Андрес Трапьельо (1953 г.р.)
ЮНОША
Жаркое лето, дубы,
поля золотого жита.
Главный колокол пробил
к вечерне. Под небесами грает
стайка средневековых ворон,
и один за другим собираются клирики
в крестьянских одеждах. Запах воска
в храмовых нефах, холод
старых камней.
Ты грустишь на плите,
юноша, словно рядом с тобой
подруга – не умерла, не спит,
просто ушла в себя, в свою тайную,
на тебя одного обращенную нежность.
Читать, мечтать, следить, как проходит время,
а мысли бегут как вода.
Вот она, вечность. Жить не живя.
Умереть не умирая. И слушать
далекий, как сердцебиение дня,
перезвон бубенцов в темнеющих тополях
и ручей в осоке.
E.D.
Вот я, взгляни. Мой рот затянут мхом,
крутой зимой здесь только снег бывает –
сядь рядом, путник.
Когда на плитах ливень
чеканит серебристые короны
и в кипарисах молча гаснет день,
мне снишься только ты. Но ты далёко.
Вот имя, прикоснись к нему, смахни
с померкших букв нападавшие листья
и скрюченные лепестки давнишних
цветов. Окликни же меня, скажи мне:
что ветер – неужели всё унес
или над полем вправду чем-то веет,
как будто розмарин зазеленел?
Андрес Санчес Робайна (1952 г.р.)
Из цикла «КНИГА ЗА ДЮНОЙ»
III
Оттуда, со страниц
книги, которая приоткрывается
в памяти, до меня долетает
шум деревьев в распадке между
отвесными склонами, где я бежал
по каменистой тропе
на закате, один, уходя все дальше от дома,
чтобы выцарапать на камне
под заговорщицким небом
собственные инициалы
и этим оставить знак
имени с его тайной.
А небеса повторяли
цвет земли.
VI
Босыми ногами идя по земле, ступая
по лозам будущего ноябрьского вина,
по каменистому дну сухого распадка,
по лучам, которые впитывала земля.
Нога оставляла след
на поверхности мира, мараясь
в залитой светом глине. И окуналась в канаву,
чтоб слиться в одно со светом.
Ноги впечатывались в лучи.
Солнце было не больше
стопы человека.
VIII
Сириус или Капелла, Поллукс или Вега?
Сколько раз я видел ее, подрагивающую в высоте,
над горами, которые уже покрывала
ночная чаща, или, с руками под головой,
откинувшись навзничь
на августовский песок
неторопливой дюны, еще хранящей тепло,
и сколько раз мне хотелось
приоткрыть ее именем
азбучную тайну небес
и узнать то слово, которое выводили
снова затепленные светильни, ясную как день
тайну, начертанную запредельным огнем
на лучезарном выгибе подрагивающего неба.
с испанского
Фернандо Песоа (1888 - 1935)
***
Простой мотив старинный!
Не знаю, почему
Прислушиваюсь плача
К звучанью твоему.
Когда тебя я слышал?
Не знаю, но давно...
Не в детстве ли, что эхом
Твоим возвращено,
Куда тянусь вернуться
Я из последних сил,
Не зная: был ли счастлив
И я ли это был?
* * *
Откуда тот бриз мимолетный
Донесся, цветеньем дыша?
Обласкана и беззаботна,
Ответа не просит душа.
Сознание замерло втуне.
Лишь музыка правит одна.
И так ли уж важно, колдунья,
Что сердце пронзаешь до дна?
И что я такое на свете,
Неверном, как сон наяву?
Но слушаю отзвуки эти
И – хоть ненадолго! – живу.
с португальского
Антонио Мачадо (1875 — 1939)
Вечер. На балконах дотлевает пламя
гаснущего солнца, скрытого домами.
Чье лицо мелькнуло за стеклом оконным
розовым овалом, смутным и знакомым?
Проступает облик из неверной дымки
то бледней, то ярче, как на старом снимке.
Одиноким эхом будишь запустенье;
все туманней блики, все чернее тени.
О, как тяжко сердцу!.. Это ты?.. Затишье...
никого... дорога... и звезда над крышей.
***
Бреду ввечеру, мечтая.
Зеленый сосняк вдали,
Вершин кайма золотая,
Дубы в дорожной пыли...
Куда ты ведешь меня,
Тропа моя кочевая?
Бреду я и напеваю,
Один на исходе дня.
- Впивалась мне в грудь игла,
Но вырвал я это жало,
И боль моя отлегла,
Как будто сердца не стало.
И, не проронив ни звука,
Минуту стоят поля
В раздумье. Лишь над излукой
Гудят, клонясь, тополя.
Вечерняя мгла все гуще,
И, чуть маяча из тьмы,
Теряется путь, бегущий
Извивами за холмы.
И стон летит по приволью:
- О, если бы та игла
Своей золотою болью
Мне в сердце опять вошла!
Хосе Лесама Лима (1910 - 1976)
ТВОЙ СОН ДРОЖИТ
Твой сон дрожит янтарною струною
и тяжкою короной золотится,
а крапчатое лето вырезное,
седлая, кличет гончую и птицу.
Лист, капля неба, бремя золотое,
в сон по складам, как прежде, возвратится,
чтоб в копях мальвы кануть с высотою
и сладостью по нёбу распуститься.
Судьба листа - в твоём произволенье,
до моря ширится твоя корона,
и под листву, склонённую признаньем,
вступает лето с грацией оленьей
и, возвратясь, прощает потаённо
огонь - ветрам и снег - воспоминаньям.
Женщина и дом
Ты кипятишь молоко,
соблюдая душистые обычаи кофе.
Обходишь дом
воплощенной мерой насущного.
Каждая мелочь – таинство,
приношение тяготам ночи.
Оправдан каждый твой шаг
на пути из столовой в гостиную,
где портреты
только и ждут твоего словца.
Ты учреждаешь дневной закон,
и воскресная птица взметает
краски огня
и пену над чугункАми.
Разбиваясь, посуда
звенит твоим смехом.
Средоточие дома
ускользает, как точка на линии.
В твоих страшных снах
бесконечный дождь заливает
посадки карликовых
кустов и подземный делоникс.
Но если ты убоишься,
треснувшие небеса
гухнут на нас
лавиной мраморных копий.
Хорхе Луис Борхес (1899-1986)
АЛЕКСАНДЕР СЕЛКИРК
Мне снится, что кругом – всё то же море,
Но тает сон, развеян перезвоном,
Который славит по лугам зеленым
Английские спасительные зори.
Пять лет я замирал перед безмерной
И нелюдимой вечностью пустыни,
Чье наваждение пытаюсь ныне
Представить в лицах, обходя таверны.
Господь вернул мне этот мир богатый,
Где есть засовы, зеркала и даты,
И я уже не тот, сменивший имя,
Кто взгляд стремил к морскому окоему.
Но как мне весть подать тому, другому,
Что я спасен и здесь, между своими?
ПРЕДМЕТЫ
И трость, и ключ, и язычок замка,
И веер карт, и шахматы, и ворох
Бессвязных комментариев, которых
При жизни не прочтут наверняка,
И том, и блеклый ирис на странице,
И незабвенный вечер за окном,
Что обречен, как прочие, забыться,
И зеркало, дразнящее огнем
Миражного рассвета... Сколько разных
Предметом, караулящих вокруг, –
Незрячих, молчаливых, безотказных
И словно что-то затаивших слуг!
Им нашу память пережить дано,
Не ведая, что нас уж нет давно.
ХОРХЕ ГИЛЬЕН (1893 — 1984)
СОВЕРШЕНСТВО
Дремлющее время замыкая
Сводом отвердевшего огня,
Выгнулась голубизна тугая —
И застыла: середина дня.
Солнце, закрепленное в зените,
В центре мира на незримой нити
Держит розу. Все заключено
В настоящем с полнотой такою,
Что идущий землю под ногою
Чувствует как целое одно
с испанского
|