Вторник, 19.03.2024, 14:28
Приветствую Вас Гость | RSS

ЖИВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Каталог файлов

Главная » Файлы » Мои файлы

Стихи Лидии Люблинской
24.03.2011, 11:33



Бабушка

А дух в закопчённый взлетал потолок,
Стелился по всей коммунальной квартире, -
Сосед-алкоголик от запахов глох,
Гэбэшница млела беззвучно в сортире.
И чуткие ноздри щипал аромат
Гвоздики, душистого перца и лавра,
И всё это вместе сводило с ума,
С парами мясными мешаяся плавно.
Горячее блюдо вносилось на стол
Под комнатный свод с потолочною лепкой
И бабушка к нам выходила потом
Богиней седеющей великолепной.
А праздник семейный, - он больше, чем пир,
Скорее не пир он, а пиршество духа
И повод отторгнуть уродливый мир
Со всем его хамством и запахом тухлым.
…Как белая пена, на ней воротник
И синим сверкает стеклянная брошка…
- Помедли же, бабушка, стой, не гони,
И так без тебя одиноко и тошно;
- Ещё положи мне своих голубцов
Бордовых и пышных с томатной подливой,
Чтоб мне ни бандитом не стать, ни лжецом,
Чтоб мне до конца оставаться счастливым.

(2)

Ты спи. Ты спи. А я тебе спою,
Как дремлют птицы на ветвях в саду,
Как засыпают рыбы на ходу
Под мерный выдох «баюшки – баю».
Пусть улицы разноголосый рёв
Замрёт, коснувшись нашего окна,
Пусть комнату охватит тишина
И шелест проплывающих миров.
Пускай тебе приснится, как река
Качает твоей лодки колыбель
И побережья бережно апрель
Касается, - и плавятся снега.
А я спою. А я тебе спою,
Как пела мама песню мне свою, -
Тихонько под блокадный метроном,
Как бабушка под гродненский погром,
Прабабушка, качаясь, чуть жива, -
Шептала мне на идише слова.

(3)

К шестидесяти остывает душа,
Как море в конце октября остывает.
Мотор её глохнет и ослабевает,
А море шумит, выдаёт антраша.
Чем к осени ближе, тем море бурней.
Роскошное, тёплое прежде,– мрачнеет,
Потом остывает, потом сатанеет,
Грохочет, гудит до скончания дней.
Живое, - то выдох раскатит, то вдох.
Меха, раздуваясь, бьют в груди и в уши.
Спасайтесь, в валах заплутавшие души,
Молитесь, лицо развернув на восток.
У нас ещё хватит надломленных сил
Хребет оседлать равнодушной стихии…
Но старого сердца удары глухие,
Из глаз близоруких потоки сухие, -
И мир опрокинут по главной оси.

(4)

Кусачками вооружившись, хожу по земле,
Стригу, парикмахер хреновый, - налево, направо,-
Смыкаются лезвия с визгом и тянется след,
Тяжёлые рушатся ветви и сыплются травы.
Ломается с хрустом рябина. Предсмертное «ох»
Едва выдыхают засохшие сучья осины
И плюхают мягко еловые лапы у ног,
И сыплются шишки, вчерне пережившие зиму.
Стригу, прорубаюсь… И вот распахнулось окно
В раскрывшейся раме из сочно-зелёного буйства;
Подобно гравюре и старому кадру кино
Явилась усадьба. Ни годы войны, ни холуйство
Ни позднесовковая аура, ни беспредел
Дурных девяностых, ни роскошь дворцов нуворишей
Его не коснулись. И дом безмятежно глядел
Трёхгранными окнами на близлежащие крыши.
Рождённый в начале двадцатого века в глуши,
Куда ещё не добирался гудок паровоза, -
Чертёж итальянца с английским покроем души, -
Он жил, как поэма живёт в окружении прозы.
И был он живой. Молодящийся. Пела труба,
Неслись голоса и смеялись на всех перекрёстках,
И солнце по каплям стекало с блестящего лба,
И детская между кустами мелькала матроска.

Памяти отца

Антоновку грызли, костей не плевали, -
В ещё недозрелую терпкую зелень
Впивались зубами, в картузы совали,
В дырявых штанах на заборах висели.
Зелёные жёсткие яблоки детства
Отца моего… Растревоженный Остров.
И поздно бежать. Да и некуда деться.
Мочёные яблоки щиплют за ноздри.
Ни хлеба, ни живности, ни керосина;
То белые – красных, то красные – белых.
Мелькают тельняшки, шныряют дрезины…
В садах белоснежные яблоки спеют.
Песком присыпали и крыли соломой,
И на чердаках хоронили до лета…
На фронт за колонной шагала колонна, -
Суровые лица, шинели, штиблеты.
Рыдала труба так, что не было мочи,
Надсадно хрипело «Прощанье славянки»,
И вдовы, цепляя солдат вдоль обочин,
Пихали им яблоки на полустанках.
Ах, яблоки детства! Ах, яблоки счастья!
Дички придорожные, кислая зелень…-
Ни алгебры, ни падежей, ни причастий, -
Одни синяки да веснушки на теле.
Была закалённой, как сталь, сердцевина
И брызгала соком, хрустя под зубами:
Тебе – половину и мне – половину
На честную злобу, на светлую память.


(6)
Как лучше строку протянуть, - в ширину или вдоль?
И вглубь или вдаль поплывут неуёмные мысли?
Поездка на кладбище – путь за живою водой, -
В каком бы хрустальном её довезти коромысле,
Чтоб не расплескать невзначай драгоценную суть,
Субстанцию духа, разлитую здесь за оградой
Вокруг синагоги. – Откликнитесь, эй, кто-нибудь!
- Не глухонемые же вы истуканы, фасады
Гранитные в землю ушедших могил,
Травою заросшие… О, ботанический космос,
Бушующий красками, - вязнут в земле сапоги
И давят прожилки червей на бесхозных погостах.
Какое богатство органики жрёт перегной,
Чтоб дух источать утончённый до зелени клейкой,
И что там Шанель, если тоненький ландыш лесной,
Сверкая повсюду, звенит серебристою флейтой?!
Чем ближе к родным, тем отчётливей бьются виски, -
Проходят века, - нет разгадки у жизни и смерти;
А время торопит: свиданья часы коротки, -
Замкнутся ворота – захлопнутся створки предсердья.
Я лист пятипалый кленовый от глаз отведу,
Тяжёлую ветку с усильем вздыму над плитою
И ахну в испуге: ещё только в этом году
Начищенный камень блестел белоснежной слюдою,
А нынче чернеет его невысокий остов
Затянутый плесенью, скрытый листвою и сором,
И ракушек россыпь с нависших колючих кустов
Венчает надгробье, являя решение спора
Меж жизнью и смертью, являя бессилье потуг
Урвать у забвенья хотя б не материю – память.
…Пошаркаю веником. Молча поглажу плиту.
Прохладных эмалей коснусь ледяными губами.

(7)
Никого уже нет. Ничего уже нет.
Только льётся в окошко пронзительный свет,
Заливая все стены с утра.
А на стенах сангина, лазурь и кармин,
И картинок голландских костюм и камин,
И чернильный автограф пера.

Никого уже нет. Ничего уже нет.
Только высится печки большой силуэт
Посреди поделённых клетух.
Только тот же ползёт расслабляющий жар
От железной гофры через толщу пижам
Под стенающую бересту.

Никого уже нет. Ничего уже нет.
Только обуви мокрой родительской след
Из-под наших прочавкает ног.
Только дедушкин китель и бабушкин зонт
На мгновенье собою затмят горизонт
И скользнут со щелчком под замок.

Никого уже нет. Ничего уже нет.
Только сосен, упёршихся в небо, привет
Долетает до нас с высоты.
Да плывут облака
В пене от молока
Из неведомой нам широты.

(8)
Памяти отца.

У дедушки когда-то антоновка росла,
Ворвались краснофлотцы, спалили всё дотла.
И дедушкину тору, и бабушкин рояль
Разбили, разметали, - жидовского не жаль.
Была корова Машка, - как сахар, молоко, -
Рога петлёй стянули, угнали далеко.
Агафья пела песни и нянчила ребят, -
Над нею надругался в пятнадцать лбов отряд.
Зарытый в сеновале прадедовский наган
Нашёл, в соломе роясь, однажды мальчуган.
И выстрелил, и вздрогнул, и выстрелил опять,
И к стенке потащили его седую мать.
А рядом пели песни и пироги пекли
И вряд ли кто услышал отрывистое «пли».

(9)
Доминиканский монастырь.
Мощёный двор. Колодец. Пальма.
Монахиня набрать воды
Идёт, гремя ключом кандальным.

Работу делая свою,
Привычно семенит по саду.
А я … Я с камерой стою
И знаю, что снимать не надо.

(10)
Нет совершенства на земле:
Всё что-то мучит, гложет, бесит, -
Хлеб непокрытый на столе,
Флакончики от липкой взвеси;
Щенячьими когтями дверь
Расчёсанная, пол в подтёках
Мочи щенячьей…Глупый зверь,
Нашкодивший в мгновенье ока;
Всё раздражает: тусклый свет
На треть перегоревшей люстры,
Высокомерный твой ответ,
В больном колене скрип до хруста;
Одежды сношенной покрой, -
Продукт безрадостной морали, -
Из нот, наваленных горой, -
Холм поминальный на рояле…
…А музыки всё нет и нет,
Идут раздрай, разлад и скрежет.
Ещё чуть-чуть, - погаснет свет. –
А музыка, скажите, где же?!
Жизнь рассыпается на тьму
Мелодий, вспышек и осколков, -
Я главной темы не пойму:
Зачем она так длится долго?!..


(11)
Схоронили. Две эмали
Дождик моет до зимы -
Бабушки из Петрограда,
Дедушки из Костромы.

Колумбарий. Крематорий.
Отлетевших душ приют.
Тут не спорят, тут не вздорят,
Тут и птицы не поют.

Тут по полю рыщет ветер,
Тут знобит в июльский зной.
Оттого эмали эти
Обрели приют иной.

На погост легли еврейский.
В мае там три пары ног
Прошуршат. И детский резкий
Раззвенится голосок.

Всхлипнет ржавая ограда:
- Здравствуйте, а вот и мы!
К бабушке из Петрограда,
К дедушке из Костромы.

(12)
На свете нет таких сапог, которые не трут.
На свете нет таких газет, которые не врут.
Две трети врали до войны, а после – вся страна.
Вождь врал народу. Сын – отцу. Супружнику – жена.

Страх социальный пострашней
Всех страхов на земле, -
Вне разума, эмоций вне,
Слов о добре и зле.

При нем на окрик «Будь готов!» -
Есть сытое «Всегда»,
На сотню «нет» цедящих ртов, -
Затравленное «да»;

На тридцать пар ребячьих глаз
С огнем живым – одна,
На миллионы грешных нас –
Распятая страна.

А в ней – могилы предков, боль,
История и речь.
И мы не жертвуем собой.
Чтобы ее сберечь.

Стыдимся чувств, боимся фраз,
Волнений, правды, лжи.
- Все левой, бодро, от бедра!
- Духовики, вперед, уррра!
И мимо, мимо жизнь.

(13)
Друзей, знакомых и врагов
Храни, господь, от дурей разных,
От пошлости, болтаний праздных
В дни женщин, ведьм и дураков.

Грешно перегружать язык
И мусорить словами душу:
Есть у молчанья слух и уши,
Слух тоньше нашего в разы!

Осталось так недолго жить, -
Печь пироги, гулять по лужам,
Чесать собак, Шопена слушать,
Вперёд иголочкою шить;

Осталось зеркало воды,
Чернеющей на дне канала,
Три опрокинутых портала
На глади Мойки да мосты;

Декабрьские стынь и мгла,
Фасадов мрачные виденья…
Ещё задолго до рожденья
Я эту книгу перечла.

(14)
Старуха с собакой гуляли в саду
По талым дорожкам, по хрусткому льду.
Собака в попонке, старуха с клюкой, –
Они ковыляли одна за другой.

Сменялись сезоны, сменялись года;
Трава умирала, росли города.
Но снова брели и садились в тиши
Две старые очень, родные души.

И их разговор уносился легко
В иные миры, далеко-далеко.
Простор был небесный распахнут и тих:
Пригнувшись, вселенная слушала их.

(15)
ЧИТАЯ БРОДСКОГО

Романтический взгляд на историю полон любви
К поколеньям и нравам, покинувшим нашу планету,
Тамерлана он прихотью дерзкой роднит с Баязетом,
Константина зовёт крестоносцем и мажет в крови.

Что же странного в этом прищуре, прицеле зрачка,
В неритмичных приливах к давно истончённому сердцу?!
Где же тот камертон бьётся друга ли, единоверца, -
Лишь невнятная звукопись улиц, дождей, кабака.

Можно всё пережить, потерять, - но не искренность к миру,
Ощущенье в себе средоточия уз и пристрастий,
Бросить город, страну, подворотню, родных и квартиру,
Если в Риме Проперций цинично Виргилия дразнит

И Эвсебий бормочет о близком конце Византии,
И окрестности Смирны горячая пыль застилает,
Рушат варвары храмы, пять цивилизаций пылает
И по землям христьян чернокожии бродят витии.

Категория: Мои файлы | Добавил: stogarov
Просмотров: 1378 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
На сайте:
Форма входа
Категории раздела
Поиск
Наш опрос
Имеет ли смысл премия без материального эквивалента

Всего ответов: 126
Друзья Gufo

Банерная сеть "ГФ"
Друзья Gufo

Банерная сеть "ГФ"
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0