ОТЗВУК
Как острые листья осоки
впиваются, сталью звеня
Варлама Шаламова строки
однажды задели меня.
Мне нравились четкие фразы,
гармония мысли и чувств,
как будто бы льдинок алмазы
украсили выжженный куст.
Бывает такое свиданье,
что слушаешь стих, не дыша,
и мало душе любованья,
и вдруг прозревает душа.
Испуганный этим прозреньем,
запомнишь уже навсегда
деревьев скрипучее пенье,
алмазное звяканье льда.
И, может быть, позже узнаешь
причину подобной красы,
а все, что сейчас повторяешь,
лишь отзвук давнишней грозы.
* * *
Анне
Архитектура осени проста:
оголены распахнутые ветки,
и существо пожухлого листа
летит на землю, выживая редко.
Сырое небо метлами дерев
метет до новой зелени округа,
а мы, на милость поменявши гнев,
круглогодично влюблены друг в друга.
Когда и нас, отживших, понесет,
как листья, ветер страшного прощанья,
ты вспомнишь этот високосный год
и все его пустые обещанья.
* * *
46 мне исполнилось лет.
Я у моря встречаю рассвет.
Я проснулся один в Коктебеле,
для печали мне повода нет.
Море в гальку прибрежную бьет.
Море людям уснуть не дает.
Я в него завернусь с головою,
до чего молодой идиот!
В АВТОБУСЕ
На улице -4,
и +18 внутри;
а ты в этом яростном мире
не думай, а просто смотри.
На эти кривые дорожки,
на этот искрящийся снег,
на белый фургон «неотложки»,
еще не начавшей разбег.
И лёгкая эта остуда,
вечерняя эта заря –
почти ожидание чуда,
что жизнь пролетела не зря.
19.02.13
НА СОЛНЦЕПЕКЕ
В стакане - золотистое вино.
Оно, как солнце, обжигает губы. . .
В твоей квартире пусто и темно.
Как людно и как солнечно в Цхалтубо!
Смеяться разучились зеркала.
Со временем стареет амальгама.
За гладкою поверхностью стекла
змеятся трещины, как от порезов шрамы.
Река Риони отразит верней
подвижность черт, знакомую улыбку.
Плыви, купайся, тень среди теней;
пускай другой обнимет стан твой гибкий!
А я, давнишней болью оглушен,
стою на солнцепеке... С опозданьем
обвит, как дерево змеящимся плющом,
вернувшимся ко мне воспоминаньем.
7.03.
* * *
Люблю восточного базара
неунывающий азарт.
Еще судьба не досказала,
не разложила мятых карт.
И вот торговец сладкогласный
тасует цены и слова.
А солнце не жалеет красок,
и медом пахнет пахлава.
Мир рынка всюду одинаков,
но здесь вольготно и светло.
И я, как записной гуляка,
ловлю последнее тепло.
4.11. Фрунзе
КОНЦЕРТ
Михаилу Плетневу
В бойком муравейнике оркестра
все Гармонии подчинено:
и смычки, и струны, даже чресла
музыки колючее звено.
Весело работают суставы.
Скромно сухожилия хрустят.
Снова пестрой публике по нраву
инструментов яростный парад.
Как улитки, вздрагивают скрипки.
Словно ель, гудит виолончель.
Бьет ударник, как стрелок, навскидку,
попадая постоянно в цель.
Тонкие невидимые нити
к слушателям тянутся сейчас.
Новая симфония в зените,
как в полете вспыхнувший фугас.
Воздух снова звуками расколот,
как ударом звонкое стекло.
Зло вползает, как могильный холод,
и добро ничтожно, как тепло.
Новые выдавливай рулады.
Шепотом предсмертным прохрипи.
Только не лишай меня услады
видеть свет в заснеженной степи.
Только не мешай отдаться ласке
призрачно-чарующей руки.
Говори со мною без опаски
и развязке близкой вопреки.
Говори о подлинном и мнимом,
повторяй без устали стократ
то, что произносят херувимы,
то, что пилигримы знать хотят.
2.05.
* * *
Млечный путь... Как дорога легка!
Пробеги, начинающий бог,
не теряя пакет молока,
Ариадны бесценный клубок.
Но вмешался безжалостный быт,
не сдержала поклажи рука.
Развалилась страна, и забыт
треугольный пакет молока.
22.03.
* * *
Все шире в низинах прокосы.
Лесок на просвет все прозрачней.
Все глуше осенние осы
сверлят складень сладости дачной.
Погасли последние угли
в шашлычнице пепельно-ржавой.
Трава седоватые букли
с утра отмывает протравой.
Сосед замечает: "Прелестно.
На лужицах тонкие льдинки.
И кто победит, неизвестно,
здесь в очередном поединке
времен високосного года.
Пора уходить в домоседы.
Зато, безусловно, погода
являет условность победы".
17.08
* * *
Поставь рябиновую ветвь
на стол в стакане.
И в темноте дрожащий свет
не перестанет
струиться от ее плодов,
мерцать тревожно...
О, как хотелось и для слов
того же!
Чтоб мысль, родившая строку,
хранила чувство
и повторялась на веку
тысячеусто...
Пусть слово излучает свет,
во тьму не канет.
Поставь рябиновую ветвь
на стол в стакане.
28.05.70
ИМЕЧКО
Была моя любимая,
как птица, нелюдимая,
твердила: улетим
за тридевять земель-морей,
поможет утренний Борей
дыханьем молодым.
И был крылатым синий плащ,
как солнце, поцелуй палящ,
и очи, как звезда,
пронзали взором ливневым;
и звал я птичьим именем
любимую тогда.
Но жизнь - она капризная,
вспорхнула птица сизая,
ничем не удержать...
Не перышко не дымчато
осталось птичье имечко,
да некому сказать!
16.05.69
ЧИТАЮ ДЕРЖАВИНА
Сегодня особенно дуют ветра.
Рябины скрипят перержавленно.
Сегодня небритый и трезвый, с утра
читаю Державина.
Судьба не баюкала в люльке меня.
Бирюльки не ладила.
Но все же вдохнула Господня огня
и к делу приладила.
Какой бы ни выпал слезливый сезон
и как ни разжалован,
в рацее вельможной есть счастья резон.
Читаю Державина.
Старик был напорист и зело учен.
Восславил умеренность.
Не брали завидки его, что Язон
руно сбрил уверенно.
Пускай беззастенчиво лжет "демократ",
глумясь над державою.
Поэзия держит страну, как домкрат.
Читаю Державина.
26.07.95
* * *
Домочадцы мои, домочадцы,
алкоголики, тунеядцы,
чукчи, немцы, мордва, чеченцы,
кто з/к, а больше лишенцы,
коногоны, крестьяне, шахтеры,
нищета и, конечно, воры,
"челноки", врачи, журналисты,
инженеры, бомжи, артисты,
доходяги, жертвы аборта,
в общем, люди второго сорта,
я люблю вас, всегда жалею,
только вот сказать не умею.
Подбираю нежнее слово,
и выходит "Будьте здоровы!"
Дай Бог нам и дальше встречаться!
Будьте здравы, мои домочадцы!
2 августа
КЛЕЙ
Жизнь с нас легко снимает стружку,
сводя отличия на-нет.
Поэт всё время клеит кружку,
разбитую в 16 лет.
Ему плевать, что бесполезна
вновь в обиходе эта вещь,
ему новьё неинтересно,
и облик родины зловещ.
В обед хлебает он окрошку,
таская ложку тяжело,
и вызывает «неотложку»,
поскольку сердце допекло.
Опять очков сломалась дужка…
Скажи, какой от жизни прок,
ведь с тщаньем склеенная кружка
никак не держит кипяток.
А мимо мчат автомобили.
Они как тараканы прут.
Но злит такое изобилье.
Характер у поэта крут.
И примотав очки тесьмою,
найдя старинный фолиант,
он плачет над судьбой чужою,
в чём тоже надобен талант.
Ночь снимет все противоречья.
Да только где желанный сон…
Опять природа человечья
строгать мешает в унисон.
Я мало в жизни разумею,
хотя отметил юбилей…
Где клей? Скорее дайте клею!
Всё может склеить только клей.
***
Пишут все сейчас про Стива Джобса,
как он пил, как ел, как славно ёбся,
как работал, как изобретал
новый неизвестный матерьял…
Сочинилось вроде «Эпплиады»,
как формировал свои отряды;
Стив придумал флешки и планшеты,
в общем, мало требуя за это;
чёрт его не смог мгновенно схрумкать,
и сам Бог подсказывал придумки…
Пишут вновь про рану и нирвану,
про изобретений панораму,
наконец, про страшную болезнь;
журналюгам глубже не залезть.
Кто бы, как ни жалил и ни скрёбся,
с уважением писал про Джобса;
мол, когда фамилия такая,
значит: жил, работе потакая.
Он – компьютерный моряк и плотник,
инженер, а попросту – работник.
Здесь не нужен барабан и бубен,
долго-долго Стива не забудем.
Был он человеком слова, долга;
не забудем Джобса долго-долго
|