СМЕРТЬ

Как ни вертись, а умирать придется…
Да где же смерть? А вот она, крадется,
на лимузине поддает газку,
с подельничком стаканчик допивает,,
кудлатым псом у дома завывает
и тянется к запястьям и к виску.
Она живет в тепле, светло и сыто,
фигурки наши лепит из пластита,
обводит красным черную беду,
железо плавит, мылом трет швартовы,
скребется в дверь, и мы уже готовы
поверить в технологии вуду,
в судьбу-злодейку, в неизбежность рока,
в бессмысленные речи лжепророка,
в безумный сон, в газетный полубред…
Листаем гороскопы, рвем страницы…
Могли бы жить как лилии и птицы,
И знали бы, что смерти вовсе нет…

СЛОВЕСА

А. Г. Найману

Куда ни глянь – повсюду словеса,
Они роятся в воздухе и в дыме,
Они звенят, тревожа небеса
Неверными октавами своими.
Они молчат, как ангелы, в ночи
И крыльями трепещут, словно птицы,
Их пичкают бессмертьем палачи,
Невинной кровью пачкая страницы.
Они живут… ну, ближе к потолку,
В сиянии светильников Люмьера;
Досталось им, несчастным, на веку
От пишущего в стол легионера.
О, сколько их! – и скверных, и святых
Я выводил, подобно Моисею,
Из тьмы черновиков, из запятых -
В свободную, как рукопись, Расею.
А сколько их осталось там, в песке,
В земле сырой и в бурном океане…
Сгорели синим пламенем в тоске,
Рассеялись по миру как… славяне…
Несчастные слова, творенья тьмы
И света в золотящейся полоске…
Да кто их различит теперь, как мы
Их различали в каждом отголоске?
И что они без нас? – ни дух, ни плоть,
Абстракция из хаоса и хлама,
Камней набор, из коего Господь
Воздвиг себе потомство Авраама…

Ш М О Н

Шмон длился три часа. Изъяли, суки,
Часы «Победа», галстук и шнурок,
Чтоб кольца снять – ножом пилили руки,
И вытирали кровь о свитерок.
Изъяли все, что падало со звоном,
Все, что горело и давало свет,
Все то, что поднималось над законом,
Над миром, где, казалось, Бога нет…

Изъяли все, что истинным считалось,
И я взмолился: «Упаси, Господь,
Чтоб не нашли заточенную жалость
И милости надкусанный ломоть».

СВОБОДА

Я поклялся в верности свободе,
а она -- плевала на меня...
Пьяная, в подземном переходе
У прохожих требует огня,
клянчит на стакан у инородца,
ползает в ногах у пришлеца,
хочется бежать, куда придется,
от ее бесстыжего лица...
Я поклялся в верности свободе,
а она прелюбы сотворих...
За гроши, за пайку при народе
обслужила сразу четверых.
Вон того, барыгу-прощелыгу,
и того -- в мундире без погон;
а вон тот о ней напишет книгу,
а четвертый после рявкнет: "Вон!"
Вот тебе и девушка-свобода!
да на ней живого места нет!
Семь печатей блуда и развода,
девять штампов -- синь да фиолет...
Вот она бредет, бродяжка вроде,
вот и я, как тень, бреду за ней --
я ведь клялся в верности свободе,
кто меня, свободного, верней?!

НОВИЗНА 90-х

...Ух, как много сытых и красивых,
Вспоенных в креветочных пивных,
Вскормленных в семидесяти силах -
Может быть, их больше, чем живых...
Вот они проходят мимо храма,
Исчезая в снежной пелене,
И никто-никто не крикнет: "Мама!
Что за млеко ты давала мне?
Что за песни, страшные такие,
Ты мне пела, пьяненькая тварь?
Задыхаюсь, ма, от ностальгии,
Умираю, б.., туши фонарь!..."
Не кричат. Уходят - мимо, мимо,
Волоча по снегу кашемир.
Вот они проходят мимо Рима,
Кровь чужую сплевывая в мир.
Вот они на берегах Босфора,
Вот они уже у стен Кремля...
Вот они - присели у забора
Замутить крутые нифеля.
А потом попрыгали в машины
И умчались, Богу вопреки,
Напрягать сиреневые жилы
И сбивать стальные кулаки.
Звякнул колокольчик на разборке,
Клацнула курками борзота:
Вот те, падла, отдых на Майорке
Ошуюю Господа Христа.
Вот тебе, браток, стишок на ёлке
И вальсок на бале выпускном...
Зря тебя любили комсомолки -
Те, что стали тёлками потом.
Понесут, жалея братским: "Хули?...
И хирург зашьётся до утра,
Вынимая душу в виде пули,
Из живого вроде бы нутра...

МНОЖЕСТВО

Вас множество, и я такой же снег;
Мне не дано скорбеть и в бубны бряцать,
Когда в асфальт закатанный узбек
Не выйдет на работу в СМУ-15…
Пускай его оплачет Фатима…
Ему не стать пособником комфорта,
В котором через год сойдет с ума
мне по крови родная, в общем, морда…

Век восковой не хуже золотых
серебряных и каменных, и медных;
я рьяно ставил свечи для святых -
и дом поджег, чтоб не стыдиться бедных…
Все повторилось, как веселый сон;
бежит за шарабаном Коломбина;
синеет Айседора; лжет клаксон;
И мирозданье кружится, как глина,
Та, из которой сделали нас всех,
Похожих друг на друга – и врагами;
Нас множество, но мы тверды, как снег,
К кресту земли прибитый сапогами…

САДЫ

Темнота или тьма — да не все ли равно,
кто стучит оловянною кружкой в окно,
кто там плещется в песне бандитской,
расскажи мне, ботаник, о розе ночей,
отвези нас, "Титаник”, из бл.....х Сочей
в райский садик Никитский...
       
В этой жизни одно и осталось — сады,
золотистые ветви у черной воды
и песчаные кряжи да пляжи,
Мы бежим по причалу на каждый свисток,
Мы по трапам бежим босиком на восток,
И с билетами даже…

Я за каждое слово отвечу сполна,
безымянным растеньям раздам имена,
сберегу корешки от распыла,
да поможет мне эта нехилая плоть,
да спасет от напасти и страсти Господь,
приободрит текила...

 Я ПЬЮ

Я пью за тех, кто нам дырявит лодки,
стоящие у черных берегов.
За женщин, умирающих от водки,
за реки, разводящие врагов.
За эти магазинчики ночные,
за эти фонари без всяких ватт,
за эти наши взгляды ледяные,
за то, что я и в этом виноват.
Я пью за то, чтоб было больше снега,
Чтоб ветер стих, и ночь была легка,
чтоб сам я не остался без ночлега
и не упал спиною в облака;
Я пью за вас, сподвижники и други,
за то, чтоб вас не вынесло на свет,
чтоб занесли вас золотые вьюги
на весь остаток уходящих лет.
Я пью за тех, чей шаг всегда неровен,
Зато струной натянут каждый слог;
я пью за то, в чем я навек виновен,
и чем оправдан, может быть, дай Бог...

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Легка моя жизнь, и не ноша она, не дорога,

Река безымянная: сохнет, осталось немного…

Качаются в ней пароходы, размокли бумаги;

То в греки течет из варягов, то снова в варяги…

А я загребаю то правой, то левой, однако…                                   

То с берега машут платками, то лает собака,

То женщина плачет, что я не плыву - утопаю,

Спасателей кличет, а я уж двумя загребаю…

Не нужен спасатель, родная; глубок мой фарватер;

Но я же за круг не цепляюсь, не лезу на катер;

Плыву себе тихо, без цели, хватаясь руками

За воды, за звезды, за небо с его облаками…

Два письма Январцева Сугробову

2.

Вот так, Сугробов… Кончилась зима...
Сошла с ума проклятая природа,
Пустеют в марте наши закрома -
Ни хлеба там, ни бражки… Год от года
Какой-то хлыщ бомбит все веселей
Рабочего, колхозника, поэта…
Я в феврале не досчитался дней -
И в ночь всю ночь палил из пистолета.
Уж лучше бы опять - снега, снега
Засыпали до крыш и душ округу;
В тебе, Сугробов, вижу я врага,
Но будешь замерзать – подам как другу
Ладонь свою – в ней вечное тепло,
Она двенадцать женщин обнимала,
Я вытащу тебя, снегам назло,
Из самого смертельного провала…
Ты не умрешь нигде и никогда,
Ты не исчезнешь тенью между черни,
Не пропадешь меж пил и пней труда,
Под солнцем дней или во тьме вечерней...
Давай, Сугробов, в мире ледяном
Останемся до ангельского зова,
И думать будем только об одном,
А прочее, видать, не стоит слова…
Не скажем никогда и никому –
Куда несло нас в мировом угаре,
В какую мы заглядывали тьму,
Откуда мы возникли, Божьи твари…

Брак по расчету

Свято место

Снег рушится...

Чудесный мир