Готфрид Бенн
Твоим ресницам шлю дремоту
и поцелуй твоим губам,
а ночь мою, мою заботу,
мою мечту несу я сам.
В твоих чертах мои печали,
любовь моя в твоих чертах,
и лишь со мною, как вначале,
ночь, пустота, смертельный страх.
Слаба ты для такого гнёта.
Ты пропадёшь в моей судьбе.
Мне ночь для моего полёта,
а поцелуй и сон – тебе.
Р.М. Рильке
Секрет апельсина
Из сонетов к Орфею
Вкусно...
Постойте... Сгинет вот-вот.
Прянуло, затопотало, запело.
Тихие девушки, тёплое тело,
сёстры, спляшите познанный плод!
Как бы сплясать вам секрет апельсина!
Собственной сладости не побороть.
Ею захлёбывается пучина,
вами становится нежная плоть.
Сёстры, спляшите секрет апельсина!
Родина благоуханного тока,
югом блаженным брызнет жара.
Только бы слиться вам воедино
с этим источником чистого сока;
только бы лопнула кожура!
(С немецкого)
Р.М. Рильке
Клематис
Из Валезанскихкатренов
Клематис
вырос и свисает;
он ускользает, но вьюнок
живую изгородь спасает;
уже заплёл он всё, что мог.
Дорога в зарослях красна
от ягод солнечного цвета;
не осень ли обречена
стать соучастницею лета?
Спящая.
Внезапный опыт вынося,
неведомый наукам,
спит, переполненная вся
необычайным звуком.
Пусть соглядатай-мир молчит,
лишь за его пределом
она в глубоком сне звучит
всем восхищённым телом.
Кто не воскрес...
Способны ангелы принять за корень крону,
питомицу небесных гроз,
как будто корнем бук привязан к небосклону,
а в землю маковкою врос.
Что, если кажется прозрачнейшим покровом
с непроницаемых небес
земля, где плачет в родниковом
кипенье тот, кто не воскрес?
Крестьянский год
Всё тот же крестьянский год
вращается неустанно;
Дева Мария и Анна
приветствуют каждый плод.
Потом добавляют,
что в прошлом затаено;
согласно благословляют
зёрнышко и зерно,
и зелень видна временами
мёртвым, но всё равно
между ними и нами
гроздья: к звену звено.
Гармония спокойной красоты
Смотрите: час вечерний серебрится
металлом чистым с чистой высоты,
покуда на земле не воцарится
гармония спокойной красоты.
Древнейшая земля, она готова,
звезда, покинувшая небосвод,
меняясь день за днём, вписаться снова
звучаньями своими в голос вод.
***
Дух летних дней, блаженный жар святыни,
воскресная хвала;
курчавым лозам в запахе полыни
слышней колокола.
Пыль на дороге или Вознесенье:
земные облака
в безоблачном краю, где воскресенье
придет наверняка.
***
Где дорога заметней,
виноградник на вид
схож со шляпою летней,
яркой лентой обвит.
Эта шляпа – примета
головы, где давно
то ли бродит комета,
то ли зреет вино.
Воздушные кувшины
Ты видишь луч среди лучей отвесных,
где мрачная сосна,
альпийский луг для ангелов небесных,
которым даль видна?
Где, облекая горные вершины,
царит голубизна,
там высятся воздушные кувшины
для твоего вина.
Урок покоя
Не дашь ли вышедшим из строя
нам, роза, ты урок покоя,
как ничего не делать, чтобы
стать существами высшей пробы?
Быть розой - разве не работа?
Цвести с трудом...
Бог из окна увидел что-то
и создал дом.
Пристанище для жён
Наши предки тоже в нас,
ряд восторгов и агоний,
упоение погоней
и конечный мёртвый час
перед гаснущим огнём;
остаются нам пустоты,
безнадёжные оплоты,
где мы с мёртвыми живём.
Мы пристанище для жён;
та приходит и другая,
пьесою пренебрегая;
в перерыве свет зажжён,
подтвердив, что, кроме бед,
нет наряда и убора,
и для женщины опора -
кровь другого в цвете лет.
Дети, дети, как назвать
каждого, кто в нас внедрился
и при этом умудрился
вне судьбы существовать.
(С французского)
Поль Верлен
Шарлеруа
Чёртики
скачут
В чёрной траве.
Ветер в листве,
Кажется, плачет.
Посвист и хруст...
Овсам не спится.
Прохожим в лица
Целится куст.
Рай для бездомных!
Сколько лачуг!
Дышит вокруг
Пламенем домны.
Что это – бред?
Гул на вокзале.
Глаза устали,
А города нет.
Острый и быстрый,
Свет ядовит.
Воздух звенит,
Что это – систры?
Пейзаж словно шквал.
Идёт работа.
В запахе пота
Кричит металл.
Чёртики скачут
В чёрной траве.
Ветер в листве,
Кажется, плачет.
Сен-Жон Перс
Город
Их крыши,
крытые шифером и черепицей, поросшие мхами.
Их дыханье по трубам печным, как по каналам течёт.
Засаленный воздух!
Вонь скотобоен в толкучке! Женское терпкое тело под юбками!
Город превыше небес!
Засаленный воздух! Миазмы толпы! Городу нечем дышать. Нечистотами он опоясан.
Над чердачным оконцем, над мусорным ящиком госпиталя, над запахом синего хмеля
в матросском квартале, над кровоточащим фонтаном вблизи от полиции, над
изваяньями из перезрелого камня и над бродячими псами, над малышом со
свистулькой, над нищим, чьи щёки дрожат в пустоте челюстей,
над кошкой больною с морщиной тройною на лбу
опускается вечер миазмами рода людского…
В море город – гнойник вытекает…
Робинзон! С этим вечером рядом – твой остров.
Приблизится небо, чтобы море хвалою почтить, восклицаньями звёзд одиноких
умножив молчанье.
Опусти занавески: не нужно огня.
Вечер на острове, вечер в окрестностях, здесь и там, всюду, где безупречною
круглою вазою – море; веки вечера на домотканых дорогах небес и морей.
Вязкая тяжкая слизь или плазма живая.
Маслянистая грёза баюкает птицу; в душную воду залива, от насекомых оглохнув,
срываются полые фрукты со своим копошащимся шумом.
Остров почиет, омытый водой изобильной, жарким течением в жирных молоках,
почиет, облепленный пышною тиной.
Тупорылые рыбы пускают в грязи пузыри, и другие, ленивые, бодрствуют,
пятнистые, словно рептилии. Ил плодливый. Малютки-моллюски скорлупками хлопают.
Небо зелёным клочком над подвижною мглой – вперемежку с москитами прочие мошки.
Накрываясь листвою, цикады вполголоса перекликаются. Разные смирные твари
заслышали вечер и песню запели прозрачнее, чем предсказанье дождя. Две
жемчужины поглощены, чтобы жёлтая глотка распухла.
Новорождённые водовороты, сверкая, кричат.
Венчик муаровым ртом; прорастающий и расцветающий траур. Это большие
цветы-путешественники, никогда не живые, растущие в мире, не переставая…
О раскраска прибрежного бриза над тихой водой,
трепет пальм!
Никакого собачьего лая; не возвестит он о хижине с дымом вечерним; не возвестит
он три чёрные камня, пропахшие перцем.
Влажный вечер изрезали писком летучие мыши.
Радость! О радость, развязанная на высотах небес!
… Ты здесь, Робинзон! И лицо твоё знаменьям ночи открывается дланью простёртой!
С французского
Единорог
Из Бестиария ФилиппаТанского
Этот зверь
не простой,
Рог на лбу золотой.
Зверь, помеченный Богом,
Прозван единорогом.
И не так уж силён,
А сдается в полон
Не царю, не царице,
Только чистой девице.
Если деву-красу
Он почует в лесу,
Подбегает, проворный,
И целует, покорный,
Он красавицу в грудь,
Чтобы крепко заснуть.
Задремал – и готово.
Зверь в руках зверолова.
Захотим – так убьём,
Нет – захватим живьём.
Как ему не ловиться,
Коль приманка – девица?
Христианам урок –
Этот единорог.
Я вам тайну открою:
Привлечён красотою
Дивный зверь неспроста.
Иисуса Христа
Этот зверь означает.
Кто спасения чает
И ко Спасу прибег,
Тот спасётся навек.
Приснодевой рождённый,
На кресте пригвождённый,
Милосердный Господь
Искупил нашу плоть.
Означает он Бога,
Образ единорога.
Во Христе, человек,
Не умрёшь ты вовек!
Дева около древа –
Богородица-дева.
Грудь красавицы той –
Образ церкви святой.
Поцелуй знаменует:
Благодать не минует;
Бог грядет во плоти,
Чтобы грешных спасти.
Полнота благодати
В непорочном зачатьи.
И поэтому он
Погружается в сон.
Толкованию верьте:
Сон – подобие смерти;
Разумей, человек:
Он страстей не избег,
Добрый царь наш небесный.
Тяжкой мукою крестной,
Смертью смерть Он попрал,
Мёртвым жизнь даровал.
И не в этой ли чаше
Искупление наше?
Сим подобием сна
Посрамлён сатана,
Норовивший от века
Погубить человека.
В человеке Господь!
Божий дух, Божья плоть!
Образ единорога
Возвещает нам Бога.
Перевод со
старофранцузского
|