ЛЮБОВЬ

Есть про писателей мнение, будто они всё выдумывают. Для занимательности. Очень уж в их сюжетах всё сходится. Прямо само собой. Как по заказу.И я так думал про писателей. Но получил одно опровержение. В реальной жизни произошло поразительное случайное совпадение. 1.У моей соседки завелась подруга Вера, Вера Ивановна. Степенная такая, обходительная женщина
лет семидесяти. Вроде бы они с моей соседкой и раньше были знакомы, да только
редко виделись. А на пенсии времени больше, круг общения сужается. Короче, Вера
Ивановна стала время от времени наезжать к подруге, а та ─ к ней.Как сосед, и я был представлен Вере Ивановне, а при беседах подруг на нашей кухне поневоле
приходилось слышать части их разговоров. Редко, но бывало, что и меня вовлекали
в разговор. Коммуналка ─ она и есть коммуналка.Говорит Вера Ивановна складно. Без выдумок и фантазий. И без ненужной восторженности. Темы её разговоров сугубо житейские. Она не злая, не завистливая. В отношениях с людьми отзывчивая и в целом тактичная. Славный человек, житейски умудрённый.Дважды Вера Ивановна была замужем. С первым мужем разошлась, второго лет семь назад похоронила. О первом вообще не говорит, второго вспоминает часто. Всегда с теплотой и с грустью. Чувствуется, что любила и всё ещё любит своего второго, Алексея. А однажды даже сказала с небывалой для неё откровенностью и обобщённостью:
─ Годы эти, что мы с Алексеем прожили, были самыми светлыми в моей жизни. Счастливыми.
─ А как долго вы вместе прожили, Вера Ивановна? ─ поинтересовался я. Поинтересовался с надеждой:а вдруг разговорится. Про заветное люди говорят скупо.
─ Семнадцать лет, ─ответила Вера Ивановна. И добавила: ─ Здоровье подвело. Уж как я его ни
берегла… Он старше меня был, но всего на восемь лет.
─ Судьба сводит, ─молвил я как-то очень уж философски, опять надеясь на продолжение рассказа: ─ Сводит иногда хоть и поздновато, но удачно. Вам сколько же было, когда вы
встретились со своим Алексеем?
─ Сорок пять мне было. Сын у меня тогда уже вырос. С первым мужем я уже давно в разводе была. Планов на личную жизнь никаких не строила. А вишь, как всё повернулось… Как
вторая жизнь, получилось.
Помолчали. А потом Вера Ивановна заговорила. Видно захотелось рассказать. Я слушал внимательно, ценя откровенность.
─ Работали мы с Алексеем на одном предприятии, но в разных отделах. Специально не знакомились,но, встречаясь в коридоре, здоровались. Ну, как с другими сотрудниками. Но
никогда ни разговоров, ни тем более улыбок. Даже как кого зовут, точно не
знали.
─ Надо же! ─ проявил я вежливую активность внимательного слушателя.
─ Да! А потом он стал заходить в наш отдел. Не ко мне, а к другой сотруднице. Вроде бы по делам. Ну,мы по-бабьи поинтересовались, кто такой, чего приходит?Она нам кое-что о нём рассказала. Добрый, мол, человек, хороший семьянин. Да вот вышло у него очень
неладно в семье. Жена спуталась со своим начальником. И вышло это наружу. А он
человек принципиальный, простить её не захотел. Ушёл из семьи. Какое-то время
сильно переживал. Но постепенно пришёл в равновесие. Ну, и всё такое.А он всё заходит и заходит  в наш отдел. Мы уж стали подтрунивать над нашей сотрудницей. А она мне однажды по секрету и говорит:
─ Вер! Алексей-товедь не ко мне приходит. Это он приходит на тебя посмотреть. Очень, говорит, ты ему нравишься, а как подступиться к тебе ─ ума не приложит. Робеет.
Сказала она так и выбила меня из колеи. Честное слово! Конечно, приятно, что хорошему мужчине нравишься. Но беспокойство пришло: как выглядишь да что скажешь, если
заговорит. Ну, девичье всякое, а возраст уже не тот. Я стала сразу выходить из комнаты,
когда он заходил. Тогда он по-другому придумал.Стал со мной после работы в один автобус садиться. И выходил со мной на одной остановке. Выйдет и идёт со мной в одну сторону, до моего дома, и вроде ему ещё дальше надо. Потом заговорили с ним. Признался, что это он специально ездит меня проводить.Взрослый уж мужчина, за пятьдесят, а вёл себя, как вьюнош романтичный, ей-богу!
— А Вас, Вера Ивановна, такое его поведение тронуло или рассмешило?— Да нет… Странным показалось. Не по возрасту. Надо бы прямее дать знать: так, мол, и так…— И что же дальше?— А дальше нормально пошло. Он мне понравился. Сперва до дому провожал, потом и заходить стал. С ним интересно было и легко. Он старался меня понимать и во всём идти навстречу.
Наверно, про таких, как Алексей, говорят «предупредительный». Целая история была с распиской. Он предложение сделал, я согласилась. Но ему надо было, чтобы мама
моя дала согласие. Так ещё и вокруг неё ухаживания развернул. Прямо
образцово-показательный жених! Вроде бы к чему такие тонкости и сложности? Но
такой уж он был человек. Так отношения налаживал, будто далеко вперёд глядел и
хотел, чтобы всюду начистоту и откровенно было. Не знаю, может, так оно и
правильно. Но можно, наверное, и проще, без лишних сложностей.У нас за всю с ним жизнь никаких разногласий не было. Мелочи, конечно, не в счёт. А так — жили
душа в душу. Вначале, правда, было какое-то недопонимание. Не помню уж из-за
чего. Помню только, что он на чём-то своём настаивать стал. А я не хотела. Но
он ещё и ещё всё к тому же подходил, не помню уж, в чём там было дело. Наконец,
мне обидно стало, и у меня сами собой вот такие слёзы. Плачу горько, обидно
мне. А он обнял меня, пожалел и говорит:
— Ну, ладно, ладно, родная моя! Больше обэтом говорить не будем.И правда, всё наладилось.Он все мои желания старался выполнить. В квартире всё наладил, обустроил. У него такой блокнотик был, —  Вера Ивановна положила ладонь на край стола, и я почувствовал, что это она ласково погладила тот блокнотик. —  Бывало, сядет, и мы обсуждаем, что надо по
хозяйству улучшить. Сначала я всё придумывала, он записывал. А потом он понял,
что мне нравится, и сам стал предлагать. Да так удачно! Прямо изобретатель! У
нас на кухне скамейка, к примеру, была. Алексей говорит: давай, Вера, под
скамейкой устроим кладовочку. Можно — для твоих каких-нибудь хозяйственных
штучек, можно, говорит, — для моих инструментов. Удобнее будет и места в
квартире больше. И много, много чего придумывал. Полочки, там, дверцы, шкафчики
по стенкам, занавески. А в деревенском нашем доме — там уж полный простор. Вот
я Вас давеча огурцами угощала солёными. Так это Алексея заслуга. Он меня втянул
в закручивание банок. И банки закупал, и специальные ящички лёгкие для их
переноски и хранения сам сделал. По две банки в ящичке. Для трёхлитровых —
побольше, для литровых и двухлитровых — поменьше. Всё сам делал, а закатывали
вместе. И радовался, что мне нравится.Да всего не расскажешь! Счастлива я с ним была.
— Вера Ивановна! А как фамилия Вашего Алексея?
— Разлогов. Алексей Ильич. А что?

2.
Алексея Ильича Разлогова я знал. Давно, правда, до того, как потерял из виду. Мы с ним были в
одном литобъединении. Охотно показывали друг другу свои стихи. Бывало,
разговаривали по душам.Алексей Ильич был человеком незаурядной души — огромной, тёплой и застенчивой. С такой душой нельзя не быть романтиком. Ей требуется простор, воля, высота для полёта.Не будь у Алексея Ильича такой души, — его давно бы впрягли в карьеру, в продвижение от должности к должности. А так, когда ему предлагали повышение, он просто отмахивался: — Нет, нет,благодарю, но ни к чему мне это. Ах, для дела надо? Ну, тогда давайте Валерия
Архиповича выдвинем. Он согласится, я знаю. Что значит, не совсем готов? А мы
ему все поможем, я — первый.Не хотел Алексей Ильич руководить людьми. Почему — точно не знаю. Но ни в какую не хотел. А вот содействовать росту, развитию любого человека — это было его любимая деятельность. Ну, просто тянуло его к этому.Немало общались мы с Алексеем Ильичём в период крушения его первой семьи и возникновения второй,
новой. Измену жены переживал он мужественно и бескомпромиссно. Был раздавлен
вероломством и не мог себе представить, как с вероломным человеком можно жить
дальше, ломая себя ежедневно, ежечасно. Я же уже говорил, что душа у него была
незаурядная. Отталкивала его душа даже примеси неискренности,
приспособительства, сожительства с обидой.Долго и сильно он тогда мучился. И помочь ему было нечем. Сентенция «Так у всех» не подходила ему
в принципе.Оживать он начал уж потом. И этой радостью оживления иногда со мной делился. Так я узнал, что у них на работе есть женщина редкой красоты и настоящей благородной породы. Не в смысле, там, дворянского происхождения. А в том смысле, что чем старше такие
женщины, тем великолепнее. Женщине той лет сорок. Наглядеться на неё —
невозможно. Подступиться — боязно.На всё на это я Алексею Ильичу говорил примерно так:
— Вы, Алексей Ильич,— жертва сталинского псевдорыцарского раздельного обучения. Всё наше поколение свихнулось на идеализации девочек из соседних женских школ. А у Вас это до
весьма зрелого возраста затянулось. Про Вашу красавицу я ничего не говорю, но
смотрите на вещи попроще, а?Он смеялся, но проще смотреть не хотел.Как он выкрутился из своего тупика, я не знал. Но только стал он совсем счастливым и строил планы. Планы были в его стиле: его новая жена —такая умница, такая способная, но жизнь этим способностям развиться не дала.
Однако ещё не поздно и кругозор на порядок расширить, и понимание окружающего
мира на порядок углубить.
— Сколько, Алексей Ильич, Вашей жене? Сорок пять? Да, бесспорно, сил ещё немало. А она захочет развиваться-то? Захочет ли снова тронуться в рост?— Ну, здравствуйте! А как же?!— Да очень просто.Человек вжился в свою жизнь. Ко всему притерпелся, приспособился. Всё привычно, всё решено. Что может быть дороже привычного?— Ну, как же Вы можете так говорить?! Это же болото — довольствоваться привычным. Мир хорош
тем, что открывается всё шире и шире…
— Всё глубже и глубже… — съязвил я.
— Да! Именно так.— Не знаю, не знаю. Может быть. Но ведь и по-другому бывает. В привычном ведь тоже есть прелесть: всё привычнее и привычнее…
— Всё уютнее и удобнее, — отыгрался он.— Да. А что? Жить-поживать, добра наживать.Народный рецепт.— Знаете, дружище,так можно дойти до тюлевых занавесочек и ковров на стенах. Да что там — до закрутки компотов в банки.
— Ха-ха-ха! Ну и фантазия у Вас, Алексей Ильич! Прямо апокалипсис!
— Так вот! — заверил меня Алексей Ильич. — Не каркайте! Ничего такого не будет!!
Мы помолчали, уходя мыслями каждый в свою сторону. Потом он, будто испуская последний вздох, проронил:
— Я так хочу, чтобы она была по-настоящему счастлива!Я сочувствовал ему всей душой.Не знаю, с какими проектами саморазвития подступал Алексей Ильич к своей любимой жене. Знаю
только, что безуспешно. Во время нашей последней встречи он выглядел
ошеломлённым. Признался, что жена его не понимает, не идёт навстречу.
— И как? — искренне встревожился я. — Скандалит? Сопротивляется? Выкручивается?
— Да нет… Вчера Вера так горько плакала! Когда так плачет любимая… Вы же знаете. Ума не приложу, как теперь быть…Как у них сложилось дальше, я не знал до сих пор.

3.
Любовь на свете есть! Бывает!

УРОК

1.
Мы с Лёвой были тогда ещё молодыми. Ещё не знали, что мы шестидесятники. Начинали с азов научную стезю.Нам, несомненно,повезло с шефом, с руководителем нашего сектора в институте. Обширно образованный человек, фронтовик-доброволец, с репутацией вольнодумца. Было, у
кого поучиться и около кого воспитываться.Один урок воспитания я хорошо запомнил.Наш Яков Абрамович Кронрод (за глаза между собой — ЯК), при всём нашем к нему расположении и
тяготении, казался нам всё же не без определённых странностей.Хорошо зная французский и немецкий, он без помех слушал мировое радио, в спецхране регулярно
читал «Монд». Отлично знал литературу по специальности да и всех серьёзных
специалистов в нашей научной области. Чтобы беседовать с ним, надо было
подкапливать мыслительный материал. ЯК не признавал таких понятий, как молодой
учёный, начинающий автор. Скидок не делал, и если молодой в беседе не дотягивал
до должного уровня, беседы прекращались на неопределённый срок.Сейчас я понимаю, что нас это гнало вперёд и вперёд. Но тогда казалось, что есть в этом некий
снобизм. Тем более, что когда ты представлял ЯКу, например, жизненный факт, он
не вдруг-то верил в достоверность факта. «Ну, не знаю, не знаю… ─ сомневался
он. ─ Что-то я, знаете ли, о подобном не читал».
Как-то мы с Лёвой,разговаривая между собой о ЯКе и его малых странностях, порешили, что ЯК наш не видит или не хочет видеть кое-чего, что под самым носом.
─ Спорим, ─  сказал я, ─ что он понятия не имеет, кто такой Лев Яшин?
─  Ну, Борик, это уж ты хватил! Ты ещё скажи,что он про Ленина не слыхивал!Посмеялись. Но мне захотелось проверить.Случай представился.Заканчивалась деловая беседа. ЯК, Лёва и я уже отошли от тона аргументов и
контраргументов, уже продвинулись в главном и понимали, что полезно
продвинулись. Но не хотелось ещё покидать уютное пространство взаимопонимания,
и разговор пошёл сам по себе, расслаиваясь, дробясь, касаясь даже житейских
мелочей…
— Яков Абрамович! ─ рискнул я. ─ Позвольте спросить, как Вы относитесь к Яшину?
— К Яшину? ─ ЯК споощрительным интересом поглядел на меня. ─ Очень ценю. Хотя читал не много. У него есть превосходные стихи. Он из Вологды, если не ошибаюсь…
Я, помню, обалдел.Пробовал переглянуться с Лёвой. Но у того глаза на лбу и рот сам собой
открылся.
— Я имел в виду Льва Яшина…
— А это, простите, кто?
— А это лучший в мире вратарь. Футболист.
— А-а-а… Нет. Увы! О футболисте Яшине мне ничего неизвестно.

2.
Бог ты мой, как он тогда это сказал! До сих пор не забыть.Его тогдашнее «Увы!»было не из тех, которые означают «к сожалению, извините, не готов вам серьёзно
помочь…». Смысл ЯКова «увы!» был совсем-совсем иным: «С этим — не ко мне. Этого
я не знаю и знать не буду». Зацепило моё сознание вот что. ЯК как человек живёт вместе со всеми, но явно отдельно от всех. От очень многих, по крайней мере. Не допускает до себя того, что считает шумом, помехами, ерундой. Всех эти шум и ерунда атакуют, лезут в глаза, в уши, в
сознание, заставляют обращать на себя внимание, реагировать, отодвигают на
задние планы главное. А ЯК, выходило, выстроил какие-то заслоны, фильтры, защиты
от навязчивой ерунды, гама, суеты.Более того!Получалось, что ЯК выгородил себе особенное измерение жизни. И это измерение, наверное, вмещало в себя много такого, чего не было в жизни многих. И в моей жизни тоже. Как это особое измерение жизни правильно понять: изолировался он или освободился? Я стал смотреть вокруг под этим углом зрения и убедился: общество ─ это современники, пребывающие в совершенно разных измерениях. Переходить из измерения в измерение сложно, но возможно, а иногда и приходится.Спустя годы я сам переместился в измерение, в котором поэты и писатели, философы и мыслители без
труда отгоняли от меня разных телеведущих, трепло-политиков, попсу, детективы,
спорт и прочая и прочая и прочая. В том измерении пришлись, в частности, кстати, были прочитаны и прочувствованы стихи Александра Яшина. Запомнилось:

Из-за утёса, как из-за угла
Из двух стволов
ударили в орла.
Орёл упал,
но средь безлюдных скал.
Чтоб враг не видел,
не торжествовал.

3.
Кстати (раз уж припомнился тот давний эпизод): а кто сейчас лучший в мире вратарь или вообще
футболист? Я не знаю. И это меня радует.

ТАМАРА

Мать старела деятельно, самостоятельно. Во-первых, такой характер. А во-вторых, вся жизнь её
поколения, от детства до пожилых годов пришлась на эпоху войн и революций,
«великих переломов» и «временных трудностей». Только где-то с хрущёвских времён
кончилось надсадное выживание. Мужей у многих из её поколения отняли лагеря и
фронт. Детей вытягивали, как получится. Всё без мужской опоры. Отсюда и сугубая
самостоятельность.Теперь-то, когда ей за восемьдесят, прежних проблем не было, но склад жизни был похож на прежний.
Всё сама.Сын с невесткой звали, да и не раз:
─ Мама, ну что Вы одна живёте? Переезжайте лучше к нам. Мы Вас не обидим.
─ Попробуйте только! ─ довольно ворчала мать.Но переезжать не собиралась. Даже гостить не любила. Поживёт пару-тройку дней ─ и засобирается в свою коммуналку. В последний гостевой приезд сказала с полной определённостью:
─ Не могу я у вас жить. Воздух в вашем бетоне сухой. И книг больно много. Живёшь, как в
библиотеке.
С тех пор в городе в гости не ездила. «На дачи» ─ другое дело. С мая до конца августа. Остальное время жила в своей комнате, вела своё домашнее хозяйство.В субботу или в воскресенье приезжал сын, привозил продукты. Жена ему говорила:
─ Ну что ты через весь город эти продукты на себе прёшь? Ведь к матери соцработница прикреплена, по её заказу всё может и купить, и принести.Не совсем понимала жена ситуацию. Продукты, конечно, и соцработница могла принести, да и мать, в
конце концов, была в состоянии спуститься за ними: магазин в первом этаже их же
дома. Не в продуктах тут было дело. А в том, что в выходные приедет сын. А
перед тем раза два или три всплывёт в телефонных разговорах «деловая тема»:
давай посоветуемся, что привезти. Это? А может, ещё и это? Нет, это ещё есть,
не надо. А вот это ─ не плохо бы.Приезд сына мало-помалу стал церемонией, правила которой никогда не были оговорены, но соблюдались матерью и сыном, будто по сговору.
─ Вот, мам,погляди-ка, что я привёз. Боюсь, что-нибудь напутал.
─ Нет, почему же? ─отвечала мать. ─ Очень хорошо. А вот за это – прямо спасибо! Дай поцелую! Да ты много всего навёз… Куда мне одной столько!
─ Дак я к тебе на целый день. Половину сам съем.
─ Ну, посмотрим… Я тебе кое-что приготовила вкусненькое. Но сначала давай я тебе деньги отдам. Столько израсходовал!
Мать откуда-то вынимала кошелёк и раскрывала его. На это всегда, по церемонии, следовал
примерно такой ответ:
─ Ну, что же ты опять?! Должен же быть у тебя какой-то доход от сына! Да у тебя и денег-то,
поди, совсем мало осталось. Давай-ка я добавлю…Добавку мать всегда решительно отвергала. Добавка разрушала бы её бухгалтерию. У неё все расходы от пенсии до пенсии должны были сойтись с доходами. На этом основании она не без гордости заявляла соседкам:
─ Я на свои живу.
─ А сын что же, не помогает разве?
─ У сына своя семья. Я им обузой быть не хочу.
Если какие-то деньги сыну удавалось-таки отдать матери или что подкапливалось за лето, она их
откладывала «на похороны». Нехорошо, ей казалось, если будут хоронить не за её
счёт.Из-за этих«похоронных» сын однажды заслужил её особенное уважение. Дело было летом, 15 августа. Жили ещё на даче. Днём по телевизору показали Ельцина. Он с расстановкой
говорил:
─ Никакого дефолта,понимашь, не будет. Всё просчитано. Это я говорю со всей ответственностью.Была жара. Но сын засобирался в Москву.
─ Мать, давай-ка я съезжу, спасу твои «гробовые» и всё, что у тебя там на сберкнижке.Съездил, обменял рубли на доллары. У матери скопился капитал ─ целых 400 долларов! А в
понедельник на экране разглагольствовал уже другой персонаж ─ юный «профессионал».
Насчёт того, что его меры – никакая не девальвация. Говоря по-русски, это
означало, что никаких компенсаций в связи со скачком цен не будет. Мать
удивлялась:
─ Как это ты догадался? Какой молодец! А мне и ни к чему… Говорит Ельцин и говорит…
─ Не те сериалы,мама, смотришь. Мои догадки от сериалов, которые я смотрю.
─ А ты разве смотришь? Что-то я не замечала.
─ Разве не замечала?А «Новости», «Время», «Сегодня»?
─ Это не сериалы.
─ Не скажи! Ещё какиесериалы! Ты попробуй посмотри их подряд, как будто они с продолжением.
Мать попробовала. И признала новостные передачи захватывающими сериалами.
─ А и правда, ─ делилась она. ─ Я раньше подряд не смотрела. Так, иногда. А если подряд – интересно! И политики эти – прямо артисты, да ещё какие! Из них я только Жириновскому верю.
Он всю правду говорит
.Сын только руками развёл. Чуть не начал переубеждать, да осёкся: не хватало ещё матери на девятом десятке политграмоту постигать!А вообще-то сериалы стали в жизни матери влиятельной силой и даже, как теперь говорят, ─ ресурсом.
Приездов сына это тоже коснулось. Мать, например, говорила:
─ А ты ко мне завтра когда собираешься?
─ Пока соберусь-доберусь… Где-нибудь к обеду. Ладно?
─ Ладно. Только постарайся пораньше, чтобы тебе не позже шести уехать. Ведь пока доберёшься…Сын уже знал, какая тут подоплёка. В шесть начнётся сериал. А по будням у матери обед и ужин совпадали с расписанием сериалов. Лежать, отдыхать она не любила. Любила не
торопясь трапезовать и смотреть при этом сериал. Так складывался твёрдый режим
дня.По поводу сериалов иной раз звонила невестка.
─ Мама! Вы смотрите…? ─ и называла сериал.
─ Смотрю.
─ А что было в предыдущей серии? Можете мне рассказать?Была ещё у материособая функция в семье. Одна она знала, где сейчас кто и что у кого как. В общих чертах, конечно. Перед сном, после сериалов она звонила сыну, внучке, правнучке. Это называлось в семье «проверяла». Трудно было одно время с правнучкой. По молодости лет та ерепенилась, не хотела, чтобы её проверяли. Пришлось сыну по своей инициативе с ней поговорить.
─ Послушай, дорогая моя! Ты прабабке весь порядок нарушаешь. Ей всё про всех родных известно, а про тебя – нет. Неужели тебе трудно позвонить ей вечером и успокоить? Тем более,
что ты её так любишь.
─ Так ей надо, чтобы я дома вечером была. А у меня совсем другие планы.
─ Хх! Никто же и не трогает твои планы. Ты позвони и скажи, что собираешься в библиотеку, или к подруге, или что занятия в институте поздно кончаются, что поздно сегодня
вернёшься, а завтра ей позвонишь. Ты ещё не понимаешь, а я уже понимаю, что
значит для неё эта «проверка». Она её жизнь смыслом наполняет. Важное это дело,
поверь! А впрочем, смотри, как тебе душа подскажет.
Душа подсказала хорошо. Правнучка звонила после того разговора исправно. Мать была довольна. Она вовсе никого не контролировала, даже в мыслях того не держала. Она просто
была «в курсе», а точнее – в семье.От общения со стареющей матерью сыну приоткрылась одна не то чтобы тайна, а ускользающая от внимания тонкость. Не так уж редко говорят о проблеме одиночества в старости.
Но говорят в плоском плане, в том смысле, что человеку не с кем словом
перемолвиться, некому ему стакан воды подать. Не-е-ет! Одиночество сродни
нарастающей нехватке воздуха, когда с каждым днём труднее дышать. Пространство
жизни с каждым днём в старости сокращается.Как бы это объяснить?Вот, к примеру, во время приездов сына с каких-то пор вошли в правило прогулки.
Материна коммуналка на третьем этаже в старом доме без лифта и с высокими
потолками. Там третий этаж ─ как пятый в новых домах. Спускаться-подниматься
стало трудно. Сын помогал. Они спускались и делали большущий круг «пешком» по соседним
дворам и улицам. Нередко и по два круга. С сидением на лавочках, на детских
площадках. Часа полтора-два передвижений и разговоров. Потом за те же
полтора-два часа одолевали только круг. Потом сократили круг. В конце концов
дошло до сидения на стуле в своём дворе на солнышке или в тени, смотря по
погоде. Те же полтора-два часа, но пространство прогулок сокращалось.Сокращался и мир общения. Семьёй он никогда не ограничивался. В этом и была открывшаяся сыну
тонкость. Мало человеку семьи, а без семьи ─ и вообще не дай бог… Необходимы
ещё разные другие люди: знакомые, посторонние, случайные, из прошлого («с
работы», «в больнице вместе лежали», «в одном доме раньше жили»)… Одиночество,
подступая, скрадывает, скрадывает их круг. Точно сказал не наш великий писатель:
жизнь ─ это сто лет одиночества. Долго не замечаемого одиночества, добавить бы.Материн мир семьёй не ограничивался. Были соседи по квартире. Была соседка из квартиры напротив. Не
подруга, нет, но частая и подолгу собеседница. Мать не одобряла её стиль жизни:
вечно плачется, вечно жалуется, всю свою семью этим изводит.Было ещё множество людей из записной книжки. С ними мать время от времени перезванивалась. И даже
переписывалась, если не москвичи. Но перезвоны один за другим прекращались.
Навсегда. Люди из записной книжки один за другим переставали стареть. И письма
мать писала и получала всё реже и реже ─ по той же причине. Может, это и есть
примета глубокой старости, когда, кроме семьи, некому больше писать, некому
больше звонить…?
─ Совсем никого не осталось, ─ вздыхала мать. ─ Одна Тамара. Спасибо ей, звонит и я звоню.
Тамара ─ дочь Дуси-партизанки. Они с матерью как-то по-доброму сошлись «на дачах». Дуси вот
уже нет. А Тамара время от времени звонит, подолгу они говорят с матерью.Тамара, Тамара! Один-единственный телефон из всей записной книжки, по которому матери отвечали. Отвечали
дружески, не из жалости или вежливости. Не торопясь и не придумывая причин для
окончания разговора. Один-единственный человек не из семьи, из «большого»,
внешнего мира. Как много значила для матери эта Тамара!
Спустя годы и годы сын при случае скажет Тамаре слова благодарности за эту телефонную дружбу. Они помянут мать.
─ Она была у Вас очень интересным человеком, ─ скажет Тамара. ─ Она меня кое-чему научила и поддержала.
─ Расскажите, ─ попросит сын.
─ Я как-то пожаловалась, что нелегко одной, без мужа одолевать жизненные трудности. А она
мне и говорит: «Зато ты, Тамара, ничего панически не боишься, ни на кого зря не
надеешься, привыкаешь действовать. Не то что эти замужние». Она была совершенно
права.
«В общем, получается так, ─ думал он. ─ Надо вовремя заводить друзей в младших поколениях. Иначе придёт время ─ а у тебя Тамары нет. Совсем холодно и пусто будет на свете, одна
родня».

СЛУЧАЙ ИЗ ЖИЗНИ

1.

Сергей Петрович решился, наконец-то, писать рассказы. Хороший жанр. Компактный. Не то что
повести и романы.Сергей Петрович до сих пор, вообще-то, писал стихи. Даже считался поэтом. Не таким, чтобы, там, поклонники и поклонницы. Не журнальным. Он никогда и не пробовал посылать свои стихи в журналы. Считал, что в его возрасте тщеславие ─ это как отсутствие
чувства юмора. А возраст был уже  ─  ого-го! Не вторая даже молодость.Ну, стихи  ─  это что ж! Мазнул словом, поманил образом, смутил или порадовал метафорой... В общем, тронул струну  ─  и заиграла читательская душа. А проза  ─ ответственнее, значительно строже. Взял слово  ─ сообщи дело. Добейся, чтобы читательская душа принялась трудиться, тронулась в рост. Вот как от шукшинских рассказов.Рассказы Шукшина были для Сергея Петровича вершиной современной прозы. На них и надо равняться. Не в смысле стремления подражать  ─ нет, конечно. А в смысле уровня, мастерства. Уж если писать рассказы, то так, чтобы не стыдно было показать Василию Макаровичу.То, что Василия Макаровича уже давно нет в живых, значения при этом не имело. Сергей Петрович прекрасно представлял себе Шукшина по его рассказам. И вполне представлял вероятную реакцию Шукшина, будь тот жив, на будущие рассказы. Похвал не ждал.
Но должны были иметься основания для достойного ответа на язвительную оценку
Шукшина:
─ Нет, Василий Макарович, нет. Позвольте с Вами не согласиться.На прозу, дававшую такие основания, Сергей Петрович таланта в себе не чувствовал. Вот если бы начать смолоду...И всё же, вот, решился. Игнорируя неуверенность.

2.

Сюжет!Требуется сюжет.Придумать? Нет нужды:ведь есть жизненный опыт, вокруг живая жизнь. Она соткана из готовых сюжетов.
Пока о жизни всерьёз не задумываешься, она целиком и полностью понятна. Рассказ
должен выхватить всего один жизненный эпизод, но так, чтобы читатель поразился
непростоте привычного. Чтобы задумался, ожил, стал переживать.С сюжетом Сергей Петрович надолго застрял. Чтобы читатель посмотрел на привычное по-новому,
надо, чтобы писатель ещё раньше открыл эту новизну. Не так-то это легко без
привычки. Ведь живём-то мы все более или менее одинаково, если не сказать  ─ стандартно. Жизненная тропа у каждого пусть и извилистая, но извилины шибко уж похожи, как капли воды. Если вглядеться, наберётся пять-шесть, ну, десять типичных жизненных маршрутов.На что тут поглядишь по-новому? А писать об исключительном случае ─ это уже не литература. Намаялся с сюжетом Сергей Петрович. Но писатель ─  он на то и писатель. Сюжет нашёлся.У Сергея Петровича был многолетний сослуживец. Виктор. Очень положительный человек. Был он в
разводе. Сын от первого брака уже студент. То есть был студент уже в то время,
к которому относился сюжет. И была в их отделе Зоя  ─ приятная такая девица лет двадцати пяти. Фигуристая, приветливая, весёлая. Лицо  ─ как луна, только живое и по-милому хитрое.У Виктора с Зоей, как всем казалось, были какие-то отношения. Очень уж явно она около Виктора
вертелась. Да и Виктор никому столько не улыбался. Щебет её слушал, шутил. С
работы, бывало, вместе уходили.А потом Зоя вышла замуж, двух дочек родила. Совсем другая стала. И с Виктором вела себя уже не так, как прежде.Сергей Петрович решил, что это ─ сюжет. Случай из жизни. Почему у них всё было на мази, а в итоге они врозь? Про Виктора не подумаешь, как про старого холостяка. У тех допустимо всё, кроме расписки в ЗАГСе. Поэтому их хомутают только женщины, согласные на перспективы без расписки. Но это обычно домовитые тётеньки за  сорок. А в Зойкином возрасте мысли о перспективах совсем другие. Если бы Виктор
вёл себя, как старый холостяк, то понятно, почему Зойка с ним не осталась. Но
он так вести себя точно не мог. Значит, тут другое. Значит она, вертихвостка,
предпочла ему другого.Сергей Петрович,когда обдумывал этот случай из их жизни, чувствами был на стороне Виктора. Но понимал, что надо быть объективным. Зойка ведь тоже человек, у неё свои интересы, свои мотивы. Она никому ничего не должна, вправе устраивать личную
жизнь.Хотя... Жена сколько раз наставляла Сергея Петровича: “Ты, Серёжа, бабам никому не верь. Они все только о своём думают. А тебе будут поддакивать да подпевать. Или помалкивать,
чтобы казаться содержательными. Артистки!!” Может, и Зойка щебетала с Виктором,
а сама о другом думала... 3.Рассказ получился ─  для первой-то пробы пера  ─ вроде ничего. Сергей Петрович не торопился объявлять его законченным и кому-нибудь показывать. Пусть полежит, а мы на него потом посмотрим.Но и через некоторое время рассказ показался Сергею Петровичу ничего. Героев рассказа  ─ Арсения и Светлану  ─ Сергей Петрович по-авторски полюбил. Понимал их мысли и поступки. Герои были живые, правдиво воспроизводили жизненную
историю своих прообразов  ─ Виктора и Зои.В рассказе получалось так. Начальник отдела Арсений Васильевич более чем неравнодушен к молоденькому инженеру Светлане. Светлана не замужем, Арсений Васильевич давно разведён.
Обоим надо налаживать личную жизнь. Арсений старается, насколько позволяет его
положение начальника, ухаживать за Светланой, оказывать ей знаки внимания. Они
подолгу беседуют вроде бы “по работе”. Смех, шутки, остроумие. Светлана иной
раз “шефствует” над Арсением: дарит ему подходящий модный галстук, разные талисманчики.
Бывает, вместе уходят с работы. Всем всё видно, всё понятно.Их отношения крепнут,да не закрепляются. В какой-то момент происходит развязка: Светлана отклоняет
прямое предложение Арсения Васильевича. Спустя некоторое время она выходит
замуж. Отношения между Светланой и Арсением Васильевичем уже не те, но добрые,
ровные.Новизна взгляда на привычный ход вещей, по мнению писателя Сергея Петровича, была в том, что не следует становиться на чью-либо сторону: обе стороны по-своему всегда правы.
Две жизни не обязательно сливаются в одну. Не обязательно Светлане было идти за
Арсения Васильевича только потому, что он положительный, добивается её и начальник.
Или потому, что коллектив от неё этого ожидает. И Арсению Васильевичу ни к чему
“отплачивать” Светлане за отказ. Надо достойно принимать удары судьбы и не
ломать то доброе, что сложилось.Такой вот получился мудрый призыв к взаимопониманию при самых даже неблагоприятных поворотах судеб.

4.

На литобъединении,где Сергей Петрович представил свой рассказ, коллеги отзывались одобрительно, с  энтузиазмом поддержали тост за нового прозаика. Советовали “подсушить” язык, избавиться от длиннот. Но сюжет признали жизненным. Вопрос о том, что из
рассказа вытекает для читателя, не затрагивали.Сергей Петрович очень и очень ободрился, увидел себя на стезе рассказчика.Потом совершил роковую ошибку. Осмелился показать рассказ прототипам героев  ─ Виктору и Зое. Боялся, что возмутятся,узнав себя и свою историю. Но произошло всё совсем не так, как предполагалось.Зоя прочла рассказ в обеденный перерыв и молча вернула его Сергею Петровичу с каким-то вроде пренебрежением.
─  Ну,что, Зой? Выйдет из меня рассказчик?
─ Может быть.
─ Не понравился мойскромный труд? Первый блин комом?
─ Да нет, почему же... Рассказ как рассказ.
─ А как тебе героиня?
─ Дура она у Вас набитая.
─ Как дура? А ты что же  ─ не отказала бы Арсению Васильевичу?
─ Нет, ─ тихо сказала Зоя и помотала головой.Сергей Петрович смекнул, что теперь она замкнулась навеки.Несколько дней “новый прозаик” мысленно возвращался к этому “разговору с прототипом”. Мало-помалу забеспокоился. Не находил объяснений. Осторожно договорился с Виктором: так, мол, и так, нужен дружеский совет, почитай, пожалуйста, мой первый прозаический опыт...Виктор прочитал рассказ очень внимательно, обстоятельно даже. При чтении раза два возвращался назад по тексту. Потом сказал:─ Хорошо пишешь,Серя! Давай, продолжай!. У тебя получится. Мы ещё будем гордиться, что знакомы
с таким большущим писателем.
─ Да ладно, кончай баловать. Скажи лучше, как тебе сюжет. Жизненный?
─ Наверно. В жизни всё бывает.
─ А мне казалось, тут кое-что перекликается с твоей историей...
─ С какой это моей историей? Ты о чём?
─ Ну, Вить, мы же много лет в одном коллективе. Все видели ваши отношения с Зойкой...
─ С Зоей Георгиевной?А какая тут связь? У нас с Зоей Георгиевной не было ничего даже отдалённо похожего.
─ Ну, привет, ─ растерялся Сергей Петрович.
─ Мы все вашей свадьбы ждали... а она... за другого... тебя в сторону...
─ Знаешь что...
─ Виктор надолго умолк.
─ Знаешь, когда Зоя... ─ он спохватился, поправился: ─ Знаешь, если бы Зоя Георгиевна сама первая сделала бы мне предложение, я бы решительно отказался. Хотя лучше её никого не могло быть.
─ Да почему же? ─ ошалел Сергей Петрович.
─ Потому!! ─ рявкнул Виктор. ─ Ты что, вообще жизни не знаешь?! Писатель хренов!

5.

От Виктора Сергей Петрович шёл полностью разорённый. Ныло и ныло внутри. В голове пусто. В
пустоту пёрли идиотские “стихи”, злые и бессмысленные: Один астролог, большой прохвост,Составить взялся для нас прогноз. Сказали звёзды, сказали всем,Что жизнь удастся, да не совсем. В Аду не печься, не млеть в Раю.А счастье сбудется в том краю, Куда однажды на кой-то ляд Макар пригонит своих телят, А с гор высоких им свистнет рак.Не так всё будет! Совсем не так! “Как же мне теперь с рассказами-то? ─ ныло внутри. ─ Талант  ─
ну, ладно... А жизни не знаю совсем...”