – русских, русские – почти всех. Потому что были самой незащищенной частью общества. А из-за постоянного внутреннего напряжения мелкие стычки выливались в конфликты. Друзьями все становились, только слушая по радио сообщение об очередном теракте. Поэтому я не хочу врать. Ведь врут от страха перед чем-то, а я уже давно ничего не боюсь, кроме пауков.

Итак, я отправился на пост номер один, чтобы сменить Хаву. Хава была толстой парси – еврейкой иранского происхождения. Парси легко узнать, они чаще всего такие квадратные, с квадратными же лицами. Не агрессивные, зато очень жадные. Конечно, я не мог бы сказать то же самое о Хаве, мы почти не были знакомы, и денежных отношений между нами не возникало. Она уже поджидала меня, и с места в карьер затребовала мою рацию.

- Сказали, чтобы ты мне отдал свою, а взял эту. Она не работает – батарейки сели. Я сейчас пойду и закажу новые батарейки, кто-нибудь принесет. У меня с утра была другая, но ее забрал Ави полчаса назад, а вот эту принес. Хочешь, сам сейчас свяжись с ним….

Добавлено (16.02.2012, 13:42)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Я не хотел. Тогда она клятвенно пообещала сразу же напомнить обо мне начальству и уплыла в дождливую даль. Сначала я ждал, что вот-вот кто-то появится, но никого не было, и я перестал оглядываться и замер, прислонившись головой к фанерной стенке. В будке было холодно, поэтому я застегнул куртку доверху и натянул на уши черную вязаную шапочку с эмблемой, изображающей американский флаг. Погода становилась все поганее, к непрекращающемуся дождю прибавились порывы какого-то особенно холодного ветра. То и дело сверкали молнии и раздавались оглушительные раскаты грома. Сначала ветром снесло заднюю стенку моей жалкой будки, я не услышал грохота падения фанеры, зато оказался на таком сквозняке, что чуть не околел. При этом некоторое время еще и не понимал, откуда так дует, а потом обернулся и увидел, что открыт всем ветрам. Чертыхаясь, я вылез под дождь и сделал все, что мог. Прислонил лист фанеры к будке. По-хорошему его надо было бы прибить гвоздями, но у меня не было гвоздей, была лишь неработающая рация. Понятно, что так и пошло, ветер сдувал фанеру, я вылезал и ставил ее на место. Некоторое время меня это развлекало.

Потом я вдруг заметил, что ветер гонит прямо на меня три разноцветных воздушных шара. Взлететь они не могли, потому что два уже совсем обессилели, и только третий – красный, все рвался в небеса, а уставшие братья тянули его к земле.

- Давай их сюда, - сказал я ветру, и он послушался.

Через мгновение нитка, соединяющая шары, запуталась в низенькой металлической ограде. Я отцепил их и привязал внутри будки к гвоздю. Белый и голубой выглядели уставшими, хотя еще и не совсем сдулись, а продолговатый красный был свеж и бодр, только покачивался на нитке в такт порывам ветра. Его покачивания напоминали движения, увлеченного беседой человека. Конечно, он не мог мне ответить, зато я мог с ним поговорить.

Если бы сейчас подошел кто-то из сабр, то непременно бы спросил, увидев шары: «У тебя День рождения?». Почему-то у них возникали только такие ассоциации. А мне шары напоминали всегда о первомайских праздниках. Глядя на них, я невольно перешел к мыслям о праздниках вообще.

- У меня праздник, - сказал я шару. Он кивнул. Конечно, праздник, льет как из ведра, на улице ни души, только автобусы бесшумно проезжают. Пустой мир – мечта мизантропа.

А потом я начал думать о Новом годе, и мне вспомнилось одно из моих дежурств месяц назад: мне пришлось работать в новогоднюю ночь.

Мы с индусом Абаи сидели на седьмом этаже и ждали последний автобус. От нечего делать он напевал мантры, хотя и считался иудеем, и показывал какие-то сложные фокусы с горящими спичками. До нового года оставалось минут пять, а автобус должен был прибыть ровно в двенадцать. В Израиле Новый год не признают, но из-за большого количества русских репатриантов, для которых этот праздник всегда был священной коровой, придумали ему новое название – Сильвестр, и даже позволили первого числа брать выходной. Поэтому уже второй год праздник отмечали все, а не только русские. Я видел наряженные елки в витринах магазинов на Алленби, а на станции работал целый елочный базар на четвертом этаже.

Хотя дома меня никто не ждал, я был зол чрезвычайно, так как рассчитывал провести этот вечер перед телевизором и хоть немного отдохнуть от своей проклятой работы.

- Как Новый год встретишь, так и проведешь, - бубнил я себе под нос. И, раздумывая над приметой, желал провести весь год хотя бы в Индии под пение мантр, но никак не на седьмом этаже Таханы Мерказит. Абаи было наплевать, его праздник наступал только в начале февраля.

И вот свершилось. Подкатил последний автобус, и из него вылез последний пассажир. Но что это был за пассажир – старый араб в бело-красной куфие и в белом дишдаше, если я правильно запомнил это слово. Это был классический араб, традиционный до мозга костей. Он с трудом выполз из автобуса, и тут загремели салюты. Наступил новый 2002 год. Араб как-то так замер, даже пригнулся, словно попал под обстрел, потом увидел разноцветные фейерверки, заулыбался и шагнул ко мне. Я в этот момент уже стоял в огороженном проходе, вооружившись металлоискателем.

Добавлено (16.02.2012, 13:43)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

- Happy new year, - громогласно сообщил он, и заключил меня в объятия прежде, чем я успел отступить на безопасное расстояние. Краем глаза я успел заметить, что рука Абаи непроизвольно дернулась к пистолету: инструкции он знал.

За время это краткого объятия я понял, что на арабе нет никакого шахидского пояса или любого другого оружия: он был тощ, чист, и странно пах, вроде сандалом и кипарисом. Поэтому я перевел дыхание и тоже поздравил его с праздником. Кто бы только знал, чего мне это стоило. С одной стороны было приятно сознавать, что все люди братья, но с другой….

- Вот такой и был у меня праздник, - сказал я шару. – Вот такой год и имею теперь. Все здесь, все в хлопотах.

Шар тут же кивнул. Ветер не утихал, хотя дождь стал пореже, и на улице появились люди с зонтиками. Израильтяне такие импрессионисты, любят зонтики самых ярких цветов, которые по размеру ни за что не сравнятся с привычными для нас – японскими. Это целые крыши – бело-красные, красно-синие, ярко-фиолетовые. Даже мужчины прикрываются от дождя зонтиками любых цветов, как видно, предпочитая их унылому черному. Часто ветер выворачивает зонт наизнанку, и тогда его просто бросают, чтобы в ближайшем киоске купить новый. После бури, все улицы усеяны искалеченными зонтами. Их подбирают бомжи или новые репатрианты, одним движением возвращают в нормальное состояние, и экономят, таким образом, десять-двенадцать шекелей, которые истратили бы на покупку. Согласен, сумма невелика, но зато какое удовлетворение.

В какой-то момент я заметил, что людей, идущих от станции, больше, чем идущих туда. Да и все те, кто шел туда, быстро возвращались и снова шли мимо меня уже в обратную сторону. Мне было наплевать на эти перемещения, главное, чтобы никто не попытался подняться к автобусам. Никто и не пытался, наоборот все пролетали мимо так, словно их подпалили сзади. Кому охота торчать под дождем и ветром.

Добавлено (16.02.2012, 13:45)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Наконец дождь прекратился, но стало еще холоднее. Я давно заметил, что во время дождя как-то теплее, зато после него – хоть умирай. Никто не торопился меня сменить, хотя обычно дежурство на посту номер один длилось не более трех часов. Желая немного согреться и размять ноги, я начал прогуливаться недалеко от будки. Пересек спуск, дошел до стены автостанции, потом повернул обратно. «Мороз воевода дозором, обходит владенья свои». Прошел немного вверх, потом вниз. И уже собирался вернуться на свое место и покурить, как увидел человека, направляющегося прямо ко мне. Скорее всего, я ему был не нужен, он пытался добраться до автобусов, но случилось так, что мы пошли навстречу друг другу. Еще издали я закричал на иврите:

- Здесь нет входа, иди на Тахану.

Он не ответил, но делал какие-то знаки руками и продолжал идти. Я ускорил шаги, все также крича, что входа нет. Бесполезно. Человек деловито взбирался наверх. Я схватился за рацию и вспомнил, что она не работает, а это означало, что ситуацию придется разруливать самому. Никому не позволено заходить на автостанцию отсюда. Когда между нами оставалось метров десять, человек остановился. Но я продолжал идти:

- Нельзя! – кричал я ему. – Закрыто! Поворачивай!

Похоже, он был пьян, потому что стоял как-то странно и покачивался. Я услышал, как он бубнит, растягивая слова, словно испорченный магнитофон:

- Мне надо… на автобус.

- Нельзя на автобус, вход оттуда, - я махнул рукой в сторону здания, - там много входов. Оттуда. Сюда нельзя!

Добавлено (16.02.2012, 13:46)
---------------------------------------------
Участник номер 3 (продолжение рассказа "Антитеррор")

Мой иврит был настолько небогат, что как бы я ни хотел сказать больше, но не мог. Хотя с наслаждением перешел бы сейчас на русский мат.

Человек топтался на месте и неуверенным движением ощупывал живот. Я уже мог рассмотреть его лицо и странный, словно слепой взгляд. Создавалось впечатление, что он никак не может сфокусировать глаза в одной точке. «Наркоман», - мелькнуло в голове, - «поэтому его и не пустили там, на входе». Я собрался поступить с ним точно так же, как и с остальными его собратьями: вытолкнуть на тротуар и послать подальше. И уже даже протянул руку, но он увернулся. Полы его куртки разошлись, открывая то, что за ними пряталось. Еще толком не осознавая, что явилось моему взору, я застыл, как жена Лота в один из критических моментов ее жизни. На пузе человека красовался широкий пояс, весь увитый проводами, и он точно не был стимулятором сердечной мышцы из больницы Ихилов. Хотя я никогда не видел ничего подобного, но ежесекундно, сознательно или бессознательно думал о нем, об этом самом поясе, думал об этих проводах, поэтому и сразу понял. Сейчас, когда все это уже в прошлом, я описываю этот момент достаточно иронично. Хотелось бы написать, что, подобно Иоанну Грозному, я мысленно воскликнул: «Вот знамение моей смерти, вот оно!» И добавить, что в этот момент вся моя жизнь пронеслась перед глазами. Да, так писать принято, но это всего лишь художественный прием. На деле же я просто замер, не рискуя потянуться к пистолету, чтобы не спровоцировать товарища шахида на его бессмертный подвиг. Как просто было все в инструкциях. Но в этот момент я был согласен выучить хоть тысячу дурацких инструкций, лишь бы оказаться подальше от этого места. Я не мог убежать, не мог сообщить никому и самое главное, не мог стрелять: не потому, что это было запрещено, а потому, что просто не успел бы выхватить пистолет из кобуры. Зато, конечно, мог бы подойти и обнять его. Но делать этого не хотел. Потому, что не чертов герой. Лишь волна ненависти и возмущения захлестнула меня. Мутный поток злости, накопленной за день, начал свободно изливаться в мой мозг. В мозг интеллигентного и творческого человека. Человека, который в своей жизни никого не убил, и, в общем-то, убивать не собирался. Как могло получиться, что я оказался один на один с этим чудовищем? Кто позволил лишить меня даже рации? И почему я должен отдавать ни за что свою жизнь, даже если она и стоит всего семнадцать шекелей в час? И тогда я сделал единственное, что мог себе позволить, замахнулся на него бесполезной, немой рацией и заорал:

- Пошел вон!!! – по-русски.

Шахид как-то странно ощерился, может даже улыбнулся, повернулся ко мне спиной и, нелепо пошатываясь, пошел прочь от поста номер один. Я двинулся за ним на почтительном расстоянии, умоляя небеса, чтобы хоть кто-то из наших попался мне сейчас навстречу, кому бы я мог передать эту жуткую информацию, за которой охотились каждый день сотни разведчиков. Стрелять по инструкции теперь я уже и вовсе не имел права, далеко отходить от поста - тоже. И, как назло, ни один из охранников мне в этот момент не повстречался. Шахид вошел в дверь небольшой кафешки. Я замахал руками и закричал, но порыв ветра заглушил мои слова, а через секунду раздался взрыв. Звон стекла, крики прохожих. Все, как обычно. Со злости я швырнул рацию на асфальт. От удара отскочила крышечка, прикрывающая обычно батарейки, но никакие батарейки не выкатились. Их просто не было.

А от Таханы к месту взрыва бежали полицейские и все наши мафтеахи. В тот день я больше не смог работать. Меня отпустили, ничего не сказав. И конец трагедии я досмотрел по телевизору.

Только на другой день, когда пришел увольняться, я смог узнать подробности это<