Павловский парк
Пройдись по Павловскому парку
Среди неприбранных аллей
Походкой лёгкою дикарки -
Татарской девочкой моей.
Послушай лес, с тем лесом схожий
И тишину, и хруст сучка…
Так воздух густ, что чуешь кожей
Осенний трепет мотылька.
Теперь туман плотней и гуще
Течёт над волглою травой,
И по утрам безмолвны, кущи
Стоят с понурой головой.
Медлительна вода в каналах,
И вольно ряски разрослись.
Дряхлеют листья, вянут травы
- осеннее движенье вниз
К земле. Всё ближе, всё теснее,
Вжимаясь, уходя под спуд…
Дворцы темны. И всё яснее:
Теперь здесь больше не живут
* * *
Все ближе к заветному краю.
Все дальше от шкурных оваций.
В синеющем вечере тают
Цветы белоснежных акаций.
Посёлок забрызган закатом.
За крышами плещется море,
И слово написано матом
На струганном, новом заборе.
Взревев, экскаватор застыл,
Раскрывши зубатый рот…
Во дворике женщина мыло
В усталые руки берёт.
Болтаются тряпки ребячьи
На восходящем ветру.
Сушатся сети рыбачьи -
Им за икрой по утру.
Сушатся сети. Латают
Их, гомоня, рыбаки.
В воздухе медленно тает
Запах горячей ухи.
Угли все ярче краснеют.
День переходит в ночь.
Моряк с подружкой своею
Уходит по берегу прочь.
Вот и стемнело. В хатах
Дружно зажглись огоньки.
И заскрипели цикады,
И закричали сверчки.
За освещённый стол
К ужину семьи сели.
Вот и еще день прошёл.
Скоро конец недели.
К картине неизвестногохудожника
Последний взмах. Аквамарин.
Зари лазоревой разводы.
Внизу - утихнувшие воды
Туманом дышащих равнин.
На тонких лодках - рыбаки
Скользят по зеркалу реки.
Темнеющего небосвода
Полёт невидимой руки,
Где звёзды-искры - далеки...
Легки блуждающие годы.
Дождик
а у нас тут - дождь за бортом
с откровенно открытым ртом
в альвеоловы стенки стучит
и по-своему, стихнув, молчит,
чтоб не знать ни часов, ни минут,
кликнуть в линию, слиться в жгут,
чтоб по-прежнему обжигал
из дамасской стали металл.
про меня не забудь, узрей,
что быть можно немного добрей,
откровенней во всех числах...
да поможет тебе Аллах!
Ты
В племени твоём не разбираюсь,
Узнавать узор из розок не учусь,
Только долькой палладина каюсь,
Что твоя мне не понятна грусть.
Мне милы услады минаретов,
И дворцов седые изразцы,
но люблю тебя я не за это:
Просто жизнь ты водишь под уздцы.
И она, как лошадь высших толков,
Чутко ушком пламенным прядёт.
Цокот её в закоулках гулких
На рассвете слышит звездочёт.
Нгуэло Почомба
Я встретил
Нгуэло Почомба:
Он чёрен был словно пещеры провал.
Он шёл мне навстречу и вдруг улыбнулся
Взметнув конголезской улыбки фиал.
Весною московскою сумерки вечера
В трепещущей смеси лазури с листвой
Мерцающим следом улыбки прочерчены
Случайного встречного, схожего с тьмой.
* * *
Вот и бог позабыл моё имя
И отныне ему невдомёк
Что сквозь веки глазами пустыми
Я лежу и гляжу в потолок
Что ж, увы! У куста без названья
В охлажденьи ноябрьских ночей
Тоже есть своя утлая тайна –
Шелестеть: я ничей, я ничей…
Лето в Москве
Живой ли, мёртвый человек
Лежит в тени дерев?
Глаза рукою он укрыл
Кулак в лоб уперев,
Он ноги длинные скрестил,
Недвижен как маяк.
Один, лежит в тени дерев
Неведомый чудак.
В его уме поёт ли мысль
Красива и проста?
Или качели коромысл
Качает пустота?..
Лежит в траве, среди листвы
Среди большой Москвы,
Лежит в тени дерев, забыв –
Он жив или не жив?
Город
Он разлинован и распунктирен
Сеткою улиц, каналов и волн.
Влагою снов вековых из градирен
Он истекает на каменный пол.
Он ещё дышит в удушье, и щурится,
В ветреном небе завидя звезду;
Он напрягает усталые щупальца,
Бурость бугров от усилия вздув.
Он - существо, а не город истории.
Он - окольцован и обречён:
Пенная мета по прихоти моря
Слижет подножия строгих колонн.
Он исчезает в пене забвения,
Он погружается в месиво лет:
Город, попавший под власть тяготения
Чёрной дыры, поглощающей свет.
Воды Земли, вторя слову пророчества,
Льда хрустали с тихим звоном сольют...
Крепче, чем Ночи моих одиночеств
Не спеленать им последний приют.
Море
Сильно пахнет апельсином,
Синим небом, ветром синим.
Нимбы солнечных высот,
Шум далёких голосов.
Гальки круглые накаты,
Кипень белая валов
Разворачивает клады
На ладони берегов.
Белая большая птица
Отправляется в полёт.
Чёрный глаз её косится
На плывущий пароход,
На нарядно разодетых
Пассажиров на борту,
На оправленное в лето
Горизонта паспарту.
Смесь тепла и влаги. Море
Кожей бликов лижет лак
Обнажённых тел, в задоре
Уплывающих за флаг.
Московские попугаи
Кормлю московских попугаев
С унылой кличкой "воробей";
(Иные к нам не прилетают,
Кичась в заокеанском рае
Раскрасной прелестью своей).
И, в прихотливости затей
Шутихами цветных путей
В китайной радости играя,
Нас нарочито презирают
И не считают за людей.
А быть могли б и чуть добрей.
Поскольку все мы - братьев стая.
И вскоре сгибнем. Ей-же ей!
Но мы ж себя не выбираем
В кошачьей нежности когтей.
Мяучит Тишина, сбирая
к себе на лов - шальных детей
Из под стрехи. В утехе дней.
Шуршит соломкою сарайной.
И шерудит - всё стервеней,
Как будто картою игральной...
* * *
Любовники, покойники -
Они на всё согласные
Хотя собой довольные -
Душа у них безгласная.
Одни лежат, в успении
Породнены с могилою,
Другие ж - в обомлении:
«-Ты милый!
- Нет, ты милая!»
А в небе оболочками
Отживших и любимых
Всё облачками с точками
Птиц, по ветру кружимых,
Летят и тают в воздухе
Весны, что недалече
Известия, причастия,
Пера, пушинки легче.
Лобзания, лобзания!
Кудели для плетения -
Дыхания с дыханием
Хотения с хотением.
Весна
Сегодня всё переменилось.
Снег у краёв дороги взмок
И почернел. Луной вкатилась
Весны тревога на порог -
Вчера, под вечер заявилась.
Я не впустить её не мог.
Весна - грустна. Опущены ресницы.
Печален облик. Запах талых вод.
Берёз намокшие страницы,
Тревожен близкий небосвод,
И ветер в древней плащанице
Легко над городом плывёт.
* * *
Это трубы дымят.
Это трубы дымят.
Это дымные трубы дымят.
Это губы дымят.
Это трубы трубят.
Это дымные трубные губы.
Это трубные дымные губы.
Бусы губ. Губы бус. Трубы губ.
Босогубые дымные трубы.
Трубы бродят в губах,
Губы бродят в дымах,
Губы дымные трубы находят,
Трубы дымные бусы выводят
На ночной небосклон, где склоняясь, звезда
В предрассветном тумане летит,
Где гудят провода, где плывут города,
Где трава под росою блестит.
|