Огден Нэш
Оправдание прогульщика
Я в церковь утром не пошёл:
Я знаю, Бог меня поймёт,
Что здесь, у взморья хорошо,
Что служба скучная – не мёд,
Что в этих солнечных краях
Недолго мне минутки красть.
Он знает: скоро он и я
И так наговоримся всласть.
Венди Коуп
Разница во мнениях
Он говорит: «Планета – диск.
И прекрати свой глупый писк».
Напрасно, кучу книг достав,
Она твердит, что он не прав.
«Ты импульсивна. Это – бред.
И не ори, здесь не пожар».
Он в спорах – мастер. Шансов нет.
Он твёрд. Её кидает в жар.
Земля летит. Всё тот же шар.
Замкнутый круг
А надо жить. Начнёшь читать.
Идёшь к психологу опять.
Меняешь стрижку и духи.
Кропаешь прозу и стихи.
Не куришь. Бегаешь. Не пьёшь.
Ужасно правильно живёшь.
Но всё впустую. Боль в висках.
И жизнь – зелёная тоска.
Ты хочешь сесть и тихо выть.
И всё же, как-то надо жить.
Утрёшь глаза – и вид на «ять».
Идёшь к психологу опять.
Находишь «принца» своего
И что-то лепишь из него.
Но всё впустую. Боль в висках.
И жизнь – зелёная тоска.
Ты воешь. Бьёшь в сердцах духи.
Все время ешь. Строчишь стихи,
Вовсю стараясь не курить.
И всё же, как-то надо жить.
Беспокойство
Я волнуюсь за тебя.
Мы так долго не встречались.
Ты – один? Всегда печален?
Без меня ты вне себя?
Я волнуюсь. Сон нейдёт.
Все гадаю: как ты, бедный?
Неприкаянный и бледный?
Иль – совсем наоборот?
Беспокойство – острый нож!
Говорят, мужчинам тоже
Боль разлуки сердце гложет.
Боже, как меня тревожит
Мысль, что, может, это – ложь!
Тичь Миллер
Тичь Миллер носила очки
с пластиковой розовой оправой
и одна нога у неё была на три размера больше другой.
Когда выбирали команды для спортивных игр,
она и я всегда оставались последними,
у решетчатого забора.
Мы старались не смотреть друг на друга,
наклоняясь – надо бы завязать шнурок –
или делая вид, что увлечены
полётом какой-то веселой птички, только бы
не слышать оживлённый спор:
«Берём Табби!» – «Нет, лучше Тичь!»
Обычно выбирали меня, лучшую из двух чурок,
а невыбранная Тичь ковыляла
в задние ряды другой команды.
В одиннадцать лет мы разошлись по разным школам.
Со временем я научилась отыгрываться,
подкалывая хоккеистов, не умеющих правильно писать.
Тичь Миллер умерла в двенадцать лет.
Попытка верлибра
Мне всё время говорят:
«Не рифмуйте всё подряд,
Рифмы часто портят стих».
Этот стих пишу без них.
…Ой.
Ничего, начну опять.
Вот, стараюсь я писать…елем быть.
О, могу ведь, когда хочу:
Это ж, оказывается, очень просто.
Мне так нравится писать,
Настроение – как летом:
В чувствах – солнечный задор,
Особенно, когда получается более-или-менее то, что нужно.
Цветы
Так мог придумать только ты.
Другим бы и не снилось:
Ты мне почтикупил цветы
Но что-то там случилось:
То магазин закрылся. То
Такие розы – чудо –
Ты выбрал. Но вернул потом:
«Вдруг не возьмёт? Не буду».
Я улыбнулась… Я и ты
С тех пор давно расстались.
Но те твои почтицветы
Не высохли. Остались.
Хилэр Беллок
Стервятник
Стервятник рад перекусить
Во внеурочный час.
Вот отчего недуг скосить
Готов его – не вас!
Он лыс и худ, как злой колдун,
Скучна его беседа.
А вывод? Не хватай еду,
Приятель, до обеда!
Павиан
Вот – обезьяна Павиан.
Он ходит по горам –
Представьте! – не прикрыв свой стан
(Ужасный стыд и срам!).
Но если он не корчит рож,
Одет, как джентльмен –
Он станет чудо, как похож
На господина N!
с английского
Фабрицио де Андре
Любовь моя
Любовь моя…
В апреле, на закате,
в тот миг, когда, укрывшись за волнами
и вены взрезав,
умирает солнце,
ты слышишь, как рыдают, убиваясь,
ветра и море.
Так,
любовь моя,
оплакивает смертный безутешно
ветра, лучи – и юные года,
которые уходят, напевая,
за майским утром. Помнишь,
мы тогда
на пляже, босиком,
смеясь от счастья,
на девственном песке с тобой писали
искрящиеся, искренние фразы.
Любовь моя,
цветы прошедших лет
завяли
и раскрыться вновь не в силах,
и в парках – помнишь? – каждою зимою
грустнее всех –
пожухлая листва.
Вот так мы и живём,
любовь моя.
Вот так и мы.
А солнце, ветер, годы
несутся друг за другом, напевая.
…И нас с тобой выносят к ноябрю,
когда, однажды, с горькою улыбкой
скажу тебе
уставшими губами:
«Я так тебя любил, любовь моя».
Третье интермеццо
Пылища и кровь. Да гудит мошкара
Над трупами в поле. Зловонье… Жара…
«Война», говоришь? Что такое война?
«Война»… Отчего существует она?
В глазах моих – осень. В душе моей – лето.
Хочу овладеть. И дарить, без ответа...
Ты скажешь: «Любовь». Без границы, без дна.
«Любовь»… Почему существует она?
с итальянского
Райнер Мария Рильке
Осень
Летит листва. Летит издалека,
Как будто облетает сад небесный,
И каждый лист летит с прощальным жестом,
И одиноко, в бесприютном бегстве,
Летит в ночи тяжелая Земля.
Мы падаем. Вот падает рука...
Взгляни вокруг: во всем сквозит паденье.
Но есть Один, чьим мудрым провиденьем
Весь мир летящий держится века.
с немецкого
Самвел Зулоян
Благоостающихся
Себе я взрезал вены. Нет
Меня с последнего восхода.
Я к вам пришёл от сумасброда
Прощальный передать привет.
Ваш пир горой. Но горечь я,
Заздравная хмельная чаша –
Разбит я буду в одночасье,
Так веселитесь же, друзья.
И доживите до седин,
Пусть греет вас огонь в камине –
А бывшего безумца ныне
Я молча хороню один.
Вчера в прощальном свете дня
Себе я перерезал вены.
Да будьте вы благословенны.
Да упокой Господь меня.
***
У деда моего в груди давно болит
Воспоминаний сонм, проколотых штыками,
Блуждающий мираж, потерянный вдали,
Какая-то страна на сердце, словно камень.
Подобно журавлю, у деда моего –
Два дома, две мечты, две боли, две печали,
И свод его души – прекрасный небосвод,
Как гору Арарат, два пика увенчали.
Но я не понимал таинственных тревог
Его чудных химер и жалящих страданий,
И почему мой дед в конце, как эпилог,
Вздыхает тяжело от слов своих преданий.
…Но как-то раз исчез, легендой стал мой дед,
Как будто покурить он ненадолго вышел.
И сказок больше нет. И детства больше нет.
Лишь, как клеймо, тот вздох навек на сердце выжжен.
***
Я не умру, покинутый тобой –
Увязну в паутине дней бесплотных,
Но ты простишь и горечь глаз холодных,
И каждый грех, предписанный судьбой.
Тебе не нужен пыл неразделённый,
Мой жаркий бред (наверное, любовь).
Но чтоб молиться за иных влюблённых
Я не умру, покинутый тобой.
с армянского
|