***
Опять стихи идут, как эшелон
из прошлого – военного, скупого.
...Вновь мама ждет отца с реки, улова
к обеду ждет. И варится рассол
для огурцов с небритыми щеками.
Сижу-гляжу и думаю о маме,
И слезы, как горох, стучат об стол.
Моя весна еще так далеко:
Мне девять лет, смешлива, угловата.
Мой папа принесет в ведре улов!
Он радугу прибьет гвоздем над хатой!
И скажет бабушка, прикрыв глаза рукой:
«Спасибо, сын! Какой улов богатый».
ЗИМА
Купола в полночный час
наполняет город,
чтобы пить с утра из чаш
молоко и холод.
В полдень кашель, к ночи свист,
шпоры гололеда...
И зима свой острый рис
сыплет всем за ворот.
Колкий ветер, словно вор,
отбирает голос,
хлещет сдуру и в упор,
схватывает горло.
Спазм такой, что не сглотнуть,
бес его б попутал!
Студит спину, дует в грудь
и цинкует купол.
Город словно береста
в съежившейся коже, -
не прочтешь с его листа -
вышибает слезы...
***
Сумасшедшие метели
на Одессу налетели,
заблудились в тесноте
среди баров, книжных будок,
среди снежных незабудок
в новогодней суете.
Белый порт кричит печально,
что его волной качает,
что испуги стаи чаек
стынут сталью кораблей
среди пирсов, среди кнехтов,
среди замерзших как пальцы,
над колючей шерстью моря
кранов, мостиков и рей.
Мы не станем, мы не будем
возвращаться в утро буден,
мы найдем под фонарями
сто придумок , сто затей
старой сказочной Одессы -
халамидницы , повесы -
удивительной столицы
удивленных кораблей.
***
Где волны лижут по-собачьи
сухие пальцы берегов,
чужая птица часто плачет
над влажным шорохом шагов.
Мне это место всех дороже.
Здесь неподвижны небеса.
Здесь спит на осторожном ложе
морская зябкая коса.
И здесь я вижу над водою
фигуры в светлых облаках.
Но солнце белою рукою
их превращает в тлен и прах.
Я родилась с печалью острой.
Мне девяносто лет и дней.
Я скоро буду в море остров.
И стану - луч среди теней.
***
Море знобит. Небо давит на горы и годы.
Дышит земля застоявшимся воздухом злым.
Холодом ночь подгорчила целебные воды.
Их, как микстуру, глотает простуженный Крым.
Белого света достанет на всех, кто устал.
Всех, кто в пути отходил и желанья и ноги.
С каждой петлей симеизской летящей дороги
каменной Кошки пугающий вижу оскал.
В хищном разломе застыла татарская мышь.
Крымская память - как стены без окон и крыш
Зима сорок третьего
|
Всю зиму тыл ходил одной ногой,
поскольку правая на фронт бежала.
Когда меня подруга провожала -
в шинели, стриженую, - я не понимала,
чем бабий плач похож на минный вой.
Солдаты шли. Снаряды в цель летели.
Метели взбили белые постели.
И сердце обрывалось и твердело.
И звездочка армейская горела
в созвездии Стрельца над головой.
В Днепре и Волге лёд крошили мины.
И буксовали в рыжем льду машины.
И мальчики вмерзали в этот лёд.
И маяками вспыхивали хаты,
и матери всё знали наперёд.
1989 |
О.Мандельштаму
|
Надо смерть предупредить. Уснуть.
Я стою у твердого порога...
О. МАНДЕЛЬШТАМ
Заглянув за дверь чулана,
закричу: "О Боже мой!"
Там углан в спецовке старой
всех пугает - у-лю-лю!
………………………………
Мандельштам лежит на нарах
(Осип, я тебя люблю).
………………………………
Кров над ним высок и бел.
На виски крошится мел.
А на остром подбородке
черный волос поредел
1984 |
2
Мне голос говорит о том,
кто всех правее,
и кто всегда стоит за мной,
и мной владеет.
Ни тайны нет, ни страха нет –
одна отвага.
А за спиной два свернутых
два белых флага.
Я верю, что из темноты
моих прозрений –
не зря струится мёртвый свет
стихотворений,
твоих зияющих красот,
знамений свыше.
И голос, голос…
Я его уже не слышу,
а вижу льдистые глаза
живых соцветий,
и ледяная полоса
смиряет ветер,
и сикось-накось серебрит
господень свет,
в котором истины звучат
и тайны нет…
* * *
Я слово со словом сведу невпопад,
Чтоб строчка с наитьем случайно совпала,
И музыка смерти навек замолчала,
И падал бы, ежась, на мир снегопад.
Какою бы нежностью нас окружило!
Какие бы радости не одолели!
Мы б общей орбитой, как звезды, кружили
И вечным бы светом, как звезды, горели.
Я чувствую взгляд через тысячи лет.
И смело рифмую с "разлукою" "руки"
И сквозь тишину пробиваются звуки
Мелодии, теплой, как солнечный свет.
И гаснут светила. И снятся мирам
Надежда и вера морозной дороги.
И Храм, где хозяйка стоит на пороге,
С любовью ладонь протянувшая нам.
У певчих свои временнЫе законы
|
Колдует листва за спиною у лета,
пожаром горчит голубой листобой.
По птичьим дорогам уводит поэтов
куда-то спешащий пернатый конвой.
Я жду бестолкового лепета вьюг,
чтоб молча ступать по разбухшим паркетам
дубрав, приютивших бездомных поэтов...
А стаи летят через вьюги на юг.
У гордой пичуги хрустальный язык,
малиновый звук над подлеском грачиным.
Никто не запомнит усталой причины
подмены запева на хрипы и крик.
У холода свой серебристый язык.
У певчих свои временнЫе законы.
И всякий по-своему плакать привык,
сличая вокзалов сквозные прогоны.
Ущербная тяжесть пути. А куда?
Туда суетливо уносятся стаи,
туда эшелоны заслонами ставят,
и тихою сапой плывут города.
Неверная участь залётных гостей.
Навязчивый след красноглинных обманов.
У черной реки. У ясной поляны.
Среди оскудевших до срока полей. |
Март
|
Вновь мартовской капелью
Пропитан воздух синий
Из точек состоящий
И закруглённых линий.
Небес набухли двери,
В сугробах зреет плеск.
Как шерсть на мертвом звере
Я потеряла блеск. |
***
Ближних Мельниц говор грустный,
Дальних - лай и перебранка,
запах рыбы и акаций
над лукавой Молдаванкой.
У прохожих красны рожи
от жары. Глаза устали.
Тары-бары - разговоры
миллионными устами.
Ах, одесские приметы:
детвора с картин Брюллова,
Куинджи луну с картины
притопил за волноломом.
Между берегом и молом
море - грех с картины Босха.
Вибрион эль-тор - нокдаун
неспортивной жизни бокса.
Лодки втиснуты в загоны.
Волны слизывают сонно
след от днищ, а вслед за следом -
гальку, раздевалку, город...
Постепенно, постепенно,
словно два больших удава,
слева - море, справа - небо, -
и Одессы не бывало.
***
Накануне
Сто лет подряд и тысячи веков
росло державы каменное тело.
В нем сердце, обрываясь, холодело,
не узнавая первозданных слов.
На площадях безумеет людье.
По переулкам ходят душегубы.
И бронетранспортера выхлоб грубый
врачует жизнь верней, чем мумие.
Под пятерней правительственной длани
не покачнутся стены вечных зданий,
вместилища пороков и надежд.
Война уснет. Её приспит мятеж.
И воровская шайка облегченно
поднимет флаг над горизонтом, черным
от дыма завоеванных высот.
и всех нас от погибели ...спасет.
11 августа 1991г.
|