На разъезде
Ты проснулся один в темноте.
И, как в детстве от тихого счастья,
Захотелось заплакать тебе,
Так тревожно дохнуло ненастье.
Пахнет клевером тёплая ночь.
Дверь открыла в поля проводница!
За Днепром полыхает зарница.
Кто ещё тебе может помочь?
Вспоминай, вспоминай, вспоминай...
Воздух детства...
разъезд безымянный.
Кто-то в белой рубахе с поляны
Носит сено в тенистый сарай.
Плачь! Пока ещё в тамбур сквозит
И от счастья заплакать не поздно.
Плачь! Пока ещё поезд стоит
В ожидании встречного поезда.
***
- Почему ты, ворон, - черный? -
я у ворона спросил.
- Чтобы воздух этот синий
благодарней ты любил.
- Почему ты, ворон, вечно
возле кладбища живешь?
- Чтоб не очень одинокий
был и ты, когда умрешь.
Ночлег
Лежу в какой-то темной бане.
Один, как будто без судьбы.
И только по оконной раме
стучат сушеные грибы.
Звенит, звенит холодный воздух
от стука легкого грибов.
И снег летит из облаков
в пустые гнезда на березах...
***
Выйду в ночь из холодной избы.
И лучом от Полярной Звезды
верст на сто от себя
зыбкий круг по лесам проведу...
Ни души, ни огня -
верст на сто вкруг меня!
Только плачет сова.
Только бродит медведь под горой, -
след еще шевелится,
затекает водой...
Только семга ударит могучим хвостом,
словно доску плашмя уронили!
Или ты ее, или...
Тянешь рыбу,
как будто коня тормозишь!
По камням, задыхаясь, бежишь.
Лопнет леска -
звенит пустота...
Снова выстрел хвоста!
Пересохло от радости горло.
Схватишь ягод дрожащей рукой.
Стала слаще брусника - подмерзла!..
* * *
Вон рыболов с вечернего парома
идет, не зная ни добра, ни зла.
У рыболова в волосах солома
и синие безлюдные глаза.
Горят рекламы купли и продажи,
гул новостей разносят провода,
а рыболов закурит и расскажет,
что на озерах зацвела вода.
***
Буря - по небу доски летят!
Небо лопнуло! Мечется сад.
Что-то кроется в буре осенней.
Что-то прячется в громе глухом.
Буря! Буря! Небесные тени
лезут в окна, врываются в дом.
Веет ветер, оборваны липы,
словно с листьями в ночь унеслись
чьи-то вздохи, рыдания, всхлипы...
Попрощались! Но ты удержись.
Только та, что крутила тобою,
Рада буре! Водой дождевою
будет волосы длинные мыть,
кто посмеет ее не любить?
***
Пусто. Холодно. Поздняя осень пришла.
В старых руслах вода ледяная светла.
И душа, как долина, безлюдна.
Хорошо выгребать в два веселых весла,
а теперь плоскодонка моя тяжела
и гонять ее против течения трудно...
Бесполезно скулить. Мир не станет другим
только лишь оттого, что тебе захотелось
совместить и свободу и женщины верность,
и остаться над светлой водой молодым!
***
На лето уже не надейся.
Ольха растеряла листву.
Очнешься в плену чернолесья,
и зябко смотреть в синеву.
Остыла грибная охота.
С рябины сошла позолота.
Невесело дует с реки.
Уже улетели чирки.
Замерзли родные болота.
Последняя радость - работа...
***
Быстро большие летят облака.
Ярко и мрачно сверкает река.
Плавно от мокрой березы оторван,
каркает бурей растрепанный ворон, -
каркай, да не накаркай!
В воздухе носится влажная пыль.
Ивы бегут. А за ними - ковыль...
Пахнет дубрава столетнею старкой.
Паника листьев и бегство цветов.
Клевер и мята, аир и крапива
в детство твое засылают гонцов,
мучают совесть твою торопливо...
***
Непривычно притихла долина.
У лихого горниста ангина?
Или кончилась первая смена,
а вторая еще не успела?
Там водою заполненный груздь,
на поляне маслята раскисли.
Есть какая-то сладкая грусть
в промежутках и паузах жизни.
Тишина. Только возле причала
дятел бьет по березе сырой,
или сердце мое застучало
далеко от меня за рекой...
***
Пока в столовке жадно ест собачник,
к его фургону, развевая мрак,
в рубахе белой подкрадётся мальчик,
сорвёт засов! И выпустит собак.
Они рванутся в темноту на волю!
Пьянея, с ног спасителя собьют.
Вот, кувыркаясь, по ночному полю
они уже бегут, бегут, бегут.
Река блеснула. Им не надо брода.
Они плывут. И где-то за рекой
соединяет радостно свобода
крик человека и собачий вой.
Их колет рожь! Их радуют проклятья!
Под каждым стогом есть для них приют.
Но и во сне, обнявшись, словно братья,
они бегут, бегут, бегут, бегут…
***
Просыпаюсь от крика гусей.
Всюду иней и холод сияний.
Засыпаю под крики гусей.
В них такая тоска расстояний...
Днем и ночью кричат и летят
заполярные серые гуси.
Или в отчем дому в Белоруссии
наши старые двери скрипят?
Или ночью домой наконец
возвратился усталый отец
и принес мне холодного хлеба
с грустным запахом ветра и неба.
***
И золотые медалисты,
и хорошисты, и солисты -
все в институты поступили
и про нее давно забыли.
Один Девятченко Иван -
дитя развалин, хулиган -
и в женский день, и в день рожденья
ей присылает поздравленья
и деревянными словами
благодарит: "Мы сердцем с Вами!"
Ему был дар особый дан,
пожалуй, самой высшей пробы,
ни лести он не знал, ни злобы.
Не "я", а "мы" писал Иван:
"Мы вечно благодарны Вам!"
***
Нам уже по шестнадцать. Пора
на работу, а мы еще дети.
Темной ночью на плесах Днепра
мы трясем браконьерские сети.
Крупной солью набита двустволка,
но украденных щук и язей,
как худые лисята у волка,
мы вторично крадем из сетей.
Наша сверстница ночью по скверам
куролесит уже с офицером,
мы висели у них на хвосте -
он целует ее в темноте.
Нам бы эти пустые заботы.
Тихо шарим баграми по дну,
и берем на буксир переметы,
и трясемся, увидев луну.
Нас вверху сторожат браконьеры,
но подходит с пшеницей баржа!
Мотыльки, кожаны и химеры
заполняют прожектор, шурша.
Наплывает баржа-самоходка,
надвигается, словно во сне.
Зацепились! Мотается лодка...
Молча в трюме лежим на зерне.
Вот и рынок. Лозу продеваем
под холодные жабры язей.
Вот и солнце встает из развалин,
где на каждом шагу - Колизей...
***
Счастливые, лежим в полыни.
Над нами в голубой пустыне,
белея, облако идет.
На небе летом снег живет.
Так и мое воспоминанье
об этом дне уже сейчас
сверкает далеко от нас,
хотя не скоро расставанье...
Еще в полях из пиджака
не выветрился дух полыни.
Еще горчит твоя рука.
Еще по голубой пустыни
идут над нами облака.
Уже та встреча - далека...
:
|