Пятница, 29.03.2024, 00:35
Приветствую Вас Гость | RSS

ЖИВАЯ ЛИТЕРАТУРА

[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 5 из 5
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
Форум » Архив форумов » Архив номинаций » Номинация "ПРОЗА" сезон 2011-2012 гг. (размещайте тут тексты, выдвигаемые вами на премию)
Номинация "ПРОЗА" сезон 2011-2012 гг.
DolgovДата: Суббота, 24.03.2012, 17:37 | Сообщение # 61
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 37
История любви
(окончание)

ЧАСТЬ 3

На следующее ночное дежурство Миша принёс найденную в квартире толстяка одежду. Взломать хлипкую решётку на окне и выпустить странного пациента не составило труда. Он отдавал себе отчет в том, что его обвинят в халатности, когда обнаружат побег, но работать в опостылевшей психушке больше не собирался. Полученным богатством рассчитывал распорядиться с умом: снять приличную квартиру, приодеться, поступить в институт. Если жить экономно, то на учёбу и вполне сносное существование должно хватить.

Утром, Миша, после неприятной беседы с главврачом, написал в объяснительной записке, что спал всю ночь, ничего не слышал и о побеге ничего не знает. Не дожидаясь увольнения, с лёгким сердцем в последний раз хлопнул дверью ненавистного учреждения.

Раннее весеннее солнышко, выглядывая из-за серых крыш собиралось вновь накинуться на грязные останки снега. Сосульки, пугая прохожих, с грохотом обрушивались на мокрый парящий асфальт. Встречные девушки манили своими формами и казались доступными как никогда.
Впереди была новая жизнь.

Вдруг, неизвестно откуда, перед ним появился тот самый странный больной. Толстяка было не узнать. В дорогом кашемировом пальто, широкополой шляпе, тёмных очках, профессор больше походил на классического мафиози из американских боевиков, чем на пациента, сбежавшего из психиатрической клиники. Меньше всего Миша ожидал этой встречи. Не зная, что сказать он в напряжении застыл перед ним.

- Михаил, ради Бога, сделайте вид что мы не знакомы и идите за мной, – донеслось из-под шляпы. Развернувшись, сумасшедший быстро зашагал по улице.

Плетясь следом, Миша терялся в догадках. К такому повороту событий он не был готов. Побег устроен, деньги честно отработаны. Что ещё нужно? Впрочем, от шизофреников можно ожидать чего угодно... Когда они свернули в глухой двор, он решил перехватить инициативу в свои руки и схватил толстяка за отвороты щегольского пальто:

- Что тебе надо, сука?

От рывка шляпа слетела, обнажив плешивый череп, и покатилась по земле.
Из-под очков, сползших на заклеенный пластырем нос, выглянули испуганные голубые глаза:

- Миша, не бейте меня! Я умоляю о помощи! Я заплачу вам, заплачу!

Коротенькая трясущаяся ручонка профессора нырнула в карман и извлекла оттуда толстую пачку долларов.

- Вот, возьмите задаток! Я потом дам ещё. У меня много денег. Они не имеют для меня значения. Помогите только вызволить мою Лену из заточения. Надо вынести мозг из института. Обязательно сегодня ночью. Я не могу этого сделать, меня все знают, а вам это под силу! Умоляю… Умоляю вас! Только надо сегодня ночью… Завтра будет уже поздно!

Миша отпустил тараторящего человечка и машинально взял протянутые деньги. Похоже, авантюра с этим сумасшедшим продолжается. К своему удивлению он уже готов был поверить во весь этот бред.

Увесистая пачка долларов, оттягивала карман. Мелькнула предательская мысль «кинуть» профессора. Оттолкнуть его посильнее и уйти, забрав деньги. Жаловаться он наверняка не будет. Да и кто поверит беглому сумасшедшему?

От этих мыслей Мише стало стыдно. Обмануть это наивное и больное на голову существо было решительно невозможно.

* * *

Дальше всё напоминало дурной сом. Временами Миша отказывался верить в происходящее и смотрел на себя как бы со стороны. А события, стремительно закручивающиеся в тугой клубок, были больше похожи на кадры из скверного боевика, чем на реальность:

… на деньги Дмитрия Вениаминовича, (так, оказывается, звали толстяка) они снимают квартиру, заплатив на год вперёд…

…сумасшедший профессор тщательно вычерчивает план института и заставляет выучить коды внутренних замков…

…Миша покупает устрашающего вида пневматический револьвер и на голливудский манер, с двух рук, тренируется стрелять крошечными дротиками…

…Дмитрий Вениаминович тем временем варит на кухне адское зелье, которое должно на время парализовать охранника…

…словно заправские индейцы-охотники они тщательно смазывают острые концы дротиков ядом…

…поздно вечером Миша хладнокровно стреляет в подвыпившего прохожего для испытании яда и засекает время когда тот очнётся…

…на рассвете они с профессором едут на такси к институту и отпускают машину, не доезжая двух кварталов…

В итоге, он стоит перед закрытыми дверями института. Всё, пути назад нет! Позвонив, Миша прижимается к стене и замирает с револьвером наизготовку. Сейчас, когда охранник выйдет посмотреть кто звонил, он усыпит его и принесёт профессору заветный мозг.

Медленно тянулись минуты. За дверью не было слышно никаких звуков. Миша позвонил второй раз. Опять никакой реакции. Со слов профессора ночной охранник не должен спать. Ещё звонок!

- Не оглядываться! Брось оружие от себя подальше! Потом руки вверх! – стальной голос заставил вздрогнуть.
Сердце ёкнуло и словно оборвалось.
Что-то твёрдое с силой вдавилось между лопаток.

ЧАСТЬ 4

В страхе Миша отбросил свой дурацкий револьвер и поспешно задрал руки вверх. Только сейчас он осознал во что ввязался и какие могут быть серьёзные неприятности.

Кто-то сноровисто охлопал его, сорвал с плеч рюкзачок с фонариком, маской и одеялом, в которое предполагалось завернуть банку с мозгом.

- Руки не опускать! Стоять на месте!

Звук шагов по асфальту заставил непроизвольно оглянуться. По дорожке ведущей к институту быстро приближался Дмитрий Вениаминович в своём опереточном наряде гангстера-неудачника. С ловкостью фокусника он на ходу извлек длинную блестящую трубку и как заправский житель джунглей смачно плюнул в их сторону.

Стоящий сзади охранник начал заваливаться набок. С костяным стуком его голова глухо ударилась о цемент крыльца. Из полуоткрытого рта показалась пена, а глаза страшно закатились. Лицо почти мгновенно стало наливаться синевой.

- Скорее Миша! Надо спрятать тело!

Вместе с подбежавшим профессором они подхватили безжизненное тело под мышки и потащили во двор института к черному ходу. Там было открыто.
Спрятав охранника в каморку с мётлами и лопатами, бегом бросились вверх по лестнице. С развевающимися полами длинного пальто, горящими сумасшедшими глазами и блестящей лысиной профессор ещё больше походил на карикатурного персонажа из итальянского фильма про мафию. Но Мише было не до смеха. Безупречно, казалось бы, разработанная операция явно шла не по плану.

Их торопливые шаги гулко раздавались в пустынном и мрачном коридоре. Никогда в жизни Миша не испытывал такого жуткого страха. В висках стучало. Хотелось убежать прочь, но чувство похожее на любопытство, толкало вперёд.

Вот лаборатория и заветная комната знакомая по описанию. Сумасшедший профессор подскочил к огромному столу, уставленному приборами, надел наушники и, пощёлкав тумблерами, начал шептать в микрофон что-то ласковое.

В полумраке не сразу удалось разглядеть тёмную массу, плавающую в большой банке среди хитросплетений проводов и датчиков. Мигание светодиодов чем-то напоминало новогоднюю ёлку. Не зная что делать дальше, Миша неловко топтался на месте.

- Милая…. Дорогая моя…. Скучала без меня! Я пришёл к тебе! Больше мы никогда не расстанемся…, - ворковал толстячок. Его брюки подозрительно сильно топорщились в паху.

- Дмитрий Вениаминович! Пойдемте скорее, нам пора. Скоро охранник уже очнётся, – Миша тронул его за плечо.

- А? Что? Охранник? Да нет, Михаил, не переживайте. Он, скорее всего, никогда не очнётся. Я усыпил его другим ядом. Нам можно не спешить…, – спокойно ответил профессор.

У Миши перед глазами встало жутко-синее лицо охранника с пеной на губах, и он понял, что это правда. Колени предательски задрожали. Между тем шизофреник, отстранив микрофон, спокойно продолжал:

- Я всегда был с вами предельно откровенен, Михаил, и вы должны понять меня как мужчина мужчину. Не могли бы вы, оставить нас на несколько минут наедине с Леной?

Профессор потянулся рукой к ширинке и бесцеремонно расстегнул её.
Миша, в шоке, выскочил прочь из комнаты.

Первой мыслью было бежать в милицию и рассказать обо всём. Только сейчас, до него дошло, в какую скверную историю он влип. Это надо же быть таким круглым дураком, чтобы связаться с сумасшедшим и стать соучастником преступления! Только что они вместе убили охранника и спрятали труп. Днем раньше, именно он устроил больному побег из психбольницы. Профессору за эти «шалости» грозит всего лишь обратное заточение в психбольницу, а вот Мише раскрутят срок на полную катушку. Никакой адвокат не поможет избежать тюрьмы даже за большие деньги.

И ещё деньги! Да, именно деньги… Их могут конфисковать. К своему богатству он уже настолько привык, что не мыслит себя без него. Нет, возврата к прошлой жизни не может быть! Надо идти до конца. Тем более профессор обещал ещё заплатить. Судя по всему, денежки у него водятся, и не малые. Будь что будет…

Миша решительно распахнул дверь в комнату. Увиденное поразило его. Дмитрий Вениаминович сидел на столе со спущенными штанами и держал в руках использованный презерватив.

- Да, Михаил, такая вот проза жизни, - нисколько не смущаясь, заговорил он:
- К сожалению, при данных обстоятельствах я вынужден пользоваться средствами контрацепции. Если сперма попадает в питательный раствор, то надо менять его. Присутствие семенной жидкости в растворе беспокоит Лену. Она говорит, что пока не привыкла к таким новым ощущениям.

Профессор перешёл на шепот:
- Ещё она боится забеременеть! Смешная…

От этой дикой картины в Мише проснулись профессиональные привычки. Он решительно подошёл к сумасшедшему и от всей души отвесил ему подзатыльник.

- Быстро надел штаны! Забирай своё мозго*бство и уходим!

Профессор соскочил со стола и бросился с кулаками:

- Как вы смеете так говорить про Лену! Немедленно извинитесь! Да вы…

Запутавшись в брюках, висящих на щиколотках, он упал и покатился по полу. Миша в сердцах несколько раз пнул его ногой. Лёжа на животе, Дмитрий Вениаминович прижал руки к лицу и горько расплакался. Жирные голые ягодицы содрогались от рыданий. Мозг в банке насмешливо подмигивал светодиодами.

- Вы обязаны извиниться…, вы злой,… пока не извинитесь, я никуда не пойду…, - доносилось сквозь слёзы.

Положение становилось угрожающим. Не хватало еще того, чтобы их обнаружили здесь утром. Выругав себя за несдержанность, Миша процедил сквозь зубы:

- Ладно, извините. Я извиняюсь. Пойдемте скорее. Сюда могут придти…

Всхлипывая, обиженный профессор встал, натянул штаны и молча стал отсоединять провода от сосуда, где плавал мозг…

* * *

Близился рассвет. Фонари уже погасли и в утренних сумерках стали проявляться очертания домов. Город пока спал.

Боясь потревожить содержимое банки, закутанной в одеяло, Дмитрий Вениаминович мелкими шажками шёл по улице. Он часто останавливался и, приподняв край одеяла, нежно с придыханием что-то шептал. Ехать на такси он наотрез отказался, боясь того, что раствор расплескается и Лене будет больно. Миша бесполезно пытался уговорить профессора ускорить шаг. Идти до съёмной квартиры было ещё далеко. Скоро на улице появятся первые прохожие которые, конечно, не оставят без внимания странную процессию. А свидетели им не нужны.

Шум работающего двигателя заставил оглянуться. УАЗик патрульно-постовой службы, скрипнув тормозами, остановился рядом. Из машины вразвалку, вальяжно вышли два мента:

- Стоять! Что несём? Предъявите документы!

Миша побледнел…

ЧАСТЬ 5

Дмитрий Вениаминович не спеша поставил банку на асфальт и полез рукой во внутренний карман пальто. Миша напрягся. От этого сумасшедшего всего можно было ожидать. Между тем, тот извлёк паспорт и спокойно протянул подошедшему сержанту.

- Тааак… Ко-сен-ко Захар Петрович, – по слогам прочитал служитель закона и пытливо сверил физиономию профессора с фотографией:
- Прописка есть. Всё в порядке, – сержант козырнул и повернулся к Мише:
- Ну, а ваши документики где?

- Это мой племянник, - неожиданно заговорил профессор:
- У него нет с собой паспорта. Но, смею вас заверить, он очень приличный молодой человек. Помогает мне в научных изысканиях. Вот мозг для опытов несём. На скотобойне достали по случаю. Взгляните! – с этими словами он раскрыл одеяло.

Мент заглянул в банку и сморщился:
- Фу, гадость…Вопросов больше нет. Счастливого пути!

УАЗик, выпустив смрадное облако выхлопных газов, уехал.

- Всё окей! – профессор подмигнул Мише и, осторожно обняв свою драгоценную ношу, засеменил дальше.

* * *

В квартире Дмитрий Вениаминович сразу же промчался на кухню где начал колдовать с реактивами, пробирками и колбами.
Миша налил себе полстакана водки и устало растянулся на диване. После бурных событий последних дней и ночей сон накатился мгновенно…

Проснулся он от звяканья посуды и изумительного запаха жареной картошки.
Бодрый голос профессора прогнал остатки сна:
- Миша! Просыпайтесь, пора ужинать!

На кухонном столе стояла бутылка дорогого коньяка, стаканы и большая сковорода с румяной аппетитной картошкой. В центре возвышалась банка с неизменным мозгом похожим на бесформенный кусок серого студня. К стеклу были приклеены скотчем два бумажных ангелочка с сердечками в пухлых руках и огромный гладиолус.

- Присаживайтесь мой друг! – заулыбался Дмитрий Вениаминович:
- Сегодня мы отмечаем нашу с Леной помолвку! Она очень любит гладиолусы. Я уже сбегал за цветами
Он до краёв наполнил стаканы:
- Да вы не стесняйтесь! Выпейте за нас, за наше счастье!

Миша молча влил в себя обжигающую жидкость и вопросительно взглянул на профессора:
- Скажите, кто вы такой? Как вас по-настоящему зовут: Захар Косенко или Дмитрий Вениаминович?

- Ах, Михаил, всё это пустяки! Конечно же меня зовут так как я представился. Наверное, мне следовало раньше рассказать об этом. Год назад коллеги за рубежом заинтересовались моими исследованиями. Проблема в том, что в нашей стране финансирование науки очень скудное. Друзья нашли мне богатых спонсоров, которые помогли деньгами на аппаратуру, на текущие расходы и всё остальное. Милейшие люди. На всякий случай дали паспорт на чужое имя, посоветовали сделать тайник с необходимыми вещами. Как видите, пригодилось.

Профессор опять наполнил стаканы:
- Ещё у меня к вам предложение. Мне необходим помощник. Я скоро закончу свою работу и подам её на Нобелевскую премию. Мы вместе уедем за границу. Там вы Миша, поступите учиться в Сорбонну или в Кембридж. Продолжим работать. Я вам зарплату очень приличную платить буду. Соглашайтесь! Давайте выпьем за наше дальнейшее сотрудничество!

* * *

Прошло несколько месяцев. Желание бросить всё и убежать у Миши уже не появлялось.
Профессор оказался вполне нормальным и приятным человеком за исключением помешанности на общении с мозгом. Обязанности помощника оказались не сложными. Мытьё лабораторной посуды, смешивание растворов и уборка в квартире не тяготили и не отнимали много времени. После работы в психушке настоящий отдых. Добровольно он взял на себя обязанности ходить по магазинам и готовить еду.

Дмитрий Вениаминович вручил Мише банковскую карточку с просьбой в расходах особо не ограничиваться – деньги на карточке появлялись регулярно и в изрядных количествах. Личный счет в банке рос с каждым месяцем – на зарплату профессор не скупился.
Такая жизнь не могла не нравиться.

* * *

Утро было скверное. Прошлёпав босыми ногами к холодильнику, Миша свернул голову пивной бутылке и с наслаждением всосал содержимое. Туман в голове постепенно рассеивался. Домой он приполз только под утро и в жутком состоянии. Кажется его даже рвало. Вчерашняя брюнетка оказалась ненасытной не только в любви но и в употреблении спиртного. Выпито было немеряно. Миша поморщился, вспомнив своё пьяное бахвальство. Конечно девочка она была супер, но только зря он, наверное, самозабвенно врал о своей секретной и высокооплачиваемой работе, хвастался счётом в банке и скорым отъездом за границу. Грозился приготовить на обед жареные мозги с зелёным горошком. Впрочем, плевать. Похоже, у профессора работа ладится, и они действительно скоро смотаются из этой вонючей и дурацкой страны. Ну а там посмотрим… С такими деньгами какие есть у него он нигде не пропадёт.

Перед обедом профессор пригласил Мишу к себе в комнату и с гордостью предложил полюбоваться на свою Елену. С мозгом произошли поразительные перемены. Он в несколько раз увеличился в размерах, едва помещаясь в банку, и приобрёл странный фиолетовый оттенок. По бокам свисали непонятные мерзкие отростки, а глубокая впадина между полушариями была прикрыта листочком, вырезанным из ярко-зеленого пластика.

- Миша! Мне наконец-то удалось создать генератор, излучающий волны роста!
Под их воздействием, в определённой питательной среде клетки любого организма начинают очень быстро делиться и расти. Вы видите, как изменилась Елена? Правда, красавица?

Профессор понизил голос до шепота:
- У меня нет от вас тайн. У неё образовалось настоящее женское влагалище. Вон там, под листиком. Только не смотрите так внимательно. Отвернитесь. Мне кажется, Лена научилась чувствовать взгляд. У неё развились феноменальные способности. Она впитывает всю информацию из Интернета как губка. А самое главное - она легко может сопоставлять самые разные факты и делать выводы. Вчера предсказала начало войны на Ближнем Востоке. Она говорит совсем невероятные вещи – в Америке скоро будет кризис, а нефть подешевеет в несколько раз… Я поражаюсь её интеллекту! Если мы продолжим облучение, то её возможности ещё увеличатся! Надо срочно купить для Лены самый большой аквариум.

Когда Миша брёл по улице мысленно переваривая услышанное от профессора, к нему неожиданно подпорхнула вчерашняя брюнетка:

- О, привет! Ты куда? Говоришь, аквариум покупать? Я на колёсах, нам по пути. Поехали!

Девушка настойчиво потянула его к неприметной «Волге» с тонированными стёклами. Задняя дверца неожиданно открылась. Выскочивший оттуда молодой человек грубо втолкнул его в салон и сел рядом. Миша оказался на заднем сиденье зажатый между двумя неприветливыми незнакомцами с тяжёлыми, злыми взглядами. Что-то больно укололо в плечо, и всё вокруг поплыло превращаясь в искрящую темноту…

ЭПИЛОГ

В пригороде одного из мегаполисов, на неприметный тихой улице стоит обычное двухэтажное здание, огороженное высокой чугунной оградой. Густая листва почти полностью скрывает его от любопытных взглядов. На воротах табличка – «НИИ Центра развития аналитических исследований».

Обычное научное учреждение. Внимательному прохожему может показаться странным обилие камер слежения, да несколько рядов колючей проволоки по внутреннему периметру. Впрочем, что тут странного – времена-то неспокойные вот и пытаются обезопасить себя учёные мужи как могут.

Если нам удастся пройти мимо нескольких постов охраны, то ничего интересного внутри здания мы не увидим. Обычные клерки, протирающие штаны перед компьютерами. Отличает их всех от подобного офисного планктона только одно – немногословность, цепкий и насторожённый взгляд, плавные кошачьи движения.

Побродив среди многочисленных кабинетов, обозначенных только номерами, мы можем спуститься в подвальное помещение, где перед входом в бомбоубежище нас будет ждать первый сюрприз. Ещё один пост усиленной охраны с рамкой металлоискателя! В наличие бомбоубежища нет ничего удивительного – в 50 годы страна, в страхе перед ядерной угрозой, строила эти сооружения повсеместно. По окончанию холодной войны их превратили в склады или вовсе забросили. Зачем тогда охрана? Что скрывается за массивной бронированной дверью с лаконичной надписью «Проект «Елена»?

Автор вправе удовлетворить любопытство читателей. Ярко освещённые залы бывшего бомбоубежища наполнены рядами непонятной аппаратуры. Жгуты и кабельные каналы стягиваются к главной комнате. Здесь в центре стоит огромный стеклянный куб с плавающей в нём странной фиолетовой массой очень похожей на гигантский человеческий мозг. Сотни проводов тянутся из куба к экранам мониторов и башням системных блоков. Три человека в белых халатах постоянно наблюдают за многочисленными датчиками.
Проницательный читатель вероятно уже давно догадался, что это ни кто иная, как наша Елена – огромный живой мегамозг.

Сюда беспрестанно стекается информация со всего мира и, мгновенно переработанная в виде проектов, докладов, прогнозов, попадает на стол к Президенту. Ни одно политическое и экономическое решение не принимается без предварительных консультаций с Еленой. Последствия этих решений тоже тщательно просчитываются. Президенту всего лишь остаётся делать то, что диктует мегамозг.

В смежной комнате, обставленной современной удобной мебелью, мы обнаружим нашего старого знакомого – Дмитрия Вениаминовича. Он сильно похудел и оброс клочковатой седой бородой. На столике, перед диваном с дремлющим профессором, остатки обильного ужина из морепродуктов и большая упаковка таблеток «Виагры»…

Звонок! В комнату вбегает один из сотрудников:
- Снова сбой! Елена требует вас!

Кряхтя, профессор натягивает мокрый гидрокостюм со странным вырезом в паху и, по приставной лестнице, залезает в стеклянный куб. Сотрудники на цыпочках деликатно удаляются …

Да, вот такая работа у Дмитрия Вениаминовича. Прямо скажем – нелёгкая работа огромной государственной важности. Лена, осознав свою значимость, стала капризной и всё чаще и чаще требует от него близости. Измотанный постоянным сексом профессор последнее время живёт на транквилизаторах.

Несколько раз пробовали подменить его фаллоимитаторами и добровольцами, но ничего хорошего из этого не получилось – Елена, почувствовав обман, отказывалась работать. С большим трудом скандал удалось замять…

Пытливый читатель обязательно спросит: что же стало с Мишей? Скажу по секрету – не стоит о нем вспоминать. У профессора этот вопрос вызовет ненужную истерию, а сотрудники проекта «Елена» ничего не скажут. Только молча посмотрят в глаза долгим пристальным взглядом.

Впрочем, недавно автору стало известно, что в одной из психиатрических клиник есть больной по имени Михаил. Если его угостить сигаретой, то он охотно поведает вам странную историю, как две капли воды похожую на ту, что написана выше.
Только это ни о чём говорит.
Господа литераторы в подобных случаях любят выражаться так: все совпадения с реальными именами и событиями – случайны!

Ноябрь 2011 г.
 
DolgovДата: Суббота, 24.03.2012, 18:17 | Сообщение # 62
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 38

ТРИ МИЛЛИОНА ПЯТЬСОТ ДВАДЦАТЬ ТРИ МАМЫ
Солнце швырялось сосульками с крыш в прохожих. Пришла долгожданная грязная весна, пришла в середине апреля. В комнате, где лежала мама, было слышно, как подтаявшие льдины с грохотом разбиваются об асфальт.
Весенняя бомбежка.
У мамы последние недели всегда закрыты шторы. Солнечные лучи причиняли ей боль. Даже поворачиваясь к ним спиной, мама говорила, что они прожигают её мозг. Папа занавесил окно темным покрывалом.
- В темноте дышится легче. В темноте всегда лучше. Будто сближаешься с ней. Сливаешься. Исчезаешь…
Сижу возле мамы на табурете. Рядом на журнальном столике куча лекарств: таблетки, баночки-стекляшки, уколы…
- Дождь? - тихо спрашивает мама. - На улице дождь?
- Это капель, мам, с крыш так сильно течет… Прямо потоп.
- Люблю дождь. Небо такое большое, безграничное, сильное, а тоже плачет. Даже небо… Все плачут. Только человек может не плакать. Однажды, Олежка, в твоем возрасте я видела, как плакал наш пёс Туман…
Мама часто засыпала на полуслове. Не договорив.
На ней всегда, и теперь, был платок.
- Скоро совсем как ты буду лысая, - шутила мама.
Она перестала рассказывать на ночь истории, а я, хоть и ходил уже в третий класс, любил их слушать. Одну, например, историю про картавое привидение я заставлял маму рассказывать по несколько раз в неделю. Теперь читал сам маме. Или рассказывал что-нибудь, выдумывал, сочинял…
- Все писатели любят дождь... Ты тоже станешь писателем…
Я обещал маме, что стану.
По ночам приходила боль. Мама сдерживалась, чтобы не кричать. Только я всё равно слышал, как она стонет в подушку, как успокаивает её папа, как суетится на кухне мамина сестра тетя Нина…
По ночам приходил страх. Я лежал в кровати и боялся, что произойдет что-то плохое. Неправильное. Ненужное. Боялся, что однажды проснусь утром без мамы. Мамы не станет. Болезнь победит и заберет её от нас…
В одну из таких ночей я и увидел сон. А может, это был не сон... Увидел мертвую бабушку. Мамину маму. Бабушка вошла ко мне в комнату, легонько прикрыла дверь, подошла. Я не испугался, это ведь моя бабушка, ну и что, что она давно умерла?..
Бабушка села ко мне на кровать, погладила по голове:
- Ты помнишь, внучек, что я тебе рассказывала про картинки? Помнишь? - тихо спросила она.
Задумался.
- Про то, что люди на картинках живут вечно?..
- Умница, - похвалила бабуля, - они остаются надолго, очень надолго с нами. Всегда рядом…
- Всегда рядом… - повторил и…
Хлопнула дверь.
- Ты с кем тут разговариваешь? - спросила, входя, тетя Нина.
Смотрю по сторонам.
«Приснилось или нет?»
За окном солнце, очередная «бомбежка», а в уголке окна кусочек голубого неба и белое облако, так сильно похожее на лицо мамы.

«Тема сегодняшнего урока рисования – «Мой лучший друг», - так объявила Татьяна Ивановна, наш классный руководитель. Я нарисовал лицо мамы. Нарисовал как смог.
Коля «Толстый», сосед по парте, нарисовал пса Рекса, Оля Сомова попробовала изобразить подружку Вальку, а я…
- Маменькин сынок, - прошипел в ухо «Толстый», когда Татьяна Ивановна поставила мне пять, а ему три.
«Да, пускай так, я маменькин сынок».

Рисунок показал тете Нине. Она приехала и стала жить у нас через день после первого приступа мамы. Тогда мама отказалась ложиться в больницу…
- Так сильно похоже, - погладила меня по лысине тетя, - прямо копия.
- Копия…
- Молодец, иди поешь, я подогрела.
- Пойду маме покажу.
- Потом, - остановила тетя, - мама только заснула после лекарств.
- Потом? Ладно, потом, - согласился.
А потом маме стало хуже. Она кричала. Папа приехал с работы. Вызвали «скорую». Я всё это время сидел в своей комнате с закрытыми глазами и просил Боженьку об одном - чтобы он спас маму.
«Пускай болезнь исчезнет, пройдет, как растворяется всё в темноте. Я сделаю всё, чтобы мама не болела никогда. Ни в жизнь… Всё-превсё…»

Теперь я ненавижу это слово – «потом». Маму увезли в больницу в третий раз за две недели. Папа со мной почти не разговаривает. Боится. Даже не смотрит на меня. И его глаза всегда «на мокром месте». Тетя Нина говорит: «Маму должны прооперировать, и операция должна помочь»…
Знаю, что поступил нехорошо - подслушал разговор папы по телефону и услышал это слово. Диагноз. «Рак» - вот что мучает маму. Он засел, укрылся в голове и стал поедать её, стал расти. Он пытается выбраться. Он не любит солнечный свет и заставляет выпадать мамины волосы…
Я вспомнил эти такие разные платки, которыми она повязывала голову… Красный с золотыми кистями платок - подарок сестры. Ещё три платка подарил папа...
Черный платок – его я боялся больше всего. Черный цвет не мой любимый цвет. Цвет не жизни. Поэтому я отворачиваюсь и боюсь попов в их черных одеяниях… Разве Божий цвет – черный? Бог - это ведь свет… Белый цвет - вот цвет Бога. Золотистый…
Втихаря выкрал ненавистный платок из маминого шкафа и выбросил по дороге в школу в мусорный контейнер в чужом дворе.
«Лучше я сам накоплю денег и подарю маме другой платок. Голубой – как небо».

Мама взяла мою руку, поцеловала в открытую ладонь. Я не выдержал. Заплакал. А ведь обещал, что не буду, сдержусь. Обещал…
- Ну, Олеж…
- Мама…
На маме была белая больничная марлевая повязка, и я сказал, проглатывая слёзы:
- У меня тебе подарок.
Мама улыбнулась, и моё сердце улыбнулось в ответ.
Я разбил копилку, копил на футбольный мяч, и сегодня купил маме платок такой, какой хотел. Голубой с желтыми и сиреневыми цветами.
- Сынок…
- Я повяжу его тебе на шею. Продавщица сказала, это самый модный сейчас асексуар.
- Что? - спросила мама.
- Асексуар. Самый модный…
И мама засмеялась, так неожиданно, так чисто, зажигающе… Я тоже засмеялся. Мы смеялись вместе, да так громко, что в палату заглянула медсестра:
- Всё хорошо?
В ответ мы продолжали смеяться.

Из больницы уходил в отличном настроении. Хотелось бежать по лужам, прыгать в них, брызгаться, кричать… Вышел на крыльцо и тут вспомнил про второй подарок для мамы – школьный рисунок. Залез в карман, достал аккуратно сложенный альбомный лист…
«Мой лучший друг».
Сосулька, «крякнув», сорвалась с конька крыши, просвистела перед самым носом и с оглушительным треском разбилась у ног.
- Ой! - вскрикнул. Отпрыгнул. Выпустил из рук рисунок. Не по-апрельски холодный, сильный ветер подхватил лист, рисованное карандашное лицо мамы мелькнуло перед глазами и со скоростью пули взмыло вверх. В голубое небо. И выше, и выше…
Сначала я побежал, задрав голову. Не замечая луж и кочек… Но вскоре остановился. Рисунок, подарок маме, исчез в небесах.
Долго смотрел в голубую бесконечность. Ждал, а вдруг вернется…
Небо темнело. Хмурилось. Мамин портрет, мне чудилось, всё дальше и дальше бумажным ковром-самолетом стремился ввысь. Навстречу солнцу. Звездам. Навстречу Вселенной. У которой нет начала и нет конца…

Дома не находил себе места. Ходил из комнаты в комнату. Зашел в мамину спальню, шторы всё ещё были закрыты. На кухне зачем-то включил воду, помыл руки, вернулся в свою комнату… Постоял у окна, небо было темным. А где-то там высоко-высоко…
Вернулся папа, спросил:
- Как дела?
Сказал:
- Маме лучше, - помолчал чуток, - ведь лучше?..
- У мамы через месяц операция, Олег, - начал отец, - это временное улучшение. Понимаешь? Мы должны держать кулаки за маму, чтобы операция помогла…
Я видел, как папе было тяжело говорить, как он подбирал каждое слово. Слово за словом…
- И может случиться так, сынок…
- Я всё знаю, папа. Не говори. Я знаю…
Он обнял меня крепко, как никогда. Папа плакал точно так же, как я всего лишь несколько часов назад.
«Не сдержался».
- Мама поправится. Вот увидишь. Мама будет с нами. Всегда. Я знаю. Знаю способ…
Он молча кивал, соглашался. Слезы, его горячие слезы обжигали мою шею, затекали под воротник и текли…

Собрал всё, чем можно было рисовать. Карандаши, фломастеры, краски акварельные, масляные, гуашь, пастель, ручки шариковые, ручки гелиевые, мелки…
Закрылся в комнате и начал рисовать. Рисовать маму.
Потому что люди на картинках живут вечно…

За выходные, субботу и воскресенье, засыпая лишь на пару часов, не завтракая, не ужиная, нарисовал всего сто восемьдесят одну маму. Понимал, надо торопиться и рисовать, рисовать, не останавливаясь, не обращая внимания на источенные карандаши, иссохшие фломастеры, искрошившиеся мелки, так быстро кончающиеся краски…
Попросил папу купить альбомов, тетрадей…
А кончатся они, буду рисовать на клочках бумаги, обоях, стенах… Себе…

Тетя Нина приносила еду в комнату.
«Надо, так надо».
Только ел я немного, да я и не был голоден. Бывает, остановлюсь на минуту, съем целую луковицу репчатого лука - и снова за карандаш и краски…
Папа послушно приносил листы для рисования, не задавая вопросов. Ни звука. Ни слова … Папа чувствовал. Папа всё понимал…
К маме не пускали. Приходя в больницу, несколько раз я смотрел на неё, стоя в чуть приоткрытых дверях. Мама теперь всё время спала, и голубым теплым цветком в бело-стальной и холодной палате был платок, повязанный мною. Я не сдерживал слёз… Зачем…
Я спешил рисовать маму.

Рисунки висели по всем комнатам. Повсюду… И на потолке тоже…
Мама смотрела на нас отовсюду. Разноцветно-радужная…

Через неделю у меня было тысяча девятьсот двадцать две мамы, и ко мне присоединилась тетя Нина.
«Вдвоём мы нарисуем больше».
- Мамы должно быть много, - говорил со знанием дела я. - Мама – это бесконечность… как небо. Как Вселенная. Как Бог…
А ещё через три дня папа молча зашел к нам, сел на полу посреди разбросанных ручек, красок, тетрадных и альбомных листов и стал рисовать (а рисовал он очень хорошо) свою жену. Мою маму…

Мы сбились со счета, когда двухмиллионный портрет мамы повис на нетронутом плафоне лампы в больничной палате мамы…

«Мамы должно быть много…»
Мама дома. На шкафах, книжных полках, телевизоре, аквариуме… На холодильнике в кухне, на газовой плите, стиральной машине… В подъезде, в просветах перил… Мама улыбалась с заборов огородов и гаражей… Сопровождала по дороге в больницу... Мама на автобусных остановках и деревьях в парке… Афишах и досках объявлений… Мама встречала в больничном лифте… Шла по коридору и кружила вокруг колонн… В кабинетах врачей и палатах…
Мама…

За день до операции во сне (или это был не сон?..) я снова увидел бабушку. Она зашла ко мне в комнату, как тогда, прикрыла за собой дверь и произнесла:
- Это первый и последний.
Подошла, протянула мне мой первый рисунок мамы с надписью: «Мой лучший друг» в левом верхнем углу листа и оценкой пять красной пастой в нижнем правом.
- Как?..
Я сидел за столом, положив голову на локти, перед чистым альбомным листом.
- Как? - спросил себя, спросил тишину и подумал:
«Задремал».
Я наблюдал, как в открытое окно жаркий ветер июня запустил сложенный бумажный самолетик. Он покружил по комнате, словно разглядывая мамины разноцветные портреты, а потом легонько приземлился на столе перед моим носом. Я хмыкнул.
«Вот так весточка с неба».
Взял небесного посланника и, осторожно раскрывая самолетик, вдруг почувствовал, как проснулась и улыбнулась мама. Улыбнулась солнцу в окне. Без боли.
Моё сердце улыбнулось в ответ.
- Мама навсегда.
И развернул лист…
«Первый и последний».
 
DolgovДата: Суббота, 24.03.2012, 18:19 | Сообщение # 63
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 38
(продолжение)

ВОЗДУШНЫЙ ПОЦЕЛУЙ
(Несколько часов из жизни человека)

Обычное – уже само по себе чудо!
Ф.Кафка
Четверг, 2 сентября
7-00 – встать.
7-05 – найти зубную щетку.
Вчера Шах забрался в ванную комнату, он часто так делает, когда хочет меня проучить, и съел полтюбика мятной пасты. Потом вытащил мою щетку и по всей видимости играл с ней. Может, загнал её под шкаф? Или под холодильник? Не мог ведь он её съесть?!
7-20 – Если на поиски щетки хватит 15 минут, то водные процедуры и завтрак. Если Шах щетку и правда съел, чищу зубы пальцем - и завтрак.
2 яйца всмятку, белый хлеб 2 куска, кофе без сахара. Деньги кончались, оставил только на дорогу до галереи. Если не продали ни одну работу, повешусь на хрен. Сестра пьет чай с карамелью, одну конфету на кружку. И мне советует – как сахар кончится, и деньги будут только на дорогу. А у меня и карамелек нет. Откуда? Уже какой месяц без работы. Не до конфет тут. Да и не люблю я сладкое.
7-25 – яйца, чтобы были всмятку, необходимо варить осторожно. Это если вкрутую, пускай болтаются до посинения. 3 минуты после закипания воды - и готово. Теперь под холодную воду.
7-50 – послушать радио. На 107,4 УКВ – по будням в это время передают новости культуры. А по «Маяку» идет какая-то лабудень или же гороскоп на день. Я не слушаю гороскопы. Не верю. Не в звезды не верю. Звезды не врут. Зачем им это? Врут гороскопы. Астрологи врут. «Скорпиону звезды пророчат высокую работоспособность. Прекрасное самочувствие и хорошее настроение станут гарантией успешности во многих сферах деятельности. Следует продумать свои цели на ближайший месяц. Карьерный рост в дальнейшем будет зависеть от вашей кропотливости сегодня».
8-00 – выключаю радио. Принципиально не слушаю новости. Боюсь. Слышать одно и то же каждый день страшно. В Дагестане кого-то расстреляли прямо в машине. В Бобруйске взорвалась котельная, в Москве террористка-смертница … сифилис мутирует, школьница убивает родителей, русский хоккей больше не русский и не хоккей… Прогноз погоды всё равно не точен. Гидрометцентр работает по принципу, как все – как платят, так и работает. А платят сейчас… уж лучше б совсем не платили.
8-01 – посмотреть, что там на улице.
8-02 – говорят, должен быть дождь. Если это так, надеть плащ. Если дождем и не пахнет, подойдет куртка.
8-03 – если дворник дядя Гриша еще не успел подмести под окном, можно вылезти в форточку и поглядеть на землю под окном. Шах мог запрыгнуть на форточку и выбросить щетку на улицу. Однажды он так вышвырнул мое старое порванное портмоне. Хорошо, там ни копейки не было.
8-05 – закурить у окна. Осталось 6 сигарет. Плюс полпачки папирос. Но это уже на крайний случай. От дыма сигареты режет глаза и видно, как пейзаж за стеклом растекается подтеками серо-голубого цвета. В такие моменты всегда хочется взяться за кисть. И быстрыми штрихами запечатлеть этот миг на холсте, подойдет ДВП или картон. Но слез нет. И сигарета почти докурена до бычка. Что ж, до новой сигаретки. Да и красок таких нет, и денег на краски. Остались ранние работы. Только почему-то их никто не берет. И мне с каждым днем всё больней и больней наблюдать, как они стареют. Стареют. Стареют. Потом картины умрут. Умрут, как и всё, и мне придется устроить им похороны. Самые всамделишные похороны. С поминками и водкой. А деньги откуда? Не воровать же?..
8-10 – и снова не забыть покормить Шаха. Для него у меня в хорошие дни всегда есть кошачья еда или мороженая рыба. В такие дни, как сейчас, в дни безденежья и невыносимости бытия – вчерашняя уха с покрошенным хлебом.
8-15 – прочесть парочку мыслей из круга чтения Льва Толстого.
«Чем ближе люди к истине, тем они терпимее к чужим заблуждениям. И наоборот».
«Есть несомненное правило, которое мы должны всегда помнить: если доброе дело не может быть совершено без отступления от добра, то или это дело не доброе, или время этого дела ещё не наступило».
8-20 – зачеркнуть в календаре сегодняшнее число. Не потому, что день кончался. Потому что начался.
8-22 – собираюсь. Рубашка, галстук, свитер, брюки.
с 8-23 до 8-30 – погладить брюки. Жуть как не люблю это дело. Особенно проглаживать стрелки. Одеваюсь.
8-35 – ботинки. На правом отклеилась подошва. Тоже кушать хочет. Я-то, понятно, набью желудок, чем придется, и в путь. Башмакам нужно другое. Как-нибудь доковыляю. Поставлю крест на большой палец – не забыть спросить у Феди клей. Хоть какой. Но лучше «Момент». Или до сестры сводной дойти? Далеко, правда, а если дождь?..
8-40 – закрыть дверь ванной на щеколду. Проверить, есть ли у Шахусика вода в блюдце. А он наглец – к ухе даже не притронулся. Закапывает её, противно царапая линолеум. Шипит. Ничего, голод не тетка.
8-42 - проверить газ и форточки. Все закрыто?
8-43 ¬- где ключи от двери?
8-45 - посмотри на тумбе в прихожей.
8-46 – тогда в кармане куртки. Так, вчера никуда не выходил. Значит, или в замке, или опять потерял. Если верно второе предположение, то это у меня пятый за этот год потерянный ключ.
8-47 – ключ в брюках. Еще раз осмотреть квартиру. Кран на кухне капает. Нужно менять вентиль. Уже второй месяц закрываю холодную воду с помощью плоскогубцев.
8-50 - на улицу.
По дороге на остановку обязательно проведать сухое дерево. Оно растет сразу за домом, у забора детского сада. Дети, я часто замечал, копошились возле зеленого дерева. Играли с ним, ковыряли кору лопатками, вырезали что-то… Спустя год, может, меньше дерево погибло. Засохло и стало похоже на крест. Дети, оставив умершее дерево, взялись за рябину рядом с качелями. Сначала они ободрали горькие ягоды…
Мертвое дерево привлекло меня странностью формы. Невооруженным и даже нехудожественным глазом можно увидеть крест и будто свисающие с креста распятые руки. Этим летом я сделал набросок дерева карандашом. Страшный получился рисунок. Тогда еще было пасмурно, как сейчас, и дети собрались у забора и смотрели на меня молча, прижавшись к железным прутьям забора. Смотрели до победного – пока воспитательница не загнала их на полдник. Теперь посещение дерева-креста вошло в распорядок дня. Стало неким ритуалом. Эдакое паломничество к памятнику человеческой жестокости. Невинность в наше время мертва. Все в чем-то виноваты. Даже дети.
Каждый день, каждый час где-то кого-то распинают. Кто-то добровольно, кто-то насильно входит на крест. Приносит себя в жертву. В жертву будущему. Без жертв не бывать будущему. Будущее – жестоко. И чем оно ближе, тем страшнее. Сосуществование сегодня вообще один огромный полигон. И часто в ход идут бескомпромиссные приемы уничтожения. Вплоть до применения запрещенных ударов и оружия…
9-02 – порой до автобусной остановки мне удается дойти за пять минут. Порой за пятнадцать. На остановке всё те же лица, что и позавчера, и запозапозавчера. Мне иногда хочется со всеми ними поздороваться. Столько лет мы уже вместе ездим на одном и том же автобусе. Когда кого-нибудь не бывает, даже чувствуешь напряжение всех тайно «окрещенных». Вот полная женщина с большущей родинкой на носу. Она, мне кажется, работает поварихой в какой-то захудалой столовой. А вон тот молодой человек - ему лет 20, с серьгой в левом ухе – голубой. Как-то в автобусе я случайно подслушал его разговор с мужчиной моего возраста. Они встретились в салоне случайно, и молодой начал слезно просить мужчину простить его и разрешить вернуться.
Люди не могут жить полноценно без второго человека. Двое – вот целое. Для того, чтобы жить полной жизнью, нужны двое. И пол здесь никакой роли не играет. Еще на остановке порой бывает она – девушка с печальными глазами. У неё всегда в руках цветы – полевые, комнатные, нежные, колючие… Она стоит спиной ко всем, лицом к парку, и, кажется, разговаривает с бутонами. Я весь этот год собирался заговорить с ней, но так и не решился. И не потому, что струсил или испугался отказа - мне не хотелось втягивать её в свою медленно текущую, постепенно загнивающую жизнь. Жизнь, в которой вместо живых цветов – мертвое дерево-распятье. Молча любуясь ею, я какое-то время просто так ходил до остановки и смотрел на неё. Сажал в автобус, провожал, долго смотрел вслед удаляющемуся в утро маршруту №5. Потом уходил назад, в свой мир.
Это у других мир и всё к нему прилагающееся - впереди. У меня – всё позади. Сзади.
И не потому, что я пессимист. А потому что родился не в то время. Не приспособился, как многие, к так быстро сменяющей маски жизни. А маски срываются и изменяются каждый день, да что там – каждый час. Только привык, смирившись с одним положением вещей, ба-бах – наутро всё по-другому, и нужно перестраиваться. Нужно учиться жить заново. А мне уже не 20 и не 25…
9-07 – её опять нет. Всё и все на месте, а её нет. Её нет уже давно. Я и на календаре делал пометки, сколько её не видел. Её нет уже три месяца. Последний раз она была на остановке с искусственными цветами. Осмелившись, я заглянул в её глаза и увидел в них слезы. Слезы заставляют земной шар крутиться быстрей. Настоящие слезы. Смотреть на всё через слезы – видеть другой Свет. Слезы способны пробивать границу между мирами. Между этим миром и тем… Она, наверное, ушла в тот мир. И ей, должно быть, теперь там хорошо. Там лучше, чем здесь – всегда так. Всегда лучше там, а не здесь. Это закон. Это жизнь.
А в жизни не должно быть места искусственным – мертвым - цветам. Необходимо избавляться от искусственного. Неживого. Чтобы жить.
9-10 – маршрут «пятерка» ходит согласно расписанию.
Я стал планировать свою жизнь вплоть до минуты, начал жить по расписанию после смерти матери. Так получилось, что в один день я потерял всё – и маму, и работу, и... Сводной сестре я тоже не был шибко нужен. Сейчас никто никому не нужен. Разве только в целях самосохранения, да когда есть хоть какая-то выгода… Друзей я не имел никогда – они не хотели называть меня другом. Я всегда один. Один на один с красками и картинами, с вдохновением и природой…
Рисую я с детства. У меня за плечами три персональные выставки. Две мои картины висят в Амстердаме и еще одна у частного коллекционера в Чикаго. Те времена – времена взлета - давно прошли. Деньги кончались. Работа… Конечно, если не найду ничего подходящего, пойду работать дворником в бригаду дяди Гриши, но рисовать не брошу. Никогда. Даже когда не будет красок. Буду рисовать в сердце. В душе. Деньги дворники получают небольшие, но на краски и еду для Шаха должно хватать. С квартиры, правда, придется съехать. Дворникам, пока ты работаешь, выделяют какой-то угол. Выживу. Если не перестану рисовать…
9-15 – в дороге.
Автобус полупустой. Обычно сажусь у окна в левом ряду. Слева по дороге поля. Всегда, глядя на поля, сливающиеся на горизонте с небом, думаю о Ван Гоге. Вот ведь тоже жизнь прожил. Может, все несчастные после смерти обретают счастье? Покой – не то ли это счастье, к которому все стремятся и которого все жаждут?!
9-17 - посчитать мелочь. Нужно набрать пять рублей за проезд.
9-18 – отдавать предпоследние деньги кондуктору жестоко. Ненавижу жестокость ни в каких её проявлениях. Пускай даже в таких безобидных. Зачастую самое из самых безобидных и бывает опасным.
9-20 – только не думать о плохом. Плохие мысли могут притянуть неприятности. Беду. Проблемы, а мне они ну никак не нужны. Ни сегодня. Ни-ког-да.
9-23 – осмотреться. Всегда и везде можно найти что-нибудь интересное. Забавное. Красивое. Достойное того, чтобы быть нарисованным хотя бы ручкой в блокноте. Блокнот всегда при мне. Маленький – специально, чтоб влезал в карман рубашки. У сердца. Возьмешь его в руки, откроешь на чистом листе, а лист теплый, порой горячий. Это тепло тела обменялось теплом с бумагой. Всё живое. И ручка карманная тоже. Мне её в художественном центре подарили на выставке местных модернистов, она тоже оживает, когда прикасается к телу. К листку. К сердцу.
9-25 – есть! Прямо напротив. Старушка в серой, как утро, беретке, отражается в треснувшем стекле. Лицо застряло в многочисленных трещинках и разбилось на миллион клочков. Вот оно истинное лицо старости – раздробленное, но и в то же время целое. Отражение меняется, будучи во власти пролетающего за окном пейзажа. Солнца скупые лучи позолотили паутину трещинок, и они заблестели – лицо старости стало похоже на лик какой-нибудь там святой великомученицы. Старость – священна. Всем, дожившим до глубокой старости и сохранившим себя и свой ум более или менее в целостности, а главное, в согласии друг с другом и с природой, следует поставить памятник. А лучше написать икону. И вознести в лик святых. Скажем: «Аминь».
Странная штука получается – молодость спешит умереть. Старость спешит жить.
9-30 - достать блокнот и сделать быстрый набросок. Желательно остаться незамеченным. К чему лишние вопросы и взгляды? Взгляды – отвлекают. Вопросы – ждут ответов. А ответов нет и быть не может, потому что зачем отвечать, когда самому ничего не ясно.
Я не из тех людей, кто учит, не зная сам, чему. По мне так лучше молчать, чем болтать попусту. Все беды земные от пустой болтовни. Все войны и прочее… Лучше жевать…
9-45 – паста имеет особенность заканчиваться в самый ненужный момент. Стержень стоит около трех рублей. Не хватит на обратную дорогу. А если продали хоть одну картину? Можно купить краски. И пасту. И кошачью еду.
с 9-46 до 10-00 – не думать ни о чем. Даже о крохотном простом карандаше, который остался на подоконнике дома, и о порванном ботинке.
10-01 – не забыть спросить про клей у Федьки.
10-04 – моя остановка. Отсюда до галереи пешком минут двадцать. Переулками по сокращенке минут 13-15, смотря как идти. Я хожу быстро. Привычка такая. По жизни ползу, а походка у меня такая, как будто куда опаздываю, - бегу.
10-05 – в дождь никогда не брал зонт. Не было его у меня никогда. Всю жизнь мокну. Никак не промокну. В молодости мечтал промокнуть, заболеть, скажем так, перед экзаменом по алгебре. В детстве думал, что промокнуть, значит, растаять, как снег. Значит, умереть. Боялся кислотных дождей, начитавшись рассказов Брэдбери. Сейчас, наоборот, люблю дождь, какой бы он ни был. Экология оставляет желать лучшего, и тем ни менее люблю всё от природы. Дождь больше всего. Это слезы неба. Земля и небо во время дождя сближаются. Становятся ближе. Любовниками. Ну разве не прекрасное это время. А когда поливает, как из ведра?..
10-10 – в юности в такое время загадывал желание. Теперь не осталось желаний. Теперь не верю в желания, в их исполнение не верю тем более. И страшно жить без мечты, и с мечтой жить страшно. Вдруг исполнится, а ты не готов. Ты не справишься, не удержишь… Вдруг ты не создан для своей мечты? Слаб? Что тогда? Убивать мечту всей жизни своими руками? Делать нечего, придется убивать. Только делать это нужно будет с закрытыми глазами. Чтоб не видеть, как она умирает.
10-15 – пройти мимо газетного киоска, стараясь не взглянуть, кто там сегодня работает. Там может быть на смене бывшая подружка, прозвавшая меня неудачником. Расстались шесть лет назад, а она все еще нет-нет, да выглянет в окошко киоска и закричит громко вслед: «Неудачник! Слышишь, неудачник, ты бы пластинки мои занес!».
Я ей давно уже все отдал, и про какие такие пластинки она говорит, не знаю даже. Зашел как-то к ней. Она в слезы, говорит, никак любовь забыть не удается. Я спросил, что за пластинки? Она не знает. Ушел быстро. «Даже чай не попьешь?» - спрашивает. «Некогда, работа», - соврал я. «Ага, как же, две работы», - вредничает она. «Как-нибудь в другой раз», - пытаюсь сгладить ситуацию. «Другого раза не будет, - отвечает она, - неудачник ты. Каким был, таким остался». И захлопнула перед носом дверь.
Только мы расстались бы с ней, будь я хоть трижды удачлив. Она считает, что секс и любовь - это одно и то же. Верит, что всего можно добиться с помощью денег, а Айвазовский – «это какой-то зажравшийся олигарх, который заворовался дальше некуда, и его тоже не мешало бы посадить».
10-30 – городская художественная галерея. Не забыть про клей. И…
10-31 – на двери галереи, в которой висят шесть моих работ, объявление: «Закрыто на ремонт!». Обхожу серое одноэтажное здание. Во дворе есть служебный вход. Там в окне тоже объявление: «Закрыты на ремонт! Через месяц художники смогут забрать свои картины. Справки по телефону…».
10-38 – и что теперь?
10-40 – куда делось солнце?
10-43 – неприятность ходит в паре. Только по двое или по трое и никогда в одиночку. Мало того, что галерея вот так вот неожиданно закрылась, так еще из соседней общаги заорало позорище российской попсы. Король ремейков, правда, какой из него может быть король - петух разве что. Затошнило от его голоса, правдивый, значит, анекдот сочинили. Настроение упало ниже нуля. Я за хорошую музыку, за сильные тексты. Нам песня строить и жить помогает. Так было и так будет. Я часто напеваю про себя, а порой и вслух. Люблю всё настоящее…
10-45 – подальше отсюда, пока совсем не поплохело.
10-50 – за углом висит телефон-автомат. Номер телефона художника-примитивиста Феди Захарова должен быть записан на задней стороне блокнота. Федя может занять до лучших времен. Он всегда меня выручал.
11-00 – позвонить Федьке.
11-05 - длинные гудки вызова. Внутри перед неизвестностью всегда все замирает. Притаивается. Ту-у-у… Ту-у-у…
11-06 – Алло, Федор?
11-15 – Федор. До него пешком далековато. Сам бы он с удовольствием подъехал к галерее, только болеет с похмелья, подняться с кровати не может. «Сына за пивом послал. Раньше как после обеда не оклемаюсь». Понятно. Опять я в проигрыше. Сколько уже на счету не в мою пользу - 99:0? «Давай до завтра, - предлагает Федор, - завтра я сам к тебе приеду. С бутылкой, если хочешь. Тебе много занять-то нужно? Немного, тогда тем более. Договорились, давай держи хвост пистолетом. Я сейчас за тебя выпью, кажись, сын пришел. До завтра». И я повесил трубку.
11-20 – прямо перпендикулярно галерее через переулок и два дома находится дом для душевнобольных. Там у меня одногруппница по институту работает. Нянечкой. Катя Стриж. Это она мне подала идею серии картин с использованием рисунков шизофреников. Она подарила мне полную папку рисунков душевнобольных. На папке, как сейчас помню, было написано: «Пытаться совместить любовь и тишь да гладь. Как веру правую и ложную равнять. Преступна даже мысль лечить лекарством душу и снадобьями скорбь из сердца изгонять». Я спросил у неё, чьи это слова. Она ответила: Хайяма. Мы все не в своем уме. Кто-то больше, кто-то меньше. Все мы нуждаемся в лечении. Только лекарства у всех разные. Кому-то помогают таблетки и уколы, кому-то – объятия любимого человека и доброе слово соседа. Каждому своё.
11-30 – идти или не идти? Вот в чём вопрос. Прийти к Кате только для того, чтобы занять денег, не дело. Я чувствую, что у неё ко мне что-то есть. Но я не могу портить ещё чью-то жизнь. Одного меня достаточно. Разве нет? Поблагодарить её за поддержку и помощь – значит, дать надежду. А я не хочу. Катя оставила живопись, бросила ради мужа и ребенка. А муж оставил её ради бутылки и шлюх. Я спросил её, когда мою картину купил коллекционер из Амстердама: «Вернешься, может, в славные ряды художников?». Она посмотрела на меня, улыбнулась: «Я нужней здесь. Тут тоже есть свои холсты и краски. Я и здесь рисую. Рисую новых людей. Помогаю им поверить в себя, найти себя. Я несу ответственность за них. За каждым штрихом, за каждой линией – человеческая жизнь. Судьба. Счастье. Люди – они, правда, не картины, но их тоже можно испортить. Так же можно не заметить, не оценить, порвать, выбросить… Поэтому я все тот же художник, а значит, я вместе с вами, и мы идем в ногу».
11-40 – сегодня не мой день. Кати скорей всего в больнице не будет. Не её смена или ещё что-нибудь. Да и в общем-то пешком ходить не привыкать. А деньги завтра мне займет Федя.
11-42 – в кармане последняя монетка. Если вытащу орлом – пойду до Кати, если решкой – пойду до дома. День-то только начался.
11-43 – орел.
11-45 – перейти дорогу. Потом в переулок. В нем полно мусора – коробок из-под обуви и пустых бутылок. Любимое пристанище бичей и пьяниц. Все мы – неприспособленцы - в одном шаге от «гордого» звания «бич». Сейчас быть бичом модно: не работаешь, налоги не платишь, целыми днями знай себе пей и бутылки собирай. А если еще в Центре занятости на учете стоишь и получаешь каждый месяц пособие – ваще красота.
12-10 – дом, где зарезали друга детства Пашку. Убили случайно не того. Перепутали. А Павлу было 16 лет. Уродам за непреднамеренное убийство дали условно. Папочка одного из нападавших кому-то хорошо позолотил лапу. Родители Паши писали Горбачеву – без толку. Потом они уехали из города.
12-25 – городская психиатрическая больница.
12-30 – Катя. Я буквально налетел на неё в дверях. Она приклеивала информацию для посетителей на дверь, когда я собрался с духом и вошел.
- Ты?! Каким ветром?
- Попутным, заходил в галерею, там ремонт. Не могли предупредить, я бы в магазине при Худфонде картины выставил.
- Деньги нужны?
- А кому они не нужны? Знаешь такого? Пускай поделится.
- У нас скоро обед. Ты голоден?
Я соврал, что нет.
- Все равно накормлю. Пойдем.
- Что, к психам?
- Новые чувства, новые переживания - разве не интересно? Не бойся, мы поедим в моей комнатушке. У меня там спрятано домашнее вино, сама ставила. Пошли.
13-00 – 14-02 – обед.
Рис с рыбной котлетой, рассольник, компот, 3 куска хлеба, пирожное «картошка».
- Ты похудел.
- Это от нервов.
- Все мы потенциальные клиенты этого заведения. Все без исключения. И чем больше я здесь работаю, тем больше в этом убеждаюсь.
- Тебе здесь нравится.
- Ты спросил или сам за меня ответил?
- Так по тебе видно. Сияешь вся.
- Это дневной крем. Я всегда им лицо мажу.
- Не про то я.
- Ты про сияние изнутри?
- Оно чувствуется. Ты вроде и не улыбаешься совсем – а само счастье. Кого-то нашла?
- Разве что только себя.
- Да, это самое главное. Найти себя.
- А ты разве не нашел?
- Не-а…
- Жениться тебе надо. А уж жена тебя настроит на нужный лад.
- Думаешь?
- Уверена.
- Я подумаю.
- Сколько можно думать? Действовать надо.
- У меня ни работы, ни денег… кто за такого пойдет. И жить со мной – бурлакам только под силу. Кроме картин и мыслей, ничего нет. Кот еще по кличке Шах и ботинок, который нужно заклеить.
- У тебя клея нет?
- Мы вроде только говорили о моей женитьбе?
- Этому у шизофреников не надо учиться, чтобы прыгать с мысли на мысль. Так клей у тебя есть?
- Я-а, я это, как его…
- Всё понятно. Доедай, а я сейчас.
Катя была простой женщиной, худенькой с редкими жиденькими волосами, чувственным ртом и тускло-голубыми глазами. Я бы использовал её как натуру, если бы когда-нибудь рисовал фею или девушку-эльфа. Хрупкая, почти воздушная… Как облачко… И как она сможет справиться, если огромный детина-психопат решит поразвлечься? Страшно представить… и тем не менее Катя здесь работает уже больше десяти лет. И счастлива.
Она вернулась с тюбиком клея «Момент». Мне стало неудобно.
- Вернешь, когда сможешь, - сказала она и положила клей передо мной на стол. - Ты всё еще не разучился краснеть, когда стесняешься. Брось – мы уже взрослые. А взрослые - значит сильные. Нужно уметь бороться. Везде и всегда. В конце концов и проигрыш порой победа.
Я молча слушал, дожевывал пирожное и слушал.
- Я никого не виню в своей жизни. Все кого-то ругают. Кто правительство и президента, кто родителей и общество, кто строй и политику партии, кто Бога… Я никого не ругаю. Даже себя не обвиняю в такой жизни. А какая у меня жизнь? Нормальная человеческая жизнь. Чего-то хотела, пускай не добилась всего, но ведь шла, стремилась, хотела. Да и ещё не вечер, как говорится. И ты не сдавайся. Может, тебя в медбратья пристроить, а? Ты как?
- Не понял, что?
- Пойдешь к нам работать, спрашиваю?
- Ой.
- Чё ой? Платят неплохо, общения предостаточно. Все ж лучше, чем ничего, и времени для творчества и вдохновения куча. Те картинки тебе вон как пригодились…
- Я подумаю, Кать.
- Говорю тебе, нечего думать, всё б ему думать – действовать надо. В общем, я сегодня поговорю с главврачом. А ты завтра приходи часам к восьми. Деньги на дорогу есть?
- Есть.
- Точно?
- Зуб даю.
- Слушай, может, ты зайдешь ко мне, заберешь, какие приглянутся, вещи моего бывшего. Они мне только полку в шкафу занимают. Столько лет прошло, а все выбросить жалко. Там ни разу не ношенные сапоги есть. Куртка с подкладом, как новая. Зайдешь?
- Неудобно так, Кать.
- А что неудобно? Друзья все-таки, какие ни есть, а друзья. Учились вместе… да и так…
- Зайду.
- Годика через три?
- Ну почему, на днях зайду, а сын как?
- Он уже не живет со мной. Подженился.
- Вот как. Вот время летит.
- Потому и надо торопиться жить.
Я сказал:
- Да. Надо.
14-05 – на крыльце мы были одни. Сейчас у больных сончас. Посещения начнутся после четырех. Катя напомнила о завтрашнем дне и: «Побрейся. Тебе не идет недельная щетина, или сколько она у тебя там?».
14-10 - попрощались. Я спустился с крыльца и пошел той же дорогой. Обернувшись у самого поворота, увидел Катю. Она всё ещё стояла на крыльце и смотрела мне вслед. Увидев, что я обернулся, она помахала. От неё действительно исходило сияние. Его нельзя не заметить. Оно ощутимо даже физически. Я помахал в ответ. Катя улыбнулась. Мне захотелось послать ей воздушный поцелуй, но сдержался. Улыбнувшись, зашел за дом и остановился. И, поцеловав ладонь, послал свой воздушный поцелуй по направлению к больнице. По направлению к Кате…
14-23 – долго стою за углом. Полный сил и опустошенный напрочь. Хочется бежать, лететь, пронзая синеву неба, к звездам, и в то же время хочется медленно брести по тропинкам, любуясь огненно-рыжей палой листвой… Такого со мной еще не было. Ни разу. Вот оно - Альфа и Омега. Конец и начало.
14-40 – так тихо я ещё никогда не ходил.
15-10 – а я ещё только у галереи. Рабочие заклеивают окна выставочного зала газетами и слушают орущий на всю катушку магнитофон. Поет любимая Жанна Агузарова. Что-то в жизни переменилось. Похоже, что её новая маска мне к лицу. И не надо подстраиваться, не надо прогибаться. И, может быть, там, за новым поворотом, за тем углом меня снова подкарауливает пара неприятностей - я готов. Не знаю, почему я так уверен, но готов. Потому что не один, потому что в моей жизни появился Человек. Мой человек.
15-25 – за новым углом меня ждала монетка – 5 рублей. Я поднял её и пошел к автобусной остановке, на которой нашел еще одну пятирублевую монету.
Около половины четвертого – за сегодня я выкурил только одну сигарету. Явно, что-то изменилось в мире. Достаю замятую пачку сигарет и вдруг вижу её – девушку с цветами. Она бежит навстречу юноше, в руках у него букет роз, и я знаю, что они - счастливы.
Что-то в жизни изменилось. Не только в моей. Что-то изменилось и вокруг.
Стоит только одному человеку почувствовать счастье – всё изменяется. Должно быть, так.
15-40 (если верить расписанию маршрута №5) – в автобусе стою. По правую сторону – за окном знакомые поля. Слышу, как женщина говорит мужчине, что «датчики зафиксировали какое-то колебание в воздухе. Что-то вроде воздушной волны. Как бы дыхание Всевышнего. (Поцелуй?) Оно обрушилось из космоса, и состав воздуха изменился. Воздух стал чище. Даже не чище – прозрачнее. Мы связались с центром, и нам подтвердили показания приборов. Волна была. Что это, правда, такое было, непонятно. Может, со временем узнаем. Во сколько? Приблизительно в 14-00 по местному. Ты тоже почувствовал? Землетрясение? Ну, скажешь тоже. Хотя, не знаю…».
Приблизительно полпятого – один человек плюс еще один человек – уже сила. Уже Бог. Внутри меня будто произошел сбой. В хорошем смысле слова. Сбой со знаком плюс.
Сбой (если так можно сказать) произошел не только со мной.
У садика я остановился специально, хотя уже был уверен, что меня ждет очередное подтверждение. Чудо случилось и здесь.
Дерево-распятье зацвело. Детишки собрались вокруг него с открытыми ртами. Некоторые из ребятишек плакали. Мертвое еще утром дерево за несколько часов ожило. Зеленые молодые листочки шумели на ветру и сверкали в лучах готовящегося ко сну солнца.
Я стоял и смотрел на зеленое чудо до вечера. Может, часов до семи – не могу сказать точно. Но когда стемнело, и на небе зажглись первые звезды, я пошел домой.
На пороге меня встретил Шах с растрепанной зубной щеткой и пустой миской.
Покормил кошака остатками ухи. Уже за полночь достал старые полусухие краски и на оборотной стороне рисунка с черным деревом осторожными штришками начал рисовать сегодняшнее чудо. Приготавливаясь к завтрашнему дню. Завтрашнему чуду.
И послезавтрашнему. И послепослезавтрашнему…
 
DolgovДата: Понедельник, 26.03.2012, 15:15 | Сообщение # 64
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 39

Via del...

Иногда хочется оторваться от своей действительности,
и хотя бы короткий промежуток времени пожить другой жизни.
Могу сразу сказать, что я избегал больших европейских столиц,
азиатских конгломератов, все они похожи друг на друга стариными кварталами и восточными базарами,
стеклянными коробками, магазинами одинаковых брендов,
галереями и музеями с одними и теми же авторами,
бесчисленные работы которых разбросаны по всему миру,
от конфетной обёртки, до шикарных рам в музеях.
Настоящее чудо, что-то стоящее, надо искать в провинции,
в тихих городках, которых не обманет "чудо"
цивилизации, в глазах жителей которых не введёт в заблуждение
мишура одежд и мыслей продвинутого мира.
Там-настоящее, там меньше пошлости и дешевых понтов.
Так как я люблю теплые места у моря, то наметил посетить юг Италии.

Все дороги ведут в Рим, как известно,
что и получилось благодаря пересадкам на разные рейсы,
и я решил побыть там пару дней, при этом не связывая себя
обязательным посещением музеев, и прочим декором туриста,
а просто поболтаться по неизвестным улочкам, со сказочными названиями,
что легко укладываются в песню, по которым ходят абсолютно незнакомые
простые и совсем не простые люди, заглядывая в маленькие магазинчики и кафе,
где хозяин обязательно радушно поздоровается, и начнет рассказывать то,
что ты увы, не понимаешь, но это и не так важно.
Какое удовольствие-посидеть в кафе на тихой улочке,
где процесс анонимности достигает такого уровня,
что кажется, будто ты в другом измерении!

Итак, где-то в Риме, я забрёл, не зная куда, по извилистым лабиринтам
этого города. Во дворике было еще несколько столов,
и, как водится в Риме, на боковой стене, огораживающей кафе, из открытой пасти льва,
струилась вода в небольшой бассейн с чудесными лилиями.
Занятно было сидеть в состоянии оцепенения, проплывая над бокалом вина,
и глазеть на людей, придумывая им различные истории.
И тут появилась женщина, на которой сконцентрировались
все мои фантазии. Она зашла во дворик кафе, села за столик напротив,
заказала кофе. Как описать красивую женщину,
когда чувствуешь, что она тебе нравится?
Светлые, русые волосы, достойные манеры-и тебя уже нет, ты растворен,
как тот кофе.
Но понимая всю мимолётность жизни, я смотрел, будто со стороны,
как сторонний наблюдатель за прекрасным явлением.
Знакомиться, разговаривать, сознавая, что, ты, как пришелец,
что ты никто и ниоткуда, не зная языка,
навязываясь на несколько минут, нарушая равновесие природы,
когда можно просто сидеть и любоваться, мне не хотелось.
Я вспомнил такое наблюдение психоаналитиков-
если женщина посмотрела на тебя один раз,
и больше не обращает на тебя внимание,
значит ты ей не интересен, но если она посмотрит еще-то
это свидетельство её интереса. Так ли это,
можете судить сами. Когда она садилась,
то посмотрела в мою сторону, но так смотрит любой человек,
осматривая место, где он находится.
Через пару минут я уловил ее взгляд, чуть более долгий, чем обычно,
чем просто так, и я понял, что попался, причем вне зависимости от того,
как будут развиваться дальнейшие события.
Но сам то я смотрел на нее практически не отрывая взгляда, наверное,
это было видно и через солнечные очки,
которые я потом снял, уже не маскируясь.
Наверное, множество мужчин в такой ситуации начинают делать
различные движения, жесты, пытаясь познакомиться,
но я сидел, ничего не предпринимая, мне не хотелось прерывать это мгновение
любования женщиной, томительного предчувствия,
как перед прыжком в воду с высоты, когда всё внутри тревожно замирает,
словно я знал, что сделав движение, всё рухнет, и этот фильм резко закончится.
Наконец, кофе было выпито, и она медлено начала вставать,
словно раздумывая, слегла улыбаясь, и вышла из дворика кафе.
Прошло несколько секунд, мгновений пульсирующих чувств,
и я сделал тоже самое, улыбнувшись себе, пошел за ней,
чтобы просто ещё раз посмотреть на нее, оставить в памяти свои фантазии.
Так я шел, любуясь походкой, красиво покачивающимися бёдрами,
и сам себе улыбался от этого прекрасного состояния удовлетворения
окружающим миром, приоткрывшим одно из своих чудес.
Внезапно она приостановилась, и обернулась,
словно зная, что я иду следом, и, будто дразнясь,
что-спросила на этом певучем языке.
Моих познаний хватило, чтобы понять несколько слов,
И, тогда, я ответил на языке, которым владел лучше всего,
на русском, ответил, будучи уверенным в своей анонимности:
Ты такая красивая, кара мия, что я сразу влюбился в тебя,
и хочу провести с тобой весь вечер и ночь..,
естественно, будучи уверенным, что девушка ничего не поймёт
из моего ответа, и добавил пару обычных в таких случая фраз на английском.
Мы представились, Мария, сказала она, вполне себе имя, понятное для всех народов.
Теперь мы шли рядом, и я не смотрел на эти улицы, дома, достопримечательности, я смотрел только на неё,
не понимая, что она говорит, я радовался и одновременно
мучался от неопределённости ситуации, пока не набравшись
смелости, предложил зайти в какой-нибудь ресторанчик.

О наши раздумия! И когда плохо, и когда всё идёт хорошо,
мы раздумываем, почему так происходит?
Почему она остановилась, заговорила со мной, согласилась
пообедать, она ведь не знает, кто я, откуда я,
деньги-на проститутку она вовсе не похожа,
да и мне этого совсем не хотелось, я отгонял эти мысли,
нам ведь трудно поверить, что мы можем нравиться просто так,
хотя сами очень этого желаем.
Я по-прежнему говорил по-русски, говорил от души всё,
что хотел сказать, наслаждаясь некоей свободой общения,
думая, что она не понимает моих излияний,
и озвучивал на английском некоторые фразы.
Я говорил ей, какаие у тебя красивые сладкие губы,
как хочется до них дотронуться, провести по ним языком,
гладить, раздвинуть твои красивые ножки, пробираясь к бёдрам,
почувствовать ладонями всю прелесть сочных грудей,
ласкать всю тебя...но понимая, что это лишь мои
фантазии, что мы скоро расстанемся, но и это прекрасно,
и за это спасибо жизни. Мы смеялись, шутили, пили
чудное легкое вино, уже вечерело, и мне не хотелось,
чтобы этот вечер кончался, чтобы наступил момент,
когда она скажет-мне пора, надо распрощаться...
и жизнь пойдет дальше, по своим лекалам,
с поездкой на некую Сицилию, которая представилась теперь
уже скучной и никчемной по сути.
Наверное, мои мучения были видны на мне,
и она спросила-что случилось-я ответил, набравшись мужества-
понимаю, что тебе надо идти, что такая женщина не может
быть одна, и единственное, что я могу предложить,
это я сам, здесь и сейчас, турист в вечном городе.
И тут она сказала удивительную вещь, от корой меня словно ударило током,
которую я никогда не забуду:
Я сегодня приехала в Рим, чтобы встретить тебя...
-Вот так..не больше ни меньше..
-Ничего не спрашивай, прими, как есть..
и я понял, что цепочка жизненных обстоятельств
приводит нас к той точке, о которой сам и мечтал, верил.
Главное, быть искренним самим с собой, не размениваться
на мелкое и фальшивое, и через поток бытия вдруг встретить
что-то неземное, что казалось, быть такого не может, где-то
в Италии, на какой-то Via del...
Не буду описывать, как прошла эта ночь,
обычные слова всё-равно не передадут аромат любви и гармонии.
Очнулся я к полудню, и сразу ощутил, что я один.
Один в номере, но не на этом свете, ибо знал, что та, кто была рядом,
а к тому, что всё кончится, и она исчезнет, я был готов, глубоко внутри я словно знал это.
На столике я обнаружил записку.
И если есть выражение-отвалилась челюсть, так это обо мне в тот момент,
ибо она была написана на чистейшем русском языке!
Я смотрел, ничего не понимая, словно пребывал ещё во сне,
из которого не мог выйти.
Сколько мыслей вихрем пронеслось в голове!

Так она всё понимала, всё что я говорил, и даже вида и не подала,
я чувствовал себя и обманутым, и бесшабашно весёлым,
и благодарным за это молчание, что я мог просто быть самим собой.
Записка была такого содержания:

Дорогой!
Всё было великолепно и чудесно.
Прости, что я так поступила, не раскрыла своего русского,
но это было так восхитительно, слушать твои признания,
не обременённые рамками приличия, видеть твою искренность.
Когда я вошла в то кафе, увидев тебя, что-то у меня внутри опустилось,
словно я встретила того, кого в подсознании желала встретить.
Мне больно тебя покидать, но ты ведь всё знаешь и понимаешь,
жизнь ставит перед нами порою неразрешимые задачи,
да и какая разница в именах и фактах?
Знай одно, мы ещё встретимся!
Запомни эту дату, не прощаюсь, с любовью, твоя М.

Можете представить моё состояние.
Я сидел на кровати в пустом номере, а жизнь сфокусировалась
в одной точке в области листка бумаги, и в тот момент мне было непонятно,
я жив на этом свете, или воскрес где-то в другом измерении.
Письмо это я, конечно, перечитал не раз,
потом бережно сложил в конверт и положил во внутренний
карман пиджака, чтобы оно находилось как-то ближе к сердцу.
Мда...с возрастом становишься сентиментальным.
Я себя чувствовал так, что уже дальнейшее путешествие не представляло
никакого интереса, словно в один день я совершил все свои намеченные
поездки, посмотрел все места, и более того, что было, меня уже не интересовало.
Улетал домой я в тот же вечер, поэтому надо было собираться в дорогу,
и только уже в самолёте, перечитывая в сотый раз содержимое письма,
улавливая какие-то новые нюансы между строк,
я обратил внимание, что последняя фраза:
"Запомни эту дату" и "вошла в то кафе"
были намерено подчёркнуты, выделены из общего текста.
И уже будучи дома, в привычном окружении вещей и безделушек,
когда любимый диван принял моё тело, и мой любимый Майлс
мурлыкал в свою сурдину, я понял смысл этих строк:
Это приглашение! Да! Ровно через год, я лечу в Рим,
и в это время мы встретимся в этом кафе!

Но, что это за улица, я ведь просто бродил, не читая названий,
не вникая в направление движения-налево, направо,
мне было абсолютно всё-равно, куда я иду, и куда я приду.
От этих мыслей я похолодел, а потом меня кинуло в жар.
Я выпил пару добрых глотков виски для прозрения,
но ничего не помогло-перед глазами стояла лишь вереница
безимённых улиц, этот лабириет узких римских проулков,
с шумом, простынями над головой, проносящимися мотороллерами,
жестами прохожих, громкой речью, и от всего этого голова шла кругом,
словно в калейдоскопе, не успевая за рисунками.
Да, через год в том самом кафе, на Via del...
 
stogarovДата: Вторник, 27.03.2012, 22:54 | Сообщение # 65
Подполковник
Группа: Администраторы
Сообщений: 212
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник номер 40

Как я провела последнее дошкольное лето

Говорят, что кто-то из детей очень хотел пойти в школу. Они мечтали учиться.Это нам все время объясняли по радио.
Учиться... Я с горечью осмотрела ранец (он был куплен заранее).И это был именно ранец, а не портфель, чтобы не было сколиоза-так объяснила мне моя мама-врач. Я знала уже это слово-сколиоз. Картинки смотрела в Большой Медицинской Энциклопедии.
-И пойдем в августе покупать форму,-сказала мама.
-Форму...-проговорила я.
Я уже умела читать, писала печатными буквами. Иногда говорила:"Мама, не веди меня в садик. Мне там скучно".
Нет, я не собиралась сидеть дома. Меня манил двор. Двор Ленинградской окраины. Новостройки.
Наша пятиэтажка. Окна, выходящие на помойку. Но как там было зелено, под окнами! В первый же год одна наша соседка (теперь я понимаю, что она была биологом на пенсии) выбрала для каждой парадной свои сорта деревьев.
Там зелено до сих пор. Сосед вбил столбики, и около деревьев мама цепляла веревки, чтобы сушить белье. (Но не дома же его сушить?-рассуждала она). Зимой у этой акации мы ставили студни для охлаждения (но не дома же их охлаждать?)
Жили мы на первом этаже. За окнами обязательно висело мясо или пельмени. Однажды шли водопроводчики и взяли эту авоську. По пути. Ну вот так было.

Итак-лето. За нашей пятиэтажкей-речка. И там мы, дети, у которых нет ни дач, ни бабушек ни в городе, ни в деревне, построили шалаш и покрыли толем(от строителей осталось).

Сидели мы в этом шалаше и рассказывали друг другу страшилки. Самая страшная из них:"Закрывайте окна и двери! В дом летит белая простыня..."
Страшно было в грозу в этом шалаше. Но за нас никто не волновался. "Ключи не потеряй,-говорила мне мама,-это самое главное".
Через дорогу был магазин. ЧЕРЕЗ ДОРОГУ-ключевые слова. Только поэтому мама переживала, что я туда хожу.
Но мы ходили туда вдвоем-втроем-вчетвером. Покупали мороженое. И булку. Потом мы будем есть эту булку все вместе, идя по дороге,отламывая куски грязными руками.
Не ссорились. Иногда сразу покупали второй батон. И спички-жечь костры и печь картошку.
Каждый пробовал закурить. Кто-то взял папиросы у отца.Кашляли и думали, куда эти папиросы спрятать.
Никто нас не спрашивал, куда мы идем, во сколько придем. И мы решили уйти. За яблоками.Нас пропустили "скамейкины" бабушки.Не заметили.
Мы ушли в другой район. В такую же новосторойку. Нас искали друг у друга родители. Надеялись, что мы в гостях (телефонов домашних ни у кого не было).
Мы заблудились. В 11 вечера нас кто-то заметил в другом районе. Я без запинки сказала адрес, проверила, на шее ли ключ...
Пороли всех...
Меня чуть меньше, потому что недавно у меня умер отец. Просто послабее пороли.
На следующий день сосед разобрал палатку, выбросил толь.
Нам больше не разрешали жечь костры.
Мы с соседской девочкой смирно сидели на скамейке у акации. Книгу я читала вслух. "Незнайку на Луне".
-Давай, попробуем акацию,-мы взяли стручки и начали их расковыривать.
Меня отвезли в инфекционную больницу со страшными болями в животе. Вместо торжественной линейки. Так я пошла в школу. В Первый класс.
Месяц мы с мамой сидели дома. Она учила меня писать. Ручкой.
Соседская девочка как-то обошлась без больницы, но тоже еле пережила эту историю.
Так я провела свое последнее лето перед школой.
Свое последнее свободное лето...

Каникулы

У нас каникулы. Мы не знаем, что делать. Я вытащила коньки.
Мы с Любкой ходим на речку кататься, а потом считаемся,кто к кому придет в гости.
Любка-моя соседка. Она высокая и тощая. Её ещё Кащеем называют,особенно, когда она в черном плаще- точно, как Кащей Бессмертный. Любке нравится быть тощей. Я ей завидую. Её никто не дразнит. А когда мальчишки видят меня, они надуваются и радостно кричат:"Толстая бочка
Родила сыночка.
А сынок кричит:
Ура! Меня бочка родила!"

Мама сказала, что Любка тощая, потому что у нее лямблии. Я несколько раз повторила :"лямблии, лямблии"-приятное слово.
-А кто это такие?- спросила я у мамы.
Мама сказала, что это какие-то то ли червяки, то ли микробы.
Они едят Любку.
У меня мама - врач. Она на работе сидит, на счетах щелкает, смотря в микроскоп: микробы считает. Уж мама-то знает.
Мне стало жалко Любку. Я испугалась: а вдруг ее съедят, как их там - лямблии? А мы летом в пещере жить собирались, хотели завести собаку и в речке с ней купаться. И венки из тины плести.
Как же я буду без Любки?
Я подумала, подумала, и, когда мы шли с катка, дала Любке леденец попробовать и шепнула (чтобы лямбли не слышали):"Ешь, Любка, ешь, а лямблиям не давай".
Любка вынула леденец изо рта и сказала:"Теперь ты попробуй чуть-чуть".
Вообще мама говорит, что из чужого рта брать ничего нельзя.
Но я взяла.Пусть лямблии меня едят. Меня-можно. Я-толстая.

Крапива

Была я тогда еще школьницей. Ждала маму с работы. Пришла мама радостная - им зарплату дали,
И мы засобирались в магазин за продуктами.Жили очень скромно. Как живут многие. Вдруг мама спохватилась- Кошелька нет!
Она работала очень далеко от дома. Ездила в полных трамваях. Зазевалась. Вот кошелек и вытащили.
Мама села и заплакала. Мы оставались без денег. На еду не было ничего. А у мамы не было привычки побираться по родственникам.
И вдруг мы вспомнили, что недалеко от дома стоит совхоз.Обнесённый забором.
-Выход есть!-засияла мама.
Это были благополучные 70-е годы. Мы собирали молодую крапиву.Из травмаев было видно, как девочка и немолодая женщина радостно собирают крапиву,растущую за забором совхоза.
Люди ехали домой.
Дома мама сварила из этой крапивы варево.
-Вот так мы ели в 30-е годы-сказала она.
Так и просуществовали до следующей зарплаты.
Чтобы не унижаться, не побираться.
Прошли годы. Там больше не растет крапива. А я перестала любить щавелевый суп. Так.На всякий случай.
Помню маму, себя, собирающих крапиву.И забор. И уходящие трамваи.

Другая зима

Было той зимой снежно. Сидели мы в полухолодной комнате. Вдруг-звонок в дверь. Пришел агитатор. Выборы были впереди. Моя мама тогда уже не выходила из дома и была рада случайному появлению нового человека.
Я обратила внимание, что был он не очень старым, но седым.
Стали разговаривать про выборы, про партии. Мама стала рассуждать, при каком депутате у нас во дворе чище станет (Я все время жаловалась, что очень снежно и грязно).
Когда агитатор вышел от нас, я решила проводить его до лифта и извиниться за мамино многословие.
Мы вышли. Он поднял свою седую голову и спросил- Вы знаете, что самое главное?
Я ответила: - Придти на выборы.
Он перебил меня, поднял палец и сказал:-Главное, что жива Ваша мама.
Потом он уехал в лифте.
Сейчас я его поняла.

Решила написать рассказ о Дяде и Тёте

Решила написать рассказ о том как я такой же холодной зимой жила в Эстонии у дяди с тётей и было мне 5,5 лет(В Ленинграде умирал мой отец, и мама попросила своего брата забрать на время меня).
А потом я подумала-ну кого интересуют впечатления девочки, которую привезли в посёлок,где все говорили только по-эстонски,где дядя вёз меня на финских санках, а его обязательно кто-нибудь из знакомых останавливал, и они долго разговаривали по-эстонски.
Подумала я, ну кого интересуют впечатления девочки, которая в Новый год увидела сидящих за столом почти 30 гостей- и все они были родственниками- и разговаривали по эстонски.
А потом тётя переоделась в Деда-Мороза, а умная девочка успела увидеть, как тётя куда-то спешно побежала.И когда вошёл Дед-Мороз, девочка сказала:"Тётя, я давно не верю в Деда-Мороза.
Подумала, ну кого заитересует то, что целыми днями я была с бабушкой, которая говорила по-русски с акцентом, но радовалась за меня, что я скоро поеду в Ленинград. Она приносила из сарая брикеты с торфом и говорила: А там у вас, в Ленинграде будет горячая вода прямо из-под крана. (Она не знала, что на Сахалине
часто не было и холодной воды, и мы с мамой ходили к колодцу)
Я подумала- ну кого интересует, как рассказывал мне про Ленинград мой двоюродный брат Саша?Он показал мне диафильмы. И меня заинтересовал только один кадр-огромный зал с множеством столов и зелёных ламп.
Я знала еще тогда, что я буду там(это был снимок Ленинского зала Публичной Библиотеки).
В тот год дядя защитил диссертацию.Наверное,он часто бывал в том зале.
Я подумала- ну кого может заитересовать. что соседские дети приходили слушать, как я читаю ПО-РУССКИ сказки А.П.Пушкина вслух.Для них я была иностранкой.
Я вспомнила друга Саши,который всё время вздыхал, что вот бы ему так же,как я, знать русский язык (Саша учился в эстонской школе).
Я хотела рассказать о Дяде и Тёте.
Но вдруг подумала: мой дядя-известный учёный, а тётя была очень хорошей художницей.
Я вспомнила, как я рисовала-только карандашом.Как ходила с тётей на занятия, которые она вела в тамошнем Дворце Пионеров.
Я вспомнила, как тетя мне говорила:"Обязательно рисуй!"
Я вспомнила, что так и не научилась рисовать красками.
Иногда я делаю наброски.Карандашом. Так,как учила меня моя тетя.

ШАРФ

Успеть приблизиться к щеке, пока не начался дождь, пока лето выпустило солнце.
Успеть потереться о смородиновое ухо (весь день собирали ягоды и пропахли ими).
Лица людей навытяжку:все отвыкли от влюбленных. Или они попадаются в стае: раз, два... и...
Обчелся.
Этих мгновений было два в моей жизни. Два. Когда нужно было решать. Когда можно было решить. И тогда громада яблонь не отсвечивала бы на моем лице, и я сидела бы в ленфильмовском буфетике, жуя салат...
Нет, нет, не торопите, я знаю, что вся моя жизнь прошла на ваших глазах, и всех моих немногочисленных поклонников вы видели.
...Я не решилась тогда, в темном метро, когда губы его уже прошептали люблю. Я знала, что он любит другую.Я видела эти очертания той, другой. Нам было по пути. Он пошел провожать темно мне не страшно я шептала, боясь, что он кинется на меня, а за спиной стояла та, другая.
...Встретились через 10 лет в буфете, брякнулись обручальными кольцами, раскланялись.
Я встала тогда, в буфете, чтобы пойти за ним. Я уже видела, как он вздрогнул. Обернулась - нет его.
...А ну-ка еще раз, если мы встретимся в гостях у каких-нибудь общих знакомых, откуда можно будет пойти вместе хотя бы до метро..
Ну-ну,-думаю я и огорчаюсь: нет, в гости со мной увяжется муж.
Он не любит ходить в гости, но тут, видно, почувствует что-то неладное и увяжется.
Весь вечер я буду на подъеме.Мы выйдем на кухню. Хозяйка благосклонно запрет дверь кухни:
-КурИте, девочки! КурИте, мальчики!
-Что ты тогда убежал из буфета?-это спрошу я. Я не боюсь спрашивать первой.
-Из буфета? Когда?..Не помню, не помню...-забормочет он, поглаживая свое кольцо.-А ты вообще где сейчас?
В коридоре протопает муж и осторожно спросит у хозяйки, показывая на кухонную дверь:
-Там у Вас курят?
-Нет, курят в коридоре,-ответит хозяйка и еще шире расправит плечи, загораживая нас (Я люблю таких хозяек:они вносят разнообразие в семейный быт и обычно помогают не разрушить, но встряхнуть семью).
-Где я сейчас? Все там же,-отвечу я, хотя тогда, в метро, я еще училась в школе и была не там. И знал ли он что-нибудь обо мне тогда, кроме того, что он хотел меня?
-Ну ладно. Я пойду жене позвоню.
-Дзинь-дзинь-дзинь...-это в кухне на висящем тайваньском аппарате отдается семь дзиней.
И знаю я,что он скажет,что здесь заскучал и придет через час и будет долго собираться, расчесываться.
А я, стоя в прихожей, вдруг увижу, что он не тот:он мил, воспитан, ухожен, и страсть улеглась и ушла в любовь к жене, к ребенку.
-Ну, мы идем?-это спросит муж, всегда готовый уйти из любых гостей.
-Идем...-и мы прошагаем вместе: я в окружении двоих дымящими сигаретами мужчин.
-Я сегодня даже не пил,-скажет муж.
Мы пройдем по улице Первой.
-Улица Первая,-прочитаю я вслух.
-Что?-встрепенутся они оба.
-Я здесь любила.
-Кого?-спросит муж.
-Кого-нибудь. Он был высок, смугл, и ладони его пахли сирийским одеколоном.
-Бред,-скажет муж,-вечно ты что-нибудь выдумаешь.
Втроем мы войдем в метро, проходя мимо любопытных старушек.И там я спрошу:
-Нам опять в одну сторону?
-Опять?-ты удивишься.-Почему опять?
Я махну рукой:-Ну как тогда.
-Ничего не помню.
-Ну пока. Еще на пять лет.
-До свидания,-вежливо откланяется мой муж и ничего не спросит. он привык ни о чем не рассспрашивать.
И легкий мужской плащ, привезенный из экзотической страны, прошелестит мимо.
-А знаешь, мы когда-то вместе ходили в студию...-я прижмусь к плечу мужа.
-Не засни только. Нам через остановку выходить.-Муж поцелует меня в мочку уха.
...А как тогда все ликовало: Лика, Лика, будь моей. Твои волосы,Лика, как шелковые паутины. Лика, Лика.Мне нет жизни без тебя.-Мы ехали в старом вагоне метро с мягкими креслами.
И я вспомнила тогда про зачет по геометрии,про невычерченные сечения.
-Я сделаю, я сделаю тебе сечения,-ты глотал воздух,-только будь моей.
-Ну не надо, не сейчас. Потом. После. Когда я сдам зачет.
Потом грипп и глухие разговоры со стенкой шкафа:
-Ты просишь меня стать твоей. Ты понимаешь, я тебя не знаю. Не знаю, вдруг ты подлый человек. Я ведь школьница, школьница,-я показываю шкафу руки, испачканные мифическими чернилами.-Вот погоди, давай, я закончу школу,-я внимательно вглядываюсь в шкаф,-а там посмотрим.
...В тот день я только встала после гриппа, оделась, натянула новый самодельный шарф и побежала в студию.
Там, в перерыве, в полутемном коридоре, он представлял свою жену.
-Жена...-удивленно тянули вышедшие передохнуть студийцы.
Он женился первый.
-Ну что твой зачет?-спросил он.
-Сдала.
-А у моей Оленьки опять "хвосты".Некогда было-свадьба - то-се.-Он смущенно улыбнулся и обвязал шею новым шарфом.

---------------------------------------------------
-Никогда не жалей сметаны и масла,-говорит мой муж, глядя исподлобья, как я жарю грибы.
-А шарф тот старый, что я тебе дала, ну,еще связанный на Дальнем Востоке- ты постирала?-высовывается из ванной мама.
-Постирала и даже заштопала.
Тени ходят по сутолоке потолка. Огурцы засаливаются в банки.Грибы уже подлежат съедению. Но их не дают. Берегут на праздники.
-Зимой не пропадем,-говорит муж.
-Шарф этот будешь носить?- я протягиваю бледное полотно тепла.
-Посмотрю. Может, зима будет теплой,-говорит муж, и тоненькое обручальное кольцо почти спадает с его пальца...

Начало зимы


Ты скажешь:-Зима что-то не является. На улице +3 , и все тает. -Замечательно,-я
отвернусь к стене.
Подумаю:-Мне нет здесь ни места, ни покоя, в этом холодном доме, где не избавиться

ни от телефонных звонков, ни от вязких гостей и танцев неизбывного гостеприимства.

Сейчас встану и выпью чай. Весь чай, данный мне в этом доме:ландышевый,

цитрусоввый,жасминный...Но голова пасется на твердом диванном валике и не собирается, видимо, действовать, даже всосать чужие книжки ей невмоготу.

Опять пахнет гуталином, наросшей грязью, невыпавшим снегом, разобранным шалашом идей. неухоженным цветком алоэ- аптека, лекарства, ушедших от нас туда: в фотографии, в фильмы, в непонятные мне кругосветные командировки за свежей рыбой...

Ты обернешься:-Ты будешь вставать?
Нет, нет и еще раз нет. Меня притягивает этот диванный валик, невидимый дирижер нашего будущего расставания. Понимает ли упругий шкаф, что я в него больше не буду ежечасно входить, чтобы опросить свои юбки и блузки, как им здесь дышится без нафталина и даже без засушенных апельсиновых корочек, способных убить моль, любых насекомых и закабаленные наши причуды-варить молочную кашу на воде и скрывать это, не быть вместе, ходить в гости порознь, иметь разную активность в жизни, но скрывать эту разницу.
От чего катится обруч забот? Куда он прыгнет? на мою шею? А если я его сниму?Сниму, чтобы потерять, как нелюбимое кольцо, как чужие заботы.
Замерзший градусник твердит,что всего +3, а холодно бывает только от одиночества.Но
если умею разговаривать с кашей,попытавшейся выкипеть, пока я смотрю в окно, c замком, который не хотел ни открываться, ни закрываться, проглотив ключ. С соседским половичком, упавшим мне под ноги, перепутав с хозяйкой. С диваном, на котором тесно даже мне одной-одиночество уходит от меня туда, в шумные компании, чтобы не слушать никого-никого и уводить оттуда неспаянных ничем, кроме случайного знакомства, людей.
Зима напряжется и родит снег,который позовет нас надеть теплые шкуры, выйти на улицу и поникнуть, устав притворяться самими собой.

ПЁС

Давним годам
и людям

У моего мужа всегда в доме жила собака. Он привык к этому.
Собака помогла пережить ему внезапную потерю - ведь ко времени нашего замужества моей Свекрови уже не было.
Потом умерла собака мужа. Я ее тоже не застала.
Мы хотели собаку. Лучше-беспородную. Собрались уже в выходные ехать на Рынок(в Питере был специальный рынок для торговли щенками и пр.).Как вдруг...
...Я помню этот Четверг, когда вдруг в нашем доме появился Пёс. Муж привёз его из приюта для бездомных собак. Привёз неожиданно.Я вошла домой, а там уже сидел огромный немытый эрдельтерьер.Он кинулся ко мне. Не знакомиться. А сразу-целовать.
-Нет, погоди, дружок. ...
И мы мыли его вдвоём с мужем. Мыли и понимали, что Пёс не ухожен очень давно.
Пёс вышел из ванны. Мы вытерли его.Он сделал вид, что не знает слов "Отряхнись!".
Пёс был старый, умный и неторопливый.
Это был мой любимец.
Он никогда не канючил, чтобы с ним погуляли.
С ним я гуляла подолгу. На прогулке не бегал, а чинно ходил и всё время БОЯЛСЯ ПОТЕРЯТЬСЯ.
В первый же день я постригла Пса. Планировала подстричь мужа.
Но Пёс...Он же должен был быть приведён в надлежащий вид.
Ради Пса я записалась на курсы по стрижке собак-ездила в самую рань. В субботу.Это для будущих стрижек.
Пёс. Благодарный Пёс. Да, он встречал нас с работы. Но не торопил с прогулкой. (Не визжал и не лаял)
Да, он иногда хотел другой еды. Но это были 90-е. И он помалкивал.
Как и многие собаки,он участвовал в уборке. По-своему. Забравшись в шкаф с одеждой, например.
Когда я шила- он садился около меня на полу и смотрел.
Когда я расстраивалась- он облизывал мне лицо.Он не хотел слёз.
Когда мы готовили еду- Пёс молча лежал на кухне. Не попрошайничал.
Пёс смотрел, как я глажу бельё.Ходил смотреть в ванную, как я стираю.
Когда приходили гости-Пёс вёл себя очень скромно.
-У него была тяжёлая жизнь,-говорил муж,-Собака не должна так себя вести.
Новый год мы справляли вместе с моей мамой. Утром Пёс зашёл посмотреть, как она спит.Просто посмотреть.
Посмотрел и пошёл к мужу.
-Удивительный Пёс!- сказала моя мама.-Очень тихий.
Иногда этот Пёс днем снимал с телефона трубку. И казалось, что телефон "занят".
.........
Я не уходила от мужа. Потому что жалела Пса. Уходя, просила отдать Пса мне.
-Я-один.Пёс мне будет как помощник.Вас с мамой двое.
Пёс слышал разговор и отвёл глаза. и ушёл в прихожую.
Через несколько месяцев после нашего расставания наш Пёс сбежал.
Двери в квартире у мужа часто были открыты.
Пёс ушёл умирать.
Мой самый главный грех в этой жизни- я не взяла этого Пса себе.
В нашем закрытом доме Пёс бы умер на моих руках...
Однажды, уже перед расставаньем, я написала стих, посвященный мужу:
"Люби меня как этот верный Пёс
За просто так, за факт существованья.
...А он ушёл и дар любви унёс
В соседний шкаф зеркального дыханья"
Но стих был о них двоих. Здесь уход - это просто беганье пса из шкафа и в шкаф...
У меня больше никогда не будет собаки...
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 16:54 | Сообщение # 66
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 41

Голубой зонтик.
Он появился из недр бабушкиного гардероба. На удивление блестящий и непотрепанный временем. Блистал свеженькими красками и блестящей деревянной ручкой. С его приходом в комнате стало светлей и просторней. Хозяйка, протерев давнего знакомого влажной тряпочкой, затрепетала от восторга. Бросила тряпку для пыли на пол. Осмотрела весь свой гардероб. Выбрала для первого появления с ним самое оптимальное и современное и бросилась искать телефон после того как плащ серого цвета был выглажен и расстелен на кровати, сиреневая шляпка кокетливо лежала на его воротничке, а голубой интриган во всей красе стоял раскрытый у самой кровати.
-Зиночка здравствуй! Как ты золотце мое? И я спасибо. Да. Конечно. Не мо-жет бы-ть!
Трубка продолжает настойчиво квакать пока вторая собеседница не отмерзает.
-слушая я понимаю семья и все такое. Но я на минутку буквально спросить кое-что. Ты не занята? – скороговоркой спрашивает она прижимая телефон к плечу ухом и продолжая заниматься своими делами.
-Да что в самом деле. Я же все понимаю. Да. Ага. А он? Мдаааа. Обалдеть! Так вот к вопросу. Я приобрела себе в бутике обалденный голубой зонтик… причем здесь Люда? Что у нее такой же??? Я в шоке! А говорила в жизни не возьму такого. Хи-хи. Я всегда знала, что с ее то вкусом только мусор выносить и только по ночам. Так вот. Я говорю зонтик мой голубой. Я хочу одеть его со своим новым серым плащом и этой шляпкой из нежно сиреневого фетра и я вот думаю… Да нет же из фетра шляпка. Чего? Какой еще малыш? А твой. Конечно подожду.
Трубка замолкает и подруга нетерпеливо вздыхая потряхивает зонтиком в руках подумывая как здорово она будет смотреться в своей шляпке особенно если ее заломить лихо на бок. Осенний ветерок рвет его из рук шляпку пальчика придерживаешь на голове. Но только двумя, деликатно так осторожно. Вот если бы к ней еще пару перышек цапли и в том же цвете или нет одно перышко от хищной птицы. Жесткое и прямое как ее разум. Спицы зонтика хвастливо дернулись и снова застыли повинуясь нежной, но уверенной в себе ручке с новым маникюром.
-Я здесь. О чем речь, тебя я всегда подожду. Ну и что он там? Держал кота за хвост! Кошмар. И закинул его на холодильник. Я думаю кот легко отделался – тихо добавляет она пользуясь шумом на той стороне провода.
-Нет, я говорю легко ты с ними справляешься. Два сорванца и так хорошо заботишься все успеваешь. Какие сорванцы? Я говорю два мальчугана. Тебе послышалось. Все знают у тебя не дети, а картинка для подражания. Так что ты скажешь мне пойдет мой зонтик? Хм, на ноги. Еще не мокро одену туфельки из замши. Почему это не вписываются по-моему вполне прилично. Нет в черных лакированных это слишком претенциозно. Ну не в белых же среди недели заявляться. Еще подумают себе там что-нибудь. Если только сапоги те что смахивают на кожу крокодила. Да, эти самые. А что ты предлагаешь? Ты меня просто замучила своими глупыми вопросами и замечаньями. Это я то не имею вкуса?! – задохнувшись от ужаса хозяйка зонтика минут на пять застыла с вытаращенными от ужаса глазами и открыв рот выслушивала длинную череду своих проступков и кошмарных покупок которыми мог довольствоваться только отставной клоун из шапито.
-А ты… ТЫ.. И вовсе у меня сейчас не черный лак на ногтях – отмерзнув пытается что-то вставить в длинную беспрерывную ленту монолога и только бросает грозное :
- Ах, так! - и отключает трубку телефона.
Она перекладывает с расстеленного на кровати плаща шляпку из фетра на кресло а затем на спинку дивана наклоняет голову и поглядывает на нее как бы со стороны.
-Ну ежу понятно что моя бежевая шляпа на сером будет смотреться еще хуже, а красная и подавно.
Тяжело вздохнув роется в шкафу и пересыпает детали своего гардероба словами вроде нет не то, а это, нет, да, фу, как это так. Затем с треском захлопывает дверцы ни в чем неповинного шкафа где с угрозой похрустывает встроенное зеркало. Потом вспоминает о сером плаще на кровати и, смяв его в кучу закидывает в шкаф.
Веселенький зонтик больше не привлекает взгляда, не поднимает настроения. Он стоит в углу комнаты напоминая о том, как беден ее гардероб и как сильна она в вопросах вкуса Людка со своими бежевым в бледный цветочек зонтом. Ей же только в клоуны идти работать. Там хоть бесплатную униформу выдают. Тоже мне ученая мать семейства. Кому нужны ее советы вообще? Зонтик летит на антресоли в кучу рухляди. А уже через минуту его осторожно извлекают из этой кучи чтобы, хорошенько стряхнув и сдув с него пыль водрузить, сей бесполезный предмет на стойку в прихожей на самом видном месте.
-У нее вкус ха, ха – восклицает хозяйка занта и окончательно пристраивает его сдув несуществующие пылинки с посверкивающих спиц. – Через неделю она забудет о разговоре. Придет ко мне чаю попить. Она мне что за чудо на вешалке? Я ей: «винтажное настроение было купила на распродаже». Она позавидует кинеться разглядывать. А я буду гордо и молчаливо искать на ее лице приступ мелочной жадности. Потом по барски с ленцой подарю ей этот хлам и буду долго хохотать когда она захочет носить его со своим единственным пуховиком зеленого цвета.
И страшно рассмеявшись хозяйка зонта удаляется из прихожей чувствуя себя как минимум Марией Медичи.

Alt ego.
Отчеееет…. Уже неделю как должен быть готов и проверен. Квартальный! Проноситься реактивная мыслишка из левого полушария в правое. «И что с того?» - медленно выплывая из очередной волны образов, спрашивает alt ego. «Как что?» - горячиться наипервейшее «я» в черепной коробке. «Надо же сдавать его! Заполнять бесконечные таблицы, сверять акты, фактуры, доверенности, числа, подписи. Отчитываться перед начальством, гор статом, зам замом, минфином…. «Да иди ты!» - сонно и ласково прерывает поток мыслей alt ego, насвистывая что-то тягучее и спокойное. Наипервейшее подавилось умными замечаньями и тут же умолкло.
А за окном все так же идет дождь, падает снег, светит солнце и ни-че-го не происходит.
-Эй, Зайцева! У тебя отчет готов?
-Все в процессе – не видя перед собой цифр, автоматически отвечаю я, и сонные мысли снова уносят меня вдаль.
Как было бы здорово отдохнуть где-то на средиземноморье среди пальм, под жарким солнцем, у бесконечно синего моря. Вокруг красивые люди, я в купальном костюме у бассейна тоже красивая, все вокруг ярко броско. Никакой спешки. Потягиваешь неторопливо коктейль через соломинку. На глазах темные очки, на губах помада. Посылаешь полную уверенности и женского очарования улыбку брюнету, машешь рукой блондину. Брюнет мгновенно реагирует и у вас завязывается интересная беседа. А вечером при свете звезд …
-Отчет нужен мне завтра Зайцева!
Громовой глас зама возвращает меня из жаркого лета в серенький офис. Глаза режет от света, в горле першит то ли от страха, то ли от начинающегося гриппа.
-Значит, будет – не уверенным голосом отвечаю я и создаю видимость активной деятельности, перебирая под его грозным оком валявшиеся рядом с моей рукой бумажки, и только после его ухода перевожу дух.
Время вдруг полетело стремительно быстро и все чаще раздаются в других кабинетах щелчки выключателей. Шаги затихают, голоса растворяются в тишине опустевшего офиса. И я понимаю, что вечер проводить под южным небом мне не дано. Только в офисе и только в обнимку с отчетом.
-Я же говорил тебе – сокрушается Глебка из соседнего отдела, и в глазах его я нахожу сочувствие и недоступную для меня тьму летнего неба.
На какое-то время я проваливаюсь в эту заманчивую тьму и снова возвращаюсь к веренице цифр на экране.
-Давай помогу!
-Нет что ты.
Какое-то время мы активно препираемся, пока я с радостью не сдаюсь.
«Чего ему надо?» - ворчит alt ego. Ничего особенного, убеждаю я. Человек хочет помочь. «С чего бы это?» - ехидно осведомляется все та же вторая половина моего сознания. Глеб рьяно накидывается на мои бумаги, и некоторое время мы молчим. Цифры быстро идут на убыль, расползаются по своим колонкам и табличкам и становятся совершенно безопасными и не капризными. Я благодарю Глеба за помощь, а он только краснеет непонятно от чего и молчит. Сердце стучит в предчувствии чего-то неожиданного, и я грозно шикаю на все свои внутренние половинки. Alt ego притворяясь послушным, молчит и мы с Глебом идем пить кофе. Небо затянуто тучами и звезд не видно. В лицо дует неприятный ветерок. И мы идем с ним по лужам, иногда перепрыгивая через них, соприкасаемся рукавами и безостановочно говорим, говорим. Глеб провожает меня до дома и как-то застенчиво прощается.
Съело? Очень приличный и культурный молодой человек. Осведомляюсь я у своего второго я. «Дура!» - незамедлительно следует ответ - «просто он разглядел тебя хорошенько и понял что ты не в его вкусе». На это возразить было нечего, ведь хоть из чувства благодарности я бы поцелуй перенесла. А у него и волосы вьются и глаза… как у того средиземноморского брюнета. К горлу подкатывает комок, с которым я ложусь спать и просыпаюсь.
Alt ego с чувством плюет на мое настроение и начинает расписывать мне каково было бы пойти на свидание с культурным парнем. Я глупо переругиваюсь со своим внутренним миром. Впадаю в тихую истерику и, взяв себя в руки еду на работу «через огромное не хочу». Под глазами круги, щеки ввалились. Сотрудники на работе пялятся на мою кошмарную физиономию и тихо перемывают мне косточки. После обеда меня вызывает к себе главнюк и неожиданно превозносит «до не бес» за оперативность и собранность во время отчетного периода. Я выхожу от него растрепанная, немного счастливая и начинаю любить себя и жизнь вокруг.
К концу рабочего дня восторги улеглись по своим местам и колкие от злости слова alt ego ранят сильней, чем прежде. Я наматываю на шею метры своего шарфа, натягиваю на уши шапку и понимаю, что этот вечер пройдет так же скучно как и вся моя жизнь. Мое отражение одиноко скользит по лужам и мне становиться все тоскливей. «Шоколадку?» - сжалившись надо мной, спрашивает alt ego. Я махаю рукой на фигуру и свою клятву не есть сладкого после шести. Набираю в магазине за углом батончиков и с горя жую один из них прямо на ходу. Вот тебе и мечты о море, звездном небе и …
-Привет! А я уже думал ты не придешь.
… шатене моей мечты. С букетом цветов в руках и румянцем на скулах. Я мстительно сжала в руке остатки батончика, намериваясь ему отказать в любых знаках внимания, но вовремя вспомнила о похвале начальства. Если бы не он, попало бы мне по первое число.
-Обычно, я после работы домой возвращаюсь – выдавливаю из себя очередную глупость и улыбаюсь как дура.
«У него нос как рубильник» - замечает alt ego во время нашего обмена улыбками. «А еще он тряпка и его мамаша не даст тебе жизни. У него за всю жизнь была одна девушка и ободранный кот, который от него ушел. Он жутко одевается и слушает нудную классику по ночам. С ним ты завоешь от тоски через месяц и очень пожалеешь свою загубленную жизнь, глядя на ваших с ним общих детей раздолбаев. Тебя ждет серое будущее и неприглядное настоящее. Его зарплата всегда будет чуть ниже среднего, разговоры ничего незначащими, а после пятнадцати минут любви он будет засыпать, сотрясая стены громким храпом. В твоей квартире поселится существо, не знающее, где лежат его собственные вещи, но претендующее на вселенское обожание в любых случаях жизни. Он будет таскать тебе ромашки, а ты любишь розы. Ты только вглядись в его лицо. С ним у тебя не будет моря и солнца. Пролетят мимо тебя средиземноморье и розовые мечты об отдельной жилплощади». Alt ego продолжало взывать к моему разуму, в то время как я тонула в улыбке Глеба.
-Меня сегодня с утра в головной офис посылали. Я только в обед вернулся – сообщает вдруг он.
И вы вместе хихикаете как пара психов на прогулке. Значит, он не забыл тебе, а просто не имел возможности подойти. Ты ему интересна. Он тебе симпатичен. И он, наконец, понял, что никаких соперников у него нет. Подвявшие ромашки трясутся в его руке от смеха, а ты чувствуешь, как батончик в твоей ладошке стал мягким и грязеопасным для бежевого весеннего плаща.
«Ладно, целуйтесь уже» - вздохнуло alt ego и обреченно замолчало, любуясь новой парой. «Вот так и превращаются разумные люди во влюбленных уродов» - мстительно заявило alt ego напоследок и мы побежали прятаться от дождя подъезд.
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 20:30 | Сообщение # 67
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 42

Альфа

Если Алла видела бродячую собаку у дороги, то всегда притормаживала, боясь, что собака в любой момент может выскочить на проезжую часть и попасть под колеса её машины. Однажды, на её глазах машина сбила собаку, и эта жуткая сцена осталась в памяти навсегда. Потом, она заметила, брошенных собак на улицах стало больше, а у неё больше переживаний за них. Ей казалось, что она понимает этих несчастных собачек, во всяком случае, понимает их основную мысль. Они как будто говорят своими взглядами снизу: «Простите меня, могущественные люди, за мое существование». Иногда она просто была готова разрыдаться под этими взглядами, однако в дом не приводила. Но, передвигаясь по городу, в её машине всегда был пакетик с угощением для бездомных собак. Забрать собаку в дом она не могла из-за работы, которая обязывала её всегда быть готовой к выезду из города. Порой она сама не знала, где может оказаться завтра, такая уж работа у администратора на Мосфильме.
Например, сегодня у неё не было времени даже перекусить, слишком много было хлопот с проводами очередной киногруппы. Только в аэропорту она с облегчением вздохнула, когда проводила актёров на посадку в самолёт. Уставшая, голодная, она спешила домой, чтобы быстрее принять душ, а потом достать из холодильника вчерашнюю пиццу, которую не доела. До дома оставалось ехать минут десять, когда она чуть было не наехала на сучку с умильной мордой, но вовремя затормозила.
- Господи, куда же ты лезешь? Ты, дура, знай, прежде чем под колеса кидаться, - поганое это дело, какой бы жизнь ни казалась. Хотя, не реши ты свести счёты с жизнью, так бы и прозябала на улице в голоде и холоде. А по весне сношали бы тебя случайные кобели, пока тебя не пустили бы в расход санитары города. А теперь… Ну, полезай! Да смелее полезай в машину! Теперь будешь вся в шоколаде у меня. Я ведь, как видишь, не бедная… И машинка-то у меня недешёвая. И вообще – не всегда счастье на дороге. Так вот, дорогая моя собака, я ведь тоже когда-то того… когда узнала свой диагноз. Решила: «Выпишут из больницы, и я отравлюсь!» А тут приходит напарница по работе с куриным бульоном, блинчиками, я и давай реветь… по вашему - выть… Собака, ты когда-нибудь слышала, как воют люди? Почти как вы, но страшней.
Испуганная сучка перестала трусить и понимающе смотрела ей прямо в глаза. Вернее, в те глаза Аллы, что были в зеркале заднего вида. И не было в этом отражении ни мрака, ни ужаса. Лишь понимание и жалость. Глаза, исполненные пониманием и жалостью, и глаза, пониманием и доверием наполняющие. «А зеркало… Что зеркало? – задумалась Алла, поглядывая и на дорогу, и в зеркало. - Всего лишь возможность смотреть. Видеть мы можем и без него. Потому что – вот оно, всё понимающее и всё приемлющее живое существо. Вот запах её рыжей шерсти и невероятно умные глаза. В мире людей нет такого понимания и доверия. А мы ведь сразу поняли друг друга! Да и как иначе, если я сама пережила собачью жизнь: когда, не поступив во ВГИК, я осталась на улице. Решила не возвращаться в родной Уральский посёлок, где часть населения спивалась, остальные деградировали. А в Москве хотя бы был шанс остаться собой, то есть рыжей, как эта дворняга. Тогда и я узнала, что значит быть «беспородной дворнягой» в Москве. Пережила и стаю «кобелей», и через них узнала боль и слёзы. Научилась «ладить» с санитарами города, чтоб не пустили в расход…»
- Да что говорить, ты всё это знаешь, - вслух прервала свои мысли Алла, и нажала на газ.
Спустя час рыжая счастливица была отмыта шампунем и накормлена. К радости Аллы, ещё не решившей как её назвать, собака готова была откликаться на любую кличку. Выбирая место для собаки, Алла то и дело посматривала на неё, как будто примеряла собаку к месту, или место к собаке, пока не додумалась до самого простого – да пусть она сама найдёт себе место. И стала наблюдать за собакой. Наблюдая, решила назвать собаку Альфой – «началом» нового в её жизни. Собака тем временем осмотрелась и куда-то пошла. У Аллы есть плюшевая игрушка, которую трогать запрещено, и вдруг она видит: собака направляется прямиком к этой игрушке. Алла – за ней и спокойно так, вежливо говорит: «Альфа, к ней прикасаться нельзя. Если тебе не трудно, отойди, пожалуйста, от игрушки». И собака поняла! Тотчас же отошла.
Пока Алла поправляла игрушку на диване, Альфа исчезла. Алла оглянулась – где собака?
Пошла искать по квартире и обнаружила в спальной. Сидит собака у зеркала, замерев и наклонив голову, - себя разглядывает. Сидит, ни на что больше внимания не обращает и не шевелится. «Ну, вся в меня!» – подумала Алла, и стала наблюдать, что же будет дальше.
Алла тоже не могла существовать без зеркал, но вовсе не потому, что обожала любоваться собой, как многим казалось. У неё была такая форма клаустрофобии: когда долго не видела в зеркале своего отражения, невольно возникал навязчивый страх потерять себя, словно она и не существовала вовсе. Поэтому она любила помещения с зеркалами. Но это не значило, что она всегда получала удовольствие от собственного изображения в зеркале, чаще – как раз не получала.
А собака минут двадцать у зеркала просидела! И такое странное поведение собаки ещё больше порадовало Аллу – и в этом они совпали! Алла подошла к собаке и погладила её по голове. Потом она взяла мобильник со столика, и набрала номер своей начальницы, чтобы сообщить ей о расторжении контракта. Морально Алла давно была готова поменять работу на более спокойную. На этом же настаивали и врачи. Но она никак не решалась, боялась одиночества. Но теперь, когда появилась собака в доме, вопрос был решён в одночасье. Ей даже отпуск пообещали за два года, чтоб было время подумать и определиться с дальнейшей работой. Она определилась: найдёт такую работу, которую можно делать дома, и начнёт выполнять все предписания врачей. Теперь у неё был смысл бороться за жизнь, хотя бы ради этой бездомной собаки.
Алла подошла к собаке и присела рядом:
- Только я мало знаю о тебе… Может быть, ты обо мне даже больше знаешь. Возможно, ты чувствуешь мою патологию и знаешь, что меня ждёт? Но ты не вой, если что! А молчи, как сейчас…
Собака, до этого послушно сидевшая рядом, вдруг придвинулась ближе и, положив голову на колени, носом уткнулась в её живот и несколько раз лизнула.
Алла где-то читала, что собаки вместо лекарства используют язык – зализывают раны. И не только себе, но и другим собакам, то есть «лечат» друг другу больные места… Алла с надеждой погладила её по рыжей шерсти и обняла, а себе сказала: «Теперь мы подруги».
С тех пор она всюду таскала Альфу с собой. Однажды они отмахали километров двести, пока нашли место, где Альфа могла вволю набегаться, а Алла вволю налюбоваться природой, которая вселяла в неё радость жизни. Вот и сейчас они ехали туда же по пустынной дороге, окруженной холмами и деревьями, Альфа спала, свернувшись калачиком на заднем сиденье автомобиля, а она, упершись взглядом в постоянно убегающий горизонт, неудержимо мечтала: о том, как она с Альфой поедет к Чёрному морю, и обе навсегда забудут о собачьей жизни.

Исцеление
Я лежу в траве и, точно собака, вдыхаю свежесть земли. А ещё вспоминаю Блэка. Ирландский сеттер с хорошей родословной жил в семье моего друга, но редкие мои встречи с ним выстроились в странный, можно сказать, символический ряд, в котором легко увидеть главные вехи собачьей жизни. Но только ли собачьей?..
Первый раз я увидел Блэка в щенячьем возрасте, тогда он быстро рос и медленно умнел. Но одна особенность его характера не зависела от роста — это страсть к общению. Он даже засыпал только в том месте, откуда мог видеть как можно большее число людей. Казалось, щенок боится одиночества, а присутствие живых существ придаёт ему силу и уверенность.
Через несколько лет это был рослый пёс, который полностью отвечал своей именитой породе и «гордился» ею. Тогда он явно сторонился не только своих собратьев, но и людей, показывая всем своим видом, что очень занят. В такие моменты в его взгляде появлялось что-то потустороннее, как будто Блэк видел то, что для нас сокрыто.
Но больше всего мне запомнились его последние дни. На даче Блэк чувствовал себя полным хозяином. Казалось, что его волнуют даже первые осенние листья, которые то и дело падали на землю. Пёс старался проследить за каждым листиком и при этом наводил свой порядок. Он подбегал то к одному, то к другому, быстро обнюхивал, а затем носом подбрасывал лист вверх, как будто пытался вернуть на родные места.
Смешно и грустно было смотреть на осеннюю игру уже постаревшего Блэка. К тому же, было видно, что он и сам хорошо понимает весь порядок природы и всё же не может устоять на месте, когда его сердце по щенячьи вздрагивает от каждого прыжка золотистых листьев. Вздрагивает и летит по ветру вслед за ними. Пусть в лапах тяжесть прожитых лет, зато в сердце трепет и лёгкость ласточки! Блэк прыгал с каким-то восхищением, совершенно не думая о разбеге или о том, на какие лапы он приземлится. И в этой неожиданной несогласованности собачьих движений просматривалась ещё одна осень - «осень» пса - две осени в одной, а, значит, теперь и он не связан с «древом» животных и отныне подчиняется только ветру, поэтому касается земли, как придётся, и падает куда попало. Теперь и он - упавший лист, которым ветер сначала немного поиграл, а затем бросил в смешной позе на боку. Видимо, догадавшись о неразумности своего поведения, Блэк ещё немного покрутился и ушёл за баню, где с прошлого года начал рыть землю. Это было небольшое углубление, в котором он часто лежал в последнее время. И всякий раз, прежде чем улечься, он хоть чуть-чуть, но обязательно разгребал верхний прогретый солнцем слой земли, чтобы внизу был холодный...
Исцеляющую силу холода я узнал раньше, ещё до встречи с Блэком. Тогда я сильно болел и долгое время находился в больнице. Дикая боль изводила меня, выжигала нутро и растекалась по всем сосудам и нервам. Я долго метался по постели и случайно прикоснулся к холодной стене. Этот внезапный холод отвлек меня от боли, и я, прислонившись к стене всем телом, замер от неожиданного блаженства. Боль разом бросилась к бетонной преграде, точно сама ждала скорейшего выхода из моей горячей плоти.
После этого случая главным моим лекарством стал холод. И если внимательно посмотреть на те больничные стены, у которых стояли мои кровати, то на всех можно легко обнаружить множество трещин - это моя боль с силой прорывалась в глубь стен, чтобы уже по ним уйти в холодную землю.
Впоследствии эта чудесная способность боли уходить в холод земли не раз спасала мне жизнь! Правда, для этого мне пришлось стать бродягой, а в поводыри взять свою же боль, которая, как никто, знает все дороги и при необходимости просто валит с ног на холодную землю. А земля лечит... Не лёд на больное место, а холодную землю! Она всегда рядом и всегда готова исцелить любого! Даже под палящим солнцем земля глубоко не прогревается и надёжно хранит свой живительный холод. Но только для тех, кто доверяется ей. Уж не отсюда ли народ издревле верит в ладанку с горстью родной земли, оберегающую от несчастий. Или вера в другую горсть земли, которую мы бросаем при погребении близких людей. Всего лишь горсть земли, а сколько в ней силы, если эта сила распространяется даже на Тот Свет!
Всего лишь горсть земли... Но прежде надо встать на колени и голыми руками разгрести верхний слой (тёплый слой для червей!), и только потом можно коснуться холодной глубины... Словом, рыть землю, как старый пёс Блэк. И я рою! Едва земля подо мной станет чуть тёплой, я тут же начинаю рыть вглубь. Так я нашёл родину предков и их могилы, «вырыл» застывшие документы, увидел окаменелую вечность! Не сосчитать, сколько раз натыкался на колокола, от звона которых мороз по коже…
Друг рассказывал, что в последний год жизни Блэка часто можно было увидеть за баней. К этому все привыкли и не придавали особого значения его рытью в уединенном месте - ведь и у собак могут быть свои привычки. В свой последний день пёс был довольно бодрым и выглядел просто чудесно: от солнца блестела шерсть, он пах травой и лесом. Даже на мух Блэк щёлкал зубами в красивой охотничьей стойке. Да и за баню пёс как будто не спешил, только радиус его пробежек и прыжков медленно смещался в ту сторону. Он исчез из виду так незаметно, что не вызвал никаких подозрений. А когда его отсутствие показалось слишком долгим, хозяева заглянули за баню, где и обнаружили уже холодное тело. Он лежал, свернувшись в своём углублении, а рядом с ним была небольшая кучка свежей земли, которую он успел выгрести…
Я лежу в траве и, точно собака, вдыхаю свежесть земли… и исцеляюсь! А ещё вспоминаю Блэка… Господи! Как мы похожи! Я даже пахну сейчас, как он, пахну травой и лесом...

Очарование

Только за городом я увидел, что земля в золотых нарядах осени. И пока добирался до деревни родителей, усердно «ломал в своей голове» серый бетон и асфальт, которые, как оказалось, сковали не только город, но и моё сознание - сплошной серый монолит, крепкий, ровный и без просветов. К единственному просвету надо было задирать голову выше многоэтажек. Но и там солнце едва пробивалось сквозь чёрные облака над городом.
Но сегодня осенний ветер как будто «раздвинул» небо. Правда, вместе с этим принёс похолодание. А где можно согреться? Только в деревне у родителей, у старой тёплой печки.
А вот и последний поворот к деревне, поворот к прошлому, которое существует ныне, как на забытом всеми острове - за тридевять земель, к прошлому, где многое уже непонятно, но чем-то трогает, притягивает. Вспоминаю глиняный горшок на полке матери и спешу к нему, как к солнцу! А когда попью молока из «солнечного горшка», то и разум мой посветлеет!
Но и сейчас уже что-то происходит с моим сознанием. Так что на деревню я уже смотрю просветлённым взглядом и замечаю все краски осенней «радуги», которая прогнулась не к солнцу, а к земле, и самые огненные краски ложатся прямо на неё. Земля горит! Но горит без дыма и копоти. И эта щедрая позолота так захватывает, что хочется вывернуть все карманы за такую красоту. Но человек, как всегда, запаздывает со щедростью: уже все берёзы настолько усыпаны «золотыми монетами», что горстями слетают с веток и звонко падают прямо под ноги! Здесь же хрустят пурпурные купюры разлапистых дубов. Правда, мудрые дубы весьма сдержанны и не очень-то горят желанием платить за красоту - мол, пока обойдётесь и мелочью... И действительно, упавшей мелочи хватает всем. Каждый может рассчитаться за первые дни осени, которая уже во всём: и в прозрачном воздухе, и в ярких кристально чистых красках, и в том неуловимом аромате увядающих деревьев, который напоминает о тихих погостах, о том, что всё проходит. А тут ещё с деревенских дворов доносится крепкий приятный запах сушёной травы, и в нём тоже столько грусти, что от глубокой печали может спасти только солнце. Ничто не даёт столько надежды, сколько солнечный свет в голубом небе. Особенно это чувствуешь осенью.
Среди яркой листвы стали более заметны старые дома «с проседью» в бревнах - сердце подсказывало, в них дольше всего хранится тепло. А тут ещё - ну прямо видение! - рыжая девочка на крыльце. Она отрешённо уткнулась в раскрытую книгу на коленях и просто сливалась с осенней листвою. Казалось, ветер может подхватить её и унести в холодную взрослую осень. Наверное, поэтому она так сильно жалась к морщинистому крыльцу старого дома, точно знала, что стариковские руки надёжнее. Да и старости тоже страшно отрываться от молодости - они нужны друг другу, особенно по осени.
Очарованный рыжей девочкой на крыльце и осенними мыслями, я остановился у забора. Как будто хотел прижаться к этому «союзу», чтобы и меня миновал холодный ветер. Но рядом со мной нет детей, внуков, да и возраст уже не позволяет жаться к старикам, у них и так тяжёлая ноша. Только крыльцо родного дома может поддержать меня в осень. Оно будет скрипеть, но обязательно удержит на последней ступени к порогу.
Я шагал по золотой россыпи листьев, как по золотому ковру, в прошлое, и понимал, что, наверное, не заслуживаю таких почестей. Мне было неудобно даже перед рыжей девочкой, оттого я постоянно оглядывался на неё, как будто ждал хотя бы лёгкого кивка одобрения. Но она даже не шелохнулась. Зато солнце кивнуло своей головой и его закат коснулся не только крыш. Золотой ковёр под ногами уже не сверкал, и было не так совестно ступать по нему дальше. Девочка, к счастью, не заметила моего замешательства. Она была увлечена своим действом. В каждой книге, как и в каждой осени, столько много откровений для человека, что дрожь пробегает по телу задолго до заморозков. Но это дрожь светоносная! И вот уже внутреннее тепло грядущего не умещается в груди и хочется самому согреть кого-то…Девочку в осени? Осень в девочке?
Но ведь я сам зажёгся от их позолоты!
Солнце летит, а жар и свет его к нам постоянно возвращается! Через рыжую девочку, через позолоту осени... На всём блики солнца!
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 20:31 | Сообщение # 68
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 42
/продолжение/

Цветы среди зимы
Сейчас много говорят о непреодолимой пропасти между человеком и природой, но отчего тогда мы так восприимчивы к ней? И сразу вспоминаю запах ландыша, росу на траве, бутончик тюльпана, песню ручья… А разве можно забыть такие явлениях природы, как ураган, гроза, радуга, метель… Например, сегодняшний день. С утра солнце, лёгкий морозец, и на лицах людей играет румянец, в глазах блеск, как в снежинках, упавших на воротник, и жизнь кажется сплошным узором на стекле! Но к вечеру поднялась пурга, и всё вдруг изменилось. Люди нахмурились, в городской транспорт войти страшно - все стали злыми и пугливыми. А что говорить о поздних часах метели: у кого давление поднялось, у кого сердце заболело, у кого в квартире окна не проклеены и дует нещадно, у кого нет горячей воды или света… Каждый почувствовал себя таким бессильным, что кажется, уже ничто не спасёт его от таинственной, холодной метели. А она, безучастная к нам, празднует свой праздник, да ещё и смеётся над нами.
Я тоже маюсь в эту ночь. Мне также тревожно слушать завывания вьюги. Больше того, страшно одиноким чувствую себя в метель, а в душе такой страх, о котором другие забыли ещё в детстве. Нет, я не боюсь, что разрушится дом или ветер унесёт меня в дремучий лес… Что-то другое, неминуемое страшит меня!.. Сегодня долго смотрел на метель - не прообраз ли она того грозного, что идёт на землю? Даже в самих словах «пурга», «метель», «вьюга» есть что-то магическое. И если суждено случиться концу света, то это будет зимой и непременно в метель.
Но больше всего метель будоражит во мне память. Такое ощущение, что в голове сплошные щели, в которые легко проникают холодные вихри. Кажется, открой я рот что-нибудь сказать, как вместо слов полетит снежная пыль. Поэтому, в такую ночь, как сегодня, я стараюсь только писать. На белых листах бумаги мой «снег» не очень-то будет заметен, и через слова, строчки, можно кидать его без меры. Пока не потеплеет на сердце и станет не так страшно жить. Сейчас я хочу спастись воспоминанием о недавнем случае в автобусе, когда увидел старушку… Нет! Не немощную старость, а цветы среди зимы!
В тот день также лютовала метель на улице, но мне нельзя было отменить встречу в редакции, которую запланировал раньше. Собравшись с духом, я обречённо шагнул в метель. Людей на улицах было немного, зато на остановках их было столько, что в автобус я влез только с третьей попытки и в переднюю дверь. Обычно я захожу в заднюю дверь, тем более в час пик. Тут главное - оказаться в автобусе, а там можно приткнуться где-нибудь в сторонке от прохода. Тогда и в давке можно расслабиться, и даже задремать в тепле. Но сейчас я стоял в самом неудобном месте, где не подремлешь. Каждый, кто заходил и выходил, непременно задевал меня. Поменять место было опасно: можно оказаться в проходе и тебя просто вытолкнут на случайной остановке, а вглубь протиснуться - можно не выйти, где нужно. Поэтому я терпеливо стоял и считал остановки. Все окна замерзли, и определить место, где проезжаем, было невозможно. И водитель не объявлял остановки. Вероятно, вместе с окнами замёрз и микрофон водителя.
Так я проехал несколько остановок, а потом меня ещё больше прижали, и тут я услышал за спиной настойчивый женский голос: «Пропустите бабушку, пропустите!..»
Я, как мог, сжался и подался немного вперед. Навстречу протискивалась женщина, уступавшая место для старушки. После нескольких тесных перемещений я оказался прижатым к сиденью, на которое и уселась старушка. Она была не по погоде в хорошем настроении и сияла всеми морщинками в сторону женщины, уступившей ей место: «Спасибо, дочка, спасибо!» Казалось, не будь давки в автобусе, она схватила бы её руку и… поцеловала в благодарность.
Потом она задержала свой взгляд на мне, словно извиняясь за то, что сидит. Затем окинула взглядом остальных, как бы извиняясь и перед ними. И только после этого старушка успокоилась. Сняла вязаные рукавички, потом, с каким-то величием, сняла с головы серый шерстяной платок и аккуратно сложила его на коленях. А рукавички опять надела, и тихо-тихо положила руки поверх платка. При этом все её движения были настолько последовательны, что напоминали какой-то ритуал, значение которого люди давно забыли. Но самое главное, что после этого ритуала, как после волшебства, появилось яркое сияние. На голове старушки остался ещё один платок, должно быть, праздничный – он был усыпан красными цветами и горел на весь автобус! Нарядная голова старушки настолько отличалась от всего окружения, что многие из пассажиров, невольно, стали любоваться ей. А я просто обомлел от цветов на голове старушки, и сразу вспомнил одну строчку из недавно прочитанного рассказа: «Как цветок можно узнать по запаху, так и душу человеческую по слову». Но этой старушке и говорить сейчас не надо было, вместо слов горели цветы. Цветы среди зимы!
И все же, как любителю словесности, мне очень хотелось послушать её. Поэтому я перестал считать свои остановки, а стал ждать от старушки каких-то слов. Мне казалось, что она не сдержится и сама расскажет, что заставило её поехать в такую погоду, да ещё в час пик. Но старушка молчала, она явно стеснялась делиться своими заботами со случайными людьми. Всем своим видом и поведением она сильно отличалась от городских бабушек, которые ворчат даже по пустякам, а то и вовсе ругаются. Правда, это уже не бабушки, а старухи. Бабушек легко отличить по вечно кроткому выражению лица и добрым глазам, как у этой старушки. У таких бабушек нет хитрого и злого прищура глаз, у них не затуманенный взгляд под ноги, а чистый и ясный взгляд вперед. И даже не вперед, а куда-то очень далеко, в другое измерение, другое время и другую жизнь. По их взгляду понятно, что видят они там очень многое.
Когда я замечаю таких бабушек, я пытаюсь поймать их взгляд. Мне хочется вместе с ними заглянуть туда, куда смотрят они. И ещё, хочется дать им понять, как они мне нравятся. Иногда бабушки замечают это и улыбаются в ответ. Вот и эта бабушка улыбнулась, и тут же зима, метель забылись, и в автобусе стало даже свободнее. Но свою остановку я всё же проехал. Очарованный, я не двигался почти до конечной остановки, пока этот неожиданный праздник цветов не закончился всё тем же ритуалом, только в обратном порядке – поверх нарядного платка старушка вновь повязала старый. Только после этого я разглядел на ней старенькое пальто с потёртым воротником, тряпочную авоську, должно быть сшитую вручную. Однако наряднее этой старушки я давно никого не видел! А когда она вышла… не знаю, как другие пассажиры, но я стал ощущать нарастающий холод в автобусе, как будто от цветов на платке распространялось и тепло. И вот цветов нет. И опять стало мрачно и обыденно. А с новыми пассажирами, в автобус снова проникал студёный воздух очередной метели… Метели таинственной и холодной.


Туман
(сказка)
Не всякая птица могла подняться так высоко, где рождались Туманы. И не всякий Туман мог слышать пенье птиц в шуме ветров и вихрей в небесах. Но один Туман не только слышал, но и скучал по пенью птиц, если они долго не появлялись. Ведь каждая птица, которая касалась своим крылом Тумана, напевала песню о Земле, и этим напоминала Туману, что внизу есть планета, куда птицы всегда возвращаются.
Птицы парили под ним, а он часами мог следить за их полётом и наслаждаться их пением. Туман тянулся к птицам за их преданность и любовь к Земле, что научила их так сладко петь и свободно летать.
«Должно быть, доброе и горячее сердце у Земли», - думал Туман.
Во вселенной все знали об этой удивительной планете. Наслышавшись много о красоте и мудрости Земли, к ней спешили из самых дальних миров с богатыми дарами тепла и света, воды и снега, бросали ей звёзды и кометы, желая покорить её сердце. Но Земля не меняла своей орбиты и одна кружилась в своём танце. А её лик носил печать божественной красоты и был неподвластен ни времени, ни катастрофам, ни стихиям. Туман знал, что все любили Землю.
И он любил её. Любил тайно, не приближаясь близко.
Но как-то вечером, когда солнце уходило в синеющую бездну, большая птица, промелькнувшая к Земле, вдруг закричала: «Туман, лети со мной! Своей любви навстречу!..».
Да он и сам мечтал об этом! Уже ничто не утешало его сердце в безграничном космосе, любовь влекла его к Земле. И он не устоял перед своим чувством и голосом птицы, полетел, решил увидеть ближе лик Земли.
Когда Туман приблизился к Земле, он замер, поражённый её красотой. Сквозь прозрачную синеву вечернего неба Туман увидел все линии и возвышения Земли. Серебристые реки были распущены по её плечам, и украшены бесчисленными цветами, а лик был в какой-то ажурной, прозрачной дымке от сияния бездонных лазурных морей. Белоснежные ледники едва скрывали полуобнаженные горы Земли. Сердце Тумана разрывалось от аромата Земли, и дрожащими тучками он отважился коснуться её лёгкой одежды – зелёного леса.
А Земля, утомлённая за день, чуть задремала. И вдруг какой-то необычный блеск прорезал её лёгкий сон.
Она очнулась, а над ней серебристые, послушные лёгкому ветру, кудри Тумана – застлали небо, золотистую Луну, и только звёзды мерцали сквозь них.
«Нет. Я ещё не сплю, - подумала Земля. - А сердце почему-то замирает?»
- Кто здесь? – пришла в себя Земля, и прошептала:
- Я чувствую, что рядом кто-то есть…
Вдруг ветер ей доносит песню.
«Мелодия знакома, - задумалась Земля. - Да это же песня любимых птиц! Но в сумерках они всегда молчат… И голос, голос? Не слышала его! О, как он робок…»
Ещё порыв ветра, и кудри спадают с того, кто поёт.
«О боже! Как красив! – Земля смотрела на Туман и, молча, удивлялась. - Только боги могут одарить такой красотой, и взглядом с волшебным сиянием, которое очаровывает, кружит, и дрожью неземной струится по её недрам…»
- Скажи мне, кто ты? – опомнилась Земля. – Я никогда не видела подобного тебе.
- Я Туман, – вдруг, осмелев, заговорил Туман. - Я из других миров, далёких, сказочно богатых. Но не алмазами и золотом холодным. Там всё богатство – чистейшая влага и небесная любовь…
Да, слышала Земля. О тех мирах ей тучи, облака шептали. А о туманах знала только то, что люди ими небо засоряли. Туманы войн, что липнут к ней и красные от крови, или туманы сизые, над городами – смертельные для птиц…
А этот же Туман был чист и нежен, как родник среди цветов, и смотришь на него – светлеет сердце!
Земля, очарованная Туманом, сама уже желала его прикосновений.
И наконец, он страстно шепчет:
- О, ты прекрасна, Земля, ты прекрасна!
- О, как ты сам прекрасен, неизвестный Туман!
А он, в росе - слезах восторга - с восхищением повторял:
- О, ты красива, так красива, как никто!
- О, говори, говори ещё! - эхом вздрогнул голос её.
- Но неужели ты не слышишь здесь таких речей? Прости, но в это трудно мне поверить, - он говорит, а грудь его в росе.
- О, как ты чист! Как мило мне с тобой! Поверь! Здесь люди очень жалки и слепы, сердца их бьются больше для забав. Меня же замечать уж перестали, а хуже – губят все, как могут…
Тут её голос утонул в поцелуе, весь жар Земли Туман покрыл росой. Затем он произнёс:
- О, милая Земля, я сберегу тебя! Укрою так, что не найдут и боги! Сейчас же я любви твоей прошу, позволь ласкать тебя и прятать в поцелуях!
Желанные слова… Земля, не в силах скрыть восторг, чуть вскрикнула, чем испугала сонных птиц, зверей; цветы же просто зацвели в ночи!
От благоухания цветов, от любви, Туман упал на грудь Земли, покрывая её поцелуями и небесной влагой своего сердца.
- О, какая радость – твоё желание! Как мне свежо и сладко! – шептала ему Земля и улыбалась в ночи от счастья.
Всю ночь они упивались поцелуями, без конца обнимались и ласкались, предаваясь всем наслаждениям любви. Даже утро предрассветной тиши застало их в объятиях.
Туман, чуть касаясь, чтоб не нарушить сон, прощался с Землёй, чтобы к вечеру снова вернуться к милой. И уже готовый подняться в небо, он ещё и ещё, нежно, поцеловал любимую. В это время Земля проснулась, и, улыбаясь, сказала:
- Я хочу пить.
Туман, немного помедлив, ещё раз коснулся Земли, и замер, рассыпаясь под лучами восходящего Солнца – он превращался в прозрачную, хрустальную росу, чтоб утолить жажду возлюбленной. А Земля от наслаждения и бессонной ночи любви, покрытая дрожащими каплями росы, вновь засыпала.
Только птицы расслышали песнь умирающего Тумана, и пропели проснувшейся Земле:
- Благодарю тебя, моя Земля, за твою любовь! Никогда не было и не будет счастливее меня во всей вселенной! Благодарю тебя, моя Земля, за то, что позволила умереть на твоей груди… Прощай, моя Земля, моя Земля…
И теперь, как только воцаряется ночь, Земля льёт слёзы и причитает:
- Милый Туман! Я с тобой! В моём сердце навеки остались твои слёзы, чтобы я всегда могла утолить жажду любви к тебе… Мой любимый Туман…
И утро всегда застаёт Землю в слезах – росе.

Галоша
(сказка)
"Ох, как не повезло мне с хозяином!.. Да он просто растяпа! Потерять вторую галошу в такой мороз! - рассуждала про себя галоша, дрожа у порога на улице. – А со мной, что теперь будет? Выбросит! Если выставил за порог… Зачем ему одна галоша?"
Тут послышались шаги за дверью, и галоша замерла, прислу¬шиваясь. "Нет! Опять к печке пошёл хозяин…", - с раздражением подумала галоша. Затем поёжилась от холода, который быстро про¬никал вовнутрь, и начала припоминать о хозяине дальше: "Да он мне сразу не понравился, ещё в магазине, когда покупал! Дольше всех ковырялся в корзине, всё подбирал пару... Можно было по¬думать, что на танцы собирался идти в галошах! И чего копал¬ся?.. Другие долго не раздумывали, а подходили и брали, какие попадут под руку, и были довольны. Этот же, какой противный, чуть ли не каждую примерял к своим валенкам... Лучше бы валенки сменил на но¬вые - ведь из-за валенка разошёлся задник на галоше!.. Вот и потерял её. Думала, в хорошие руки попала, а он на тебе! Не успел прийти, сразу напялил нас и айда по осенней грязи шлёпать... Види¬те ли, в сапогах ноги мёрзнут! А нам-то, каково по грязи? К то¬му же по лесу, без тропок... Ведь хромой, с палкой ходит, а зайдёт в лес – измучит ходьбой напрочь! Нет, не повезло мне с хозяином: досталась какому-то бедолаге..."
За холодную ночь галоша всё припомнила своему хозяину: как чужим людям давал, как на лето в дрова забросил, как из чайни¬ка кипятком ошпарил... До самого утра не могла успокоиться, пока дверь не открылась, и на неё не повеяло теплом от печки. Да что толку! Хозяин вышел и, не задерживаясь, прошагал в валенках мимо.
"Ишь ты, прошёл и даже не взглянул, изверг! Ну, подожди, вот мороз чуть отпустит - посмотрим на твои дряхлые валенки!" - всё не унималась галоша.
Наверное, ещё долго она изнывала бы от холода и злобы, ес¬ли бы неожиданно не оказалась с другой стороны порога, и прямо у тёплой печки.
Галоша быстро согрелась, и не в силах сдержать тёплых чувств, стала думать по-другому: “Где ещё найдёшь такого заботливого хозяина! До¬брой души человек! Надо же, чуть свет пошёл по сугробам ста¬рую галошу искать! Да другой бы и меня подальше закинул! А наш, родимый, пошёл, отыскал вторую галошу и отогревает наши резиновые ду¬шонки у тёплой печки...”
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 21:17 | Сообщение # 69
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 43

Этюд

Я стоит в комнате, широкая и луноподобная фигура без тени, захват звездной пыли обволакивает ноги, по плечам струится снег, только один звук отвлекает от небесного возникновения - стук в дверь. Открывается. Тень. Тень входит в Я, они танцуют вместе лишенный существовенческой скуки танец смыслообреченности, крадут шампанское со стола и сливаются в сосуд, который Я подносит к губам, губы хватают собой стеклянный прозапасоставленныйфужер, тихо шепчут: это мелодия, игравшая вчера по радио, пока ехали рогатые маршрутные такси; взлетали: красно-черно-желто-оранжевые трамваи, лестницы в небо, башни из тяжелых металлов, рои насекомых; порхали: бабочки-капустницы, перелетные птицы, гуси-лебеди из бабушкиной книжки, летучие мыши; ползали: гусеницы по листочкам мимозы, змеи, черви по маме. Все шумит и вибрирует. Старый друг пожимает руку, рука изменила свои морщинки и сеточку судеб, прежде похожую на поломанный ловец снов - теперь линия брака не одна, бракованный телефон, рождественский звонок матери, мертвая мать на кресле в гостиной, черные решетки, зеленый газон, бычки, шум машин, соседи у подъезда. Нарастающий гул в ушах, желтые пробочки и черная повязка вылетают из головы, все кружится: комната дачная, комната у родителей в старом доме, комната Я в этой квартире - кровать встает на северо-восток, стул перед ней, у ног, на нем висит рубашка - сквозь небольшую щелочку видно небо, летит одинокий голубь, кусок облака, куски палочек и колбочек из глаз летят за облаком, заметно его обгоняя и уходя за горизонт век. Я нужно вставать. Я собирается с силами и закрывает глаза.
Я открыл глаза. Славное утро. Мне нужно на похороны. Нет, опять спутал день. Куда мне сегодня идти? Болит живот справа. Хочется облегчить желудок. Постепенно усиливается сухость во рту. Правая рука горит. Запястье побаливает. Ночью оно было неудобно выгнуто. Ноготь на мизинце ноги неприятно врезался в кожу. Слегка чешется затылок. Волосы спутались. Мне не хочется есть. Одна ступня без носка. Одеяло скручено в ногах. В ушах звон. Приятное тепло по всему телу. Поднимаю руку. Левую. Вторую. Потягиваясь встаю. Пожалуй, сготовлю яичницу. Прохлада от линолеума, когда ступаю на пол. Выпрямил плечи. Провожу рукой по голове, причесывая волосы. Три вещи в голове. План сегодняшнего дня. Глажу рукой плечи и шею. Сначала нужно сходить в магазин. По дороге в кухню спотыкаюсь. Я куплю там орехов и сухофруктов для моей новой задумки. Радио на кухне тихо играет. Старые песни. Слышал их десять лет назад. Потом нужно навестить друга. Помочь ему. Скрип двери холодильника. Холодный воздух. Он в плохом настроении. Достаю яйца и сыр. Третий пункт сегодняшнего дня. Я должен дописать начатый вчера кусок. Выливаю яйца на скороводку. Скворчание. Слышно как соседи сливают бачок. Кусок моей недописанной поэмы.
Собираюсь на улицу: Пятки (белый налет, кремового цвета, похожий на молочные штрихи на картинах Фешина, резкими мазками обрамляет покрасневшую морщинистую кожу, в одном месте кожа отслоилась ровным кружочком). "О" (буква на магазинной вывеске напоминала длинную гласную, повисшую на сосудах моего мозга, синяя, она расплывалась в горящее газовое кольцо, через которое прыгают тигры - дрессировщик кидает им кусок говядины). Соседка (стоит в очереди и пялится в мой бумажник, представляю себе ее отрубленную голову на колышке возле своей крепости со множеством бойниц, башен с стоящими на них лучниками и котлами с горячей смолой, флюгером на крыше замка). Стройка (торчащая арматура ощетинила ее римской черепахой, нагромождение плит наталкивает на мысли о скорой масленице, цемент застыл на асфальте около бордюра, неприятный запах поселился в левой ноздре и информирует о горелости, сварке, влажности). Пот (рука кассира передает мне сдачу, вечером его пот мне бы не достался, вечернее поверье исключает эту возможность, передача сдачи исключительно посредством твердой плоской деревянной поверхности). Пьянь (синяки на их глазах синели, зеленяки зеленели, а ссадины ссадинели, несчастное существование около магазинной двери под магазинной буквой "О" сказалось на их магазинном цвете лица, волос и одежды, капли их надежды были спрятаны в упаковках боярышника из соседней аптеки). Ампула (раздавлена ботинком в подъезде, лифт медленно сваливается вниз, упавшие некогда вниз тела с хрустом сминаются под его тяжестью, красные диоды отсчитывают этажи, лох, досуг, такси, в щели между створками на секунду показывается искаженное чиханием лицо соседа снизу, миллисекундное отсутствие гравитации). Прыжок (снег разлетается на капли по стенкам тамбура, кончики пальцев напряглись и немного потеплели, колени непроизвольно согнулись, мышцы груди плавно переместились вверх-вниз, шапка едва заметно сползла).
Новоприобретенные орехи неочищенными кладутся на столешницу, порхающие по кухне пылинки оседают на орехопакетиках, разнообразие взрывается в ротовой полости неоднородным фейерверком и орошает все пять рецепторов: кислости, горькости, сладости, солености, жирности. Я проводит рукой по шершавой поверхности грецких орехов, мозгоподобных коричневотвердых ломаемых щелкунчиком тел, выплевывает свою нерешительность в раковину, та вторит плевку, выпуская из своих недр поток воды и смывает назревавшую неуверенность, две жидкости смешиваются как недружные масло, уксус и вопль побежденных, звонок. Звонок. Ухо улавливает дружественный звук, преломляет ноты сперва в знакомую с детства песенку, затем в крик ребенка на улице, после - в дружественный звонок, провод ползающим по мимозе червем вытягивается, выпрыгивает из бежевого песка дюны-столика в прихожей, ухо настороже, нижняя губа кусается зубами, верхняя остается на месте, язык проскальзывает между ними, орошая сомнением тонкую светло-красно-туманную кожу: светло-красную кожу и туманную кожицу; горло чуть напрягаясь хрипит "аа-ааа" как мотоцикл заведённый, приготовленный и собирающийся на старт. "Лло" вываливается резко, решительно, расторопно, орехи скатываются в газету, на вторую страницу, на первой полосе - слышимый с другого конца провода плохонастроенный, прогорклый и волглый вполголосапривет. Это не друг. Это сестра. Зачем так рано? Я перепутало. Уже все собрались. Похороны матери - сегодня.

Из истории города N

Рассказ.

Мне удалось, наконец, припомнить, что в тот зимний вечер на улицах обычного, и даже более того, наиобыкновеннейшего провинциального городка N бушевала гроза, срывавшая последние жухлые листья с корявых силуэтов деревьев. Из подворотни колобком выкатился шустрый молодой человек, пожевывавший остренькими зубками трубку черного, как казалось в темноте неосвещаемых луной улиц, дерева. Неудачно вышедший из чрева матери - приземистый и широкий, как коромысло, он ловко перебирал своими непропорционально крохотными ножками, торопясь на вокзал. Должно упомянуть, что на нем была пребольшая шляпа, с бантом и широкими полями, которыми он задевал локти прохожих. Человечек этот безумно гордился своим, несомненно, выдающимся костюмом, шарм которого мускусным запахом распространялся вокруг его персоны на довольно большой радиус. Нынче я уж и не расскажу в деталях о предметах его гардероба, но, что особенно врезалось мне в память - так это то, что на руках этого удивительного молодого человека всегда были гладкие черные перчатки. Черное пальто, которое он носил даже летом, скрывало его полноту в своих складках, более подходящих для римской туники.
Рассекая улицы с неимоверно занятым видом и несколько даже надменной физиономией, человечек вдруг задержался на перекрестке, пропуская мимо себя уже немало подгулявшую публику, делая вид, что не слышит разговоров о своем странном облике и невысоком росте. Застыв на месте, он смотрел на свои часы взглядом более серьезным, чем иной уделяет своим учителям. Ветер развевал его волосы довольно долго, прежде чем юноша заметил отсутствие замечательной шляпы на своей приплюснутой голове. Люди вокруг лились неспешным потоком, топая и хлюпая башмаками, промокшими на затопленной дождем мостовой, создавая звуковой фон города - деловитый мужской бас в пропорции, достойной первоклассного кофевара, смешивался с чириканьем ночного дамского хора. Заметить на улице пропажу было сложно, и молодой человек, прикрыв неожиданно откуда-то взявшимся портфелем прическу, защищаясь от ливня, побежал, а, вернее, комичнейшим образом припустил вслед за своим головным убором, успевшим уже три раза стукнуться об асфальт и пролететь метров тридцать под уговорами неласкового ветра. Расталкивая прохожих своей широкой, во всех отношениях, личностью, человечек пробежал три переулка, прежде чем схватил, наконец, шляпу, преодолевшую нелегкий путь, но оставшуюся во вполне товарном виде.
Тут бы я и сделал эффектную паузу: остановился на самом интересном месте, чтобы передохнуть, или сделать вид, что вспоминаю чрезвычайно важные для истории подробности, однако оставлю эти условности профессиональным рассказчикам, которые знают, где и как вовремя нужно кончать за упокой. Так вот, в душе человечек хотел поскорее расквитаться со своей скучной, мерзкой, никому, в сущности, не нужной работой, чтобы поскорее уйти от мира забот и привилегий чиновника и немножко побыть наедине с самим собой в скромном домике на окраине элитного помещичьего участка. Разговор на вокзале сулил многое его карьере, но без шляпы он не мог проводить встречи, так как это было частью делового облачения, которое прибавляет в глазах людей солидности и росту. Радостно сжимая в своих куцых ручонках утерянное, человечек вынул изо рта трубку, казавшуюся теперь уже коричнево-зеленой, и, по-видимому, не такой уж и дорогой, и сунул ее в карман пиджака. Выглянув краешком из под сукна его плохо сшитого костюма, трубка не удержалась и упала на тротуар, когда молодой человек решил наклониться, чтобы отряхнуть свои нещадно загвазданные грязью брюки. Одинокой безделушкой, как когда-то в магазине, трубка осталась лежать на мостовой, и, не обративши внимания на новую потерю, герой наш умчался к вокзалу, несомый нескончаемым энтузиазмом, а больше, конечно, сильнейшим напором ветра, так и норовившего сорвать его шляпу снова. Трубка же начала выпускать из себя зеленоватый дым, что было, естественно, странновато, ведь ее владелец никогда толком не курил, а только грыз для важности мундштук и изредка постукивал от скуки по чубуку. Дым скоро заполнил собой все близлежащие улицы, и прохожие начали щуриться от мерзкого запаха, что прошибал их чувствительный нюх до самого основания, заставляя даже глаза слезиться от неудовольствия.
Округлый человечек же тем временем, переваливаясь с ноги на ногу и покачивая руками, как пингвин лапками, пробрался на привокзальную площадь. Люди вокруг надвинули свои шляпы на глаза а воротники подняли до самого носа, чтобы не чувствовать приносимого ветром смрада. Посмотрев на часы, юноша задумался на пару минут, которых вполне хватило для того, чтобы вновь сорвать с его головы котелок. Но наловчившийся чиновник успел двумя пальцами левой руки зацепиться за краешек огромного банта и потянул шляпу к себе, что вскоре вызвало его удивление, потому что она и не собиралась приближаться к нему, скорее даже наоборот, это он стремился к ней. Впрочем, описать этот процесс мне довольно сложно, единственное, что я могу точно сказать - что два эти тела двигались относительно друг друга с переменным успехом для нашего героя. Так или иначе, ветер, вздымавший шляпу к небесам, решил-таки не сдаваться без боя и все выше поднимал над землей человечка, висящего на своей шляпе, словно пилота дирижабля. Несомый воздушными потоками, молодой человек был нещадно протаскан по всему вокзалу; он задевал прохожих своими ножками в лаковых ботинках с заостренными носами, и те пищали в ответ, словно кто-то надавливал на игрушку-плаксу. "Держи карлика!", - крикнул кто-то из толпы, и двое или трое крепких мужчин схватились за человечка, который отчаянно сучил ногами, не проронив при этом ни одного слова о помощи. Хоть мужчины и старались, даже старались отчаянно, но им все же не удалось победить очередной могучий порыв зеленого ветра, который принес стихии победу и вырвал из их крепких рук маленького круглого чиновника. Шляпа уносила своего владельца все дальше в расписанное грозовыми отблесками небо, а тем временем люди, удивленно разинувшие рты и наблюдавшие за происходящим, начали потихоньку расходиться, погружаясь в свои мысли. Человечек уже исчез в паутине туч, и разглядеть его едва ли мог самый зоркий моряк, так как его личность уже растворилась продолговатой кляксой где-то за шпилями самых высоких построек.
С тех пор никто и не видел этого чиновника. Но ходят слухи, будто дача его не осталась заброшенной, и по ночам в ветхом трехэтажном поместье загорается свет. Я этим нелепостям верить не намерен, но очень уж хотел закончить свое повествование на ноте более веселой, чем траурной. Так что - многая лета наикруглейшей чиновничьей персоне!
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 21:39 | Сообщение # 70
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 44

Фрагменты из текста авторского моноспектакля
«HOMO FORTUNATUS или Человек счастливый»
[color=red]
Ленивый воздух Одессы
В Одессе удивительный воздух, ленивый и чувственный, и в то же время, пропитанный живительными импульсами, как первобытный, доисторический бульон, в котором зародилась жизнь.
Начиная с весны, затапливающей весь город пьянящим духом акаций, и до поздней осени, горящей жёлто-красными листьями, Одесса не устаёт потчевать своих обитателей потоками солнца различного накала, букетами вкусов, цветов, запахов, солёными объятиями моря и ветра, звуками прибоя и шумом Привоза, горячими улыбками и перчёными шутками, рассыпанными нехотя, и где попало.
И только серой слякотной зимой Одесса засыпает, становясь отстранённой и безучастной; таится где-то в глубине своих снов…

… … …
Однажды, когда я была уже не очень маленькой девочкой, настал момент, который пронзил меня насквозь солнечным светом, как стрекозу булавкой, и пригвоздил на веки вечные прямо к Богу в петлицу.
Было лето, я стояла перед зеркалом, которое умещало меня всю целиком. Из окна лупило солнце и, отражаясь в зеркале, затапливало мне лицо, волосы, глаза. И вдруг я поняла, что – родилась и живу. Прочувствовала эту ликующую радость всем существом – насквозь, навылет, – что у меня есть я, со смуглой кожей и струящимися золотыми волосами, что во мне пульсируют, затаившись, немереные силы и возможности. А ведь всего этого могло и не быть! (У меня были все шансы вовсе не родиться). И осторожная, как тайный сговор, благодарность потекла золотой нитью к Тому, кто одарил меня всем этим богатством.
Теперь, когда мне бывает больно или пусто, тоскливо или бессмысленно, я заглядываю в это мгновение, как в бездонный колодец, сквозь который видны золотые прииски моей судьбы. И тогда, алчным золотоискателем, я начинаю понимать, как много из обещанного, всё ещё не сделано, как много упущено, и как много ещё нужно, нужно сделать, во что бы то ни стало.
И больше всего я задолжала этому трепещущему золотою рыбкой ощущению бытия, которое обязано оставаться во всём, что бы я ни делала, к чему бы ни прикасалась.

Зелёная
Весна в тот год совпала с первой «взрослой» любовью, с ощущением, что я – девушка, с распирающе-томящей болью растущей груди и поющим, как струна, телом, пружинисто изгибающимся во время ходьбы. А взгляды тогда чутко воспринимались всей кожей, и были почти равносильны прикосновениям. Влажный от весенних дождей ветер проглаживал мне лицо и шею, запускал свои пальцы в гущу волос, от чего они кудрявились пышным ореолом и волнисто развевались сзади, вдогонку моим стремительным шагам.

И вот оно, наконец, такое долгожданное первое свидание. Это было где-то на склонах, над пляжем Отрада.
………
Гусеница ползла по ветке куста, молодая и зелёная, как всё вокруг. Ощетинившись во все стороны волосками, особенно яростно и торжествующе увенчивающими полоску на спинке, она старательно подтягивала хвост, выгибая туловище, а потом, с гимнастической ловкостью, разгибалась, будто пыталась измерить длину своего пути в гусеницах.
………
Мы сидим на скамейке под кустом. Запах прогретой весенней зелени смешивается с запахом моря. Солнце уставилось на нас, как на школьников, ещё не напроказивших, но явно замышляющих что-то запретное. Он раскинул руки по спинке скамейки. Так я оказалась уже наполовину приобнятой, по крайней мере, смиренно замершей где-то у него под крылом. И каждая мурашка на коже мучительно просит, чтобы эти, несостоявшиеся ещё, объятия сомкнулись уже на самом деле!
Он повернул голову, испытующе заглянул в меня. Я увидела зелёные, близко посаженные глаза с загнутыми золотистыми ресницами, которые смотрели на меня с тою же проницательностью, что и солнце. Стало ясно, что двоечница здесь – только я. Конечно, мне же ещё только 14, а ему – уже 20! Паника внутри привела меня к полному столбняку… правда, какому-то блаженному.
– Малая! Знаешь, как называются эти цветы? – он наклонился и сорвал среди подростково-ершистой травы несколько маленьких жёлтых цветочков, отблёскивающих на солнце глянцевой внутренностью лепестков.
– … Нет, не знаю, – ответила я, понимая, что проваливаю первый серьёзный экзамен.
– Они называются «гусиные лапки», это мои любимые цветы, – и на секунду веснушки у него на носу наморщились.
– Я тоже люблю всё жёлтое, – пульс во мне начал беспорядочно метаться по всему телу.
– Ну, тогда я тебе их дарю!
В моей голове тут же заскакали не знамо, откуда поступающие справки: дарить жёлтые цветы – к обману, к измене, к разлуке…
– Нет, – пискнула я виновато и беспомощно, – жёлтые цветы дарить нельзя…
– Эти – можно, – убеждённо заявил он и сунул мне в ладошку махонький букетик.
Я уставилась в цветочные, наивно растопыренные мордочки, не очень понимая, радоваться мне или печалиться.
Застав меня врасплох, он прикоснулся губами к моим губам. В первую секунду я одеревенела от неожиданности. А потом его руки стали обволакивать меня – затылок, спина, плечи, грудь – вокруг меня свивался теплый кокон, и я понеслась куда-то вглубь жизни, навстречу сладкому, как нектар, вкусу… у-у-у-У-У…
И вдруг я зависла над поляной. Внизу, на лавочке сидели двое – я, как-то по школьному сидя с аккуратно сомкнутыми коленками, зажав в ладошке «гусиные лапки», и он, обвив, как плющ, мои плечи и талию. Мои волосы разлились с запрокинутой головы золотыми волнами по его рукам. Казалось, двое жадно пьют друг друга и никак не могут напиться… Это длилось вечно.
………
Гусеница старательно и истово подтянула хвост, выгнулась дугой, потом вытянулась, с наслаждением обхватывая всеми лапками свою ветку и подножие листа. Волоски её при каждом движении топырились, задевая друг друга и щекотно морочили кожицу… сочный дух листа… Хрясть – и остренькие зубки впиваются в его зелень… о!.. ещё, ещё… кусь… кусь… да, да, да… вот так и должно быть… всег-да… да…да… да!..
………
Хоп… и я снова здесь, в своём теле… Ничего не понимаю… Мы как-то, с трудом отлепились друг от друга. Плечом я вписалась ему подмышку. Перед глазами – его ухо и слегка небритая щека… он с трудом переводит дыхание.
– Малая! Ты меня любишь?
И снова паника. Как?.. что надо говорить?.. это можно… – говорить «люблю» вот так, прямо – сразу?..
– …Н-не знаю…– не найдя ничего умнее, ответила я.
– Как «не знаю»? – Он смотрит на меня с явным раскаянием, – Малая!.. Запомни, целоваться и отдаваться можно только по любви.
– Да, да! Я люблю тебя… люблю! – И я, даже, кажется, вскакиваю… Но, как же теперь всё это звучит глупо и неубедительно! Детский лепет на лужайке… а-а-а… какая же я дура!
Он, нехотя, но неотвратимо выпрямляется, приглаживает мои волосы… ребёнка по головке погладил – мелькает у меня…
И, кажется, что-то ещё говорится… как в вакууме… а вскоре он ведёт меня домой, и, в общем-то, ласково прощается у подъезда.
В серой прохладе я поднимаюсь по лестнице, упрямо перешагивая через две ступеньки… Вдруг замечаю зажатые в кулаке цветы. Они уже повисли в полуобморочном состоянии… а я и не заметила, как удушила их. И тут мордочка моя вся скрючивается, а из глаз жгуче и сладко выкатываются слезищи, бороздят щёки, подбородок, валятся прямо на «гусиные лапки».
– Ы-ы-ы-ы!.. Ы-ы-ы-ы-ы… ы-ы-ы-ы!.. Бестолочь!.. Ну, почему я такая бестолочь?!!

Ветки в костре
Однажды зимой я наблюдала, как рубили деревья и жгли их в костре. Случилось так, что мне досталась роль кострового. Разжечь среди снегов свежие, невысохшие ветки было непросто. Их приходилось поливать какой-то горючей смесью. Наконец пламя полыхнуло и разгорелось.
И тут я увидела зрелище, которое меня потрясло. Малюсенькие почки на ветках, заготовленные впрок для не наступившей ещё весны, прямо на глазах начали взбухать и лопаться, выпуская нежно-зелёные листочки, которые нехотя поддавались пламени, и спустя несколько долгих секунд, чернели и рассыпались пеплом.
Кучи подтаскиваемых веток росли, а я, заворожённая, подбрасывала их в огонь, наблюдая, как охваченные пламенем, уже отрубленные от жизни, ветки переживали свою жаркую, скоротечную весну, чтобы, едва успев изумиться, опрометью броситься в небытие.
А огонь скакал, выплясывая свои магические выкрутасы, с торжеством пожирая всё новые и новые жертвы, растопыривающие зелёные пальцы, пытающиеся уцепиться за пролетающее мгновение, успеть обнять, потрогать, прожить исходящую жизнь. Интересно, счастье это для них, или нет?

Ткань вечности
Наверное, если смотреть высоко-высоко из Вечности, поток времени будет смотреться как однородное, слегка волнистое полотно, или как тело, покрытое гладкой кожей. А, если приблизиться и взглянуть на него через какой-нибудь гигантский микроскоп, то ткань эта зашевелится, закопошится всевозможными сущностями и процессами. И если умудришься нырнуть в него, то увидишь, что вокруг кипит и бурлит, кишмя кишит жизнь, толкается и манит, обещает и обманывает. Так, глядишь, зазеваешься, что и вовсе приживёшься, пустишь корни и забудешь заглядывать обратно, в Вечность.
А между нами и нашими ангелами-хранителями, до нашего рождения, видимо, происходит примерно вот что.

Душа. Но зачем? Мне и здесь хорошо.
Ангел. Но пойми! Это такая тренировка. Чтобы душа росла, ей нужно напряжение и… распряжение, зарядка и разрядка.
Душа. Но что же там можно делать? Ведь всё это – сплошная нелепица…
Ангел. Да, но там это считается логикой… они называют это законами природы и изучают.
Душа. Как же там можно что-то изучать, когда всё вокруг – плотное и тяжёлое? И, к тому же сам ты – плотный и тяжёлый? И каждый шаг порождает последствия – плотные и тяжёлые?
Ангел. Да, да, там всё и плотное, и потное, но тем не менее, поверь, это тоже, своего рода… форма жизни. И многие так привыкают, что даже держатся за неё.
Душа. За что же там держаться? Ведь это мука – быть таким неповоротливым и неподъёмным – ни полетать, ни создать свои пространства-мысли.
Ангел. Ну, полетать там, конечно, не очень-то придётся, разве что… на таких специальных приспособлениях… А создать свою мысль – это у них тоже есть. Да и пространство тоже! Правда, на это, как правило, уходит почти вся жизнь, да и пространствишко, сказать по правде, зачастую совсем малюсенькое… как его там… А! – дом называется … Так вот, они ещё очень гордятся его крепостью… и долговечностью.
Душа. Крепостью? Долговеч… (смеётся). У них у самих-то жизнишки…– пшик – и нету. Всё рушится. Ведь все тела, ну которые из материи, не успеют создаться, как тут же в них начинают распад. Чем же тут можно гордиться? Какая долговечность? (ухахатывается, внезапно посерьёзнел). А время! Надо же такое выдумать! Ведь оно же всегда только и делает, что проходит!
Ангел. Ладно, ладно… окунись сперва, освойся, а тогда и накритикуешься всласть… вот народ!
Душа. Я вообще не понимаю, как там можно жить? Да и стоит ли?
Ангел. Э-э-э! Стоит, стоит! А потом – чего волноваться? Ты ведь будешь просыпаться сюда каждую ночь. Без этого, конечно, трудно было бы там удержаться – такие перегрузки!.. А тут – полетаешь и расправишься, разомнёшь отсиженную в теле душу. Так что – не бойся... Да там, и не просыпаясь, можно иногда заглядывать сюда – у некоторых получается. Чаще всего, от любви, особенно, если умудряются стихи, знаешь, писать, картины, музыку. Представляешь, ты, как бы там, а на самом деле – весь тут… ну, разве что тело…
Душа. Да, вот, кстати, о теле. А может, не надо?
Ангел. Ну, вот ещё – не надо! Трудно будет – меня помяни, я всегда рядом. Давай-ка, давай, не упрямься. У-у-у! Оно там уж заждалось совсем – тело твоё. Так что, мой маленький, зажмурь поскорее свою бессмертную душеньку и ныряй – туда, в сон, на землю.
Душа. А может, как-нибудь?..
Ангел. Ныряй-ныряй, не бойся. Ты и оглянуться не успеешь, как снова пора будет сюда возвращаться. Ещё во вкус войдёшь, упрямиться начнёшь, цепляться. Знаю я вас… ох, народ! (Подталкивает маленького; удаляющийся голос.)
Душа. Но зачем?! А? ……уа! Уа! Уа!
Ангел. О! Получилось! (Глядит вниз, на улетевшего.) Ну, с Богом!
 
DolgovДата: Суббота, 31.03.2012, 21:41 | Сообщение # 71
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 44
/продолжение/

Вот смерть моя…
Я вошла на сцену, когда репетиция уже началась. Он стоял почти спиной ко мне – долговязый, нескладный, в каком-то линялом тренировочном костюмчике, а когда повернул ко мне свою смешную мордаху, и глаза наши встретились, я почему-то остолбенела, и в голове пронеслось: «Вот смерть моя!..»
Потом были несколько лет, когда я не подпускала его к себе близко. За это время он вызывал у меня самые разные чувства – от жгучего интереса до полного безразличия, от восхищения его артистизмом и чувством юмора до презрения и омерзения, когда он клеился ко всем женщинам, без исключения. В ту пору я была ещё первый раз замужем, и была абсолютно уверена – что никогда, ни при каких обстоятельствах не изменю мужу. А уж от такого-то дикого бабника я совершенно застрахована.
И, тем не менее, настало время, когда взгляды наши пересеклись и законтачили с такой силой, так безраздельно и безысходно, что ещё после года безнадёжной борьбы всё же произошло то, что я считала совершенно невозможным.
В ужасе от случившегося, я дала себе слово, что это никогда не повторится, а я всё забуду. И действительно, точной даты – когда всё началось, я назвать не могу. Зато связь наша продлилась больше 20-ти лет, с невероятными взлётами и немыслимыми передрягами, с чудовищными расставаниями и встречами, переполненными запредельным счастьем с разводами и уходами в другие браки с новыми и новыми возвращениями друг к другу.
Но до чего же тут всё складывалось жутко, дико, катастрофически…
А я, маниакально, несколько лет подряд, всё отстаивала, как еретичка на костре, свою отчаянную, неистовую веру, пыталась переиграть судьбу, что-то поменять в себе, в нём…
На этот раз была идиотская ссора из-за какой-то нелепой девицы. Вроде и не было там ничего из ряду вон выходящего. Только, видно, что-то где-то переполнилось во мне… из непонятных глубин нарастал нечеловеческий гул, и нужно было скорей унести себя, отовсюду… от чужих глаз и ушей … чтобы не взорваться у всех на виду…
Я неслась домой. И вдруг всё – одно за другим, одно за другим стало складываться – каскадом – в одно целое – маленькие осколочки, большие… всякие… и тут всё стеклось, наконец, в одну точку… сложилось, сложилось, сложилось… и наступила ясность. Полная ясность. Просто ты – другой. В тебе всё иначе устроено! Вот эта всеядность – твоя жизнь. Ты НИКОГДА не будешь любить так, как я. Тебе просто нечем! У тебя в этом месте души ничего нет – пусто!
А вот во мне – почему-то!.. утолить эту гудящую, воющую лаву можешь ты, и только ты. И без тебя в моей жизни всё обращается в ничто, умножается на ноль. И только с тобой я – вылетаю за все пределы… и свет, и жизнь, и счастье, и полнота бытия – только ты… Ты спусковой крючок, дверца, окно… лазейка в ту, самую главную мою жизнь… но – никогда… нам – не встретиться там, в этом свете… никогда… и мне быть без тебя – всегда… что бы я ни делала, как бы ни сложилось... и не спасли бы ни штампы в паспорте, и ни жизнь под одной крышей… бесполезно! …осторожно… сейчас… взорвусь… бегом, домой… с глаз, с глаз, от людей, скорей… бегом… лестница, лифт, дверь… закрыть… всё…
А-А-А-а-а-у-у-у-у!!!... АааааауууууООООо!!!... А-а-а-ва-а-а-а-у-у-о-а-ы-ы-ы…
Вой из меня вырывается с чудовищной силой. Меня бьёт и мотает об пол, о батарею… стол, стул, окно, всё это – вид снизу. Изо рта вместе с воплями вырываются струи чёрного дыма и, змеясь, уползают в форточку. Руки, кажется, разбухли до размеров грелки, с сарделечными пальцами, которые вот-вот треснут, потому что из них, гудя, текут высоковольтные токи. Душа рвётся вон из тела… Тело – то выгибается дугой, то корёжится и выламывается, выворачивается наизнанку… О-О-У-у-ы-а-а-и-и-и это – длится, длится, длится… нескончаемо-о-о-о!!!… Вдруг – хоп… и дальше ничего нет... и я прекратилась. Совсем.
Я до сих пор не знаю, была ли это – физическая смерть… Но для меня это был опыт смерти… …от которой я, как ни странно, очнулась.
Очнулась перед рассветом, в серых сумерках. Тела не чувствую – не моё. Вспомнила… а ведь – всё кончено… М-м-м… что же дальше?.. и зачем?.. всё – испепелено. Пустыня. И ничего не нужно. Глаза открылись с трудом. Сама не заметила, как стала молиться, вперивши взгляд вверх, перед собой, в окно, в небо…
И в этом полном отсутствии всего, вдруг поняла: «Я – есть! То, без чего нет жизни, отнято. Но я-то – есть!» Есть – я. И Тот, в небе, вокруг, во мне… Которому молюсь.
И от этого в меня потёк первый вздох… как будто Кто-то дышал на замёрзшее стекло… потихоньку начала оттаивать на поверхности рёбер лунка… жизнь внедрялась всё глубже и глубже внутрь, отвоёвывая телесное пространство. «Возлюби... всем сердцем твоим, всем разумением твоим... возлюби... как самое себя... а остальное приложится...» Нелепая и беспомощная, как медуза на песке… как-то дошевелилась до кровати, вползла во взбаламученную кучу подушек, простыней, одеял, и, трясясь, отключилась.
………
Тесно… и душно… и темно… надо упереться… нетерпеливо повести туловищем… Вдруг через треснувшую оболочку хлынул поток света и запахов.
Всё было мучительно знакомым… но в то же время – совсем другим…
А самое главное – другою была она сама… Что-то изнутри томило, распирало, звало… Она повела плечиками, изо всех сил взмахнула крылышками…и вдруг поднялась в воздух… и полетела… А… А… А… взмах, взмах, взмах… я… лечу-у-у-у-у! всё выше и выше.
………
Я открыла глаза – в проёме распахнутого окна, на подоконнике сидела бабочка. Сначала она прикидывалась листком, непонятно как торчавшим из подоконника. Я пригляделась, потом приподнялась на локтях.
Бабочка размеренно-демонстративно похлопала крылышками, изображая аплодисменты.
В окно вливался солнечный день, заполнявший всё заоконное пространство. Захотелось пошевелиться. Встать. Всё тело было совсем слабым. Но, в то же время, я казалась себе намного легче обычного, и от этого нужно было заново учиться передвигаться. Я подошла поближе к бабочке.
Она слегка присела, пошире распахнула крылышки, как бы предъявляя их напоследок во всей красе. Потом взмахнула ими и скачкообразно понеслась вдаль.
Я высунулась вслед за ней. Воздух был тёплым. Лицо обнаруживало робкую улыбку. А в глубине грудной клетки что-то уже ворочалось, топорщилось и копошилось, расправляя крылышки.
Какое счастье – я жива!
И ведь проблемы не решились – ни одна! Но – какое счастье, что я могу что-то делать со всем этим!

Испытание избытком
Помню, когда рожала своего первого ребёнка… я тогда впервые поняла, что такое ответственность… то есть, буквально, в физиологическом смысле слова…
Дикие, всё время нарастающие боли схваток, такие изнурительные, что в промежутках проваливаешься куда-то, в полное небытие, откуда тебя болью вытаскивает следующая схватка.
И вдруг в какой-то момент я почувствовала, что нахожусь как бы лицом к лицу с Богом – Он смотрит на меня откуда-то сверху и ждёт… как я справлюсь... Вот у меня внутри живой человек, и от того, как я его рожу, зависит его жизнь, здоровье... А я понятья не имею, как это нужно делать. Но кроме меня этого не может сделать никто. Со мной происходит что-то, чего я никогда раньше не испытывала, и я полностью во власти этой силы, которая крутит и вертит меня, как хочет. Но при этом ребёнок находится во мне – внутри, и только я одна в ответе за его выход на свет!.. Но какое же счастье, когда это, наконец, произошло!
Потом я поняла, что есть ещё множество вещей, которые за тебя – ну точно никто не сделает. Никто никогда не напишет твоих стихов, картин, музыки, не сыграет твоих ролей – так, как ты. Никто не долюбит за тебя, не поймёт то, что ты должен понять, не проживёт твою жизнь и не отдаст это всё другим.
Ведь стихи либо берутся откуда-то, буквально диктуются, а ты только можешь их предельно точно записать… а если не успеешь, забудешь, то остаётся дикое чувство вины и утраты. Или тебя переполняет жуткое напряжение, как в гигантской скороварке, и нужно выпустить пар под страшным давлением, чтобы не взорваться. И отпускает – только когда найдешь абсолютно точные слова – про то, что внутри, переведёшь на человеческий язык. Тогда наступает освобождение и счастье. И это невероятное счастье.

Молитва
Верую, Господи, в неслучайность случая, в неподотчётность Твою, парадоксальность, непредсказуемость, любовь и чувство юмора.
Верую, что не всегда ты хочешь от нас того, что правильно.
И что на одну и ту же Твою загадку ответы у всех должны оказаться разными.
Верую, что жизнь свою нам нужно прожить так, чтобы Тебе, Господи, было интересно. А это трудно. Но Ты же для нас стараешься!
Верую, Господи, что параллельные прямые пересекаются в бесконечности. Если Тебе очень захочется. Иначе – на что она, бесконечность, если даже там не пересечься?
Но если у неё, у бесконечности нет ни конца, ни начала, то какая ей, в сущности, разница, когда и где нам, параллельным, пересекаться! Так почему бы – не сейчас? И не здесь где-нибудь, на этой Земле? А, Господи?
Да, забыла!
И спасибо Тебе за всё, что Ты делаешь!
Спасибо – Тебе и моему бдительному Ангелу-Хранителю.

Святая обузанность
– Да что же это такое – опять она прётся незнамо куда! Ну, пробка же, пробка, неужели не видно? Нет, неймётся ей, в обход пошла. Настырная… ну, опоздаешь, опоздаешь, успокойся. Куда торопишься? Нечего, нечего ручонками махать, машину ловить. Не видишь, все заняты. И маршрутки – битком. Отдохни, тебе говорят! Э, парень на бетономешалке, ты зачем тормозишь? Не твоё это дело пассажирок возить, да и ехать тебе в другую сторону…
Гляди, гляди, что делает, в кабину к нему громоздится! Хватит парню лапшу на уши вешать – не проехать ему там, куда ты пальцем тычешь… Да куда ж ты, родной, по тротуару – передавишь же народ-то. Мало ли, что надо ей… а ты и рад стараться. Аккуратнее на поворотах, детскую площадку не зацепи, наделаешь тут делов, не видать же тебе ни фига из кабины твоей. Ох, аферистка неуёмная, не тормоши парня, дай хоть спокойно по этим колдобинам на нормальную дорогу выехать.
Стой! Светофор красный горит. Ну, куда прёшься, дорогой, совсем ум потерял? Не дрова везёшь, да и у самого дома дети!.. Вот, люди!.. Рядом уже, рядом метро, угомонись, спокойнее подъезжай, не рвись поворачивать, погоди, пока проедут – ты не на главной дороге, правила уличного движения учить надо.
Э! Красавица! Поблагодари водилу – он из-за тебя жизнью рисковал, а ты бежишь, торопишься…
Не расталкивай народ, не расталкивай. Не ты его сюда насовала, не тебе и толкаться. Ах-ах-ах! «На работу опаздывать нехорошо»! Понимала бы чего.
Ой, что-то слишком быстро она до метро добралась. В вагон села. «Осторожно, двери закрываются…» Ребята, не дело это! Кто там есть, сделайте что-нибудь… затор какой-нибудь. Я понимаю, что в метро пробку не организуешь, ну хоть поломку, что ли небольшую, минут так хотя бы на 5. А? Сделайте, братцы, очень нужно, я в долгу не останусь! Ай, молодцы, ай, спасибо!
Стоять, не падать! Ну, тормознули чуток, ничего страшного. Что? Что ты сказала? – «Вот чёрт»?!! Ну и наглость. Приласкала, называется.
Фу-х… хоть передохнуть чуток… Правильно. «Граждане пассажиры, просьба соблюдать спокойствие и порядок. По техническим причинам поезд задерживается». Ну, чего задёргались, окна заоткрывали… Говорят же – спокойствие… Не надолго это…
Ладно, братцы, всё, хорош, нормалёк. 5 минут прошло. Можно уже, пускай едут. Если что – обращайтесь, я со своей стороны всегда подсоблю.
О! О! Из метро вылетела и помчалась. Уже можешь не мчаться. На работу всё равно опоздала.
А! Вот и оцепление, менты, скорая... Что рвёшься? Не видишь – авария! Машины всмятку… в аккурат там, где ты всегда из-за поворота вылетаешь? Ага! Побелела? Ножки затряслись? Ну, что скажешь? – «Слава тебе, Господи!»? Слава-то оно, конечно, слава. Но, между прочим, и Ангела своего не грех помянуть!
Так, стоп! А вот здесь ты спотыкаешься! Не обходи, не обходи ямку! Спотыкаешься, тебе говорят. Так, молодец. И не «вот, дьявол» тебе никакой. Совсем распоясалась…
А вы не проходите мимо, уважаемый! Да, да, помогите даме подняться, коленку потрите, ушибла всё-таки… Ну, обопрись же, бестолочь, когда мужчина руку предлагает. У него там, между прочим от руки и до сердца рукой подать… И пускай проводит. Нечего-нечего! И телефон свой не забудь ему написать. Да, да, именно – на всякий случай… А эту дурь из головы выброси – ты уже со своим чувством долга только что чуть башки не лишилась, а туда же! «Прилично ли знакомиться на улице с неизвестным мужчиной?»! А со своим мужем на улице знакомиться прилично? Не узнаёшь? Понятно, что не узнаёшь – муж-то будущий! Чего? Ты уже замужем? Ты так думаешь?! Господи, опять она со своими условностями! Ну, скажи хоть ты ей! Упарился я с нею, ей богу!
Телефончик то, телефончик пиши правильно, циферки не меняй! Мужа она боится травмировать! Да от твоего то уже другая на четвёртом месяце беременности. Всё примериваются, как бы тебе сообщить, чтобы ты в обморок не шлёпнулась. А она спасителя своего, судьбу свою чуть без телефона не отправила на все четыре стороны! Всё. Порядок. Теперь иди уже, иди на свою работу… А лучше – отдохни и расслабься. Перед новой жизнью.
Ну и замучился я с тобой, упёртой, прости меня, Господи! А с другой стороны – куда от тебя денешься? Дурында ты моя! Святая обузанность.
 
DolgovДата: Вторник, 03.04.2012, 03:40 | Сообщение # 72
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Репутация: 0
Статус: Offline
Участник № 45

Десярик

…жизнерадостное майское утро, слегка похрустывало и прилипало к ногам разбросанной повсюду, запашистой тополиной кожурой. Молодой прыщеватый Вадик и будущая его опора в жизни, тощая как былинка на ветру Лидусик, стремглав неслись по бульвару принимать «подарок», на который им намекали, а вчера наконец вскладчину прикупили счастливые и не довольные между собой родители.
Взволнованные хозяева «однушки» на ходу поспешно и неразумно, решали единственный насущный вопрос;
- Где взять деньги на остальные житейские мелочи и уж тогда птица счастья могла бы свить у них своё гнёздышко да снести , парочку другую золотых яичек.
…Квартира выглядела так, как выглядела бы… подпольная типография газеты «Искра»,которая однажды в полном составе вышла на майскую демонстрацию раздавать листовки, а совершив революцию, разошлась жить совершенно по другим квартирам.
Краны выключатели и розетки, сливной бачок на цепочке, дверные ручки, входной замок и все забитые в стену гвозди, были старше своих новых хозяев лет примерно на сто.
В глазах Вадика потихонечку погасли остатки молодости, отчего он сделался задумчивым и поскучнел как на экзамене по математике, когда внимательно и подолгу оглядываешь хорошо знакомую картину, в тайной надежде увидеть какую - то для себя единственную зацепку, способную привести к правильному движению мысли.
- Да… а, в этой квартире, хоть сейчас снимай фильм из жизни революционеров подпольщиков.
Догадался про себя нехозяйственный Вадик и дёрнул за фаянсовую гирьку висящую на цепочке, высоко установленного на ржавой ,кривой трубе и пережившего не одну техническую революцию, сливного бачка.
Обрадованный хозяйским вниманием бачок сначала хрипловато забулькал словно прочищая горло, а затем уж оживился старинной мелодией. Вода с радостным шумом бросилась вниз создав в застоявшемся труженике, жёлтый клокочущий бурун воды, который то и обдал нового владельца квартиры своей нечаянной радостью.
Разозлившись от такой «неожиданности», Вадик с досады пнул ногой по стенке, от обиды стена дрогнула и… отвалилась куском штукатурки.
Остороглазенькая и похожая на цапельку Лида, маячившая по разным сторонам за спиной Вадика, метнулась и подхватила с полу какой то предмет упавший вместе с отвалившимся куском стены.
-Ваадь посмотри ,чо здесь было.
Но Вадик к этому времени поник и сдулся, ему уже всё стало сильно неинтересно и ужасно обременительно, даже не взглянув на находку, он почему то уставшим вдруг голосом заключил.
- Да выбрось ты эту дребедень, пойдём у меня голова что то. Да аа… Подарочек!
Тем же вечерком большая и шумная компания, сватей и сватьёв, братей и братьёв, и ещё всякого рода родства, собралась на жилплощади жениха, отметить покупку и главное решить вопрос, у кого из них разжиться деньжатами на всё остальное.
Жанна Валерьевна, мама невесты , сильно нервничала в такой компании – у её свахи практически не было морщин, а то что особенно отличает женщину от всех остальных… ,у свахи было своим и даже очень.
Настоящим у Жанны Валерьевны , была только зависть и вторая подтяжка лица.
Бриллианты, зубы, улыбка и прочие женские ценности, были фальшивые и неоднократно подвергались лёгкой коррекции от чего украшенная «сазаньими губами» мама невесты чувствовала острую нервность.
- Пристроила к нам своего малахольного сынка лодыря.
- Подумала она и ослепилась кинофестивальной улыбкой.
Жанна Валерьевна давно согрела змею на груди и сейчас наступило самое время её выпустить.
- Нинель…дорогая… сваха…
Взялась причитать «тёща».
- У твоего … у нашего Вадика, золотые руки и они вместе с Владимиром Петровичем, сами потихонечку и сделают ремонт, а мы не будем вмешиваться в дела молодых.
- Правда Котя ?
Обратилась губастенькая сваха к высокому с хорошо выстреженной бородкой, и в красивом галстуке мужу, который в это время, придерживая одною рукой на груди галстук, завис над столом ,словно колодезьный журавль, манерно разливая вино ,для молоденьких и ожидающих приятного с ними обращения, дам.
«Журавль» от неожиданности вздрогнул и… рухнул на свой стул сложившись как складной метр, отчего в момент сделался незаметен, а ожидающие приятного с ними обращения дамы взвизгнули, и вскочили из-за стола, потому как Котя сильно пролил в их сторону вино.
- Господи !Да за что же нам такое…?
Приняла эстафету, коренная в четвёртом поколении и имевшая гуманитарное образования сваха, Нинель Николаевна.
- Лошадь старая…
- Погуляла видать в своё время, теперь вот дочку свою тощую в нашу семью пристроила.
- Я на квартиру то деньги дала, лишь бы её «селёдку» не видеть у себя в доме.
- Да хрен ты угадала ,чтобы мой Вова с Вадей ещё и горбатились на вас.
Нинель Николаевна работала редактором в техническом журнале и могла правильно обращаться с разными …там и тем более ,что в её то годы у неё пока что, настоящее было всё и злость и любовник.
Олимпийским золотом, вспыхнула и разгорелась улыбка на моложавом лице зам главного редактора.
- Полностью с вами согласна, голубушка, п о л н о с т ь ю ! - У вас с дочкой, такой прекрасный вкус, вам и карты как говорится в руки, а мы уже заранее с Владимир Петровичем решили ,что не будем мешать молодым устраивать свою жизнь.
И Нинель Николаевна найдя глазами мужа, обворожительно улыбнулась ему, Владимир Петрович который в этот момент склонившись к соседке рассказывал немного с душком анекдот и будучи не в курсе застолья, на всякий случай, повернувшись на голос подтвердил своё согласие с женой, простым покачиванием головы и окончательно отсутствующим лицом.
А сейчас, уже незатухающей ничейной лампочкой в подъезде, зажглась и озарила стол улыбка, на лице довольной собой ,свахи хозяйки, любовницы ,жены и просто всей жизнью женщины.
Стол между тем набирая градус, зашумел разноголосьем и запалился было темой чего то глобального и международного, как оставшаяся без должного к себе внимания молодая невестка решила ,напомнить о себе.
- Вот посмотрите ка, что мы с Вадей там нашли там, на квартире.
Порывшись в своём кармашке ,Лидусик вытащила монетку.
Монетка пошла гулять по столу, вызывая ,где лёгкоё безразличие, где искреннее восклицание а где и просто ностальгию и лишь только дойдя до Владимира Петровича ,она обрела историю и смысл.
-В детстве, мы называли его десярик…
Вспоминал он, с любовью и лёгкой тенью хмельного романтизма, вертя монетку в руке.
- Во время ремонта наши родители, иногда замуровывали мелкие деньги в стену ,на счастье… или ещё для чего не помню.
Сказал с теплотой и со вздохом Петрович, передавая монетку протянувшейся за ней руке.
И вот в этой то руке монетка обрела свой истинный смысл ,скрытый от взгляда обывателя и внимания ,увлёкшегося своей соседкой хозяина, Владимира Петровича.
- Эта монетка бракованная, видите здесь заводской брак.
Невнимательный к мелочам жизни народ как то и не заметил, что монетка была отпечатана аж в тысячу пятьдесят восьмом году.
Такие монеты как раз и ценятся среди коллекционеров, самое удивительное ,что она уцелела, в таком лихолетье.
-Выдал тайну чей то голос.
И монетка тут же утонула в потной и холодной руке Вадика.
- Десярик говоришь ?
Пришёптывал Вадик ,увлекая за собою в комнату смущённую теперь уже обильным вниманием, сильно обтянутую модной тряпицей Лидусю.
Возникающая сама собой ,атмосфера лёгкой неприязни, держала стол в тонусе, не давая погаснуть тому задорному огоньку, который умеют создавать во многом образованные свахи и которую так любят благодарные родственники, не почитающие ни семейные приоритеты, ни другие ценности семьи.
Само же застолье заточилось на более острые темы, оно подогреваемое обильным и хорошим спиртным поглощало не успевающие остывать закуски, и не старалось проникнуться насущной темой сватов.
Невидимый дирижёр разом остановил этот разноголосый и наконец то нашедший нужную тональность оркестр и разошедшийся было загулять стол ,замолк и завис на горячей теме микрокредитования.
Бледный Вадик сжимая одною рукой тоненький прутик Лидочкиной ручонки ,а другой телефон, хрипло и дрожа голосом замямлил.
- Мы сейчас по интернету узнали…ну это… короче…
Шустрая как цапля на болоте Лидусик, первой клюнула и выхватила эту новость, она тут же подбросила и развернула её в своей перспективе, выпалив одним предложением, скороговоркой.
- Сейчас мы позвонили за неё двести тыщ дают и сразу едем в путешествие а потом на Канары. Долларов. Вот. Правда Вадь ?
Лидусик обернулась, надеясь найти поддержку у сильной половины человечества, но полу-обезумевшие глаза Вади говорили о том ,что… Лидусик как и в случае… со всем остальным ,немножечко не догоняла или далеко унеслась в будущее.
…Вадик сейчас видел себя в красивой и дорогой машине , при полной компании своих друзей уносился прочь из города, в машине играла музыка и он не услышал последних Лидочкиных слов…
…Губастая сваха, от такой новости, привиделась себе в большой солнечной шляпе, в романтически и загадочно - приглушённых очках и в окружении молодцеватых, черноглазых мужчин…
…Сваха с настоящей грудью, тоже была в очках, но в отличии от свахи - распутницы, полностью одетой, и не просто одетой ,а можно сказать, что довольно тепло одетой, сейчас при поддержке молодого человека, она элегантно спускалась с горы на лыжах…
Застолье, оцепенело и поскучнело от такой простой, неестественной и сказочно - желанной неожиданности, весь разгоравшийся было пыл, задор и огонь, потухли. А прежние темы для дальнейшего застолья сами собой обессмыслились, а обсуждать эту… Такие темы лучше обсуждать… у себя на кухне с тем кто тебя хорошо понимает и поддерживает. Как будто по команде все разом забеспокоились и засобирались, немного суетливо и избегая смотреть в глаза друг другу. Прощание проходило каменно и скоро и похоже что , со всеобщим облегчением.
Нинель Николаевна погасив за последним гостем улыбку, осторожно и бесшумно прикрыла дверь, она в рассеянности даже не заметила как, в квартиру мигом, прошмыгнуло беспокойство.
Всю дорогу Жанна Валерьевна молчала и не от того ,что ей не было что сказать, всю дорогу до дома она лишь молча захватывала своими декоративными губами воздух ,становясь похожей на рыбу, выброшенную на берег.
Ослепительную Жанну душила простая и обычная жаба.
*
Генрих Кирилович рассыпал по столу двумя пальцами, почти победную барабанную тушь!
Сейчас в его потомственной адвокатской голове сама собой сплеталась хитроумная вязь словоубеждений, состоящая из «сырых законов», «юридического цинизма» и «двойных стандартов» ,подкреплённая его личным опытом и переданными ему по наследству ,связями.
Телефонный звонок по времени совпал с окончательно оформившейся задумкой Генриха Кириловича ,на что он подняв трубку, легко выдохнул.
- Вера ,я у себя ,соединяй!
- Уже июнь – пронеслось у него ветром в голове, пора отдыхать, к морю пора. Это последнее дело.
И хорошо поставленным голосом ,поздоровался в трубку.
-Здравствуйте Жанна Валерьевна…
… Вам не о чем волноваться .
-…Всё ,всё уже решено.
-…Клад найден на «нашей территории» и принадлежит нам …то есть Вам.
-…Да как мы и договаривались.
- …Пусть, пусть ваши оппоненты …или как Вам угодно делают что хотят, сейчас у них уже руки коротки.
-… Да, конечно документы у меня на руках, заседание сегодня в три часа, встретимся в суде.
-…Всего доброго … ну само собой разумеется…
Положив трубку Генрих Кирилович, в который раз сам себе удивился, вернее поразился изворотливости своего ума, ведь самое то важное ,как ловко он обставил своего коллегу, который взялся и нарочно взялся, вести против него это лёгкое дело.
В адвокатской епархии не принято открыто бросать перчатку противнику, здесь приняты более тонкие приёмы и практически булавошные выпады, не принято бросать даже тени намёков, только, выражаясь языком художников, сплошные… свето-тени.
Генрих Кирилович для встречи с Андрей Андреичем, защищавшем противоположную «жениховскую» сторону, имел приготовленный для того анекдот.
Такие анекдоты у него были по любому поводу и случаю когда бы и где Андрей Андреич не опростоволосился, включая даже какие тот носил носки и галстуки, не говоря уже о его происхождении и всевозможных подмеченных им юридических казусах.
Ничто не помешало однако Андрей Андреичу, как то ловко однажды втиснуться и… оттереть в сторону , Генриха Кириловича от одного «газо-нефтянного» …недоразумения.
На ту суммы, которую вложили в покупку квартиры, клиенты Генриха Кириловича, можно было купить разве что только туалет ,что он и сделал. Клад, а именно так сейчас фигурировал найденный молодыми людьми «десярик» найден был в туалете ,а туалет сейчас и принадлежал … его стороне, а именно Жанне Валерьевне .
Без пяти три, двери зала суда проглотили последних любопытствующих и у двери сошлись блистательный Генрих Кирилович и похожий на строительного прораба открытый и шумный рыжий Андрей Андреич. И только было взялся Генрих Кирилович подтрунить по старой привычке над коллегой ,как входная дверь отворилась и в помещение суда вошёл давно уж забытый и ставший нынче не модный старенький Одесский адвокатик, бравшийся в основном за «неадекватно финансируемые» дела, от чего видимо и сошёл с адвокатского Олимпа. Он живо поздоровался с коллегами и прошёл в зал.
*
Валера по кличке Синий после очередной «десятилетки» откидывался на волю, чалиться четвёртый десяток становилось невмоготу ,возраст да и …пора отдыхать. Зона провожала заслуженного сидельца, достойно и по понятиям. За богато накрытой поляной, «тёрлась» и «перетиралась» последняя не «прожёванная тема», но вскоре она была урегулирована ,запита заедена и общак установил Валерию Ивановичу подъёмные.
Синий не оглядывался на прощание, он просто поднял одну здоровую руку, затем ею же подхватил «сидор» и отправился на свой последний шмон.
С собою Синий выносил положенный ему по закону и наколотый на спине третий купол, вставную рондолевую челюсть и не одухотворённую романтикой философию.
Для таких как Валера, шмон не более чем простая формальность и через минуту, он оказался за воротами и что называется перед лицом жизни.
Большая ,затемнённая машина, неслышной черепахой подкралась к нему и опустила заднее стекло.
- Валерий Иваныч ?
Синий глянул внутрь в темноту машины.
- Ну допустим.
- У меня к вам дело, оно и Вам понравится.
Сказал тихий и уверенно доверительный голос, который к тому же был хорошо знаком Валерию Ивановичу. Дверь распахнулась и Синий бросив под ноги свой «сидор» устроился на заднем сидении.
*
- Мааать… Мать …иди скорее уже началось. Настаивал и зазывал голос мужа Жанны Валерьевны. Котя надолго и хорошо пристроил на диван своё холёное, безволосое тело. В проёме двери появился красный китайский халат со множеством чуждых русскому духу драконов и… лицо похожее на маску династии Цин – Жанна Валерьевна недавно откопала старинный бабушкин рецепт… и только один его запах творил чудеса. Диван мигом опустел и передача началась….
- В эфире передача «… ное и …ное» и сегодня мы как обычно… расскажем вам ….но сначала… сегодня у нас в студии в гостях…
Переливался трёхрядной гармонью ведущий.
Валерий Иваныч по кличке Синий ,переплетя пальцами скрещённые острые колени и слегка покачивая ногой обутой в ширпотребовские «коцы» , в цивильном «прикиде», стараясь «шлифовать базар», или по простому «следить за метлой», тихонечко давил слезу у зрителя, рассказывая свою историю ,которую ему вручили за десять минут до эфира.
А на передачу его пригласили, вездесущие журналисты, из - за одного и единственного, достоверного факта о котором он сейчас разглагольствовал с экрана, изредка потряхивая рукою с фасонистыми «котлами».
- Так значит вы говорите ,что эта квартира досталась вам по наследству? Баловался «таким вопросом» ведущий, зная заранее всю подноготную, подогревая и раскачивая нехитрым образом интерес зрителей.
-Не по наследству.
- По наследству мне достался «клад», найденный в моей же квартире.
- Я законный наследник этого клада.
Вещал солидно и весьма уверенно, знаток законов Валерий Иваныч.
- А сама квартира была давно без меня продана, мой старинный адвокат по разным «общим делам».
Дипломатично отвертелся Валера.
- Он оказался ещё и хорошим приятелем моего отца с которым они по молодости вместе воевали и кажется работали потом на монетном дворе. Ему удалось восстановить мои права только на этот клад.
- Получается ,что вы.
Не унимался догадливый ведущий.
- Купили себе свою же квартиру через двадцать пять лет … всего за десять советских копеек?
- Получается ,что так .
Усмехнулся, довольный вниманием к своей персоне Валерий Иваныч.
 
Форум » Архив форумов » Архив номинаций » Номинация "ПРОЗА" сезон 2011-2012 гг. (размещайте тут тексты, выдвигаемые вами на премию)
  • Страница 5 из 5
  • «
  • 1
  • 2
  • 3
  • 4
  • 5
Поиск: