Вильям Шекспир
Зима
(Из комедии "Бесплодные усилия любви")
Когда за дверью – грязь со льдом,
И дует на руки пастух,
И Том дрова заносит в дом,
И стынет кровь, и сводит дух,
В бидон вмерзает молоко… –
Вдруг, сыч – в ночи, недалеко:
«Ту-ху!.. »
«Ту-фьить!.. Ту-ху!..» – летит с ветлы! –
И Джейн, в поту, скоблит котлы…
Когда по крышам норд гремит,
И птиц, нахохленных – знобит,
И нос у Мэриан – забит,
Глаза – от кашля – из орбит! –
И пар – от яблок в чугунке… –
Вдруг, сыч – в ночи – невдалеке:
«Ту-ху!.. »
«Ту-фьить!.. Ту-ху!..» – летит с ветлы! –
И Джейн, в поту, скоблит котлы…
1598
с английского
Герман ГЕССЕ.
СТРАННИК
Слышен тяжкий вздох лесной...
Егеря – густые тучи –
Гонят с шумом душный зной...
Гром – все ближе и все круче…
Странник… Поле перед ним…
На полях житейской брани
Одинокий пилигрим
Был не раз унижен, ранен…
Дрожь охватывает лес,
Воздух желт и жгуч – до боли...
Пыль – клубами – до небес...
Это я – тот странник в поле.
1901
Герман ЛИНГ
(1820-1905)
БЕЛАЯ РОЖДЕСТВЕНСКАЯ РОЗА
Когда снега — со всех сторон,
И санный след — глубок,
И год на выдохе: сплетен
Рождественский венок,
Когда лишь мох шлет в пищу Бог -
Под снегом — диким козам, —
Цветет одна — бела, бледна —
Рождественская роза.
И ни цветка вокруг — лишь вздох
О прошлом: тлен и прах, —
Настырна, как чертополох,
Стоит — в мороз — в шипах
И — Солнца ждет: когда (вот-вот!..)
Оно из белой бездны
Ей знак пришлет, что снег и лед
Надолго вновь исчезнут.
Едва ж ночей холодных мгла
Пойдет на убыль — вспять, —
В предвосхищении тепла
Она ложится спать.
И сладок он, могильный сон,
Блестят надежды слезы:
Весна придет к тому, кто ждет!..
Придет... разбудит розу...
Райнер-Мария Рильке
ПАНТЕРА
Глаза устали… Головою крутит -
От вечных прутьев белый свет не мил…
Весь мир – лишь тысяча железных прутьев, –
Кончались прутья и – кончался мир.
На мягких лапах Мощь кружит упруго
И Волю обвивает, как лоза,
Всё ждет, что та – сестра ее, подруга! -
Откроет безучастные глаза…
И иногда, – и впрямь – ресницы дрогнут
И выхваченный миг – в зрачок войдет,
Пройдет весь путь – безмолвно и подробно -
До сердца и – навек умрет.
с немецкого
Поль ВЕРЛЕН
* * *
Над крышей – синий небосклон, –
Светло, печально...
Над крышей виден небосклон
И – ветка пальмы…
И в этом небе – медный звон
Церковный – тихий…
И с этой ветки льется звон
Щемящий, птичий…
Жизнь – вот она, – всё просто в ней –
Покой над крышей…
Стена... Шум города за ней
Почти не слышен…
Скажи, – в слезах, в тоске своей –
О, боги, где вы?.. –
Скажи, что с юностью своей –
Что с ней ты сделал?!
Артюр РЕМБО
СПЯЩИЙ В ЛОЖБИНЕ
Вот – дыра, дол зеленый, с поющей рекой,
Льнущей – страстно, безумно – к лохмотьям травы
В серебре. Всё – в лучах, здесь – тепло и покой,
Солнце льется с горы, клевер – вкруг головы
Непокрытой, солдатской: здесь юноша спит:
Рот открыт, в волосах – и трава, и роса,
Спит. Постель зелена, свет дрожащий разлит, –
Ноги вытянув, бледным лицом – в небеса, -
Дремлет он, улыбаясь: он очень похож
На больное дитя. Ему холодно… Что ж, -
Убаюкай, Природа, его и прогрей.
И ни cолнце, ни запахи трав, ни река
Не спугнут его сон, и не дрогнет рука
На груди. И две алых дыры – чуть правей.
Шарль БОДЛЕР
Альбатрос
Порой, на корабле, тоскливо экипажу,
И чтоб на миг забыть об участи своей,
Матросы ловят птиц – огромных птиц, вальяжных,
Преследующих их над безднами морей...
На палубу ступив, теряют альбатросы
Величие свое – издёвкам нет числа! –
И падают, скользят, смеша до слез матросов,
И крылья волочат, как два больших весла...
Крылатый странник, – о! – как царство его хрупко!
Красавец! – как он стал уродлив, крив, горбат!..
И тычут в клюв ему прокуренную трубку,
Смеясь над ним, хромым, – летавшим миг назад!
Поэт – как альбатрос, судьба его капризна:
Не страшен ему шторм, смешна ему стрела,
Но вдруг – освистан он, стоит, на землю изгнан, -
Шаг сделать не дают гигантских два крыла...
с французского
Галактион ТАБИДЗЕ
МЕСАПЛАВЕ
Месаплаве, шен амбоб, ром квэканазэ винц ки квдэба,
Им цутшиве миси чрдили квэла чвенганс авицгдэба...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
МОГИЛЬЩИК
Ты, могильщик, утверждаешь: кто б ни умер – лишь отпели –
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители...
Брось, старик. Молчишь ты мудро, говоришь – намного хуже.
Здесь, у плит могильных, шутки – неуместны, неуклюжи...
Белым снегом на деревьях спят цветов молочных стаи,
И земля – до горизонта – вся расписана цветами –
Месяц роз. Теплом и светом мир пронизан и наполнен,
Полдень. Май. И легким ветром чуть колышется шиповник...
Не вдова ли молодая у могилы, в черной шали?
Как она сейчас прекрасна, в час божественной печали.
Не вчера ли тело друга приняла земля сырая,
И за ним она бросалась, гроб слезами заливая –
А сегодня о любимом вновь рыдает безутешно,
Плачет днем и плачет ночью – нет покоя, нет надежды...
Вновь приходит и садится у немого возвышенья –
Как печаль ее прекрасна! Красота как совершенна!
Плача, волосы распустит, упадет в слезах горячих, –
Этот плач мне душу ранит, сердцу больно, сердце плачет...
Но – что делать? Чем помочь ей?.. Тс-с... Прислушайся, могильщик...
Слышишь, слышишь стон несчастной – говорит она с погибшим:
«Пусть исчезну, как туман я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя –
Где бы, как бы ни жила я, – утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Ты, по-прежнему, могильщик, говоришь: едва отпели –
Вмиг забыли с окончаньем похоронной канители?..
Что ж, слезам вдовы не веришь – так поди открой ворота –
Но на этот раз хоронит юноша – невесту... Вот он,
Рвется к телу дорогому, не отходит, плачет... Боже,
Так – когда-нибудь – еще раз полюбить он разве сможет?!
Он коснулся страшной тайны – заглянул на дно колодца,
Безутешно слезы льются, бедный юноша клянется:
«Нет на свете больше женщин ни красивей, ни добрее!
Никогда мою могилу пусть луч солнца не согреет,
Пусть исчезну, как туман я, как видение ночное,
Никогда пусть не узнать мне в жизни мира и покоя –
Где б ни жил я, как ни жил бы, – утром, вечером ли, в полночь
Если я тебя забуду, если я тебя не вспомню!..»
Что, могильщик, ты, как прежде, говоришь: всплакнули, спели
И – забыли с окончаньем похоронной канители?..
Но смотри – опять приходит эта женщина – ты помнишь? –
К той могиле, над которой распускается шиповник...
Вновь над камнем замирает и все так же безутешна...
Ворох дивных роз приносит, роз, завянуть не успевших,
Ими крест могильный белый украшает, молодая,
И – сама с цветами блекнет, увядает, увядает...
И тоска в глазах бессонных – так, порой, душа живая
По ночам, о прошлом вспомнив, плачет, губ не разжимая...
Что ж теперь? Ты снова скажешь, мол, поплакали, попели
И – забыли с окончаньем похоронной канители?..
Где же юноша, тот самый – хоронил позавчера он
Здесь любимую?.. Всё там же – у могилы, под чинарой,
И лицо – желтее воска, и – свечою – тает, тает...
Шепчет ей – о чем? – о только им двоим известной тайне...
А в глазах бессонных – горе... Так, порой, о прошлом вспомнив,
По ночам, душа живая, губ не разжимая, стонет...
Ну, могильщик, вновь ты скажешь, кто б ни умер – лишь отпели –
Вмиг забыт он с окончаньем похоронной канители?..
Посмотри – вдова сегодня, подняв голову, случайно,
Профиль юноши печальный под чинарой замечает,
С грустью думает: «Он тоже в своем горе безутешен,
И его, наверно, точат, убивают мысли те же...
Сколько в сердце человека скорби, муки и печали,
Как ты терпишь только, сердце, сколько боли ты вмещаешь!..» –
Глаз прекрасных взгляд лазурный сострадания исполнен –
И в ответ ей тоже смотрит он – взволнованно, безмолвно...
Что ж, они поймут друг друга... Нет, поверь, старик – напрасно
Усмехнулся ты, как прежде, на своем стоишь ты – разве
Никому ты не был верен, и не знал любви огня ты?
Эти взгляды – лишь участье. Разве ты не слышал клятвы
Той, с которой провожали только что они любимых?..
Есть сердца – умеют помнить, есть душевные глубины...
Ты не знал печали гордой. Ты не брал высокой ноты!
А иначе, как безумный, не смеялся б надо мной ты.
Ну и что с того, что парень сплел из свежих роз венок ей?
Что с того, что шепчет ей он: «Наши души одиноки.
Были прежде мы любимы, но сидим у плит одни мы,
Не пробьются к ним в могилы вздохи и воспоминанья.
Мы же молоды с тобою, хватит песен поминальных,
Стань женой моею, жить мы будем счастливо и прочно,
Всё печальное, больное – всё останется лишь в прошлом...»
Перестань, старик, смеяться – видишь слезы вдовьи эти? –
Если юноша забылся – слушай, – женщина ответит.
Ты, конечно, полагаешь, что она уступит парню?
Нет – четырежды не прав ты! Разве не ее губами
Клятва здесь произносилась так недавно? На такое
Кто ж способен? Кто смеется, кто так шутит над покойным?..
Слушай! – женщина до смерти и любить, и помнить может.
Что же женщина?.. О, Боже!..
Робко голову склоняет: «Я согласна, – тихо шепчет, –
Горе нас соединило, больно думать о прошедшем.
Только будущим живу я... Счастье было, да – погасло...
Все печальное, больное – всё забудем. Я согласна...»
Что ж, могильщик, говори мне все, что хочешь – не отвечу...
Память... Под могильным камнем остаешься ты навечно...
А у них сегодня – праздник. Спят под крышей под одною.
Дни идут... К своим могилам не приходят эти двое...
И никто уже не сменит роз увядших покрывала, –
Спите, кости всех забытых – вам, и вправду, надо мало...
Спите крепко, спите вечно... А цветы – зачем они вам?
Это пышное убранство – для чего оно могилам?..
Не до вас живым, их думы сон ваш не обеспокоят.
В кои веки довелось вам отдохнуть от жизни, в кои...
Да и что вам слезы смертных – не о вас ведь эти слезы..
«Все живут – все умирают» – гаснут все земные звезды, –
Горе тем, еще живущим, кто о смерти забывает:
Серебром расшитый, красный гроб могильщик забивает –
С плачем горестным хоронят тех двоих, о вас забывших...
Забивает гроб могильщик – как вчера, и как обычно...
Странной, дикой, горькой мысли улыбаясь, забивает...
Знает, знает он, могильщик, как должно быть, как бывает...
Отдыхайте, отдыхайте от забот и от событий,
Спите крепко, спите вечно, кости всех существ забытых..
Когда вдруг – необъяснимо – мной тоска овладевает –
Вспоминаю вашу участь и могильщика слова я...
1912
Медведи
(Из Мурмана Лебанидзе)
Я в Худадовском черном лесу зимовал –
Там живем мы, забытые Богом.
Я в заснеженном, черном лесу зимовал –
До весны спал в снегу я глубоком.
Я в заснеженном, черном лесу зимовал,
И всю зиму я лапу надежды лизал
В тишине, вдалеке от дороги,
И теперь, по весне,
дикий раненый зверь,
выхожу, наконец, из берлоги...
Там, в берлоге, осталась большая зима.
Там весна эта снилась мне часто:
Зажигаются почки – и сходишь с ума,
Когда – вдруг – загорается чаща!
Солнца шар золотой дразнит птиц высотой,
Кроны черных дубрав поджигает...
Новым мясом, и шкурой, и шерстью густой
Обрастаю –
и лета в лесу ожидаю....
Как любил я свой лес и медведей своих!..
Но когда мне хребет раздробило
И валялся я долго в крови – лес затих,
И зверье от меня уходило...
И я проклял свой род, и о смерти молил,
И когтями я землю царапал,
Когда видел, как бурые братья мои
Через горы-холмы, растворяясь вдали,
переваливали косолапо...
Лишь один шел за мною по следу в траве –
По кровавым чернеющим знакам, –
Лишь один он нашел меня в рыжей траве,
И щекой меня трогал, и лапой...
И медведей медведь – на весь лес – обревел,
И лизал меня долго, и плакал...
Лишь один он нашел меня в рыжей траве,
И щекой меня трогал,
и лапой...
Я в Худадовском черном лесу зимовал –
Зарывался подальше, поглубже....
Я в заснеженном, черном лесу зимовал –
Но внезапной весной был разбужен.
Я в заснеженном, черном лесу зимовал,
И всю зиму я лапу надежды лизал
В тишине, вдалеке от дороги,
И теперь, по весне,
я, израненный зверь,
выхожу, наконец, из берлоги...
Хватит злости сломать самый сильный платан!
Хватит силы любому ответить!
Знаю – встречу медведей, сполна им отдам!
Знаю – встречу я друга-медведя.
Солнца шар золотой дразнит птиц высотой,
И земля по оврагам прогрета...
Новым мясом, и шкурой, и шерстью густой
Обрастаю –
и лета жду, лета!
Хевсурская песня
(На мотив Марики Коберидзе)
Я перестала тосковать.
Я сны волшебные забыла,
Ушла таинственная сила –
Мой Дэв меня расколдовал.
Умолкли сплетни: мне ли, кроткой,
Ждать похищений и погонь? –
До блеска драю сковородки,
Кормлю собак, храню огонь...
Исчезнет муж в пыли походной –
Я на краю села стою...
И в небе мрачном и холодном
Я не ищу звезду свою...
И в пору мне завыть по-волчьи,
Но – молча я иду домой...
...Но есть такие в мире ночи,
Такие ночи – Боже мой!..
Тогда овечью шерсть и гребень
В слезах отбрасываю я ,
И в сердце снова – боль и трепет,
Плывет и кружится земля...
На волю! Надо торопиться –
И ветер сад трясет: пора!..
...Едва заметная тропинка
Уходит в небо со двора.
|