|
Номинация "Проза" сезон 2013-2014
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 00:23 | Сообщение # 91 |
 Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №63
Ага. Живу один.
Спросили, а ты что живёшь один? В Африке? На острове? Один белый? Не страшно? Сколько на этот раз? 4 месяца?
Ответил – живу один. Да остров. Да Африка. Да 4 месяца на этот раз (и прошлый тоже был 4 месяца), Нет, не страшно. Да, с удовольствием. Нет, не скучаю. В смысле за определёнными людьми скучаю. За обстановкой, холодом, серостью, трамвайными остановками, зимой, не скучаю. Посмотрите что тут вокруг!!! Какая зима?! Когда тут скучать?
А живу не один. Дом, полная чаша! Вот каждый же смотрел документальное кино…не важно о чём или о ком. Документальное. Где, даже не отдавая себе отчёт, подсознательно знаешь, что кино документальное. Не выдуманное.
******
Я чувствую прям, как слово «документальное» отдаёт нафталином, хроникой потресканой, лопнувшим абажуром, быстро передвигающимися фигурками, как тени, по потёртому экрану. Такое послевкусие.
********
Вот и я живу не один. Документально. Не выдумано. С различными существами и явлениями.
Буквально на вторую или третью ночь я понял, что мне приходиться делить жизненное пространство, с таким себе местным природным явлением (а иначе как это назвать?) как семейство летучих мышей. Ни больше не меньше. По прихоти архитектора (который наверно и слова то такого не знает), между комнатами, в доме, где я сейчас живу, сделаны отдушины замысловатого вида, и непонятного назначения. В этих отдушинах, (не понимаю как), селятся птицы, (типа воробей), и летучие мыши (типа отвратительные, маленькие, чёрно-серые). С « типа воробьями» получилось проще. Они изначально, залетали в комнату, но мои увещевания, что это моя территория, подействовали. Они перестали залетать. Нашли другой выход. А вот мыши летучие настойчивыми оказались. Пришлось просто договорится, что я согласен, не принимаю экстра мер по их выселению, но и они должны вести себя в ответ нормально. В данном случае, не прыгать на москитную сетку хотя бы, когда я внутри, на кровати. А то это очень не ординарное ощущение среди ночи, а потом и зрелище. Я всего четыре дня назад в Одессе на ул. Белинского подстригался, тут хлоп - самолёт, автобус, маршрутка, паром, мотоцикл и остров, спишь, и внезапно шум крыльев в комнате! Летучая мышь! Вампир, Дракулито носится в одном с тобой маленьком замкнутом пространстве. Включаешь свет и так есть. Летает вообще по непонятной и непредсказуемой траектории. И опять хлоп! Всем своим отвратительным существом прям на москитную сетку в полуметре от лица. Ох и внешность!!! А самое гадкое, что на животе крепко-прикрепко, своими отвратительными ножками-крыльями, держится маленький, гадкий Дракулёныш. И копошится. Пытается на спину переползти. Сучит своим крючковатыми конечностями. Хватается ими за мамкину шёрстку. И всё это так отчётливо я вижу!!!! Эти глазки…я всегда думал наивно, что все летучие мыши слепые, и там где должны быть глаза, то вообще не понять чё. Разглядел. Даже не мечтал. Вот исполняется порой! Глазки маленькие, чёрные, бусинки, даже наверно с бровями и ресницами. И я уверен, что эти глаза видят меня, и возможно в какой то, мере отдают себе отчёт, кто я и что я.
Первый раз реакция была предсказуемая. Отвращение, и желание побыстрей избавить себя от данного зрелища. Мне нравится словосочетание и понятие вообще - «моя территория». И я оправдываю себе некоторые вещи этим. На пример, сижу в госпитале, ночь, моя смена, дверь на улицу открыта, и тут по белому кафелю из за регистрационной стойки выплывает- выползает-вышагивает луноход. Огромный, чёрный, мохнатый паук. По каналу Nature таких называли птицеед или яйцеед. Спилберг плюс Родригес плюс Стивен Кинг в одном небольшом, в принципе существе. Но выглядит завораживающе, ноги рефлекторно поджимаешь. Вопрос – что дальше? Первый секундный испуг прошёл. Надо что то решать. Луноход – птицеед ползёт, сам того не понимая куда. Заблудился. «Чувак, извини но это моя территория. Только прошу, не прыгай.» Взял глянцевый журнал, и указал где выход. Паук великолепно всё понял, и просто вышел.
А в Африке по другому нельзя. Тут дикая жизнь. Вообще не стесняюсь слова – примитивная. Более примитивная. Поэтому и люблю я всё это. Тут раскрываешься больше. Больше возможностей жить более насыщенно. О чём и не мечталось… На огромном джипе Land Rover по ночному африканскому бездорожью, с огромными фарами на крыше. Туннель плотного света пробивает дорогу в темноте. Шарахающиеся в стороны, как полосатые галлюцинации, зебры. А потом ночная саванна, тишина, ночь безгранично окутала звёздами, звуки настоящей дикой, каждодневной борьбы за жизнь из темноты. И ты на тёплом капоте пыльного джипа вдыхаешь весь этот мир! И выдыхаешь….и опять вдыхаешь!!!! И так бесконечно…. И тепло… как в какой то безумно приятной тёплой массе…воздух неподвижен… земля отдаёт всё, что приняла за бесконечно долгий, раскаленный день, в районе экватора. Видишь себя сверху, континент, пунктир экватора, носороги не вдалеке похрюкивают. Видишь и сам балдеешь, от осознания окружающего происходящего! Или незабываемые, незаменимые ни чем, впечатления от рафтинга!! Спуск на надувной лодке, непредсказуемой интернациональной компанией, по обезумевшим порогам. Во время сезона дождей. Когда рек полна водой, в некоторых местах аж через край. Белый Нил. Уганда. Самое начало великой реки Нил. По которой плавали на своих кораблях фараоны. Где на берегу этой реки зародились несколько цивилизаций, культур, народов. Некоторые там же и закончились сами собой. Просуществовав несколько десятков столетий. Белый Нил. Выше по континенту, в Ефиопии и выше, уже его называют Голубой Нил. Цвет воды наверно меняется. Начинается, вытекает из озера Виктория и течёт вверх по материку. А если быть объективным, то большее количество воды идёт не из озера, а из подземного источника. В месте, где река начинается из озера, и правда видно что откуда то снизу включен кран, и не фонтан бьёт, но отчётливо видно, как воронка слива в ванной, только наоборот. Одно место, большое довольно таки, как бы выше основного уровня воды. И от туда вытекает вода. Хотя всё происходит в окружении воды. Сложно передаваемые словами эмоции. Мы прошли по Нилу 35 км. Участки спокойной воды, и участки вообще какой неспокойной воды! Пороги. Это что то неописуемое и очень пугающее. Бешенные спуски, в с совершенно, совершенно, совершенно неуправляемой лодке. Предсказать следующую секунду невозможно. Вода огромными, бешенными, потоками несётся куда то вниз. Были предательские мысли, что всё, конец, тут и смерть. Страшно не то слово. Чувствуешь себя на столько маленьким, слабым, лёгким. Вода рычит, бесится и швыряет лодки и человечков в ней. Человечки разлетаются в разные стороны из лодки, как прищепки из корзинки в руках разозлившегося ребёнка. Совершенно нечего противопоставить воде, которая сильней в биллионы раз. Полнейшая беспомощность. Это испугало больше всего. Как в самолёте, остаётся только надеяться. Больше ничего сделать не возможно. Но зато как офигительно приятно после. Когда всё закончилось, и чувствуешь себя победителем. Не победителем, нет, но не проигравшим, это точно. Я смог. Пережил. И вечером пить с таким удовольствием вкуснятину джин-тоник, радоваться что жив, расплачиваясь совершенно незнакомыми, такими смешными, угандийскими шиллингами. А ближе к ночи, на простыне показывают смонтированное видео о пережитом дне. Под бешенный аккомпанемент « Off Spring» и «AC/DC». Смотришь и не веришь. И с трудом узнаёшь себя в сосредоточенном чуваке, на носу лодки, в красной каске, спасательном жилете, отчаянно машущим в принципе бесполезным веслом, в клокочущей, сумасшедшей воде. Ух!!!
Это то, что многие с завистью называют – настоящая жизнь…
Что происходит тут, больше не происходит ни где. Как бы это однобоко и плосковато не звучало. И я счастлив и благодарен, что меня швырнуло, шмякнуло, растёрло, прополоскало, прочистило, соскребло останки, слепило заново, высушило, поставило на ноги и дало пинок, тут в Африке.
По прошествии пару недель, сначала дёрганного, а со временем нормального сожительства в одном доме с семейством летучих мышей, я уяснил – всё нормально. Мы просто вместе живём. Это и их территория тоже. И совсем они не отвратительные. И детёныши не такие уж и противные. Они даже очень прикольные. Совершенно необычные существа. С совершенно нам людям не понятной, своей безумной, перепончатой, внизголовой жизнью. Я ещё не встречал людей в своей жизни, кто бы симпатизировал летучим мышам. Стереотип. Гигантский, ошибочный стереотип. Просто редко кому в голову приходит присмотреться к их жизни, и к ним самим. А зря. Масса неоднозначных впечатлений и эмоций.
А несколько дней назад вообще произошло экстра-экстра-преэкстраординарное событие. И всё благодаря одному из достопочтенного семейства моих соседей. Даже не знаю, история немного интимная…
Но документальное же кино….
Очередное утро. Желания и действия однообразны. Естественные потребности на первом месте. Утро. Всё на автомате. На работу через 15 мин. А Саша не помыта, Саша не покормлена.
Сел на унитаз автоматически. Разум ещё дремлет. Сделал своё большое дело. Хорошо. Разгрузился. Глаза потихоньку открываются. Совершил все необходимые манипуляции по очищению организма, встаю, автоматически смотрю на то, что от меня отделилось, и просто отбрасывает в строну! Такого не бывает!!! Такого не бывает… Даже во сне!!! Не должно быть.. Я не знаю, не знаю, не знаю как эта летучая мышь там оказалась! Но я увидел в унитазе приваленную моими отходами жизнедеятельности летучую мышь!!! Я произвёл на свет летучую мышь? И даже не заметил этого… Одно крыло было привалено и кокетливо прикрыто зелёной туалетной бумажкой. Вдруг это существо, резко, свободным крылом, начала махать, махать, пытаясь взлететь. Картина просто….
Мысли: « ща как взлетит и всё как забрызгает!!!! И как начнёт метаться, как они всегда это делают, и вообще всё забрызгает!!! Убирать??? Как??? Кто??? Извини дорогая…» и я нажал на рычаг слива. Мгновенно рассудив, что раз уж такое с ней случилось, то я не буду рукой карающей, я буду рукой продолжающей её приключения. И вышел, зафиксировав взглядом, как в водоворот затягивает всё и всех, кто и что сейчас находится в данном унитазе. Вот и ситуация. И для мыши и для меня. Какие то выборы постоянные. Утопить мышь или убирать загаженное пространство, (бред!) взлетевшей из унитаза, мной обкаканной летучей мышью. Хотя для мыши сильно много вариантов я не оставил. У неё остался один вариант, если жить хочет – выжить! Я за. Я совершенно против её смерти. А там посмотрим.
А самое приятное в сложившейся ситуации, это то, что мышь до последнего сидела тихо! Не могу себе представить варианты, если бы она захотела взлететь, раньше чем я закончил. На любой из стадий. Не представляю каким именно образом прошёл бы мой каждодневный утренний моцион. Ух, как она могла бы эмоционально разнообразить моё утро, начни она любые телодвижения подомной.
Унитаз успокоился, перестал рычать, и я зашёл посмотреть, как же оно сложилось. Мышь, мокрая, помытая, жалкая, барахталась в чистой воде. Великолепный исход!! Вот спасибо!! Просто покупались. Когда ещё придётся… Мышь скользила своими перепончатыми закорючкам по скользким стенкам унитаза, и ручаюсь, с надеждой и некоторым осуждением на меня смотрела. Я взял вантус и подцепил им мышь. Она с готовностью вцепилась в что то твёрдое и не скользкое. Вынес на улицу. Солнце, всё зелённое, красотища, великолепное утро. Махнул вантусом, мышка путешественница перелетела на заросли Пашион фрукта и зацепившись одной лапой, повисла вниз головой. Класс. Виси. Сохни. Поздравляю с днём рождения.
Через время решил проверить, висит ли? Висит. Причём, совершенно не поменяв положения. Висит на одной лапе, как кажется в неудобном положении. Ну, на этот счёт вообще не мне судить. На счёт удобности положения. Но зато дала разглядеть себя во всех ракурсах. И фотосесию мы устроили шикарную. Аж на работу опоздал, так заинтересовался.
Ещё в одном со мной доме живёт жабка Ленка. Ленкой она не сразу стала. Месяц где то была просто жабка. Встретились мы как то вечером, в первую неделю моего приезда. Захожу в душ, на зеркале, в нижнем углу сидит. Или как правильно сказать, приклеилась? Зеркало на стене, вертикальней не придумаешь. И жабка, так компактно сложившись, прилепилась и находиться. Очень мне понравилась наша встреча. Жабка такая, как из канала Дискавери, маленькая, пучеглазая, тёмножёлтая, смешные тонкие ноги, и не прыгает а ходит, передвигает всеми четырьмя конечностями. Заглядение. И веки прозрачные.
Поделился в интернет переписке с одной девушкой о своей жабке, которая к тому времени уже месяц со мной проживала. Посмеялись на тему опасности поцелуев в надежде на чудо, помня сказку, а вдруг не принцесса появится, а принц. Решили всё же что она жабка, то есть девушка. И договорились, что не буду я с поцелуями к ней приставать. И моя знакомая, которую зовут Лена (интересная такая барышня, с неординарным чувством юмора), предложила назвать жабку – Ленка. Резонно объяснив, мол, Ленка в душе, одинокому бродяге, ни когда лишней не будет. Возражать было нелепо. Очень гармонично и сразу к жабке приросло имя Ленка. Все существа и явления нашего дома были в принципе не против. Звучит даже как то прикольно – жабка Ленка. Улыбнуться сразу хочется. Да, и веки действительно прозрачные. Когда она моргает, глаза сквозь веки видно. Изумительно!
Моё благословенное одиночное проживание в доме было бесцеремонно прервано толпой проезжающих из Южного Судана, Чехо – Словаков. Я имею ввиду «одиночное проживание», в смысле из прямоходящих, двуногих, я проживал до этого один в доме. А тут пять человек! Прямоходящих. Homo Erectus. На целых долгих, бесконечных, беспокойных , десять земных суток! Четыре девушки. Один парень. Катастрофа! Все доктора. Безумие… на один туалет… в две комнаты! И я на неделю убежал на океан, как раз звёзды сложились более чем удачно для поездки. По возвращении в дом, где ещё безраздельно властвовала толпа докторов, вечером в душе я просто от радости начал прыгать! Ленка в углу сидела… класс.. Словаки что, уедут себе через пару дней. А нам с Ленкой тут ещё вахту нести.
Интересно, отличаюсь ли я для Ленки чем то от других людей? Видит ли она меня, в смысле каждодневно заходящего человека, как что то отдельное, или просто движущийся, большой объект? Хотелось бы верить своим ощущениям, что я не просто шкаф какой то ходячий для обитателей нашего домика. Я к ним отношусь равноценно. Мне хватает места. Они мне не мешают. Им хватает места, вместе со мной в одном жилище. По крайней мере, претензий с их стороны я не заметил. А я же всё воспринимаю с благодарностью и интересом, если это не больно.
На острове очень много насекомых. Просто царство всяческих разнообразнейших насекомых. Ползающих, летающих, прыгающих, жужжащих, скрипящих, свистящих, светящихся в темноте, перемещающихся в пространстве по воле ветра огромными, просто неимоверными живыми, кишащими облаками. Как восторженный турист – матрасник можно воскликнуть «вау!» и умилиться. Или как реалист – естействоиспытатель можно подумать: насекомые, это что? Это огромное звено в пищевой цепи. Насекомыми питаются огромное количество существ. Значит раз много еды, должно быть и много едоков. А их много!! Хочется остановиться и на насекомых и на тех, кто ими питается.
Сверчок Джёдж. Ну или нечто, похожее на сверчка, какими я себе их представляю. Типа кузнечика, только меньше. Я сидел на кухне, в кресле, и обратил внимания, что кто то прыгает вдоль стен. Интересно так, по кругу. Я наблюдал за ним минут десять. Он всё время прыгал. Смешно так задирая задние ноги. Потом почему то остановился на против меня.
- Привет Джёдж. – я поздоровался первым. Имя Джёдж само сказалось. Я вообще о нём не задумывался. Как кто подсказал. Наверно его так и зовут на самом деле. И я это как то понял.
И потом каждый день мы с Джёджем где то пересекались. В пределах дома. Он такой, энергичный чувак. Любознательный. И кстати, больше я не видел чтоб он по кругу прыгал. Наверное представлялся таким образом. Вежливый.
А недавно рассмешили. Опять таки в очередное утро, захожу в душ и вижу – сидит Ленка в углу, а у неё изо рта голова Джёджа торчит!! В смысле, большая часть тела Джёджа уместилась в Ленкиной вроде с вида маленькой, варежке. Ну удивили, шельмецы! «Ты зачем его в рот засунула? Съесть его что ли решила??! Тебе мух мало? Ну ты даёшь! Рожа не треснет? Джёджа схавать… Просто тупо проглотить, и всё? Он же наш. Местный. Из нашего домчика. И имя есть. Он мне сам его сказал. А!! это вы балуетесь…ну ладно…забавляйтесь. » Выглядело это почему то очень смешно. Я присел, чтоб всё детально рассмотреть. Выражение Ленкиной физиономии, с открытым ртом, из которого торчал Джёдж. Сверчок ,изо рта маленькой, пучеглазой лягушки. Такое надо было сфотографировать. Я пошёл за камерой, а придя был опять удивлён. Все участники предполагаемой фотосессии были на месте, но только поменяли несколько телоположения в пространстве. Ленка сидела на том же самом месте, с закрытым ртом. Джёджа там больше не было. Он сидел, накренившись, в сантиметрах десяти от Ленки. И почему то всего лишь с одной задней ногой. Прыгающая которая. И равновесие придающая. Наверно решил оставить Ленке на память, о их горячей встрече. Дорогой подарок, смею заметить.
А в прошлый мой сюда приезд, со мной в одной комнате жил паук. Долго жил. Месяца три точно. Он был без одной ноги, поэтому я его запомнил. Только спереди. Слева. Такие пауки тут есть, на крабов похожи. Приплюснутые такие. И бегают боком как крабы. Ног восемь. Так вот у моего паука было семь. Где он её потерял, не ведаю. Встретились мы тоже необычно. Я ложусь спать, забираюсь под полог москитной сетки, подтыкаю её края за матрас, чтоб ни одна живая сущность ( кроме снов) ни проникла в моё ночное пространство. Удовлетворённый ложусь, тянусь к выключателю и застываю. В самом верху, в конусе москитной сетки, внутри, прям надо мной, находится довольно таки большой паук. Блин. Ну, зачем ты тут? Не страшно, я знаю таких пауков. Они для людей безобидные. Их можно назвать домашними. Живут с людьми. Но сейчас его выгонять как то надо. Столько незапланированных движений, для уже приготовившегося спать тела. Выгоняя, обратил внимание, что с ногами что то не в порядке у данного паучка. Не все. Ну бывает. Не смотря на то что они живут в цивилизованном доме, жизнь у них более цивилизованная от этого не стала. Так и жрут друг друга. Кто кого сможет, тот и проглотит, не прожевав, ещё живого. Часто наблюдал за птицами, ящерицами, лягушками как они питаются. Схватил и скорей проглотить, вовсю сопротивляющегося насекомого. Представляю гамму ощущений, когда ты глотаешь, а оно рвётся, карабкается наружу. Хотя в студенческой юности у меня был подобный опыт. Нет, я не был на столько голоден, что хватал мух на лету . Ночевал у друга, пьянствовали, (у него в квартире очень свободно проживало, на почти равных правах с хозяевами людьми, огромное количество тараканов). Ночью я проснулся от нестерпимой жажды. В темноте увидел кружку с какой то жидкостью. Чай. Обрадовавшись неимоверно, начал вливать в похмельную пустыню живительную влагу. Начавшееся блаженство было самым пренеожиданным образом прервано. Кто то отчаянно карабкался по горлу, по языку, в направлении зубов, на волю. Я отчётливо почувствовал как этот кто то, своими остренькими лапками судорожно цепляется за шероховатости и неровности моего языка, сопротивляясь уносящему его потоку сладкого и холодного чая. В общем, друг тоже проснулся.
Огромное количество разного размера ящериц. Но не больше сантиметров пятнадцати. А начиная вообще от одного или двух сантиметров, смешные присмешные. Голову задерут и чешут по кафелю, не видя препятствий! Как глюки шныряют по потолку, по стенам, по окнам. Ящерицы самые можно сказать безобидные. В кровать не лезут. И спасибо.
И конечно же птицы. Птицы везде. Птицы всякие. Птицы всегда. По официальным данным на острове проживает более 160 видов птиц. 24 часа в сутки птицы поют, кричат, свистят, вопят, пощёлкивают, и издают всякие другие звуки. Ночью тут не тишина. Ночью тут очень шумно!! Очень много разного вида звуков. Особенно поражает воображение один из звуков. Что за птица это, или другое существо, не знаю, но звук издаваемый неповторим и неожидан. Только ночью. И даже во время дождя. Когда я его слышу, у меня в воображении сразу рисуется следующая картина. Рука, кисть, пальцы девичьи, на пальцы одеты маленькие стеклянные бутылочки с разным количеством воды, и эта девичья рука, плавно постукивает бутылочками друг о друга, и получается такой тонкий, удивительный, бутылочный звук. Интересно как выглядит птица, издающая подобный, неповторимый по красоте звук.
Вид и размер птиц тоже удивительно разнообразен. От птичек типа колибри, которые больше похожи на больших летающих жуков, нежели на птиц, до огромных белоголовых орлов. Одно из семейств орлов живёт очень рядом с моим домом, на огромном дереве, которому лет триста, на верхушке, очень большое гнездо, и там пара орлов. Красиво, просто зачаровывает это зрелище, когда эта огромная, красивая птица, летит, неся в лапах или большую ветку для гнезда, или рыбу для птенцов. Ирония, на сколько красивы и грациозны белоголовые орлы, на столько же не приятный их крик. Каждое утро, всегда в одно и тоже время, около шести утра, они начинают кричать! Очень громко. Павлины кажется мелодичней и красивей «поют». Одна знакомая не верила, что это кричат орлы. Она не могла связать воедино внешний вид и голос этой птицы. Не вяжется, правда.
Хочется говорить - спасибо. В эфир. В космос. Хорошие ощущения, когда чувствуешь себя маленькой частью всего сущего. И осознавать это. И получать огромное удовольствие от этого осознания.
Каждодневно.
Ежеминутно.
Повсеместно.
Навсегда!!!
Кайф
Иду по тропинке. Со мной четыре пацана. Лето, тепло (всегда лето, тепло), птицы поют, невысокие горы вдалеке, над ними облака выделывают, что-то невообразимое. Переплетаются, наслаиваются, громоздятся, приобретают самые разные причудливые формы, цвета, оттенки. Так хорошо! Хорошо. Приятно осознавать, где идёшь. Зачем идёшь.
Где иду – маленький остров в озере Виктория. Территория принадлежит Кении. Самый угол Кении. 8 км от границы с Угандой, и 17 км от границы с Танзанией, по воде. Прикольно. Остров называется Русинга. Несколько дней назад, в одной огромной иллюстрированной книге об Африке, вычитал, что остров этот вулканического происхождения, но остаётся неизменным около 17-21 миллиона лет. То есть, ландшафт, который я сейчас вижу, был таким же в принципе и 20 миллионов лет назад. Я живущий на этой земле 37 лет, до конца представить и объять этот объём, не могу.
А куда иду? – за банановыми небольшими деревцами. Саженцами. Я тут посадкой увлёкся. Деревья фруктовые, кустарники разные, кактусы, которые вырастают в огромные, колючие, великолепные деревья, цветы необычайные. Ну во-первых мне это почему-то стало нравиться… а во-вторых – приятно опять-таки осознание, что садишь, само то звучание названия того что садишь, приятно произнести вслух: авокадо, манго, пашион фрут, маракуя, бамбук, бананы, папайи, кокосовая пальма, кактусы опять же, цветы названия которых я никогда и не узнаю. А тут вдвойне приятней садить всё что угодно – лето круглый год, и я физически в принципе, не напрягаюсь. У нас на этом острове госпиталь, где я и работаю, школа и детский дом. Всё находится на одной огороженной территории, на самом берегу озера Виктория. Кайф. В детском доме 45 детей. Им интересно со мной, большим и белым. Мне безумно интересно с ними. Они немножко другие, чем наши дети. Они, как бы так правильно выразиться, не испорчены цивилизацией, что ли… они рады ничтожно малому. Они откровенней радуются. С удовольствием помогают. И смеются всегда!! Хотя у каждого из них за спиной, в их маленьком прошлом, есть своя кошмарная история. Когда создавали этот детский дом, организаторы перед собой поставили задачу, осознавая, что возможности их ограниченны, и собрали худшие из худших случаев. Практически все круглые сироты. У кого-то есть либо мать, либо бабушка. Африка это жёсткое место жизни. Оно везде не мёд, но я могу сравнивать, я бывал в разных частях этого мира, и анализируя, смело могу сказать – Африка, это очень сложно.
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 00:26 | Сообщение # 92 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №63
Кайф
(окончание)
Так вот эти дети, с удовольствием, помогают мне копать ямы, носить воду из озера, поливать, пропалывать сорняки. Я в свою очередь покупаю им конфеты, печенья, фрукты и все довольны. И опять таки лето круглый год, теплынь… Поливай только и растёт всё само собой. Посадил саженец деревца типа пихта, сделал загородку из веток от коз и коров, через пару недель смотрю - из веток ограды листья выросли!!! Удивительное место этот остров. Озеро Виктория это как-никак очень большой объем воды, и плюс экватор. Природа с первого взгляда невзрачная, блёклая, большую часть года выгоревшая, но пожив тут и осмотревшись, не перестаёшь удивляться и изумляться. Так и хочется процитировать:
« …здесь мало увидеть, здесь надо всмотреться
Чтоб тихой любовью наполнилось сердце.
Здесь мало услышать, здесь вслушаться нужно…»
И меня ни мало не смущает, что эти стихи, Николая Рыленкова, были посвящены природе средней полосы России. Но мне думается, пожив он тут, он был бы не против данной моей цитаты. Каждый закат и каждый рассвет это единоразовые, каждодневные, мало кем заметные , фантасмагорические представления. И радуги! Таких радуг я не видел нигде. И так близко. Один раз, ехал на мотоцикле вдоль озера, дорога петляла в метрах 40-50 от воды, и начался дождь! Но начался он тоже своеобразно, над озером уже шёл дождь, а над островом ещё нет, светило солнце. Была чётко видна граница солнца и дождя. И вот она радуга!!! Огромный, плотный, многоцветный столб, который, кажется можно реально потрогать, в метрах ста от меня выходит из воды и улетает, куда-то за гору. Непередаваемое зрелище!!! Или сразу две радуги, одна под другой! Отчётливые, настоящие, сказочные. Молнии, которые бьют не сверху вниз, а огромной трещинной взрываются параллельно воды. И такие мощные, яркие-преяркие, продолжительные, что невольно начинаешь понимать и уважать повышенный к ним интерес, гения-чудака Николы Тесла.
Пришли с детьми в сад. Нас уже там ждали, и приготовили нам два небольших, но очень крепких на вид, деревца. Тут на острове есть туристическое место, разновидность гостиницы. Несколько бунгало на берегу озера, бассейн, травка, кокосовые пальмы везде, трёхсотлетние огромные-преогромные деревья, в ветвях одного из таких гигантов, на самом верху, гнездо белоголового орла-рыбака. Египетские гуси парочками гуляют. Красота и благодать в отдельно взятом месте. И есть у них при гостинице свой сад-огород. И чего там только нет! А чего нет? О! ананасов, почему то нет, а так, кажется, всё есть. И урожай круглый год!! Я там, в первый раз увидел дерево грейпфрута. Типа апельсина, только всё больше! Апельсин переросток. И висят ещё зелёные апельсины – гиганты. Красота…
Взяли мы свои бананчики, за одно я договорился с садовником, что возьму несколько семечек грейпфрута, когда они созреют, и пошли назад. Так хорошо в мире вокруг. Так красиво, душевно, чёрные пацанята несут банановые деревца, которые мы сейчас посадим в благодатную, добрую землю, и через время, не я, нет – кто-то другой, сорвёт банан, съест с улыбкой, и мне, где бы я не находился, приятно станет. Я скорее всего и не пойму причину своей неожиданной улыбки, улыбки в душе, когда вдруг без видимых причин – раз, и ласковой рукой по шерстке погладили.
Я иду, фотографирую пацанов, облака, стрекоз. Местные дети кричат издалека «мзунгу!! мзунгу!! (белый, на суахили) хау ар ю!!» ,завидев фотик бегут к нам, машут руками, смеются, визжат, шутка ли – белый с камерой! «Мзунгу, пига пича!! Мзунгу, пига пича!!» (белый, сфотографируй меня). Подбегают, окружают, дёргают. Мои пацаны гордые, раздулись, при белом, при фотоаппарате, с бананами, покрикивают на слишком назойливых, снисходительно улыбаются.
Руни, Додрик ,Одьямбо, Рэй, – это имена пацанов. Одьямбо предложил по дороге собирать коровьи лепёшки, чтоб использовать их как удобрение при посадке деревьев. Лепёшек кстати было в изобилии. Коровы и козы не пасутся, в каком-то определённом месте, хозяева с утра их отпускают и они ходят по острову и сметают всё, что могут съесть, а вечером по домам расходятся. Додрик схватил первую попавшуюся лепёшку, не успевшую ещё до конца высохнуть, перевернул её и начал разглядывать мелких насекомых и червей, живущих там. На фоне всеобщей гармонии и красоты, это выглядело немного неэстетично. Я оторвал от деревца банана пол листа, и дал Одьямбо, чтоб туда собирали сухие коровьи ништяки. То, что надо. Кайф.
Пришли в госпиталь. Я знал что Моурин (медсестра), ждёт меня. У неё сегодня ночная смена, и мы договорились, что я подменю её на пару часов, она сходит домой поужинать и переодеться. На момент моего ухода у нас была всего одна пациентка, старушка под капельницей. Я показал пацанам где копать ямки и пошёл в госпиталь. Захожу, смотрю, в родзале свет горит, хм…открываю дверь и фигею!! Я увидел всё одновременно, как зашёл и сфотографировал, клац!! - вся стенка справа, забрызгана кровью, даже плакат-инструкция по оживлению новорожденного, на котором пошагово проиллюстрировано рукой профессионального третьеклассника, что надо делать, если ребёнок родился, а не дышит (на котором внизу мелкими буквами написано « если ребёнок не начал дышать, после того как сделали всё выше изложенное, то обращайтесь к специалистам»), в кроватке копошится ещё светлый, но уже сто процентный негретёнок, улыбающаяся Моурин достаёт плаценту из морщащейся от остаточной боли, роженицы.
- Когда ты успела??!! Почему мне не позвонила, не позвала? Меня не было всего час…
- Ну вот ты же пришёл – ещё шире улыбнулась Моурин, - можешь пока прочистить рот и носик малышу.
- Конечно, - я схватил отсос, поменял наконечник, и убрал всю слизь и прочие биологические жидкости, скопившиеся за долгих 9 месяцев пребывания в тёмном, тесном, уютном аквариуме.
Это что-то нереальное, т.е. редко случающееся, такие лёгкие и простые роды. Не каждый раз, увы, так происходит. Я уходил, мамаши новоиспечённой ещё не было. Значит, пришла, родила и все живы и здоровы. Кайф!!
Прочистив носик-ротик, обтерев, я запеленал новоиспечённого человечка. Живи… будь счастлив… мудрым… здоровым…я благословляю тебя… ты и не узнаешь никогда, что в первые минуты твоей жизни, ты видел мою белую, вечно небритую, довольную физиономию. Жизнь – это чудо! Непонятное, непредсказуемое чудо.
Вышел на улицу хорошо, закат, птички поют, кто-то истошно завопил со стороны озера, толи бегемот, толи осел .Подошел к нашему домику, пацаны уже посадили бананы, лепешек добавили. Растите деревья большими и крепкими, радуйте нас своими вкусными плодами. Расти маленький негритосик , большим здоровым , добрым. Спасибо тебе Бог , что столько в мире добра, красоты, любви! СПАСИБО!
Вот ещё одно жизненное наблюдение, детям в принципе, всё равно где расти, в каких климатических зонах, будь то снег круглый год, или песок. Им дай заботу, ласку, постоянное питание и в принципе и всё. Дети не обращают внимания и не хандрят, когда 10 месяцев зима, или 45 градусов по Цельсию в 7 утра каждый день. Я вырос на Камчатке. Офигенное детство!!! И то что всегда зима, и два месяца без снега вообще не напрягало. Есть самое необходимое и жизнь сверкает и несётся вперёд. Африканские дети – совершенно также не обращают внимания, что у них жара всегда, и песок и еда однообразная. На пример в Кении в школах на обед гидэри, это сваренные вместе фасоль и зёрна кукурузы. И так каждый день. Все 12 лет школы. И ни кто не возникает, главное что есть что есть.
Кастанеда жив
- Я знаю где взять третий том Кастанеды.
- Где?
- Пошли , покажу. - между гаражом и домиком, как по коридору, под навесом
винограда.
- Вот там. - И Баклажан простёр руку в сторону реки . - Вон, за
перекрёстком, ну вон за тем, где у светофора жёлтый заело, вон там налево и
вверх, улица Богдановича. Там библиотека нашего техникума. Там есть. Мне Ёлка
говорил. Он с дочкой библиотекарши мутил. Она видела.
Хозяин с интересом и испугом посмотрел на Баклажана. Там куда смотрел и
показывал Бак, если честно, было смотреть страшновато. А вдруг оно и вправду там
окажется. И что тогда?! Бак казался серьёзным, нормальным, не уставшим. Но там,
где, по мнению Бака, есть светофоры, улицы, машины и библиотека с третьим
Кастанедой, по мнению Хозяина, находится река, широкая и не торопливая. И на этом
месте, практически не меняя русла, находилась уже много-много-премного лет.
"Кто из нас сумасшедший? Я, который не видит улицу Богдановича, или он, невидящий реки?"
Когда Бак в прошлый раз приезжал на каникулы, он все уши прожужжал Хозяину о
этом Кастанеде. Какой-то там волосатик с затуманенным взором нарекомендовал
Баку эту книгу. И всё, Бак как рехнулся. О чём не заговори с ним, всё переводит
на Кастанедовщину, цитирует его, восхищается, а главное как-то странно стал
рассуждать о жизни, смерти. Ещё много говорил о важности расшатать нашу
окостеневшую точку сборки. Мол, эта точка и определяет твое местоположение в
пространстве - времени. Мол, расшатай, научись управлять этим процессом и всё! Ты
сможешь делать просто фантастические вещи. Сможешь даже трансформироваться в
животных и птиц. Но сначала ты должен встретить своего животного силы. И
встретить ты, конечно же, его сможешь только в своих астральных путешествиях. Вот
эти то астральные путешествия больше всего и пугали Хозяина во всём этом
Баклажановском новом увлечении. Достигать астрала (или Нагваля), там расшатывать точку
сборки, можно разными путями. И Кастанеда (Карлито , как называли его любовно
Баклажан и Дон Хуан), в своих книгах даёт подробнейшие указания. Дон Хуан это
учитель Кастанеды. Дон Хуан индеец и живёт от природы, в природе и для природы.
И природа даёт много, если ты умеешь смотреть и понимать. Дон Хуан умел. Он
рассмотрел и понял, что например, если собрать в определённое время, какую-то
определённую часть определённого кактуса, высушить его, и пожевать основательно,
то ты без задержек и остановок унесёшься в астрал и там будешь пребывать пока не
попустит. Или же грибы. Но их надо посушить, растереть в порошок, сделать самому
себе специальную курительную трубочку, привыкнуть к ней, приучить её к себе,
только потом можно забивать её, курить и союзник-дымок доставит тебя в хороший,
не злой астрал. Беда в том, что Бак естествоиспытатель. И любит всё пропускать
через себя. И доводы такие всегда находит, чтоб себя оправдать, типа:
-А чё ты? это природа! В природе случайного нет ничего, ну может только
мы, люди, как вид. А если дано природой, следовательно - Богом, следовательно ничего
противоестественного я не делаю. А если ты не понимаешь чего-то, не способен
охватить всю ту величину перед тобой открывающуюся, то это не значит что этого
не существует. В мире всё иллюзорно и зыбко, и границы между "реальностью и не
реальностью" настолько тонки и прозрачны, что научившись, ты сможешь
перемещаться во времени-пространстве, пронизывая миры навылет. Ты только
представь! Ведь устройство мира очень просто, на самом деле. Если упростить и
представить, то это как луковица, слой на слое, и их много, и они между собой
связаны. И ты можешь переходить из слоя в слой, из реальности в реальность,
переноситься в совершенно другую, параллельную этой реальности.
- Предварительно кактуса сожрав пол кило...
- Да даже и так! И что? Это сначала, пока не научишься, а как научишься управлять
точкой сборки, перемещать её, то всё! В бесконечность и дальше! И без ни каких
кактусов.
- А если я не хочу дальше, мне и в бесконечности неплохо.
- Эх ты, заземлённая ты субстанция.
- У меня почему-то не покидающее чувство, что кактусы, грибы и чём там ещё,
дурман, волчья эта вся прущая ягода тебе и интересно больше всего, а не то, что
там впереди бесконечности.
- Да ну тебя, вечно ты из меня наркомана лепишь.
И вот как подтверждение подозрений, вчера вечером к Хозяину в дом пришёл
Баклажан. Хозяин сразу и не обратил внимания, а потом не обращать больше
внимания было невозможно. Как оказалось, Бак решил посмещать свою точку сборки,
и судя по поведению, ему это удалось. Осознания, понимая, как ещё сказать - души,
самого Бака не было внутри тела Бака. Было тело, совершающее всякие движения.
Было лицо, с чертами лица Бака, но это была маска со стеклянными, ничего непонимающими, глазами. А тело Баклажана чудило. Бак наелся семян дурмана.
Сколько, выпытать так и не получалось. А ведь говорил Дон Хуан об этом: «Не ешь
Карлито семян датуры и цветов её, ибо цвет и семя только для самых сильных
магов. Там без проводника никак. Либо у тебя должно быть личной силы как у
атомохода "Челюскин"». Не внял словам учителя жадный к ощущения Баклажан. Да и не
достать в наших широтах ничего более, гриб нужный не растёт, кактус зимы не
переносит, а дурман очень даже в книгах упоминается и легально растёт много где,
и как готовить отвары или мази рассказывается. Но это же целое дело! Поди, высиди,
перетирая несколько часов в ступке корень датуры с отваром из листьев и цветов
до однородной, кремообразной массы, потом раздевшись, натрись и жди, что
произойдёт. Короткий путь - семена. Проглотил и жди, что произойдёт. Но исходя
даже из слов Бака, что границы между мирами тонки и иллюзорны, не следует ли из
этого, что к путешествию в столь зыбкую материю надо подготавливаться очень
аккуратно и осторожно. Ведь можно как заехать куда-то. Грузовиком за ландышами.
Разговаривать о чём-либо или просить что-либо у этого тела было бы невозможно.
Хозяин поверил словам Бака, что путешествия души в другую реальность это
реальность. Это было видно. Где была душа Бака, было неизвестно, но тело было в
доме Хозяина, на берегу реки. Тело вело себя как ослепшее изнутри. У тела
осталась механическая, каждодневная память выполнения движений и действий. И оно
их выполняло. Но совершенно без понимания совершаемого, и всегда не доводя
начатое до конца, как-то попросил воды, взял чашку, напился, разжал ладонь,
чашка упала, разбилась, тело непоняло почему и как это случилось; пойдя в
туалет, зайдя внутрь, расстегнув штаны, достав то, через что тело мочится,
отвлёкшись на что угодно, совершенно забыв о желании писать, проведя некоторое
время в туалете, выйти с расстёгнутыми брюками и с пенисом наружу, совершенно
этого не замечая; пол ночи шарахаться в сторону от газовой плиты, приговаривая
какие-то охранные заклинания; вытряхивать из коврика крыс, которые застряли в
решётке из арматуры сваренной, вот так, торец к торцу; раздеться догола,
открыть шкаф с вещами сестры, найти её купальник, кое-как напялить на себя её
плавки, прийти с претензией, куда девалось красным вышитое слово, название
плавок; минут двадцать пристально - пристально, не отрываясь, смотреть на
фотографию совершенно незнакомых людей, потом как-то утробно рассмеяться и
сказать "ха...всё равно ничего не вижу..." и так весь вечер и всю ночь. Одно
для себя хозяин уяснил, ни хрена он не будет таким образом свою точку сборки
сдвигать. Да и никаким другим способом тоже. И так хорошо. Но это был ужас!
Этот заражённый неизвестным вирусом андроид, с лицом Бака, не давал покоя ни
минутки. Всё время необходим был контроль. Самое страшное, думалось Хозяину,
если он уснёт, вдруг Бак сможет выйти за ворота, в большой мир. С недружелюбными
людьми и неуправляемыми милиционерами. Как-то посреди ночи, Бак попросился в
очередной раз в туалет. Туалет на улице. Хозяин проводил Бака в туалет и прилёг
на минутку. Проснулся, как что толкнуло - где Бак? Автоматически глянул на часы,
ой! Блин, почти час проспал! Где этот чокнутый? Покричал, походил по двору,
посмотрел на кухне, в сарае, у ворот, за воротами, нет Баклажана. Ворота
закрыты, калитка тоже, но это частный дом, вдруг он через забор переполз. Что
делать и где искать, Хозяин не знал. Вообще-то, больше всего хотелось спокойно
поспать, а не бегать с фонарём по окрестностям и вылавливать галлюцинирующего
Баклажана. Да и он порядком устал ходить за ним, ширинку застёгивать да чашки на
лету ловить. Сам хотел экспериментов с реальностями, сам пусть и
экспериментирует. Если добрые намерения - ничего не случится, защитники,
проводники, звери силы не дадут в обиду. Побродит, попустит и вернётся.
Страшно всё же как. Нет человека. Вроде бы есть человек, а внутри его нет. Пустая
избушка на курьих ножках без Бабы-Яги. Она улетела на своей метле в другую
реальность. А где же тогда душа? А вдруг она там в этих реальностях заблудится,
или ей просто не захочется назад возвращаться. Ведь Бак всегда говорит, что тело
это лишь случайная оболочка, которая досталась ему временно, но не навсегда. И
после последовательной цепи перевоплощений и жизней, тело будет ненужно. Будет
чистый дух, энергия в чистом виде, миры без границ, где ты - неотъемлемая часть
всего сущего, всего юнивёрса, а всё, это часть тебя, как клетка в организме,
ничтожно мала, но она основа всего организма, и внутри которой есть ядро и
прочие вакуоли, в которых, несмотря на микроскопические размеры, происходят
гигантские процессы. Так и мы, на энергетическом уровне конечно, являемся
клетками всего этого огромного организма, называемого мирозданием, в котором всё
продуманно и скоординировано, и хаотичность его только кажущаяся, если без
суеты всмотреться и попытаться охватить ту необъятность великого замысла. А
охватив, осмыслив, приняв - станет проще и легче, и в частности легче признать свою
смерть, да и смертность людей, как таковых. Как неотъемлемую часть всего. Вот
только Хозяину не очень было понятно, чей это замысел изначально. На абстрактном
уровне, вроде ясно, несложно, вселенский разум там, сгусток какой-то там супер
энергии, которая всем и заправляет. Но вопрос напрашивается сам собой - откуда
она знает, как это всё делать, и кто же тот первый, что плюнул да дунул и этот
вселенский разум появился?
Да ладно там эти высшие материи, тут в людях, поди разберись. Посмотреть на
животных, птиц, насекомых, все действуют как бы сообща. Откуда узнаёт полтора
миллиарда гусей, все в одно время, что пора взлетать и лететь за полтора
миллиарда километров киселя хлебать где-нибудь в Венесуэле? Или пингвины, один
раз в год собирающиеся в Антарктике в одном, определённом месте, с интервалом в
несколько дней, и потом идут вглубь материка несколько сот километров и в одном
для них известном месте, останавливаются и плодятся и размножаются, оставаясь там
на несколько месяцев, пока потомство не подрастёт, при этом сбиваясь в большую группу,
чтоб согреться, когда погода становится нестерпимой и мороз опускается ниже 60 по
Цельсию. Если на них глянуть сверху, то пингвины не стоят на месте, а
передвигаются и передвигаются не хаотично, каждый куда хочет, а очень это похоже
на одно целое, перемещающееся само в себе существо. Как отдельно взятая
галактика. Движение происходит от центра к периферии, по часовой стрелке. Да
примеров миллион, муравьи, термиты, строящие несколькометровые башни-мегаполисы,
пчёлы-осы, медведи, лоси, слоны, все животные, насекомые, птицы, микробы и
вирусы тоже, все, все они имеют какой-то общий коллективный разум, командам
которого, и подчиняются и действуют все сообща. Как же вирус можно назвать, если
можно так сказать, безмозглым, глупым, непонимающим что творящий, если вирус,
например, тифа - попадая в блоху, изначально вызывает чувство сильного голода,
блоха бросается на поиски жертвы, а когда находит - начинает сосать кровь. Вирус же в
организме блохи уже произвёл некоторые изменения и (не знаю чем) токсином или
волей, но блокирует поступление крови в желудок блохи вызывая рвоту, а уже
вместе с рвотой блохи вливается своими смертельными ордами прямехонько в
организм либо человека, либо собаки или верблюда. И так далее. А вот люди,
наверное, когда были первобытными, у них тоже возможно был изначально коллективный
разум. Но по мере человеческого развития, по мере личных накоплений, люди стали
отдаляться друг от друга, обосабливаться, завидовать друг другу. Ведь волк ни
когда не будет завидовать другому волку, что у него кусок мяса больше, он
попытается его отобрать, либо украсть. Всё просто. Он не затаит обиду, а потом
при возможности отомстит. И скорее всего это главная проблема человечества -
зависть. Вся история людей состоит из войн. А причина всех войн - это зависть. У
них море - у нас нет, у них рыба - у нас нет, у них красивые и молодые женщины -
у нас сморщенные старухи. Другие в это время думают: у них поля-леса - у нас нет,
у них птицы-звери-хлеб - у нас только рыба. А про женщин и говорить нечего, они
на мясе воон какие здоровые и ладные, не чета нашему рыбьему жиру. А пойдём ка
отберём и счастливей станем. И всё. Война.
"Ну война то она войной, а вот где Баклажан?" - Хозяин увидел что Баклажан
забыл выключить свет в туалете и направился туда. Подошёл, выключил и тут кто-то
как замычит в туалете! Да так страшно, да ещё и ночь, и галюнов своих по двору
Бак порастерял, так и шмыгают, как мыши. Хозяин взял маленький топорик, включил
свет в туалете и потихоньку приоткрыл дверь. В туалете, в углу как наказанный
ребёнок стоял Бак и что-то бормотал. Хозяин прислушался, но мало что понял, это
было как смесь иврита и малазийского языков. "Молодец, далеко видать забрёл,
стоя тут." Посмотрел на топорик: " …интересно, что я тут ожидал увидеть?"
Остаток ночи, нового и более менее неожиданного не принёс, ну за исключением того
что Бак присел перед древней, поломанной, оставшейся от деда, радиолой и
очень внятно и чётко произнёс: " Mission complete. Can i go home?" Потом присел
в кресло в углу и начал что-то бормотать. Хозяин обратил внимание на некоторые
изменения в поведении Бака. Он как-то успокоился. Выглядел спокойным и не растерянным. Видать время, проведённое в туалете в одиночестве, сыграло свою роль.
Может он и правда встретил там либо проводника, либо животного силы, в которого
потом сможет превращаться. Или пролетел по нитям жизни, пронизывающим весь эфир,
оседлав капельку проплывающую мимо. И возможно достиг той глубины, о которой
столько говорил, и посмотрел на вселенную изнутри, со всеми её миллионами
галактик, солнц, туманностей, энергетических коридоров сквозь которые можно
выйти в совершенно других измерениях, о которых человек не только догадываться не может, а и не подозревает о существовании оных. Хозяин даже где-то глубоко-
глубоко в себе, немного завидовал Баку. Где же он сейчас? Что переживает? По Баку было видно, что ему комфортно. Он не выглядел растерянным
и перепуганным, как несколько часов назад. Видать тело адаптировалось в новой
обстановке. Правда, общаться полноценно Бак ещё не мог. Разве что со старой
радиолой. Когда происходила эта пантомима с дедушкиным радио, Хозяин увидел что
оно с Баком знакомо и уже давно. Бак сел на пол напротив, сказал что-то радиоле
на английском кажется, радиола ему подмигнула и кивнула. Бак удовлетворённый
пошёл и сел. Асоциален и палён.
Остаток ночи больше сюрпризов не принёс. Хозяин даже поспал несколько часов до утра. Бак больше не беспокоил. Он сидел в углу в кресле и что-то бормотал, периодически как-то нервно оглядываясь, как
будто кто-то был с ним, говорил-говорил что- то, и вдруг резко пропал. Утром
Бак вообще пришёл в себя. Завтрак и душ казалось, вернули его душу в его тело. И
лицо нормальное вернулось. Глаза, правда, были ещё страшноваты, зрачок заполнял
собой всю радужку. Но это уже дело не большого времени. И тут:
- Я знаю где взять третий том Кастанеды.
- Где?
- Пошли покажу...
The end.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 01:53 | Сообщение # 93 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №64
Точка тишины
I
Седов лежал в отдельной палате лучшей столичной клиники. Вокруг него крутились озабоченные профессора и смазливые персональные пигалицы с дипломами круглых отличниц, в легкие поступал кислород, в вену – новейшие препараты, спешно доставленные из-за бугра, чтобы немедленно вернуть пациента к жизни. И все же Седов чувствовал себя крайне скверно. Он умирал. И его совершено не грели ни обнаженные коленки медсестер, ни новейшие терапевтические методики, ни уровень клиники, в которой ему представилась возможность сыграть в ящик. «Неужели стоило всю жизнь биться, чтобы сдохнуть именно тут?»
Эта мысль заставила Седова вздрогнуть. «А мне ведь еще и полтинника нет», – он беспокойно пошевелился и вдруг вспомнил, почему попал в больницу. Мысли его оживились, двинулись иным курсом, спасительно отвлекая от смерти.
***
В тот день перед совещанием Сергей Седов как обычно бродил по новостным сайтам. Быть в курсе событий – выработавшаяся с годами привычка, которая позволяла ему оставаться на плаву даже тогда, когда окрестный мир неминуемо скатывался в тартарары.
Взгляд случайно упал на заголовок в новостной ленте: «Известный политик Сергей Седов потерял жену».
Увидев свою фамилию в интернете, Седов не удивился. О нем много и часто писали. Чаще – ерунду. Он давно привык и даже пытался курировать этот процесс. Но теперь что-то сразу задело: он, действительно, потерял жену.
Он щелкнул мышью, и побежал взглядом по тексту:
«Двое влюбленных спустились в ливневый коллектор. Внезапно начался дождь, и сильный поток воды сбил их с ног и потащил по трубе. Очевидцы видели, как что-то похожее на человеческое тело с течением вынесло к реке. Объявлен розыск. Найден мобильный телефон и куртка, в кармане которой обнаружены контакты известного бизнесмена и политика Сергея Андреевича Седова. Последнее сообщение в памяти телефона было адресовано некой Маше. Именно так зовут жену Сергея Седова. Спасатели предполагают, что это имя пропавшей девушки».
Он прочитал заметку и почувствовал, как оборвалось и упало зашедшееся от волнения сердце. Беспомощно оглянулся по сторонам и жадно вдохнул плотный, как вата, воздух. Дрожащими пальцами вытащил из нагрудного кармана упаковку с нитроглицерином, глотнул таблетку. Рука бессильно упала на стол. Преодолевая волнение, набрал номер начальника охраны и встал, не в силах усидеть на месте. Подошел к окну.
Прояснившееся с утра небо вновь по-осеннему ссутулилось и потяжелело. От реки к центру города ползла темная брюхатая туча.
- Зайди ко мне,- едва шевеля языком, просипел Сергей, прислонился лбом к холодному стеклу, открыл окно.
Он не был абсолютно уверен, что речь в статье шла о жене.
Но известие оглушило его. Ни о чем больше думать не получалось.
Поручив начальнику охраны Степану Ракитину узнать подробную информацию о каждом из героев газетной заметки, он в тайне надеялся, что они не имеют отношения к Маше. «Мало ли на свете чудиков, гуляющих в ливневых коллекторах?» - уговаривал себя Седов, вглядываясь в плывущую за окном серую муть.
Он не догадывался, что Ракитину давно известны мельчайшие детали этой истории. Увы, они касались босса самым непосредственным образом.
- Те двое, которые решили прогуляться под землей, пропали без вести. Один – Артем Тураев, двадцатилетний сын директора вентиляторного завода. Студент еще. Учится средне, ничем не выделяется, по пещерам лазил иногда вместе с местными диггерами от пустоты в башке и потому что нечем было заняться, - Степан, которому нечасто приходилось солировать в диалогах с боссом, от волнения взял в какой-то назидательной тональности. Седов нервно покашлял.
- Девушка, Казакова Марина, его подруга, - продолжал Степа уже спокойнее, - работает ветеринаром в городской лечебнице, в целом положительная, живет с матерью. Никогда раньше не спускалась под землю, по крайней мере, диггеры её не знают.
- А в чьей куртке записку нашли с моим именем?
- На поиски отправились еще несколько человек, одному з них принадлежит куртка, - тут Степан прикусил язык, размышляя о том, как бы деликатнее подать информацию.
Этого «одного из них» звали Игорь Седов.
- Ну, а это кто? – спрашивал Седов, отшвыривая фотографию, которая не могла рассказать ему о Маше ничего конкретного.
Ему стало легче, но он не мог усидеть на месте и все искал выхода скопившемуся внутри беспокойству. Хватался за сердце, нервно вышагивал вокруг стоявшего у стола Ракитина. Жадно припал к бутылке с минералкой.
Парило. Над городом висела непривычная для сентября духота.
- Это – тот фотограф, её новый парень. Диггером уже два года. Странно, что он пропал, обычно, они ходят группами. Зачем взял с собой Машу, непонятно. Ведь она в положении, - Степан осекся, сообразив, что шефу еще ничего неизвестно о ребенке.
- Как в положении? А ты откуда знаешь…? А срок?
- Месяца три-четыре, - слукавил Семен.
- Чей ребенок?
- Хотя она могла и сама. Вы же знаете её характер,- будто не слыша, продолжал Ракитин. Он еще раз протянул фотографию Седову и удивился, что родной отец не узнал сына. Скользнув взглядом по снимку, Сергей раздраженно откинул его в общую кучу и сказал:
- Ладно. Поеду к Петровичу, что-то спина болит, - он устало махнул рукой, распустил тугой галстук, снял пиджак и плюхнулся в кресло. – Принеси что-то выпить.
Начальник охраны метнулся к дверям, смущенный непривычной растерянностью хозяина, который в любых передрягах умел сохранять спокойствие.
Седова штормило. Мысли о Машиной беременности, еще вчера такой желанной, не давали сосредоточиться.
Сергей метался взглядом по стенам кабинета, будто отыскивая на них шифр к разгадке важной информации, хранившейся где-то в дальних уголках его памяти. В свое время эта информация оказалась неудобной, не вписываясь в выверенную им схему жизни. И он спрятал её подальше. А теперь пытается найти. Поймать ту точку тишины, в которой слышны самые глубокие тона, способные вытаскивать из смуты.
Сергей еще раз взял фотографии и принялся читать строчки отчетов.
«Казакова Марина Юрьевна 1987 года рождения, адрес: Бехтеревский переулок, дом 5, квартира 11.
Седов Игорь Сергеевич 1985 года рождения, адрес…»
Что? Седов Игорь Сергеевич 1985 года рождения…
Звенящий в голове колокол вдруг замолчал, словно сорвался с высоты и упал в тишину. Игорь Сергеевич Седов… Сердце остановилось.
Как вспышка: курносая Светка, в халате с оторвавшейся пуговицей, стоящая на сквозняке грязного лестничного пролета, располневшая после родов, с широким, красным от слез носом. Вьющиеся волосы выбились из собранного небрежно пучка, прилипли к влажной белой шее. Она только что закончила стирку. Тогда, кажется, тоже была жара. Парило.
Там, за её спиной, в кроватке, спит пухлый малец, его сын.
***
Не дожидаясь служебной машины, Седов вскочил - в свою, бросил начальнику охраны: «За мной не ехать!»
Мозги работали плохо. Проскочил на красный. Поток машин, словно чувствуя его враждебность, понимающе расступался, освобождая дорогу.
Седов не любил этот город, непрерывное мельтешение огней, автомобилей, людей, смятых удушливой шумной суетливостью. При первой возможности он старался спрятаться в тишину кабинета. А лучше - в свой загородный особняк, где бродила меж ароматных сосен настоящая тишина.
Но сегодня, вместо того, чтобы ехать домой, зачем-то повернул в один из густонаселенных районов. Туда, где жил в середине восьмидесятых. На переднем сидении машины лежала фотография сына. Воспоминания, которые он так настойчиво гнал от себя все эти годы, вломились в сознание, заполонили его, поглощая другие мысли… требуя и обвиняя.
Сергей долго отыскивал заросшую каштанами и липами знакомую улочку, на мягких шинах вкатился в шуршащий от листвы дворик, смутно надеясь не застать там свое прошлое.
У его сына есть сводная сестра, глухая от рождения. И мать, которая страдает от алкоголизма. Как можно было все это пропустить?!
Сколько лет Седов откладывал этот обязательный визит. Чего хотел теперь? Чего ждал?
Старая пятиэтажка скребнула по сердцу грубыми следами длительного кооперативного сожительства. Ему вдруг представилось, что он возвращается домой. Вот сейчас увидит испуганного сынишку, таким, каким вытащил его из кроватки в тот день. И Светку в халате без пуговицы. Эта вырванная с мясом пуговица, давно вычеркнутая им из памяти, кажется, и есть объяснение всему, что с ним происходит. Помнил, забыл, но, нет, никуда не делась, оказывается, торчит в сердце, сосредоточив в себе все его прошлое и настоящее.
«Идиот! – думал он, поднимаясь на четвертый этаж. – Почему я ни разу не поинтересовался, как они живут?»
Облезлая дверь исполосована снизу черными следами, словно её постоянно открывают с ноги. Звонок не работает. Внутренне содрогаясь, постучал. Тишина. Долго барабанил по старому дереву, потом начал колотить изо всех сил, словно за дверью было то, что могло бы снять разрывающую грудь боль. Там спрятался этот парень, Игорь Седов, отобравший у него любимую женщину. Его родной сын.
На грохот выглянул поддатый сосед. Открыл было рот, чтобы по привычке обматерить очередного гостя непутевой соседки, но, заметив прилично одетого мужчину, сдержанно спросил:
- Чо надо?
- А хозяева где? – ответил Седов вопросом, не надеясь на вразумительную информацию.
- Светка вчера напилась опять, прямо на улице упала, врачи приезжали, сегодня еще не видел, может, спит, а может уже в другом мире…, - закатив глаза, он присвистнул, опустил голову и внимательно посмотрел на дорогие ботинки посетителя, интересующегося таким незначительным предметом, как Светка. – Вам чо надо-то? – уже с некоторым сочувствием промолвил он.
- А парень? Живет тут парень, Игорь Седов?
- Игорь? Так он погиб, все газеты об этом писали, и даже по телеку показывали, - с готовностью откликнулся сосед и громко почесал небритую щеку.
- А подробностей не знаете?
- Дык, какие подробности, я ведь с ними не лазил под землю, никто не знает. Только говорят, баба его - жена какого-то богача. Да не твоя ли? – хитро прищурившись, мужик окинул Седова с ног до головы.
- Нет, - отрезал тот и поспешил прочь.
Он сел в машину, и почувствовал, как дрожат колени. О том, что Маша его жена, знает теперь даже этот алкаш. Странное чувство брезгливой жалости шевельнулось в душе Сергея. Он вдруг представил себе, как они целовались, занимались любовью, улыбались друг другу.
Каким стал его пухлый сын? Худым прыщавым подростком… Хотя какой подросток. Молодой мужчина. Каким был он сам в двадцать четыре года? Пытаясь вспомнить, Седов задумался и чуть не врезался в стоящую впереди машину. Резко ударил по тормозам, упал всем телом на руль...
Очнулся уже в больнице.
«Все-таки она спилась…» - с грустью подумал он и медленно повернул голову к окну, всматриваясь сквозящую синеву своих воспоминаний. Где-то в районе средостения холодным камнем лежала боль. И так хотелось её растопить. Чем-то простым и теплым, связанным не с делами государства или бизнеса, а с близкими, с собой самим когда-то давным-давно в другой, чужой жизни, которую ему так хотелось забыть.
II
Он никогда не рассказывал Маше о своем прошлом. Зачем ей знать? Но двадцать лет назад Сергей Андреевич Седов принадлежал к статистическому большинству самых заурядных обывателей.
Маленький провинциальный городок, рабочая окраина, старое, отживающее последний срок жилье. Рано оставшись без отца, Сергей превратился в единственную отраду матери, болезненной и чудаковатой женщины, так и не сумевшей после развода найти свое счастье. Она частенько впадала в уныние, не умея принимать и переваривать неидеальные события. Да и где взять идеальные? Жизнь вокруг постоянно выбивалась из придуманных красочных шаблонов. Ранила, ломала, заталкивала в уродливые рамки, заставляла делать то, что было не по душе.
Ольга Николаевна была щедрым и честным человеком, но это никак не улучшало жизни. Для выживания и благополучия нужно было переступать через себя и принципы, которые составляли костяк её мировоззрения. Никому не желая зла, она жила скромно и незаметно.
Работала в библиотеке, много читала, рассказывала сыну добрые сказки о волшебниках и благородных рыцарях. Читала стихи. Иногда и сама писала.
В детстве Сергей под её влиянием тоже пытался складывать слова в рифму. И у него неплохо выходило. Но быстро наскучило.
В сумеречной тишине запущенного жилья с запахом прокисших шей и помойки, вечно озонировавшей под окном, в сознании мальчика прорастало совсем не то, что сеяла мать. Однажды ему стали тесны рамки её болезненного романтизма: за окнами бурлила жизнь. Влекла грубой свежестью впечатлений, царапала настоящей, несказочной циничностью и агрессией.
Позднее Седов поймет: идеализм матери был иллюзией, помогавшей ей выжить. Впоследствии он тоже научился создавать для себя такие спасительные химеры.
Отца Сергей не помнил. Мать говорила, что тот был геологом и погиб в экспедиции. Но соседи частенько называли мальчика воровским отродьем. Сначала парень вскидывался против злых языков, как затравленный волчонок, бросался с кулаками, но, повзрослев, сам сделал выводы о папаше.
Как-то зимним вечером он поздно возвращался домой. Навстречу из подъезда вышло несколько человек.
- О, а вот и сынуля, - сказал один и решительно преградил дорогу. – Эй, пацан, твой батя нам бабки должен, - бритый в спортивной куртке придавил Сергея к стене кулаком с наколками на пальцах.
Второй, со шрамом через все лицо, вытащил из кармана старую фотографию, на которой был изображен отец, точь-в-точь как на свадебной, только без волос, в тюремной одежде и в окружении таких же бритоголовых. Сунул её под нос мальчику.
- Ну, твой?
- Мой отец погиб в экспедиции.
- Погиб, да, га-га-га, в параше захлебнулся. Геолог, бля, золото в толчке искал, -
заржал низенький, молодой, с мелко подрагивающими тощими руками. Он то и дело смахивал свисавшие с носа капли и шумно кашлял.
- Жулик твой отец, - амбал отстранился. Презрительно и жалостливо окинул мальчишку взглядом. – Не повезло тебе, пацан, с папкой-то.
- Да, что с него возьмешь? - сказал высокий, стоявший все это время в тени. – Отпусти его, Тухлый, его и так бог наказал. Мамка – дура, батя – уёбок! В хате – полная параша. Из говна пули не льют.
Длинный повернулся к остальным.
- Оставьте его, пошли, - сказал он, сплюнул и пошел прочь. Все потянулись за ним. И только малой еще потоптался, замахнулся, чтобы двинуть в челюсть, но передумал и побежал догонять остальных.
Лучше бы ударил. Сергей долго еще не мог двинуться с места, ежился, жался к стене, словно замерз от невыносимой обиды. Даже не в их словах, а в этом пренебрежительном нежелании ударить, была неоспоримая, оглушающая правда об отце. «В параше захлебнулся … уёбок... уёбок…», - звенело в голове.
В тот день Сергей впервые понял, как ему не хочется возвращаться домой. И не только потому, что там побывали непрошенные гости, все перевернувшие вверх дном. Он больше не хотел жить в тесной халупе, насквозь пропитавшейся отвратительным запахом бедности. У них, действительно, и взять было нечего. В углу за шкафом, где стояла его кровать, подгнили половицы, но через дыру лазили мыши.
Это происшествие резко сорвало нарисованную на холсте картинку и вытолкнуло Сергея на улицу. Туда, где он мог бы узнать себе цену и понять, льют ли пули из таких, как он, или им суждено захлебнуться в параше.
Во дворе жизненная наука входит с другой мотивацией, с непечатным словом, кровью и синяками. Сергей поначалу тяжело вписывался, рыцарские доспехи, навешанные на него матерью, оттягивали плечи и натирали под мышками. Но потом привык к стае и даже стал вожаком, выплевывая из нутра унылые уроки человечности, которые мать пыталась скормить ему вместе с овсяной кашей на воде.
Лишь позднее он поймет, что до конца избавиться от них невозможно, во взрослой жизни они трансформировались в неуклюжие чудачества, меценатство и прочие вредные иллюзии его благополучной жизни.
Впоследствии воспоминания о детстве и том уголке одиночества и растерянности, где за фанерной стеной шкафа, разделявшего комнату на две половины, он прожил двенадцать лет, толкали его на поступки, не самые честные. Но он всё карабкался, выскребал себя из чернухи, зубами вырывая желаемое и расширяя свое жизненное пространство.
Чем старше Сергей становился, тем отчетливее обозначалось в нем что-то пугающее и опасное. И наступил момент, когда ему стало совершенно безразлично, что скажет мать. Лишь бы отломить себя от неё. К счастью, отцовская стезя его не привлекала. Седов старался не ввязываться в криминал. Найти свой путь.
Вернулся домой после армии с твердым решением, жить отдельно. Но как? Стихийное, незрелое намерение трепыхалось внутри, а жизнь накатила вдруг вполне реальными желаниями, которые невозможно сдержать, когда ты молод, и ничего особенного не нужно предпринимать, только протянуть руку и взять то, что ближе лежит.
Ближе всех оказалась одноклассница Светка Фомина, которая писала ему письма в армию. Чего не пообещаешь девчонке, в надежде, что когда-нибудь она разрешит тебе больше. Разрешила. На дворовой лавочке, потом в песочнице под грибком. Он овладел ею поспешно и жадно, будто кто-то пытался отобрать. Потом еще и еще, уже на правах хозяина.
А месяца через два обнаружил себя в списке будущих отцов. Хотел слинять. Но Света жила с глуховатой и полуслепой бабкой, к которой её сбагрили уехавшие в столицу родители. А та, хоть и слышала в пол-уха, узнав о беременности внучки, не пожелала безнаказанно отпускать строгальщика. И предала скандальный факт максимальной огласке. Весь маленький дворик загудел, словно улей, в который посадили енота. Ольга Николаевна слегла от неожиданного публичного позора и «со слезами заклинаний молила» сына не оставлять ребенка без отца.
Сейчас в больнице, когда смерть махнула перед ним своим финишным флажком, он вдруг с удовольствием перебирал в памяти эти картинки из юности. Улыбался, вспоминая как мать взволнованным голосом читала ему добровольно-принудительные лекции о вреде абортов, безотцовщине и ответственности за тех, кого мы приручили.
Он тогда внял мольбам и женился, приняв, как крест, все вытекающие из этого свадебные подарки: отсутствие жилья, нехватку денег, неустроенность, раздражение новых родственников. Попал как подкова на наковальню.
Последствий этого вынужденного брака для нервов, кошелька и психики хватило на много лет вперед. Зато попутно в нем, как вирус, размножалось твердое намерение порвать со всем этим к чертовой матери, перестать зависеть от быта и стать хозяином жизни.
В целом Светлана вполне соответствовала своей сложной роли – быть первой ступенькой его восхождения. Неизбалованная ровесница, готовая многое простить, к тому же терпеливая и преданная. Она безропотно принимала сложности, тоже искренне веря, что они когда-нибудь закончатся, и счастье придет в дом. Без вопросов поехала с мужем в столицу. Поначалу сняли комнату, потом перебрались в общагу, наконец, в съемную гостинку с сумасшедшими соседями и вечным отсутствием горячей воды. На их маленькой пятиметровой кухне непрерывно что-то варилось, сушилось, закатывалось, висели пеленки и ползунки, пахло котлетами и котами. Но это была своего рода свобода – отдельное жилье в столице. Клетка, конечно, ничуть не лучше коммуналки. Та же теснота. Вечно сопливый сын, нехватка рук, денег, времени. И все же это была их самостоятельная жизнь, за которую они могли отвечать и которую, кажется, могли изменить.
Как во всем этом бедламе умудрились вместе начать бизнес, Седов вспоминал с трудом. Как будто и не жили, а все время неслись куда-то без сна и отдыха. По очереди на одной швейной машинке ночами шили мужские сорочки, а утром, падая от усталости, продавали их в подземном переходе. Денег все равно не хватало. Но все-таки кое-что удалось скопить тогда. И Сергей, уже отчаявшийся выбраться из черной полосы, смог впервые рискнуть по-крупному.
Он придумал название для своей несуществующей фирмы, для пущей важности заказал по знакомству десяток тисненных золотом визиток, и пошел ва-банк. Где-то в Алма-Ате нашел контейнер бросового, почти бракованного хлопка и по бартеру обменял его на несколько тонн сахарного песка, которые удалось выгодно купить в Полтавской области. Ни хлопок, ни сахар ему, конечно, не принадлежали, но то, что приземлилось в карман в результате сделки, удивило и порадовало Седова.
Так начался его путь в большой бизнес.
Жена тянула дом, семью, он вдохновенно скупал сырье и устаревшие ткацкие станки, модернизировал поточные линии. И пропадал, пропадал и для нее, и для сына. Ни скандалы, ни сцены ревности не трогали его. Он не успевал в них вникать. Как молодая мать к новорожденному, летел он к своему первому самостоятельному делу, отринув все мешающее движению. Его подстегивала невыносимая жажда перемен и желание избавиться от звучавшего в мозгу эха: «в параше захлебнулся…уёбок».
Дела пошли в гору. Стал акционером крупной текстильной фабрики, снял квартиру в центре, купил подержанную машину. Мог позволить себе иногда расслабиться с друзьями. Все шло путем.
- Тебя никогда нет дома. Ты сутками где-то пропадаешь. У Игоря ветрянка, ты знаешь об этом? Когда в последний раз мы куда-то ходили вместе?
- Свет, ну потерпи. Вот встанем на ноги.
- Мы уже давно стоим на ногах.
- Еще нет.
- Когда?
Света больше не хотела ждать. Как из стекляшек калейдоскопа, валявшегося в картонной коробке с игрушками сына, из случайных, разрозненных впечатлений редкого совместного быта, его ночевок, прощаний, слов, взглядов, она собирала причудливые картинки. И замирала в напряжении, боясь разрушить свои фантастические конструкции. Седов вновь прилетал на несколько часов, на ходу бросал пару слов, целовал сына и снова мчался куда-то в погоню за своей капризной фортуной.
Он поймал её в Узбекистане, у носатого еврея, который оптом сбывал хлопок. Попал в струю. Наладил поставки, сбыт, нарастил производство, открыл филиалы. Мог позволить себе хорошую машину. Купил квартиру, правда, пока только в пригороде. Но свою, собственную.
На фоне полуразвалившегося брака и необходимости хоть как-то снять напряжение в жизнь его незаметно вошли беспорядочные удовольствия.
III
Через пару дней стало легче. Профессора делали оптимистические прогнозы, но советовали полежать в больнице. Седов рвался вон из клиники. Сердце отпустило, расправилось. И нужно было найти Машу и сына.
Выписавшись из больницы, он сам сел за руль и помчался по трассе, догоняя начавшийся за городом дождь. Крупные редкие капли звонко барабанили по капоту, затем стали чаще. Небо разродилось, наконец, словно выдохнуло после парившей в воздухе духоты величественным реквиемом по отошедшему лету. Дождь стоял стеной. Строгий и холодный, он преграждал дорогу в мрачные владения осени докучному зною. И все же был еще по-летнему легкомыслен и ветрен. Напугал, обрушился и умчался куда-то дальше принимать свои превентивные меры к распоясавшимся владетелям времен и сезонов. Туда, где, не ведая о климатических катаклизмах, глобальном потеплении и предсказаниях древних майя, зрелая, омытая дождями зелень, как и тысячи лет назад, напряженно молодится и прячет в кронах свои пигментные возрастные пятна.
Дорога была пустой. За окнами бежали темные стволы сосновых деревьев, одинаковые в любое время года. Проснулись выбравшиеся из укромных мест птицы. Пригород оживал после дождя и, принимая осень как данность, будто заново учился дышать.
Седов, невольно ставший свидетелем этого, опустил стекла, вдохнул влажную свежесть и вдруг почувствовал неожиданное удовольствие от созерцания, словно где-то внутри него, как в детстве, приоткрылась и скрипнула потайная дверца, накрепко заколоченная гвоздями взрослых впечатлений. Ему захотелось остановиться и босиком пройтись по сырой траве. Но он отчего-то застыдился перед Ракитиным, спонтанное желание мелькнуло и пропало вместе с бегущими за окнами деревьями.
Подъехали к особняку, в окошке пристройки, как обычно, горел свет. Едва передвигая ноги, Седов поднялся на второй этаж в спальню и, не раздеваясь, рухнул на кровать.
Сон был обрывочным, смутным и страшным. Несколько раз Седов просыпался не в состоянии понять, где он, что с ним, снова проваливаясь в кошмар. Только под утро туманная пелена бреда рассеялась, и Сергею приснился светлая река, по которой плывут опавшие с прибрежной ивы кораблики пожелтевших листьев. На плоских блюдцах кувшинок качаются розовые звезды. Он в задумчивости смотрит на медленно бегущую мимо воду и думает о Маше и о своем сыне, которые любят друг друга. И это совершенно не напрягает и не волнует его. И так тихо и светло вокруг. Странные мысли из яви вдруг врываются в сон и нарушают гармонию видения. «Почему меня не волнует, что они любят друг друга?» - во сне спрашивает себя Седов. И сам себе во сне отвечает: «Потому что он - твой сын, значит, она теперь - твоя дочь».
Утром Сергей почувствовал себя бодрым, он знал, что будет делать и как поступит, когда увидит Машу и Игоря, уверенный в том, что все будет благополучно. Все, что мучило последние несколько месяцев, обозначилось в иной плоскости. Расправилось, как смятая промокашка, на которой когда-то Света впервые написала ему о своей школьной любви. Все, что долгие годы зачем-то старательно забывалось, теперь стихийно всплывало в памяти обрывочными яркими воспоминаниями. И Седов не мог больше, да и не хотел контролировать этот процесс.
***
В каком классе они тогда учились? В первом или во втором. Тогда для правильного почерка нужно было писать чернильной ручкой, и промокашки были обычным делом. Свету посадили с ним за одну парту. Она серьезная и очень взрослая по сравнению с гиперактивным Сергеем.
«Давай дружить», - ровным каллиграфическим почерком написала Света на его промокашке, пока он стоял у доски. Так ровно написала, будто упражнение на оценку выполнила. Незаметно прикрыла тетрадку. А он и внимания не обратил, увлеченный какими-то своими важными мальчишескими делами. Прошло пару дней, и сидящие за одной партой мальчик и девочка уже успели поссориться из-за испорченной точилки. Мальчик не сдержался и толкнул соседку. Падая со стула, она зацепила лежавшую на парте тетрадь. Тут как раз и вылетела та самая записка. Света больше не хотела дружить с Сергеем. Она схватила выпавшую из тетрадки бумажку и смяла её в руке:
- Что ты делаешь? Это моя промокашка! – бросился Сергей. Попытался разжать Светин кулак. Та не поддавалась. Кончики пальцев от напряжения побелели, лицо покрылось некрасивой краснотой.
- Отдай! Слышишь! – он больно наступил ей на ногу и дернул за рукав.
- Дурак!
Она была сильнее. Потому легко оттолкнула его и бросилась прочь. Но у двери вдруг резко развернулась и швырнула скомканную бумажку ему в лицо.
В этот же день Свету отсадили от Сергея за другую парту. А он расправил отвоеванный клочок бумаги и прочитал её послание.
Стало стыдно. С тех пор он больше не обижал её, но стыдился, стараясь обходить стороной, и невольно с уважением посматривал на неё на физкультуре, когда девочке удавалось прыгнуть через козла или подтянуться на перекладине. У Сергея это получалось хуже. В старших классах он активно занялся спортом и даже поступил в физкультурный техникум.
А Света всё это время ждала, когда он обратит на неё внимание. Её влюбленность стала отчетливой и навязчивой. Но никто об этом не знал, кроме неё самой и толстой тетрадки, куда записывались важные девичьи размышления. Помня неудачную первую попытку, она больше не делала шагов навстречу.
Уже из армии, то ли от скуки, то ли от тоски, Сергей написал ей сам, припомнил ту злополучную промокашку и, наконец, тоже предложил дружить. Два года они переписывались, рассказывали о себе, он – об армии и друзьях, она - о техникуме, в который поступила, своих однокурсниках, общих знакомых. И чувство к нему распустилось новым волнующим цветом. В письмах он тоже признался ей в любви и пообещал жениться, когда вернется.
«Зачем? Зачем совершаются эти явные ошибки, и судьба соединяет совершенно чужих друг другу людей?» - часто думал потом Сергей. Он понимал, что никогда не любил её так, как она, до отчаяния и потери самой себя. Да и вообще, любил ли? Он привык к Свете, как к обязательному фактору существования и человеку, готовому ради него на все. Поначалу это нравилось, даже вызывало гордость, но впоследствии безоговорочная преданность утомила, рождая внутри неосознанное чувство вины за то, что не можешь ответить тем же, и не лежит душа. А вокруг столько женщин, доступных, красивых, не утомляющих своим присутствием и с радостью дарящих ему себя, ничего не требуя взамен.
Тогда, в конце восьмидесятых, ему нужен был только толчок, чтобы удобная и давно созревшая мысль о разводе, сразу освобождающем от размышлений и проблем, оформилась в конкретное решение.
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 01:59 | Сообщение # 94 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №64
Точка тишины
(продолжение)
Толчок не заставил себя ждать. В то утро с похмелья страшно болела голова. Сергей тщетно пытался собрать разбредавшиеся мысли, но где-то под темечком, кажется, сидел уродливый тролль и упорно этому сопротивлялся. В результате Седов подписал контракт не с теми поставщиками, тут же от досады разорвал отношения с надежными давними партнерами и совсем уж непонятно за что, уволил секретаршу.
Как с цепи сорвался. С чего бы это? Никаких особенных предпосылок к такому сдвигу не было. Вечером сидели с друзьями в ресторане в центре, как обычно. Не то, чтобы часто это случалось. Но, когда собирались, Сергей не отказывал себе в удовольствии.
Случайно встретил там своего одноклассника Андрюху Плюхина. Они как старые знакомые, похлопали друг друга по плечу, задали дежурный «ну ты как?» и разошлись. И все. Вроде ничего больше. Но что-то застряло в голове и с утра сдвигает с катушек мозги.
«Чего?» – весь день думает Седов, в подробностях вспоминая вчерашний вечер.
- Ну, ты как Серега? Чем занимаешься, как живешь? – слегка смущаясь от первого бурного узнавания, говорит ему Андрей. Он всегда, и в школе еще был сдвинутым каким-то, неуклюжим, держался особняком, что-то постоянно читал, но не по школьной программе, а так просто, ради интереса. Часто бывал у матери Сергея в библиотеке, за что ставился в пример и носил кличку «Плюха». Да и сейчас не лучше, кажется. Худой, угловатый, с книгой под мышкой. Хоть и в костюме. И все те же очки на носу. Только глаза под линзами какие-то другие.
- У меня фабрика своя практически, лидер рынка текстильной промышленности. Может, слышал? – хвастает Седов. А самого знобит от Андрюхиного взгляда. – А ты как в столице?
- Премию обмываю, - скромно потупившись, говорит Плюхин. Поймав вопросительный взгляд одноклассника, добавляет. – Премия литературная. За лучший роман этого года.
- Так ты чо, писателем стал?
- Да нет, что ты. Так просто, графоманю. В прошлом году взяли в одно издательство. И оно выдвинуло его на премию. Сам не ожидал.
- Ну, если выдвинули, значит, путное. Как роман-то называется?
«Пейсатель, блин. Вот же Бог фамилию дал!» - думает Седов.
- «Собачонка», - будто догадавшись о его мыслях, мямлит Плюхин.
- О собаках что ли?
- Нет, о людях, - Плюхин поднимает на Седова глаза. - О нас с тобой, - добавляет он, улыбнувшись, и оглядывается. – Мне пора. Звони, встретимся, поговорим.
Что-то давнее, недосказанное на миг качнулось между ними.
- Ну, пока. Позвоню, - протягивает руку Седов.
И тут же забывает о писателе из оставленного Богом унылого городка своего детства.
Весь вечер он обильно накачивался удовольствиями, беспорядочно меняя градус, объем и меру.
Наконец, вкусив по самые гланды, потяжелел, потерял очертания. Такие же нечеткие соратники погрузили его в машину и повезли домой. Всю дорогу он декламировал стихи и сотрясал воздух рассказами о собаках.
- Хорош трындеть, Седов!
Товарищи втащили его в дом и сдали на руки жене.
- Дай, Джим, на счастье лапу мне, - обратился он к Светлане, не узнав. Так и не дождавшись дружеского рукопожатия, рухнул носом в диван и забылся сном.
Утром Сереге было стыдно и отвратительно. Света с ним не разговаривала. И он молча укатил на работу. И уже тут, отметив у себя привычное похмельное отсутствие мозгов, немало удивился мерзкому троллю в голове.
«Откуда этот новый таракан?» - думал он, припоминая вчерашний день и не находя объяснений неадекватной ломке.
Кое-как дотянув до четырех, решил выйти на воздух, проветрить мозги.
С трудом доволок себя до проходной. «Кажись, всех мутит сегодня». Оттепель, слякоть, с крыш капает, под ногами жижа. Одутловатая, будто размазанная по стене физиономия охранника, расплывается в приветствии.
- Здравствуйте, Сергей Андреевич!
- Привет, Кузьмич! – Сергей протягивает охраннику руку.
Немного поодаль, за территорией фабрики, у магазина, стоит с палочкой старуха-нищенка, которую он вторую неделю заставляет гнать в шею. Повадилась бабка у ворот клянчить. Теперь к магазину перебралась. Согнулась у двери, мочит в снежной кашице полы длинного пальто, клюет носом в металлическую кружку с облезлым эмалированным боком, подрагивает. Седов смотрит на неё как завороженный.
Вот наклонилась, кружка выскользнула из рук, и рассыпались веером монеты. Бабка охнула, палку отставила, взялась собирать, да и сама бухнулась прямо в лужу. Поднялась, оскальзываясь, застонала, запричитала.
«Развелось этих попрошаек», - с неудовольствием подумал Сергей и заставил себя отвернуться. Влажный воздух нырнул под распахнутые полы дубленки, пробрал до костей. Он оглянулся на стеклянную дверь проходной, и к горлу подкатила тошнота. «Домой!»
- Кузьмич, дай бабке! – протянул он охраннику пару крупных купюр. – И чтобы я её тут больше не видел, ну, ты понимаешь.
- Сделаем, Сергей Андреич! – крякнул Кузьмич и деловито двинулся к магазину.
Кое-как на пятках Седов проскакал к машине. Плюхнулся в мягкое кресло, запустил двигатель. Тот заурчал, как послушный зверь, и скоро в салоне стало тепло и уютно. От привычного комфорта полегчало.
Машина, уверенно разрезая снежное месиво, выехала за город. Тут можно было прибавить скорость. Водяная пыль заволокла стекла, погрузила в шипящие облака брызг.
Когда на дорогу выскочила собака, Сергей не заметил. Удар отшвырнул её на обочину, и машину повело на встречку. К счастью, впереди никого. Седов резко вывернул и съехал с дороги. «Черт!»- с трудом вытащил себя из тепла салона, чтоб посмотреть на бампер. Сбоку чернела внушительная вмятина, виднелись следы собачьей крови и прилипшей шерсти. «Вот зараза! Откуда взялась?»
Он оглянулся. Отчетливым грязно-алым пятном распласталось на снегу собачье тело. Седов сплюнул.
- Дура!
Хлопнул дверцей и рванул домой, плохо вспоминая дорогу: квартиру купил в пригороде недавно, еще не привык. Не все долги раскидал и теперь, морщился, прикидывая, сколько придется выложить за помятое крыло. На автомате снова утопил педаль газа и не заметил, как проскочил поворот.
- Бля…, что за день! – он еще раз выругался и двинул по второстепенной, пытаясь выехать на трассу другим путем. Повернул-то повернул. Но вот уже километра три нет впереди никаких пересечений. Узкая дорога петляла по лесному массиву. Затем вывела к незнакомой деревне. Разнокалиберный частный сектор с хаотично натыканными домами, хмурящимися из-под густых сосулек, молчаливо взирал на чужака.
Дорога нечищеная, скользкая, с осунувшимися сугробами по бокам, вилась и запутывала. Ни указателей, ни перекрестков. В конце деревни зацепил взглядом старый покосившийся дом. «Лет двести, наверное. Как они тут живут?» - мимолетно подумал Седов, вспоминая полуразвалившийся домишко, в котором и сам когда-то жил с матерью.
У калитки сидела собачонка. Низкорослая пегая дворняга скользнула взглядом по забрызганному боку машины. И предусмотрительно отступила ближе к забору.
- Правильно! – назидательно констатировал он. – Потому и живая еще. А подружка твоя на том свете уже!
И сам удивился, что вообще обратил на неё внимание.
Что-то давнее, детское поскреблось в памяти.
- Собачонка, говоришь…?
***
- Плюха, заходи справа. Трави её! Да куда ты прешь, чмо очкастое! – орал Седов, растопырив руки и пытаясь загнать мелкую рыжую собачонку в будку. Бедняжка металась, скулила от попадавших в неё ледышек, но в будку не пряталась, как будто чувствовала, что там её и накроют. Ватага разбушевавшихся подростков травила её давно и беспощадно.
Все началось с неосторожного лая Жучки. Пацаны тогда почтовые ящики поджигали в подъезде. Плюхин никогда не участвовал, не вписывался в стаю. Все как-то в сторонке держался. Пока младше были, пинали его иногда, дразнили или стул клеем намазывали. Стали постарше, и способы поглумиться стали сложнее и требовали изобретательности. Издеваться на очкастым – особого рода удовольствие. Проверка на вшивость. Кто-то напакостит, а он отвечает. Выдержит. Не выдаст всех остальных – есть шанс попасть в стаю. И на какое-то время избавиться от гонений. Изобретал все эти проверки Сергей, и ему в этом не было равных. Он активно завоевывал дворовый авторитет, придумывая собственные правила игры.
В тот день проверяли, сможет ли Плюха поджечь почтовый ящик собственной квартиры. Все прошло удачно, но в последний момент появилась Жучка, рыжая собачонка, которую мать Андрея две недели назад подобрала на улице. Собака еще не привыкла к новой роли домашнего пса, потому часто путалась в действиях. Вот и в этот раз сначала радостно бросилась к хозяину. А потом, когда он её оттолкнул, громко залаяла на весь подъезд, всполошив соседей и прервав так удачно начатый поджог.
С этого момента Жучка стала врагом возглавляемой Седовым команды. Каждый день пацаны методично травили бедную собаку, швыряли в неё снегом и камнями, а сегодня решили поймать и проучить по-настоящему. Участие в этой операции Плюхи было воспитательным гвоздем программы. Сможет ли бить собственную собаку, а если да, как он себя при этом будет вести. Интересно же!
После нескольких неудачных попыток Жучку удалось-таки загнать в будку.
- Связывай её, и все на пустырь! – Седов дрожал от радостного возбуждения.
- Она глупая еще, молодая, - робко заступился за собаку хозяин.
- Вот мы её и поучим уму-разуму! А ну, связывай, кому сказал! – и ударил Плюхина в бок.
Андрюха согнулся у конуры и позвал:
- Жучка, Жучка! Это я! Иди ко мне! - та сначала зарычала угрожающе, но услышав голос хозяина, радостно и доверчиво потянулась к нему мордой. Лизнула руку. Парень схватил её за лапы и выволок наружу. Пацаны не без труда связали собаку.
- Пошли! – приказал Седов, и ватага двинулась на пустырь.
Жучка пригрелась на руках. Она больше не лаяла и не вырывалась, отдалась во власть человеку, приютившему и накормившему её в голодное время. Только иногда, будто что-то вспомнив, тревожно вздрагивала.
Андрея тоже трясло, но по-другому. Стараясь не выдать голосом своего страха, он спросил:
- А как мы учить будем?
Седов заржал:
- Там посмотришь! Палкой в основном!
Плюхин остановился.
- Я не пойду. Собака не виновата, - он попытался высвободить собачьи лапы.
- А ну, не тронь, гнида. Тебя тоже учить будем! Больно! – Сергей дернул его за руку и замахнулся.
Плюхин съежился, испуганно глянул на ощетинившуюся стаю. Каждый их них больше не существовал в отдельности, подчинившись не Седову даже, а какой-то неведомой, все разрешающей силе. Он повернулся к ним спиной и пошел вперед. Мысленно готовясь к самому худшему, осторожно ослабил веревки на лапах Жучки. Все, что произошло потом, напоминало плохой фильм. Когда подошли к пустырю, Андрей, не дожидаясь развязки, вдруг размахнулся и зашвырнул собаку в кусты. Та взвизгнула от неожиданности, завозилась в высоких зарослях и через несколько секунд уже неслась прочь, подгоняемая громким криком хозяина:
- Беги, ату, ату отсюда!
Плюхина били, пока не устали, долго и настойчиво. Выглядел он ужасно. Губа рассечена, под глазом ссадина, волосы в грязи и репьях. В тот момент Серега не понимал еще, что колотит даже не его, а ту свою безрадостную и мерзкую жизнь, которая с ним ассоциировалась. Он ненавидел Плюхина за то, что тот был не похож на всех, что его вечно ставили в пример, за беспомощную очкастую доброту и слабые попытки увидеть в стае волчат что-то человеческое, за умоляющий взгляд, чем-то напоминавший материнский. А главное, за ту застрявшую в голове фразу о «захлебнувшемся в параше уёбке», своем отце.
Выплеснувшись до болезненной пустоты внутри, он крикнул:
- Все, валим отсюда!
И растворился в зарослях.
На следующий день Плюхин в школу не пришел. Целую неделю болел. Собака тоже куда-то пропала. И все это время ватага ждала разбора полетов. Притихли. На рожон не лезли. Серега даже немного жалел, что так случилось. Он ведь тогда, кажется, и Жучку не собирался бить, просто Андрюху испытывал.
Но родителей в школу не вызывали. Как-то все замялось, сгладилось. Начались каникулы, одноклассники разъехались, и Плюхина увезли в деревню к бабке.
А осенью все стали другими: повзрослели. И Андрей изменился, непонятным каким-то вернулся из деревни. Седов пытался с ним заговорить, помириться, чувствуя вину, но тот закрылся. Молчал. И от него отстали. Он стал заметно лучше учиться. И списывать давал. Цеплять его не хотелось.
Но собаки у него больше не было никогда.
***
«Интересно, куда тогда Жучка делась? - подумал Сергей. – Писатель. Я тоже когда-то стишки писал. Ну, и что? Где Плюхин, а где я? Надо отсюда выбираться. Темнеет».
Он остановил машину и вышел, спросить дорогу. Собака вяло тявкнула и скрылась во дворе. Ни в этом, ни в соседних домах никто не откликнулся. Лазать по мокрому снегу не хотелось. И Седов решил проехать еще немного вперед. Затянувшаяся прогулка начала его раздражать. Он сел за руль и тронулся с места. Проехав метров пятьсот, понял, что впереди тупик, едва сдерживая злость, крутанул руль и, развернувшись, рванул прочь. Слишком резво. Взвизгнули тормоза, колеса пошли юзом, понесли, машина утратила управление, её занесло и выбросило к кромке оврага. Несколько секунд она балансировала на краю, потом перевернулась на бок, на крышу, и понеслась по крутому ледяному склону. Старая морщинистая береза, росшая на берегу пруда, резко ухнула, приняв удар на себя, заскрипела, но устояла, не пустив машину на тонкий лед.
От удара Сергей потерял сознание.
Очнулся от холода и боли. Было уже темно, и он не сразу понял, где находится. Неудобная поза не давала возможности пошевелиться. Кажется, ныла каждая кость. Попробовал сдвинуться с места. И взвыл, как раненый волк. Сцепив зубы, высвободился из-под сработавшей подушки. Дотянулся до окна. Машина заглохла, не открыть. Кривясь и вздрагивая от неловких движений, резко отдававшихся в поврежденных местах, дотянулся до бардачка, где возил тяжелый охотничий нож. Стал стучать в окно. Послушный зверь больше не слушался хозяина, теплая и уютная машина превратилась в ледяную западню. «Только бы не сдохнуть в ней от холода», - думал Сергей и колотил, колотил в стекло. Наконец, разбил его и выполз наружу.
К вечеру подморозило. Ветер умолк. Укрылся туманом подтаявший пруд, обнесенный темной оградой леса. Тронутые лунным сиянием, на его поверхности покачивались неровные острова льдин. От воды тянуло промозглой, мертвенной чернотой. Сергей почувствовал, как стремительно коченеет тело, попытался приподняться. Снег колючими горошинами расползался под руками. Где-то далеко вверху – черные квадраты домов. В самом ближнем, который особняком, - горит окошко. Взгляд радостно цепляет светлый островок человеческого присутствия. Седов пытается крикнуть. Но из его остывающей груди вырывается только слабый хрип.
«Неужели никто не поможет?» - в отчаянии думает он и падает лицом в снег, царапается о ледяные комья. Вкус крови вызывает резкий приступ тошноты. А откуда-то из самого окоченевшего нутра, из разряженной полости застывающего сердца, тянется невнятный протяжный стон. Долгий, жалобный. В нем больше нет ни злости, ни ярости, лишь страх и бессильная, обращенная в темноту мольба о помощи.
Где-то вверху, почти в небе, залаяла собака. Потом замелькали картинки, поплыли куда-то воспоминания, унося с собой боль, страх, всё…
Сергей очнулся в тепле. Тихо отстукивают время ходики на стене, потрескивает огонь в печи, жар от него проникает внутрь, разливается по всему телу. Рядом сани, с толстых полозьев которых стекает в лужицы талая вода. У стола, сгорбившись, сидит старуха. Она древняя совсем, в морщинах вся. Рукой, старчески подрагивающей от напряжения, оперлась на стол. Молчит, задумчиво уставилась куда-то за пределы своих ветхих размышлений, тихонько покачивается, как та береза на берегу. Перед старушкой на аккуратной скатерке металлическая кружка с облезлым эмалированным боком. А у ног, свернувшись калачиком, дремлет пегая собачонка. И тишина, которую можно наматывать на веретено, а потом плести из неё самую замысловатую ткань раздумий. Но Седову отчего-то недосуг даже подумать, как это бабка умудрилась его в гору втащить, раздеть и уложить в кровать. Он ощупал себя, с радостью обнаружил на своих местах функционирующие руки, ноги и голову. Пара гематом, синяков и ушибов - пустяки. Труба зовет. Оклемался чуток, сунул старушке пару сотен в морщинистую сухонькую ладошку, поблагодарил за спасение и был таков. Даже не оглянулся.
Этот странный эпизод часто вспоминался ему впоследствии, возвращался в снах, внезапно всплывающих ассоциациях, будто в нем был заключен какой-то так и не разгаданный до конца сигнал. Что это было?
Так он и не понял тогда. С этой старухой, её собачонкой, с Плюхиным и детскими ненужными воспоминаниями было связано что-то неудобное и неприятное. «Побыстрее забыть», - решил он, когда удалось вытащить машину из оврага и сесть за руль. Она завелась и поехала, а он с удовольствием открыл окна, чтобы выветрить из салона и мозгов все ненужные раздумья. Вновь занялся делами.
Но через неделю то, от чего он убегал, вернулось вдруг, только с другой стороны. Стоя спиной к нему у раковины с посудой, Светлана сказала, что больше не может так жить. Повернулась, вытирая руки.
- Как, так?
- Так как мы живем!
- А как можешь? – поперхнулся котлетой Седов, будто она вновь окунула его в тот темный овраг, из которого ему только что удалось выбраться.
- Я не знаю, как, но тебя с нами нет, ты так хорошо устраиваешь всё для своей фабрики и своих баб, придумай что-нибудь и для семьи.
- А я что, не придумываю?! – заорал он, спуская давно не кормленную собачью усталость. Да я с утра до вечера придумываю, бл…ть. Чего тебе не хватает?
- Ничего! – она вдруг размахнулась и бросила ему в лицо полотенце. – Ничего! Ничего мне от тебя не надо!
Хлопнула дверь, с холодильника свалилась вазочка.
- Дура, - пробормотал он, дожевывая котлету.
«Как же она достала своими капризами. Неужели не понятно, что я разрываюсь на части, только ради них. Мотаюсь везде, вру, унижаюсь, лижу жопы всем подряд, с ног падаю. Ради чего это все? Ради чего? - подумал Седов и сам себе ответил. – Уж точно не ради Светки. Не хочет терпеть, не надо! На кой она мне сдалась, дура!»
На следующий день он сказал, что хочет развестись.
Она не удивилась, будто ждала этого. Только как-то криво усмехнулась в ответ и больше не произнесла в его адрес ни одного слова. Между ними сизой зыбью легла тишина. Не та тишина, которая примиряет и заставляет отказаться от поспешных решений. Не та. Другая, тяжелая и темная, что окончательно разобщает и делает врагами.
Словно пыль, с походной одежды, стряхнул с себя Седов жену с сыном. Рванул вперед и выше. Удача взмахивала перед его носом своим причудливым опереньем, увлекала в дебри нехоженых коммерческих джунглей, где кормились сладкой человечьей глупостью ловцы длинного рубля. Пробираясь сквозь заросли законов, он нащупывал слабые звенья в развитии легкой промышленности и маневрировал вдоль рифов рыночной конъюнктуры, безошибочно угадывая тенденции и используя каждый шанс. У него было чутье на деньги. Он любил их, и они посыпались. Кустарный производитель дешевых мужских сорочек в середине девяностых поднялся и разбогател. И только теперь мог позволить себе любовь и чудачества.
IV
Девочка родилась глухой.
Новая тишина, которую она смутно угадывала ещё в утробе матери, вдруг ворвалась в её замкнутый мирок. Ударила обилием запахов и красок. Заставила тревожно забиться сердечко.
Тишина была разной. Теплой и покойной, когда рядом находился брат. Неуютной и пугающей, когда он исчезал куда-то по своим важным делам, и девочка оставалась одна.
Порой в тишине появлялись прохладные оттенки осторожного любопытства. Оно шло от отца. Тот с опаской и жалостью посматривал на дочь и будто ждал удобного случая, чтобы принять в ней участие.
Сумрачной стужей тянуло и от матери, которая не возились с малышкой, не прикладывала к груди, не пела колыбельных песенок, почти не брала на руки. Её тишина зыбко покачивалась над кроваткой, когда мать проходила мимо и бросала в сторону дочери оправдывающийся, украденный взгляд.
Малогабаритка в старом панельном доме, где жила семья, была тесно заставлена угловатой полированной мебелью. Рассеянный свет упирался в низкий потолок. Сползал вместе с рыжими подтеками по стенам и таял в углах, робко обозначая смутные силуэты давно не ремонтированного взаимного одиночества обитателей дома.
Иногда брат выносил девочку на улицу, и тогда тишина загоралась тысячью красок, вибраций, назойливо лезла в глаза, заставляя крутить головой и цепляться за яркие городские картинки. Крошка ещё не могла понять всего, что творилось вокруг, но чувствовала опасность и тревогу.
Единственным человеком, который мог уравновесить для неё шаткое многообразие новой тишины, оказался невысокий двенадцатилетний подросток. Он понимал её и крепко прижимал к себе, покачиваясь из стороны в сторону. Иногда, чтобы развеселить, шевелил губами и строил рожицы. И она улыбалась в ответ.
В их общем языке отсутствовали звуки. Зато он был полон тонких, едва уловимых вибраций, по которым можно угадывать мысли и состояния.
С его помощью крошка научилась находить в тишине некую особенную точку, с которой начиналось совпадение. Сначала с братом, а через него и со всем вокруг. И она радовалась ей, приняв и полюбив мир таким, как есть.
Но со временем все усложнилось, дети подросли, и девочка получила возможность слышать. Та, волшебная точка тишины потерялась где-то среди множества звуков…
То, что Леночка родилась глухой, заметили это не сразу. Практически с пеленок она была под присмотром старшего брата. А тот и понятия не имел, как растут младенцы: когда у них режутся зубы, когда им пора ползать, садиться, на ножки вставать, говорить. Поначалу все шло нормально. Так же, как все дети, сестрёнка плакала, сосала пальчик, спустя пару месяцев научилась держать головку и переворачиваться на живот. Хваталась за погремушку и узнавала склоненное к ней лицо.
То, что Леночка ничего не слышит, Игорь обнаружил случайно. Книжка с грохотом свалилась со стола. Но малышка, спавшая в кроватке, даже не шелохнулась. Он позвал её несколько раз, почти закричал - ребенок не реагировал. И братец вдруг запаниковал. Не столько от своего открытия, сколько от невозможности рассказать об этом матери и отчиму.
Взрослые родственники Игоря болели тем хроническим недугом, который, вероятно, не переведется, пока жива загадочная русская душа. Известие о глухоте могло нарушить шаткое состояние долгожданной ремиссии, в котором пребывали взрослые, и окунуть их в запой, отчетливо деливший существование семьи на до и после. Когда наступало после, о нормальной жизни можно было забыть.
На трезвую голову мать стыдилась себя, оправдывалась перед сыном, невнятно пытаясь объяснить ему сложные причины своих поступков. Виноватым тоном обещала больше никогда не пить и, кажется, сама себе не верила. Потому что тут же отправлялась на кухню и тайком отхлебывала из припрятанной бутылки.
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 02:01 | Сообщение # 95 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №64
Точка тишины
(продолжение)
Родного отца Игорь не помнил. Когда родители развелись, мальчику исполнилось три года. В памяти, как на потертой кинематографической ленте, мелькали разрозненные эпизоды детства, обрывки громких разговоров, движений, ссоры, споры - пугающие отпечатки взаимных родительских антипатий. Порой воспоминания притормаживали и медленно всплывали в мозгу, как трава со дна глубокого пруда. Вот случайно зацепилась за корягу памяти похожая на пресс-папье металлическая качалка во дворе. Или узкий коридор гостинки с одинаковыми дерматиновыми дверями вдоль стен. Игорь ездит по нему на своем четырехколесном велосипеде. Дребезжат расшатавшиеся пластиковые колеса, скребут бетонный пол. Он несется вперед к светлому прямоугольнику балконной двери в торце здания. И сзади такой же. Между ними и мечется, от прямоугольника к прямоугольнику, из темноты к свету. Каждый раз послушная память добавляет к картинкам детства новые детали, будто оживляет их.
И только один эпизод вспоминается без изменений. Они недавно переехали на новую квартиру. Она просторная и красивая. У Игоря своя комната, большая и светлая. Раннее летнее утро. Тихо. Последние минуты расслабленного удовольствия. И вдруг шумно распахивается дверь, и широкая, как туча, фигура отца склоняется над кроватью. Отец выхватывает Игоря из постели, прижимает к колючей щеке и одежде. Потом отстраняет от себя и внимательно всматривается в сына. Подержав немного на весу, кладет обратно. Молча. Пугает неожиданная резкость его движений и глаза. Странные, будто испуганные или растерянные. Много лет это воспоминание преследует Игоря, не дает покоя. Именно с ним он ассоциирует отца. И с темнотой, загораживающей свет.
После развода его мать Светлана еще не пила так часто и верила, что личная жизнь быстро устроится. Из какой-то глупой и совершенно дикой гордости и обиды она зачем-то отказалась от квартиры, алиментов, помощи бывшего мужа, утверждая, что ей с сыном от него ничего не нужно. Сама себе золотая рыбка, самонадеянно махнула она хвостом, нырнув в глубинку к пригласившей её подруге. На поиски нового счастья.
Небольшой районный центр, тихий, местами даже уютный. Рядом лес, речка. И тишина. Живи да радуйся. Но, оказалось, что в заштатном городишке трудно найти не только счастье, но и самую простую работу. Без прописки и с маленьким ребенком никуда не брали. Едва сводя концы с концами, Светлана уже и не думала о том, как бы блеснуть столичной чешуей и устроить свою судьбу. Работала в нескольких местах, временно, тяжело, получала копейки. Уходила затемно, возвращалась тоже в сумерках, после девяти, а то и позже. Ребенка из садика забирала подруга, которая поначалу делала это в охотку, кормила малыша, возилась с ним, мечтая о собственном. Но очень скоро ей это надоело. К тому же появился парень, забрезжили собственные перспективы, в которых не было места ни Свете, ни её сыну.
При близком общении лучшие подруги вдруг оказались совершенно чужими людьми, с разными интересами, потребностями, опытом. Заострились углы, натянулись недоговоренности, все чаще общение срывалось в раздраженное ворчание и напряженную молчанку. Стало совсем невмоготу. Нужно было съезжать куда-то. Куда?
Света все тянула, медлила, думала пересидеть тяжелые времена. Авось, само рассосется как-то. Не рассосалось. Как-то разругались совсем, с горькими словами, упреками, припоминаниями, больше не желая сдерживаться, вырвалась наружу истина, от которой не скроешься. Света собрала вещи и поплелась на вокзал за билетами.
Встала в хвосте очереди, досадуя на жизнь. Чего только не передумала о своей горькой бабьей доле за те пару часов. Какими только словами не поминала Седова с его бизнесом, пьянками-гулянками, пропаданием и мимолетными обещаниями. При здравом рассуждении, как ни подставляй, но выходило, что она сама виновата, что ей стоило потерпеть, подождать еще. Как другие терпят, а ничего, живут ведь. Теперь уж не вернешь.
Ей даже не приходила в голову мысль о том, что можно было бы все вернуть назад. Что она имеет право на жилье, на алименты, на долю в бизнесе, который они начинали вместе с мужем. Что ни к чему эта её бессмысленная гордость и самостоятельность, и нет ничего позорного или унизительного в том, чтобы получить от него по праву принадлежавшее ей и сыну имущество.
Но она вычеркнула Седова из жизни и сожгла вместе с фотографиями и подаренными им вещами, и его самого, и любое воспоминание о нем.
Злая, уставшая, возвращалась она домой в стареньком дребезжащем трамвае. Цепляла взглядом окна домов, в которых ярко вспыхивали отблески чужого счастья: все у них есть. И квартиры. И семьи. И любовь. Вон прямо у окна целуются. А у неё голодный сын и недовольная подруга, которая только и ждет, когда квартирантка съедет. Острая зависть закипела внутри. «Что ж не везет так? Хоть бы кто помог…»
Оглянулась. Полупустой вагон качнуло, и по полу покатилась пустая стеклянная бутылка. Стукнулась о металлическую ножку потертого пластикового сидения, звякнула и остановилась у грубого мужского ботинка. Света подняла глаза и встретилась взглядом с сидевшим у окна парнем. «Симпатичный», - подумала она и вместо того, чтобы выйти на своей остановке, присела рядом с ним.
Его звали Павел. Счастливый знак доли в тот день был изрядно подшофе, оттого красноречив и толерантен. Подыскивая, с кем бы скоротать вечерок, он и не думал ни о чем серьезном. Но Светлана мотнула своей аппетитной филейкой прямо перед его носом, и он, скорее машинально, чем по велению души, потянулся к ней, завязал пару словесных узелков. И вот - жребий брошен. Они сплелись и перепутались, послушно обманываясь случайным совпадением. Он вдохновенно врал. А Света так же вдохновенно хотела поверить. К тому же у Павла имелась отдельная двухкомнатная квартира. И это, в конечном итоге, победило все сомнения.
Жаль только, что случайный выигрышный билет никому не принес счастья. Новый муж не решил проблем, но умножил печали. Быстрый на обещания, он сидел без работы, как и Света, перебивался случайной халтуркой: грузил, разгружал, сторожил, кирпич таскал на стройке. Вечно без денег, без видимых стремлений. Изо дня в день текла его жизнь в каком-то мутном бессмысленном русле. И не было ни ума, ни сил, ни желания вынырнуть и что-то поменять. «Отстань, я устал», - говорил он на замечания жены и прятался от её вопросов в пивную бутылку и привычную беготню от жизни и от самого себя.
Он принял Игоря, но отцом ему так и не стал. Частенько отвешивал подзатыльники или монотонно читал морали. То есть воспитывал, как умел, воспроизводя случайные впечатления собственного детства, проведенного тоже без отца. Потом ему надоело играть чужую роль, и он все чаще стал срываться, пропадая где-то. Пропивал всё до копейки, возвращался с похмелья, злой, грязный, небритый. Валился в одежде на софу и забывался громким, беспокойным сном. В такие моменты Света бросалась к чемоданам, но вспоминала Седова и заставляла себя больше не рубить с плеча. Тем более, проспавшись, Павел извинялся, сыпал обещаниями. Жалко было бросать. Света терпела, отмалчивалась, не разговаривала с ним месяцами, будто искала какую-то критическую точку тишины, после которой котел терпения взрывается, и все слетает с тормозов.
Однажды муж пришел в дым пьяный и с порога начал цепляться к пасынку. Вытащил ремень, чтобы поучить по-мужски. Малыш испугался, закричал. Впервые стоя перед обезумевшим от пьяной злобы, в сущности, чужим ей человеком, Света не знала, что делать. Она растерялась. Но за юбку уцепился сын, и решение пришло само. Подхватила малыша, заперлась в ванной. Они долго сидели, обнявшись, за корзиной с бельем, не успевая плакать и с ужасом наблюдая, как от тяжелых ударов ходит ходуном старая, давно не крашенная дверь. А отчим все колотил, колотил. Потом затих, захрапел, пугая повисшую за дверью тишину.
Осторожно отодвигая ногу спящего на полу мужа, Светлана вышла, собрала вещи, наспех одела малыша и бросилась прочь.
По двору шаталась осень. Холодный дождь хлестал в лицо, тек по щекам и рукам. В одной - сумка с вещами, в другой – сын. Впереди – тьма новых поводов для слез. Ушла недалеко. У автобусной остановки вспомнила, что забыла взять детскую медицинскую карточку, данные о прививках. В садик не возьмут. Замерла в раздумье, предчувствуя, что вернувшись, расплещет нечаянно ту чашу терпения, последняя капля которой заставила её сорваться с места.
Но все-таки поднялась в квартиру. Спустила с рук сына. Тихонько повернула ключ в замке, вошла. Павел сидел на полу в прихожей с перерезанными венами. Жалкий, серый, как стена. Густая кровь медленно стекала с изуродованных запястий. Он поднял на неё мутный взгляд и улыбнулся. «Когда успел?» - пронеслось в голове. Метнулась к телефону, схватила полотенце, какую-то тряпку, перевязала вены, вытерла кровь на полу. Он не сопротивлялся. Благодарно, как теленок, мычал и тыкался ей в грудь. «О, Господи! Паша…» - прошептала она, квашней расползлась рядом, обняла, прижала к себе и потекла неутолимой бабьей жалью, рукавом вытирая общие слезы и не думая больше об опрокинувшейся чашке.
Маленький Игорь стоял у раскрытой двери и не мог оторвать взгляда от резко изменившегося лица матери. А через полчаса приехала скорая, и побег пришлось отложить.
В дом вползла тишина. Приглушила звук непрерывно дребезжавшего существования. Затаилась в темных заплывших паутиной углах. Разрешила войти надежде. Но, видимо, не было в этом доме места для тихого семейного счастья. Всё вновь зазвенело, заголосило, наполняя тесное жилье резкими дисгармоничными звуками.
Ещё не раз Светлана вынимала мужа из петли, пряталась с сыном, спасаясь от пьяного гнева, стояла на пороге, готовясь сделать последний шаг. И не могла. «Зачем жалею его? Зачем он мне?» - спрашивала она себя, продолжая играть в бесконечные прятки с очевидными ответами, и прикипала, прирастала корнями к тому, к чему нельзя было прирастать … И сама не заметила, как завязла.
Побег навсегда утратил актуальность.
Да и куда бежать? К престарелым родителям, которые еще в детстве отправили её к глухой бабке и с тех пор мало интересовались, как и чем она живет. В город, где остался её бывший, ни разу не спросивший, как они без него? Нет.
Светлана смирилась и регулярно погружалась вместе с мужем в удовольствие громких вечеринок, глушивших тоску и отрубавших сознание. Выпивши, она жестоко лупила Игоря, орала, швырялась вещами: сын напоминал ей о том, что хотелось забыть.
Мальчик пережидал периоды её активности все за той же корзиной с грязным бельем, и только когда взрослые засыпали, выползал из укрытия и начинал жить. Шел на кухню, осторожно обходил живые трупы, поднимал перевернутые табуретки, пытался что-то поесть и сделать уроки на уголке замызганного кухонного стола среди отвратительных натюрмортов с бутылками и солеными огурцами.
***
Но однажды все изменилось. У супругов родилась дочь.
Как, зачем явилось это маленькое чудо в обстановке хронического бедлама? Кто знает. Беременность на позднем сроке. Пропустила. Ничего удивительного. Светлана давно махнула на себя рукой, перестала следить за месячными, привыкла к задержкам. Её организм поначалу яростно сопротивлялся беспорядочному образу жизни. Случайная работа, постоянные запои, скандалы, увольнения, головная боль с похмелья, алкогольный токсикоз. Во всей этой жизненной трясучке не заметила беременность. Почувствовала уже шевеление плода, когда поздно было что-то предпринимать.
С горечью вспомнила, как ходила когда-то беременная Игорем, гордая и счастливая, как чутко прислушивалась к себе и радовалась первому толчку, переменам, мягким едва ощутимым движениям внутри живота. Особенно умиляло её, когда малыш колотил ножкой под стук швейной машинки, будто помогал матери шить.
Теперь все было иначе.
Светлана испугалась сначала, побежала в женскую консультацию. Какой аборт? Гинеколог категорически отказался: срок большой, медицинских показаний нет. Но после окончательного подтверждения и вердикта врача, всё вдруг неожиданно успокоилось. Будто так и должно было быть. Решила оставить ребенка. Последний шанс на нормальную жизнь. Собралась, вычистила дом, ставший похожим на запущенную конюшню, врезала в непрерывно хлопающую дверь новый замок. И резко перекрыла доступ сюда прежним Пашкиным дружкам, не пила и мужа заставила бросить. Да он и сам напрягся как-то весь, задумался, чуть ли не впервые в жизни. Старался измениться. Его взяли на коксохимический завод рабочим. Получал приличные деньги. Закодировался. Какое-то время в дом вернулась забывшая сюда дорогу тишина. С вечерними чаепитиями, пеленками, ползунками, общими заботами и тихими разговорами. Мать нашла где-то швейную машинку и строчила на ней простынки и детские одежки. Этот давний, всплывающий из воспоминаний звук погружал в состояние спокойствия и защищенности.
Но после родов, Светлана так ревностно следила за собой и так боялась сорваться и навредить малышке, что слишком заметно и резко отодвинулась от неё, подбросив двенадцатилетнему еще не испорченному сыну. Поспешила устроиться на работу. И, освободившись таким образом от ответственности, сама не заметила, как вернулась к бутылке. Пила тайно, понемногу. А вслед за ней и отчим начал прикладываться.
Так Игорь стал для Леночки главным проводником в мир людей. Он не сопротивлялся. Ему нравилось нести ответственность за ребенка. Лишь бы мать не пила.
Испытывая к сестре трепетную и радостную любовь, он возился с малышкой, играл, кормил, гулял, настойчиво отгоняя мысль о том, что она ничего не слышит или ведет себя как-то не так. Но скрывать это бесконечно было невозможно. К тому же, мать, подозревая что-то неладное, запила в открытую.
- Что с моей дочерью? Почему нас сюда направили? - хмурясь и отворачиваясь, чтобы не выдать похмелья, спросила у врача Светлана.
- Светлана Петровна, к сожалению, у вашего ребенка выявлена врожденная двусторонняя сенсоневральная тугоухость. Что, видимо, отразилось на общем физическом и психическом её развитии. Она отстает. Некоторые особенности её поведения граничат с аутизмом.
- Что?
- Аутизм – это особое состояние, с помощью которого ребенок словно отгораживается от окружающего мира и сверстников непривычным поведением, - осторожно сказал врач.
- Как это? – почти возмущенно воскликнула мать.
- Ну, например, строго соблюдает странные ритуалы в обычных делах. Болезненно относится к изменениям этих ритуалов, нарушению порядка своих действий. Подолгу погружается в отвлеченные состояния задумчивости. Раскачивается из стороны в сторону, не смотрит в глаза. Вы ведь замечали за своей девочкой такое поведение?
- Ну и что? Просто она такая! Отстает? Неправда! Она плохо слышит всего лишь, ей всего полтора года, - пытаясь защититься от нараставшей тревоги, торопливо заговорила Светлана. Наконец, на последней волне дыхания спросила. - Её можно вылечить?
Пожилой врач, проводивший консультацию, долго молчал, подбирая слова:
- Если это аутизм, то он осложняется глухотой. В её мозгу в силу неизвестных нам причин существует некий ограничитель восприятия, точка тишины, до которой - полное безмолвие, после которой – начинается различение звуков. Наша задача – найти эту точку и помочь девочке адаптироваться к своим особенностям и окружающему миру. Здоровый малыш слышит себя и, подражая звукам, которые издают окружающие, учится говорить. Если ребенок не слышит всех звуков и с ним вовремя не проведена специальная работа, он будет либо путать, либо вообще не понимать некоторых простых слов, не сможет читать книги, решать школьные задачи, общаться с людьми. Снижение слуха окажется барьером в интеллектуальном развитии ребенка.
- И что же? – с вызовом спросила мать, с трудом понимавшая что-то в его витиеватом монологе.
- В настоящее время методов лечения, полностью восстанавливающих слух при врожденной глухоте, не существует. Людям с такими нарушениями может помочь только использование слуховых аппаратов и система педагогической реабилитации. Зато у вашей дочери могут неожиданно обнаружиться какие-то необычные таланты, например, дар предвидения.
Эти последние утешительные слова врача взбесили Светлану. Едва сдержавшись, чтоб не вцепиться ему в горло, она подхватила дочь на руки и выскочила из кабинета.
«За что? Почему именно мне все это? Сначала Седов, бросивший нас ради своего бизнеса, потом непутевый Пашка, вся эта неустроенная, угловатая и ненормальная жизнь, теперь вот дочь». Все это казалось теперь каким-то нереальным и несправедливым, будто происходило не с ней, а с другой недостойной и отвратительной женщиной.
Еще не оправившись после первого шока, пошли по другим врачам, однако и прочие совершенно единогласно подтвердили страшный диагноз – умственная отсталость и тугоухость. Леночке выписали слуховой аппарат. Но ребенок не мог его носить. Звуки окружающего мира колоколами звенели теперь в её голове, вместо уютной и привычной тишины. Малышка безжалостно срывала с себя постылое устройство. Забивалась в угол между детской кроваткой и холодной стеной и, взяв в руку ложку, долго и настойчиво водила ею по металлическим ребрам батареи. Наверное, она улавливала вибрации от звонких ударов ложки о чугунные выступы и наслаждалась этой мелодией. Могла сидеть так целый день, уставившись в одну точку и впитывая свою по-особенному звучащую тишину.
С ней надо было заниматься по специальным программам. Но это требовало времени и денег, которых не было.
Игорю казалось, что Леночке не нужны занятия, она и так все понимает. Он часто говорил с ней и удивлялся точности её восприятия. Сестра легко читала его мысли, угадывала желания. Иногда ей удавалось фиксировать взгляд на его лице и вместо того, чтобы раскачиваться из стороны в сторону в одиночестве, малышка обнимала его и тихонько качалась вместе с ним. Брат не сопротивлялся. Рядом с ней было тихо и хорошо.
Порой Игорь радовался, что она не слышит всего творящегося вокруг. И бережно хранил её тишину.
А мать снова вернулась к выпивке.
По закону всемирного тяготения, её настигла новая беда. Неожиданно погиб муж. Странный народ, бабы. С облегчением бы вздохнуть, отблагодарив жизнь за избавление от камня на шее. Но Светлана растерялась. Все-таки был мужик в доме. Пусть со странностями, недостатками. Все же был. Привыкла она к нему. И по-своему любила, наверное.
О несчастном случае на производстве наперебой писали местные газеты: «Рабочий сорвался с монтажной конструкции в движущийся тушильный вагон с раскаленным коксом. Жена и двое детей остались без кормильца». Весь город всколыхнуло. Соседи сочувствовали, вздыхали. Заводское начальство устроило поспешные и показушные похороны. И осталась Света одна в чужом городе с двумя детьми и пенсией по случаю потери кормильца, которую едва удалось выбить на Леночку. Как жить, на что? Кого это интересует.
Сразу после похорон, объявились родственники с внушительными баулами и чемоданами, разместились кучно, всерьез и надолго. В прихожей построились рядами новые тапочки, в ванной - зубные щетки и отдельные полотенца для великовозрастного племянника Ярика, его матери Алевтины и склеротичной бабушки Серафимы Петровны. Гости обосновались в большой комнате, потеснив Светлану с детьми в узкую как тамбур комнатушку с окнами на пустырь.
Далеко за полночь бывшие Пашкины дружки кучковались на этом пустыре, жгли костры, до мордобоя спорили о судьбах страны, директоре коксохимического завода и бедных Пашкиных детях. А с утра те же разговоры начинались дома, на кухне. Родственники тоже любили разводить густой словесный кисель. И все так красиво выходило в их умных речах. А на деле Светлана понимала, что они только и ждут её отъезда. Конечно, никто не гнал её на улицу с двумя детьми, но и остаться не приглашал.
Через пару месяцев сам собой возник вопрос о наследстве, жилплощади, привлечении нотариуса и прочих актах гражданского состояния. Света, так и не удосужившаяся заключить официальный брак, юридически на жилплощадь претендовать не могла. Это понятно.
Никому и раньше не нужен был отрезанный ломоть – сын-брат-алконавт, а тем более сейчас - его пьющая жена с двумя прицепными вагонами. Не вешать же себе на шею. Она и сама бы не стала. Какое-то время Света еще пыталась собрать бумаги, найти адвокатов, потом сорвалась окончательно, запила, махнув рукой на детей, квадратные метры, родственников. А они только того и ждали, помогли Игорю упаковать чемоданы, дали денег, и лишь только мать вынырнула из похмелья, усадили семейку на поезд и облегченно помахали им рукой.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 02:58 | Сообщение # 96 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №65
Сирень
(Моему дорогому другу Мстиславу посвящается)
Сирень в голубом стакане на подоконнике, короткая ажурная
тюль и белая скатерть на дубовом столе у окна – уютно и опрятно. Гостиная под
стать хозяину. Он сам был человеком педантичным, с виду, и хлебосольным в душе.
На вид ему лет 60, может больше. Его можно было бы принять за «человека со
связями», учитывая его манеру держать осанку и говорить осторожно или, вернее,
деликатно, но располагающая улыбка и не новый, но аккуратный, костюм выдавали
его истинную натуру. Это тот самый характер, что не нуждается в противоречиях, которыми лечатся суетные души.
Пройдя сквозь жизнь с улыбкой, он спокойно принимал старость, не жалея о
прошлом и не думая о морщинах.
- Что же вы стоите? Проходите, присаживайтесь. Я вас
ждал. Вот ведь и приготовил всё, - он жестом указал на сервированный к чаю
стол. Молодой человек ещё несколько секунд пытался подавить в себе странное
ощущение неловкости, бросая смущённые взгляды на открытую банку варенья.
- Нет, ну что вы! Я ведь по работе пришел. Всего на пару
минут. Я вам звонил, Сергей Николаевич, помните?
- Помню, помню…. А как же! Я ведь потому и приготовился,
что ждал вас. Ну, будьте так добры, составьте мне компанию, – подкрепив свою
просьбу обезоруживающей улыбкой, Сергей Николаевич осторожно подтолкнул
молодого человека вглубь комнаты, а сам поторопился к большому, но изящному,
комоду. Раздался жалобный скрип по лакированному древу, и вот из верхнего ящика
показалась довольно массивная шкатулка из потемневшего дерева с искусно
сделанной витиеватой гравировкой «Resurgam».
- Это латынь, -
поспешил с объяснениями Сергей Николаевич, - В переводе означает «воскреснет».
Моя покойная жена привезла мне в подарок эту шкатулку, после одной из своих
бесконечных гастролей. Насколько я помню, прежде эта чудная вещица принадлежала
семье одного обнищалого аристократа. Когда к власти пришел Муссолини, отец
семейства решил бежать из Италии вместе
с сыновьями. Чтобы собрать денег, ему пришлось продать всё, что осталось
от прошлой роскоши, включаю и эту шкатулку, в которой он прежде хранил письма и
фото своей покойной жены. Как видите, я использую этот ящичек с той же целью.
Своего рода гроб для воспоминаний, - он горько улыбнулся своему неуместному
остроумию и потупил взгляд. Юноша уже успел присесть за стол. Всё это время он
задумчиво вслушивался в слова собеседника, должно быть, представляя себе
картину революции в Италии. Ощутив повисшее в воздухе молчание, ему снова стало
неловко. Тогда он неожиданно вспомнил, что даже не представился и резко, но
слегка неуверенно, протянул руку Сергею Николаевичу:
- Сергей. Меня зовут Сергей. Простите, я сразу не
представился… - эффект неожиданности тут же выдернул собеседника из омута
грустных воспоминаний, вернул прежнюю доброжелательную улыбку.
- Тёска, значит.
После дружеского рукопожатия Сергей Николаевич, вопреки
всем отговоркам, поставил перед гостем чашечку чая на блюдце и, наконец-то,
присел сам.
- А ведь знаете, сама по себе эта шкатулка – безделка,
милый пустяк, хоть и хорошей работы. Истинная ценность этой вещицы кроится в её
истории. Моя жена купила её у одного торгаша-стервятника, скупающего у людей
антиквариат и драгоценности буквально за копейки, пользуясь их бедственным
положением. Но нужно отдать ему должное за его талант рассказывать сказки.
Правда ли эта шкатулка побывала в знатной семье или нет, мы уже никогда не
узнаем, однако же, благодаря красивой легенде, для нас это теперь не просто вещь, а свидетель человеческой
жизни! Владельца не стало, а кусочек его души – вот он, перед нами, во всей
красе.
Сергей Николаевич снова поднялся с места и подошел ближе
к молодому человеку, который всё это время изучал чудесный предмет любопытным
взглядом, но так и не решался взять его в руки. Проведя рукой по пыльной
крышке, Сергей Николаевич тихо вздохнул и осторожно открыл шкатулку. Она
оказалась доверху наполнена чёрно-белыми фотографиями. На всех снимках была
одна и та же женщина с обворожительным взглядом чистых глаз и тонкими, чуть
резковатыми чертами. У неё были явно выражены скулы, и чуть заметные ямочки на
щеках, волосы почти на всех фото были собраны в пучок, открывая тонкую шею и
аккуратный затылок. Единственное цветное фото было приклеено к внутренней части
крышки. В правом нижнем углу размашистым подчерком было написано «Мадам
Лемуан». Женщина на фото была ещё довольно молодой, но будто бы усталой. В
отличие, от других фото, на этом она не улыбалась, не кокетничала взглядом, её
тонкие губы были наполовину спрятаны за букетом обычной сирени, которая растёт
в любом парке, распускаясь с приходом мая. Приглядевшись лучше, молодой человек
вдруг заметил, что глаза этой женщины были необычного фиолетового цвета. Цвета
сирени в её руках.
- Удивительный цвет глаз…. Нет, эта девушка очень красива!
Но её глаза…. Это действительно настоящий цвет глаз?
- Да. У неё была редкая аномалия. Так называемая
генетическая мутация «происхождение Александрии». Сама по себе она не несёт
никакого вреда для зрения, но согласитесь, какое очарование! – он ещё раз взглянул
на фото и мечтательно улыбнулся: - Её глаза были цвета сирени. Отсюда,
собственно, и псевдоним: «Мадам Лемуан» - это сорт сирени. Когда настало время
выйти на большую сцену, она решила, что нужно придумать для себя особенное имя,
чтобы ещё больше выделится среди остальных. По правде говоря, она мнила себя
новой Мерелин, считала, что в первую очередь должна создать образ – некую роль
на всю жизнь, с которой никогда не придётся расстаться. Актрисой с мировым именем она, конечно, так и
не стала, но псевдоним решила оставить. Можно сказать, в моей жизни было две
женщины: Оленька – моя жена, и мадам Лемуан – мой непризнанный гений, которому
я посветил всю свою жизнь.
Юноша сделал глоток чая и неуверенно протянул руку, чтобы
взять одну из фотографий. С чёрно-белого глянцевого фото на него смотрела
девушка, может быть чуть старше его. Она сжимала в руках большую чёрную
пластинку с надписью «The Beatles», а её щеки украшали чудесные ямочки. Перебирая фото одно за другим, эта
самая девушка то взрослела, то молодела, улыбалась и грустила, заворачивалась в
душный клетчатый плед или же наоборот нежилась на солнце. Были фото с лошадьми,
с цветами и многими другими элементами счастливой жизни, но именно она была
главной героиней любого снимка. Перебрав около полусотни фотографий, на самом
дне он обнаружил один единственный
портрет, героем которого была не мадам-сирень, а молодой мужчина с улыбающимися
глазами. Если бы не этот взгляд, он вряд ли бы узнал ещё совсем юного Сергея
Николаевича.
- Это вы? – удивлённо спросил Сергей и протянул снимок
своему собеседнику. Тот сделал глоток чая и, не менее удивлённо, взглянул на
находку.
- Действительно! Надо же, я совсем забыл об этом фото.
Тогда мне было всего 23. Как видите, я был ещё совсем молод и даже наивен. Мне
ещё чудилось, что я когда-нибудь стану великим музыкантом, а может и
композитором. Взгляните-ка на обратную сторону.
«Старый город засыпает
у причала на груди,
как веснушки рассыпая
бледно-желтые огни.
Где свинцовая прохлада
залегла в глубинах волн,
ловко прячется от взгляда
зыбкий лунный перезвон.
Небо в тонкой паутине
пролетающих комет
наполняет взгляд твой синий
памятью прошедших лет»
Позеленевшие от времени чернила, ровный почерк – в этих
мелочах чувствовалась та же черта, что и во всей обстановке этой комнаты. Это
был тот самый характер, живущий ради самой мечты, а не её исполнения. Возводить
воздушные замки – это всё-таки гораздо менее пыльное занятие, нежели строить
реальные дворцы.
- У вас талант.
- Был талан. Был. Таланты есть у всех, а у меня был
комнатный гений.
Николай Сергеевич взял одну из многочисленных фотографий,
поставил её в тень букета сирени, и долго-долго смотрел…
****
Пряный аромат большого города встретил его при выходе из
автобуса. Провинция осталась позади, в двух часах езды от столицы. Там остались
и цветущая сирень, и маленький дворик,
уютная и опрятная комната, под стать её обитателям – Сергею Николаевичу и его
призракам прошлого. Пришлось вернуться из этой неземной атмосферы в, не менее
яркую, реальность. Завтра можно будет отнести шкатулку заказчику и заработать
на её продаже неплохие деньги. В конце
концов, в этом и состоит его работа. А сегодня ему хочется играть на гитаре!
Пальцы невольно берут аккорды, упираясь в воздух, а на губах вертится лёгкая мелодия.
Над его головой уже возвышается купол воздушного замка…. Разве это не идеальная
клетка для мечты?..
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 04:07 | Сообщение # 97 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №66
Черничная поляна
Снег повалил обильно, слепил глаза. Женщина еще больше прежнего сгорбилась, закрывая лицо рукавицами время от времени. Упорно шла навстречу ветру по узкой тропинке. Метель быстро заметала следы и вот уже совсем не стало видно дороги. Хорошо, что впереди показались дома. Эта улица? Другая? Обошла не одну, нарастали волнения и тревога. Безлюдные улицы казались угрюмыми. «Показалось? Нет? Вне сомнения, через два дома кто-то есть. Ну кто гнал меня?! Может свернуть обратно? Нет, найду, обязательно найду», - твердила себе, прибавляя шаг.
Второй час шел снегопад. «Что дома сидеть? Надо почистить дорожки от снега. Совсем замело», - подумал Михалыч. За работой и разные мысли приходили одна за другой. «Был трижды женат. И что?! Опять один. Дудки! Теперь в брак и калачом не заманишь. Казалось бы, женился в первый раз по любви. Может действительно по любви? Как можно было не заметить, что жена похожа на свою мать, как две капли воды. Потому что после рождения сына она очень изменилась. Крикливая, всегда стояла на своем, если даже была неправа. Хотела контролировать всё и вся. Постепенно из отношений ушли теплые чувства, доверие, стало всё раздражать. Когда сыну исполнилось восемнадцать лет, Михалыч на следующий же день подал на развод.
Вторая? Решил подойти к вопросу о браке и семье с умом. Присматривался, примеривался, думал, гадал, чтобы и умница, и красавица. В итоге все равно ошибся. Жена строила карьеру, на мужа времени практически не оставалось. Купленные в магазине котлеты, суп из банки. Он – «жаворонок», она – «сова». И брака снова нет.
С третьей и вспомнить-то нечего. Как были чужими, так и расстались чужими. И сам не понял, что это было. Хорошо, что детей в последующих браках не было. Всё ж легче на душе, дети сиротами не растут».
Заливисто залаял пес, рвался с цепи. «Кто там ещё? Кого это носит?» Михалыч подошел к калитке и встал, опираясь на широкую деревянную лопату. За забором стояла женщина неопределенного возраста в куцем не по росту пальто и вязаной крупным узором шапочке мышиного цвета.
- Здравствуйте! Вы не скажете, как пройти на Черничную поляну?
- Ну, здравствуй, мил-человек. А где корзина? И какая-такая злая королева выгнала среди зимы за подснежниками? – оглянул ее с ног до головы Михалыч.
Женщина сначала удивилась, а потом прыснула в кулачок от смеха.
- Ой, и правда, смешно. Не объяснила толком. Да мне улица нужна, она так и называется - Черничная поляна. Никак не могу найти. Заплутала, похоже. А это садоводство Ельничное?
- Хм...Ельничное аккурат через одну станцию будет. Зайдите, чайку попейте. Замерзли, небось. До электрички ещё далеко. Не бойтесь, пес у меня смирный, хоть и грозный с виду. «Фу! Я сказал. Фу!», - строго скомандовал псу, открывая дверь калитки.
В буржуйке весело трещали дрова, было уютно и в комнате пахло яблоками.
- У меня чай с травами. Вам понравится. Сам выращиваю мяту, мелиссу и собираю летом первые листья черной смородины. Меня Михалычем кличут, как-то так повелось. И возраст еще хоть куда. - Озорно посмотрел на неё, машинально подкручивая кончики усов. – А Вас как величать?
- Анна Карловна. Можно просто Аня, - смущаясь, сказала она.
- И что же Вас занесло в такую даль да в такую метель?
«Сказать? Не сказать? Вроде добрый человек. И потом, с кем еще она может поговорить по душам? С тех пор, как десять лет назад умерла мама, а теперь и тетя, она всегда была одна. На работе слыла тихоней, подруг так и не обрела, её сторонились. Одевалась без лоска, годами носила вещи, имевшие весьма поношенный вид и коллеги не принимали в свой круг. После работы шла домой и по пути каждый день кормила подвальных кошек. Вот с кем могла отвести душу, не чуралась погладить. И когда, вставая с корточки, уходила к парадной, кошки долго смотрели ей вслед. К её 39 годам замуж так и не вышла, детей не было.
Юноша, в сущности еще мальчик, с которым она вместе училась в институте, не понравился матери и тете тоже. «Мы из интеллигентной семьи. А он?! Мы про него ничего не знаем. Даже не думай. Он тебе не пара». Она потом часто злилась на родных, но ни сказать, ни сделать что-то против их воли духу не хватало. А жизнь не состоялась. Кому? Ну кому нужна она в её-то возрасте!? Добрая, с мягким характером. Литература, музыка....Внутренний мир...он невидим.
Жаль только, что приходится выискивать места, где есть пианино. Музыкант должен играть минимум два раза в неделю. В юности закончила музыкальную школу, поэтому и привычка, и любовь к музыке остались с нею, правда, работает она совсем не по своей специальности. Куда мама, будучи руководителем научного отделения, устроила ее в свое время, там и числилась она по сей день. Вспомнила, как на днях одна малознакомая дама из управления (они оказались в кафе за одним столиком) неожиданно для нее спросила:
- Вы играете на пианино?
- Откуда Вы знаете о моем пристрастии?
- У Вас красивые тонкие пальцы, как у музыканта.
Две женщины разговорились, нашлась и общая тема – любовь к цветам. А на следующий день милая дама разыскала ее на рабочем месте и вынула из пакета горшочек с маленьким цветком-отростком, но уже с нежным малиновым бутоном.
- Это Вам к празднику. – просто сказала она и улыбнулась.
У Анны защемило сердце. Ведь ей давно не дарили подарки...просто так, от души».
- Мне пора. – сказала она Михалычу. - Уже темнеет. Хочу засветло добраться до города.
- Я провожу. Мало ли что, лихие люди, они везде есть.
- И что же Вас привело в наши края? Так и не ответили.
- Знаете, мне по случаю досталась дача. Не Бог весть какие хоромы, маленький домик, а главное – земля, целых пять соток. Давно была мечта – иметь за городом дачу, вот и не утерпела до весны. Очень уж хотелось посмотреть, потрогать, понять и ощутить, вот он – мой домик. Люблю растения, теперь буду украшать землю цветами.
- Нормальное желание. И я такой же, сам не свой до земли, даже зимой часто приезжаю, как сегодня, например.
Переговариваясь, они добрели до платформы. «Вот те на!» Не могла поверить своим глазам Анна. Читала, перечитывала, готовая заплакать. На стене кассы висело объявление «В связи с обрывом проводов на линии отменяются все рейсы электропоездов до особого распоряжения».
- Ну, ну, не все так плохо, - успокаивал Анну Михалыч, увидев серые глаза на мокром месте. – Идемте ко мне, переночуете, а там, глядишь, и электрички пустят. Утро вечера мудренее.
Когда вернулись, стало совсем темно. Пес вилял хвостом и радостно вертелся у ног хозяина. Михалыч ласково потрепал пса по холке.
- Вы идите в дом, а я тут маленько по хозяйству управлюсь и присоединюсь.
Проводив Анну в дом, Михалыч забрался на чердак, в ворохе коробок нащупал, что искал, спустился по лестнице, улыбаясь про себя. В углу участка подрастала елка. Она уже выросла с человеческий рост, была пушистой на загляденье. Михалыч развешивал игрушки, они остались с тех времен, когда сын был школьником. Подключил гирлянду к удлинителю, проверил, отключил и вошел в дом.
«Так...Где-то было шампанское. Точно помню, брал. Чисто символически отметить праздник», - приговаривал, накрывая стол к ужину.
«Огонь в печи, на столе свечи. Об этом могла только мечтать», - думала про себя Анна, рассматривая Михалыча незаметно. «Спасибо Вам за вечер», - тихо произнесла она, чуть хмелея от выпитого бокала игристого вина. «Накиньте пальто, закрывайте глаза и следуйте за мной»,- повел Михалыч Анну за собой.
На темном небе сияли звезды, мерцали в звенящей тишине. «Какие же они крупные и красивые! Никогда не видела таких!» «Раз-два-три, елочка, зажгись! Там-та-ра-ра...» Михалыч хлопнул в ладоши. На белом снежочке сияла и сверкала нарядная елочка, как звезды в вышине.
«Мерещится? Может сплю? - ущипнула себя Анна. - Воистину сегодня день чудес, день исполнения желаний. Верьте и вам воздастся, где-то она читала об этом. В душе звучала любимая ею музыка Баха, подчеркивая торжественность момента и величие мироздания. Она вспомнила вечер, когда широта и мощь звуков органа ограничивались витражами Большого зала Капеллы, а сегодня мелодия чувств устремлялась ввысь свободно и легко. Жизнь моя теперь пойдет иначе, я это чувствую».
Лес медленно уплывал за окном электрички. Небо розовело на глазах, как щечки простодушной женщины от смущения при воспоминании о неожиданном вечере. «У меня тоже теперь будет своя красавица, на своей земле». Эту мечту она исполнит сама.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Суббота, 08.03.2014, 04:49 | Сообщение # 98 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №67
Жизнью Пьеретты
Родители знали, что я особенная.
Они назвали меня Пьереттой.
Её аплодисменты слились с общими, зрители неистово выражали свое восхищение перед актерами. Крики и свист были даже излишними, они переполняли зал театра, сдавливая дыхание девушки. Её глаза уже привыкли следить за указателями прожекторов, и теперь, когда спектакль был окончен, и зажжен свет ламп, она растерянно переводила взгляд из одного угла сцены в другой. Она потеряла из виду того Гения, ради которого пришла.
Но актеры вышли на сцену вновь – этого требовала публика. Среди них был тот, кто играл сегодня роль Маленького Принца. И девушка аплодировала стоя, когда он преклонился перед залом.
– У тебя на лице выражение щенячьей преданности, – сказала подруга, стоявшая рядом. Она едва согласилась придти сегодня вечером в театр вместе с Пьереттой. Но и она поднялась с места, аплодируя. Вечер был прожит не зря.
***
Обе девушки молча добрели пешком до автобусной остановки. Она располагалась как раз напротив театра, отделяемая лишь дорогой и Площадью в память того, что уже никто не помнит наверняка.
– Быть может, нам все же стоило купить цветы? – Подруга снова не вынесла глубокой паузы в разговоре.
– Нет, – ответила Пьеретта, смотря на здание театра.
Подругу звали Олесей. И она терпеть не могла, когда её так звали. Обычное имя для всех друзей трансформировалось в сокращение «Леся».
А еще Леся носила очки. Она не могла видеть, что у входа в театр маленькими группками стоят актеры вечернего спектакля, и невысокая худенькая девчонка уже подарила Маленькому Принцу букет нераскрывшихся желто-алых роз.
– А вообще да, ты права… – Леся издевательски сочувствовала своей подруге: – Ты и так на нашего Гения смотришь как собачонка, если бы еще и цветы ему сегодня преподнесла, то всё… Он был бы покорён…
– А какие цветы ты любишь?..
Пьеретта вздохнула поглубже, чтобы голоса фантазий не тревожили её.
Выцветающее солнце осеннего вечера изменило цвет. Из желтого в красный. Но на улице так и осталось тепло и по-осеннему сухо.
Подруга уехала на первом же автобусе. Она жила неподалеку, кроме того, Лесе было совершенно безразлично, чем заняты актеры после спектакля.
А девушка всё продолжала смотреть, как исполнивший роль Маленького Принца болтает с друзьями, пришедшими на его выступление, как фотографируется с кем-то на память… Как одиноко стоит и просто дышит остывающим вечерним воздухом. Как уходит, и его силуэт в темно-серебряном плаще Принца исчезает за тяжелыми дверями старого театра.
***
В маршрутке Пьеретта вспоминала сцену и свет прожекторов. Её стеклянные глаза перестали смотреть на закат в окно автобуса – прошедшие мгновения вечера затмили скуку настоящего.
Она снова видела, как он вышел на сцену с желтой повязкой на глазах. Полузакрытое лицо и костюм Маленького Принца не дали сразу же узнать его. Но, первый же жест и раскат любимого смеха – и Пьеретта сжалась от того, как перехватило её дыхание. Конечно же, это он, Гений. Только он умеет так смеяться, лишь его голос звучит именно так.
Пьеретта пришла бы в театр даже если бы знала, что Гений станет играть немой эпизод. Но девушка и предположить не могла, что он будет исполнять одну из главных ролей и появится на сцене ещё до открытия занавеса.
И когда был поднят занавес, её сердце стихло, чтобы не мешать глазам наслаждаться открывшейся картиной. Персонажи были расставлены на сцене, словно бы немые, обездвиженные куклы. Куклы, в глазах которых сияла жизнь.
На заднем плане в тени беседки, поросшей плющом, укрылись от посторонних глаз Фигаро и его Сюзанна. У левого края сцены Арлекин сидел на спинке белого стула, поставив ступни на мягкое сидение. Подперев одной рукой голову, он наблюдал за Коломбиной, которая на противоположной стороне сцены кокетничала с Котом Базилио. Чуть ближе к беседке Пунчинелло, стоя на коленях, обнимал ноги Пульчинеллы. А она дерзко смотрела на него сверху вниз, довольная эффектом своего жестокого очарования.
В центре сцены, на белом кубе сидел Труффальдино. На его коленях уютно устроилась Смеральдина, чуть склонив голову для поцелуя. И рядом с влюбленными стоял Одинокий Шарманщик, в руках которого застыла музыка.
Маленький Принц и Тод тоже застыли на месте, наблюдая великолепную сцену молчания и гармонии.
А она вдруг поняла – в немой сцене не хватает Пьеро. Забыв на минуту о Принце, Пьеретта взволнованно оглядывала кулисы и подножье сцены – может быть, этот тихий герой Шекспира просто укрылся где-то, и она не заметила его?..
Но нет, Пьеро просто не было на сцене…
Картина молчания вдруг ожила, персонажи говорили, смеялись, шутил Маленький Принц. А Пьеретта еще пару минут расстроено искала взглядом черно-белый костюм грустного человечка.
***
Старушка, сидящая рядом с девушкой в автобусе, озадаченно посмотрела на нее. Забывшись, Пьеретта невольно вернулась к тому расстроенному выражению лица, с которым она искала, но так и не нашла Пьеро.
Она очнулась от взгляда старушки, и смущенно отвернулась к окну. Закат в небе впитал осенние краски. Золотисто-желтые переливы чуть смешивались с алой кровью уходящего солнца. Точно такого же цвета розы Гений держал на руках, когда стоял у входа в старый театр.
Розы… Да, точно, Роза… Так звали девушку, которую полюбил Маленький Принц. Он смеялся, он так смеялся её словам. И Тод, эгоист, пытался разлучить их, испытывая ревность.
Шарманщик играл и играл для влюбленных, и Кот Базилио ушел своей дорогой, когда Коломбина отвергла его. Наверное, он побрел искать свою любимую оборванку Алису в лисьей шкуре. Какими бы ни были его увлечения, он, все же, всегда возвращался к ней одной.
И музыка, и свет прожекторов, и голоса, и запах театра… Пьеретта была влюблена, она дышала.
Досадно. Маленький Принц ушел со сцены под руку с девушкой в платье цвета фуксии. Он ушел под руку с Розой.
***
Воображение девушки нарисовало Маленького Принца, стоящего возле нее. Его теплые карие глаза смотрели на Пьеретту с умилением.
Принц галантно подал ей руку ладонью вверх:
– Идем. Пройдемся немного, посмотрим на осень…
Выпрыгнув из полупустого вечернего автобуса, они побрели по мостовой. Яркие листья пылили идеально аккуратные лаковые туфли Маленького Принца. Ядовито-желтый шарф, накинутый поверх плаща, делал Принца похожим на художника Бэзила из любимой книги Пьеретты.
Он рассмеялся таким её мыслям. Но спросил, все же, о совершенно другом:
– Ты так и не ответила мне. Какие цветы ты больше всего любишь?..
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 01:48 | Сообщение # 99 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №68
Ночь удивительных чудес
Полночь… Это магическое время когда новый день вступает в свои права, когда на мгновенье время замирает. В этот момент происходят самые удивительные чудеса. Ночь волшебна, ночь восхитительна.
Сколько же связано традиций, историй, когда стрелки часов затихают на циферблате в полночь. Например, в Китае, этот период считается пополнением жизненных сил энергией. В Индии - это переход из одного состояние в другое. А в России можно увидеть край света. Но, а самая волшебная, праздничная полночь – новогодняя.
Эта история произошла в детском доме № 7 с немой, восьмилетней девочкой Сашенькой. И сейчас предновогоднюю ночь, сидя у окна, за которым сыпал крупными хлопьями снежок, она, не издавая ни звука, рисовала счастливую семью цветными карандашами. Сашенька не просила как большинство детей, редких, дорогих подарков и даже не просила, чтобы она смогла говорить. Больше всего на свете она хотела быть любимой родителями дочкой. Чувствовать тепло и нежность маминых рук, и искать защиту на сильном отцовском плече.
В просторном холле детского дома стояла большая, нарядная ель. Вокруг нее детишки водили хороводы, пели песенки и вкушали наступление новогоднего торжества.
Новый год окутывает не только предвкушением праздничного настроения, а еще и доброй магией волшебства. Разве это не волшебство, наряжать величавую ель, украшая ее мохнатые ветви разноцветными, яркими шарами? Или стать на балу - маскараде настоящей снежинкой, кружа в танце в белом, ажурном платье? Наверное, это больше, чем волшебство. Это каждая человеческая душа вселяет во весь мир частичку своей радости, искренности и частичку своего любящего, доброго сердца.
Сашенька спрятала рисунок в карманчик серого платьишка и направилась вместе с другими детьми водить хороводы. Но ребятишки не охотно, брали ее в свою компанию, а постоянно отталкивали от себя. После очередного толчка, Сашенька зацепила пушистую ветвь ели, на которой красовался яркий, переливающийся в серебре шар. Игрушка разбилась, а на звон битого стекла прибежала воспитательница Жанна Николаевна.
- Что тут происходит? Кто игрушки бьет? – раздался резкий голос крупной, высокой женщины.
- Мальчики и девочки дружно показывали пальцем на Сашу.
- Это она разбила, неряха! – высказался один из мальчишек.
Но Сашенька ничего не могла ответить на ложь. Она одиноко стояла в сторонке, отстраняясь от всех.
- Саша, опять ты! – взбондировала воспитательница. – Сегодня ты, будешь ночевать в кладовой, за свое плохое поведение.
Белоснежной, предпраздничной ночью, немая Сашенька осталась совсем одна, в пыльном чулане. Свистящий ветер, проникал во все щели, забирая в нем остатки тепла. Саша съежилась. Где-то на улице слышались людские песнопения и поздравления с наступающим Новым годом.
Как же ей тоже хотелось спеть песенку и прокричать поздравления всем людям на Планете. Но как бы она не старалась произнести хоть малейший звук, своим детским голоском, все ее усилия были тщетны.
В пять лет Сашенька перестала говорить. Она замкнулась в себе. Ни психологи, ни воспитатели ничего не могли поделать, и вытянуть с нее хоть малейшее слово. И как искоренить молчание Саши никто не знал.
Вот наступает тот самый миг, когда часы пробили полночь. Новогоднюю, волшебную полночь. В это время Сашенька, сжала ладошки своих рук в кулачки, и сильно зажмурив глаза, мысленно загадывала желания: пусть будет мир на земле! Пусть всегда будет только добро. Пусть все люди будут здоровы! И даже на последней доле секунды, Саша так и не произнесла свою заветную мечту – стать частью семьи. Она считала, что желания, которые она мысленно произносила куда важнее, чем ее единственная, несбыточная надежда.
За окном разрушительно взлетали фейерверки, разгорались в ярких красках искристого огня салюты. Саша наблюдала через маленькое окошко за неописуемо-сказочным торжеством, который после полуночи приносит праздник, в каждый уголок земного шара.
Утром первого января, когда большинство людей только приложили свои уставшие головы до мягкой подушки, в кабинет воспитательницы детского дома ворвалась уборщица Ивановна.
Ивановна, ты чего с дуба упала? – пробурчала сонная воспитательница.
- Это ты сейчас с дубу упадешь. К Солдатовой Сашке брат приехал, забрать ее хочет.
- Как брат? А она где?
- Так ты ее вчера в кладовой закрыла.
- Точно, - почесывая разлохмаченную прическу, начала вспоминать Жанна Николаевна. – Так, ты сейчас иди и Сашку открывай, а я пойду с этим братом поговорю.
- Нет! Ну, какой брат? Она же сирота – все так же возмущалась воспитательница.
- Открывая чулан, уборщица Ивановна увидела мило спящую Сашеньку, свернувшуюся от холода в клубочек.
- Сашка! Просыпайся! К тебе брат приехал.
Саша сонно потерла свои дивные глаза и удивленно посмотрела на Ивановну.
- Ну чего молчишь? А, ты же немая… Я говорю, к тебе брат приехал, - проверещала пожилая женщина со шваброй в руках. После ее слов Саша подскочила с деревянных коробок, из которых соорудила, что-то вроде кровати и выбежала из надоедливого чулана.
Саша бежала по длинному коридору, где не совсем далеко стояла Жанна Ивановна с парнем лет двадцати пяти. Она ему что-то строго объясняла:
- Вы понимаете, Ваша сестра очень трудный ребенок, девочка ничего не говорит - она немая.
Саша почувствовала своим юным сердечком, что худощавый парень, стоящий возле входа с Жанной Николаевной – ее брат. И девочка, расправив руки, бежала на встречу.
- Братишка!- неожиданно для себя прокричала Саша мелодичным голоском. Воспитательница от удивления открыла рот.
- Братик! – все также не успокаивалась девочка, и ее эхо отдавалось во все уголки детского дома.
Светлокудрый парень присел на колени и, поймав сестренку, которая словно птица, расправив крылья, летела на встречу к нему. Он крепко ее к себе прижал, улыбаясь и радуясь.
- Это лучший Новый год! - взыграло сердце от восторга у брата Саши.
- Ура! У меня есть брат, у меня есть семья! – направляясь к выходу за руку с братом, восхищалась Сашенька.
- Это еще доказать надо! – прокричала в след воспитательница. Хоть в душе сквозь злобу и зависть радовалась за Сашу.
Пробивает новогодняя полночь. Под бой курантов, разливая в бокалы игристое шампанское, нас охватывает та самая волнующая сказка, в которой все наши родные, близкие живы и здоровы, в которой беды обходят нас стороной, а только веселье и радость окружает всех нас. Здесь самая верная и преданная дружба, самые сокровенные богатства и настоящая, искренняя любовь.
Часы двенадцать бьют! Мы все окунаемся в праздник, улыбаясь, смеясь и шутя. В эту минуту вступает новая счастливая жизнь! Новый год! И уже летят поздравления: С новым годом! С новым счастьем!
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 02:10 | Сообщение # 100 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №69
Иван и Русалка
Давным – давно это было. В очень древнем поселении на Чёрном море, которое построили греки и назвали Ольвия. Сам город занимал правую сторону Бугского лимана и был так удачно расположен, что вероятно поэтому его название означало «счастливая». Благодатные земли для пастбищ, открытые просторы и тёплый климат – всё это делало древний город Ольвия сказочным местом. Жил там пастух по имени Иван. Сидя на берегу лимана и наблюдая природу, выучился он превосходно играть на свирели.Однажды привлекли эти чудесные звуки существо необычное, вчеловеческом образе, однако не человека вовсе. А была это русалка. Заплыла она в тёплые воды лимана, чтобы посидеть на камне на мелководье. Только как заиграла свирелька, забыла она страх перед людьми. Всё ближе стала она подбираться к берегу, где сидел Иван. Он тоже её заметил, только виду не подал, чтобы не спугнуть. Сам же стал приглядываться к ней. «Хороша очень. Волосы словно волны, а в них белая лилия. Глаза сине-зелёные, словно море» - думал Иван. А русалка тем временем стряхнула песок, серебром искрившийся на её маленьком плечике и обратно в воду, заметила она взгляд Ивана и смутилась. Только и видел Иван изумрудно-серебристый хвост, плавно ударяющий об воду. А закат на воде мерцал, словно россыпь рубиновых камней. На другой день в это же время Иван снова пришёл на берег, он долго играл на свирели, но русалка не появлялась. Когда он перестал играть, послышался вдруг всплеск воды. Она стояла в вишнёво-красных отблесках воды, в обрамлении последних лучей солнца и, казалось, совсем уже не боялась его, и не собиралась тотчас исчезнуть. С этого момента он приходил на берег только ради неё, он играл на свирели только для неё. А она слушала его, рассматривала всё, что его окружает: красивый берег, деревья и цветы. Прислушиваясь к пению птиц, сидящих на деревьях, она думала о том, как хорошо на земле. Потом она возвращалась в свой морской дом. Это был огромный хрустальный дворец, украшенный морской растительностью и кораллами. Русалка была большой рукодельницей. Вышивала она узорчатые полотна золотым биссусом - нитями, которые производили двустворчатые моллюски. В изысканных нарядах появлялась она перед королевской свитой Морского царя, и царь гордился своей дочерью. Она прекрасно пела и танцевала и была настоящим украшением праздника на радость обитателям хрустального дворца и тех, кто с удовольствием наведывался к ним в гости. Часто выныривала она из глубины моря и каталась на пенных волнах, словно на «снежных» горках, а её добрые друзья – дельфины весело заводили с ней игры. Они то прятались от неё, то появлялись из морской пучины. Русалочка слышала их раскатистый говор, и ей было весело. Но однажды она загрустила. Даже добрые друзья-дельфины не могли развеселить её, а хрустальный дворец, так чудесно сияющий на глубине морской, когда лучи яркого солнца добирались до него, уже не казался таким привлекательным. Ей хотелось больше проводить время на берегу. Она знала, что там ждёт её пастух со своей волшебной свирелью. Иногда видела она, как приходят на берег юноши и девушки, видела их весёлые игры, любовалась на красивые веночки из цветов на их головах. А как задорно смеялись юные красавицы, когда кавалеры поднимали их на руки и кружили, словно на карусели! «Отпусти меня, отец, к людям! Я хочу жить, как они, радоваться, как они» - однажды воскликнула русалочка. «Но ты не сможешь жить, как они. Людская любовь прекрасна, как цветок, но не только она одна существует на земле. Есть в жизни людей и слёзы. Ты никогда не плакала, Русалочка, ты не знаешь» - ответил повелитель морской стихии, и сам загрустил. Не хотел он отпускать дочь свою к людям. Но был у царя волшебный наряд, подаренный одной морской колдуньей в день рождения дочери. Колдунья сказала тогда, что наряд этот спасёт морскую принцессу, если она окажется в чужом краю. «Я отпускаю тебя, дочь моя!“ – тут взмахнул он посохом, обращая хвост принцессы в ноги, а на них туфельки жемчужные – «Может быть, и вправду найдёшь ты своё счастье на земле. Только знай, ты всегда можешь вернуться домой» - сказав это, он дал ей красивейшее изумрудное платье, чешуйки на нём переливались то золотом, то серебром, а белоснежные плавнички кружевом украшали рукава и спинку платья. Почувствовали добрые друзья-дельфины, что собирается Русалочка их покинуть. «Зачем ты оставляешь нас и ласковое тёплое море? Зачем оставляешь ты хрустальный дворец, где у тебя было всё? Ни одна красавица на земле не носила столько жемчужин в своих волосах и вышитые золотыми нитями одежды. А ночью не будут баюкать тебя нежные волны». Ах, как уговаривали все морские жители Русалочку остаться в родной стихии! Что она могла найти в жилище пастуха? Скромный быт, кровать из колючей соломы? Но не поддавалась морская красавица уговорам, так сильно тянуло её к берегам лимана и удивительному поселению – городу Ольвия. Как пришёл Иван на то место, где обычно сидел со своей свирелью, а там Русалочка. Дал он ей свирельку, а её самую на руки подхватил. Как только он занёс её в жилище, так оно словно волшебным светом осветилось от изумрудного платья Русалочки. Красиво, да в таком быту без надобности. Достал Иван другое платье, матушкино. Тоже нарядным оно было, с вышивкой. Одела морская красавица это платье и стала по дому хозяйничать. Рукодельница она была славная, со всякой женской работой справлялась. Очень быстро узнали о ней люди, старались ближе к дому подойти, присмотреться. А парни молодые уж так завидовали Ивану! Заметили люди, что Русалочка иногда иванов наряд снимает и облачается в своё морское одеяние. И будто сил от него набирается: посидит так какое-то время на берегу, посмотрит на море, а потом опять надевает платье с вышивкой. Всякую работу по дому выполняет, будто усталости никакой и не бывало. Задумали они из зависти навредить Ивану. Изумрудное платье побоялись трогать, опасались они чародейства. Понятное дело защищено оно было колдовством. А вот платье с вышивкой при случае выкрали, да в костёр бросили. Не уберёг Иван жилище своё от чужих. Испугалась Русалочка, что и её морской наряд тоже уничтожат. Видать прав был отец, не жить ей с людьми. Посмотрела она, как догорает платье и крикнула напоследок: «Прощай, мой суженый, навсегда! Не жить мне здесь больше!». Иван в то время на охоте был, а как вернулся, люди ему и рассказали, что видели да слышали. Несколько дней и ночей искал Иван свою суженную. Добирался он до Чёрного моря и подолгу стоял наблюдая за морской пучиной, а потом целые ночи просиживал на берегу Бугского лимана. Однажды он собрался в морское путешествие в надежде найти или хоть что-то узнать о своей русалке. Взяли его мореплаватели на большой корабль. Долгим было морское путешествие. Утомлённый окончательно сошёл он с корабля на какой-то неведомый ему остров, поднялся на берег, сел и стал наблюдать, как опускается солнце на самый край земли. С заходом солнца тьманаблюдать, как опускается солнце на самый край земли. С заходом солнца тьма быстро поглотила весь остров и уже видит Иван, что он на морское дно опускается. И страха никакого нет, будто сон это. Стал он там свою Русалочку искать. Обследовав подводные туннели и гроты, очутился он в морском саду. Но сад этот будто мёртвый, кораллы, как тонкое стекло ломались от прикосновения, и, наконец, в самой глубине этого сада увидел Иван дом. Дом был пуст. Сколько он не кликал свою суженую, ни звука не услышал он в ответ. Бродил он по дну морскому до тех пор, пока луч солнца не стал пробиваться сквозь толщу морскую. Очнулся Иван сидящим на берегу. Был ли он на дне морском или просто от усталости провалился в тяжёлый сон? Сам не понял он, что с ним произошло. Огляделся он вокруг, взор его упал на самую высокую гору на острове. Добрался он туда, сел на самый край этой скалы и стал наблюдать за морем. А мореплаватели тем временем возвращались по старому фарватеру. Проплывая мимо острова, заметили они фигуру человека, сидящего на самом краю скалы. Только приблизились они, тут и стало понятно, что это не человек вовсе, а каменный истукан. На корабле стали решать, искать ли Ивана на острове или смириться с тем, что он, возможно, окаменел от тоски по любимой жене своей, морской русалочке. В наши дни история эта уже совсем забыта. Только море да ветер, солнце да луна помнят о том, что когда-то произошло. А каменная фигура, одиноко сидящая над самым морем, не даёт забыть о том, что была Русалочка, так сильно мечтавшая жить среди людей.
Куриное яйцо
Это было давно. На холме среди степей и берёзовых лесов стоял деревянный дом, а перед ним большой птичий двор. Куры этого двора жили вольготно, ходили по всему двору, забирались, куда им вздумается. Весна полностью уже начала хозяйничать на земле, небо становилось ясным, без единого облачка. Солнце только что взошло, и в огненном зареве утреннего неба видно было, как трепещут и звенят жаворонки. В лесах и полях - кругом разливался запах цветов и трав. Одна из курей вышла со двора и направилась по узкой тропинке огорода к вершине небольшого холма. Тут и начала она вить себе гнездо из старой соломы, куда затем отложила одно свежеснесённое яйцо. Вдалеке виднелись поля, леса и заливные луга. «Вот это уж точно хорошее местечко!» - подумала курица - «Тут моё яйцо никто не отыщет». Солнце пригрело его, оно чуть оживилось, сталонемного двигаться то влево, то вправо. Вероятно, ему скучно было лежать одному в соломенном гнезде, оно выкатилось из него, да и пустилось вниз по холму. Куры наблюдали за яйцом, кто из курятника, кто из-за маленькой скирды, кто из кустов огородных. Aкурица-наседка, увидев это, пустилась вдогонку: «Кут-куда, кут-куда, курам горе и беда!». Но яйцо катилось всё дальше, огибая пни и кустарники,двигаясь тобыстрее то медленнее, как будто прислушиваясь к говору птиц и звериному шороху. Остановилось оно возле озера, где плавали два красивых белых лебедя. Полежало тут немного, да и покатилось дальше, вероятно, чтобы лучше узнать мир. Уже повсюду подросла молодая травка, прилетели местные птицы - перепёлки. Их крики так гулко и звонко раздавались по всей степи: «Подь-полоть, подь-полоть», что были слышны далеко-далеко. Одна перепёлка начала себе свивать гнёздышко, натаскала в него сухой травы и перьев. И вскоре появилось одиннадцать крапчатых яиц в одной уютной ямочке. А яйцо с птичьего двора катилось-катилось, да и угодило в уютную перепелиную ямку. Тут оно и нашло свой второй дом. Красивое было место! Возле уютного перепелиного гнёздышка цвели первые цветы, а в берёзовом лесу, что совсем рядом, повсюду слышны были птичьи трели. Прошло три недели, перепёлка сидела на своих яйцах, и, наконец, скорлупки затрещали и стали появляться на свет цыплята. Слабенькие кивающие головками крохи стали вскоре малу-помалу выбираться из гнезда. Проворно пробирались они между высокими травинками следом за матерью в поисках зёрнышек и всякой съедобной мелочи. Цыплята рылись в земле, разгребая её своими маленькими лапками. Один цыплёнок самый рябенький нашёл в траве червячка, тут к нему и другие как по команде подскочили, схватили червячка, и давай тянуть. Нашли-таки новую забаву для себя. Питались перепелята мелкими насекомыми, семенами и просяными зёрнышками. Каждое утро умывались они росой. А вскоре научились прятаться среди высоких трав от опасности, которая всегда могла настигнуть маленьких беспомощных птичек. Днём соколы, грачи и вороны, а ночью лисы и совы. На опушке берёзового леса часто рыскала лиса в поисках съестного. Попадётся ещё не умеющий летать птенчик на её пути, не успевший спрятаться, тут же схватит его и съест. Однажды и возле перепелиного гнезда пробежалась лиса. Перепелята, словно кузнечики большими прыжками перепорхнули в самую густую траву, а цыплёнок тут же последовал их примеру, хотя и не мог так высоко прыгать, но проворен был не меньше других. А голодная лиса так и вернулась в лес. Подросли перепелята, начали из заросшего травой местечка вылетать всё чаще. Так готовились они к большому перелёту на юг в тёплые края. А цыплёнок мог только наблюдать за ними, летать у него совсем не получалось. Вот тут то и почувствовал он себя совсем чужим этим шустрым птичкам. Посмотрел он на них ещё некоторое время, потом обратил свой взгляд на холм, синеющий вдали, да и пошел, куда глаза глядят. Питался он в пути тем, что земля даёт: червячками, семенами и зёрнышками. Сколько тревожных дней и ночей пришлось пережить цыплёнку. Днём хищные птицы подстерегали, а ночью то волки выли, то совы кричали. Прятался он то в ржаном поле, то в кустах, то в высоких травах. Так и лето прошло. Подрос цыплёнок и стал почти взрослым. Уже листья начали желтеть, нива зазолотилась. Куда не кинь взгляд, везде, в каждом уголке природы уже поселилась осень. А высоко в небе печальный крик журавлей звал покинуть эти края, где скоро станет совсем холодно. «Как красиво летят они клином на юг в тёплые края и уносят с этих мест золотую осень за собой» - подумал одинокий путешественник. Но тут увидел он поднимающийся из-за леса дымок, и почему то решил, что там должно быть его дом. Так и дошёл он своими куриными ногами до той деревянной избы, где обитали его сородичи - домашние куры. И стал жить на птичьем дворе у хозяина с хозяйкой, как и положено домашней птице. Тревожные дни и ночи остались позади, а рядом были точно такие же курочки и петушки, не умеющие летать, но могли славно проводить время на птичьем дворе.
Всегда было о чём с ними покудахтать.
Тут и сказки конец, а кто слушал, молодец.
(продолжение следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 02:12 | Сообщение # 101 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №69
(окончание)
Ванильный цветок, или царица ночи
Давным-давно в далёкой Швеции жили - были король и королева, и была у них дочь Линнея – девушка редчайшей красоты. Принцесса была уже с детства помолвлена с принцем Эрнандо из соседнего королевства.Принц был под стать принцессы: строен и красив.Однажды он приехал в гости к своей возлюбленной. Они гуляли по королевскому саду.
Самым любимым уголком в саду было место, где рос цветок орхидеи. Там сидели они, наслаждаясь душистым ароматом и говорили, говорили…
Как-то раз принц уехал по своим королевским делам и не смог навестить принцессу, как они договаривались. Принцесса сидела одна, вдыхая цветочный аромат и, думала о принце. К ней подошла старая женщина, в руках она держала горшочек с кактусом.Принцесса знала, что существуют колдуньи, которых называют кактусными. «Что тебе нужно в моём саду!» - сказала она громко и немного дерзко, как подобает королевской дочери. «Купи у меня цветок, девочка. Он скоро будет цвести. А запах у него просто чудесный, ванильный. Ты ведь любишь цветы, а он просто великолепен! Да и пахнет он точно так, как твои орхидеи». «Мне не нужен кактус. Любуйся сама на его колючки!» - воскликнула принцесса и оттолкнула от себя горшочек с цветком. «Ты слишком дерзка со мной, девочка! Я накажу тебя за это. У меня в руках не простой цветок. Это Царица ночи. Так его называют люди. Селеницериус – так называю его Я – кактусная колдунья. Будто Белая Луна – Селена цветок этого кактуса. А ты оттолкнула его от себя. Стань этим цветком Линнея!».
Старая колдунья исчезла, только одиноко стоящий кактус в горшочке остался на дорожке, по которой много раз гуляли принц и принцесса. А рядом цветущий куст орхидеи склонил свои бутончики прямо над самым горшочком. Любимые цветы Линнеи будто и не заметили, что что-то изменилось. Они чувствовали, что рядом с ними по-прежнему их маленькая принцесса. Наступила ночь, бутон кактуса раскрылся и засветился лунным светом. «Ах! Она теперь не принцесса. Она – Королева Ночи!» - восхищённо говорили орхидеи. И Линнея их слышала. Ведь она была цветком, так же как и они.
Тем временем сад наполнялся шумом, со всех концов слышались людские голоса и окрики. Это королевская свита обыскивала каждый уголок буйно цветущего сада в поисках принцессы. Вскоре Линнея услышала шаги совсем рядом. Это по дорожке прямо кней шли Густав и Инга – та самая придворная пара, которая больше всего прислуживала принцессе. У них не было своих детей, и они считали Линнею своей крёстной дочерью. Как же они расстроились, когда им не удалось найти принцессу, только горшочек с кактусом стоял на дорожке. Они наклонились к нему поближе и, как им показалось, почувствовали лёгкий, но очень знакомый аромат. «Так пахла принцесса!» - воскликнула дама.«О, да! Именно так, как её ванильные орхидеи!» - подтвердил Густав. Они взяли горшочек и понесли его королю. «Ваше Высочество» - тихо начал бормотать Густав: «Нам кажется, что мы нашли принцессу» - и он протянул королю кактус. Густав и Инга ничего не знали о старой колдунье, они просто говорили, что чувствовали. Таковы уж были они – простые добрые люди. Но король рассердился на них. «Что за чепуху вы придумали! Вы просто не смогли выполнить мой приказ! Убирайтесь!». Ничего и не оставалось этим двум несчастным придворным, как просто убраться из дворца вон.
А это были трудные времена в шведском государстве. В поисках работы много народу покидало эти земли. Густав и Инга примкнули к переселенцам, которые отправились на новые земли в Америку. Что им было терять? Не было больше Линнеи. Собрали они свои вещи, которых было совсем немного, а самым ценным из них был всё-таки кактус. Где бы они не скитались, цветок всё же держали возле себя, берегли его от холода и ветра. Наконец, они вместе с другими переселенцами достигли берегов Нового Света. Мало-помалу стали обживаться, построили дом, с большими окнами и широкими подоконниками, на которых красовались всевозможные растения в глиняных горшочках, а среди них и тот самый кактус. Три года прошло с того времени, как покинула шведская пара родные края. Три года прошло с тех пор, как принц Эрнандо находился в поисках своей принцессы. Он пустился в путь тотчас, как узнал от короля и королевы о странном предположении прислуги о том, что Кактус – это и есть их королевская дочь. Обследовав многие американские земли, он, наконец, услышал знакомые имена. «Да, да» - говорил один из шведских переселенцев: «Есть тут у нас неподалёку дом, где живут Густав и Инга. У них нет детей, но свой кактус они берегут как дитя и даже разговаривают с ним». Дорожка к дому вела через горы и оказалась не так коротка. Только к ночи добрался принц до жилища. На подходе к дому он сразу заметил в окне цветок кактуса с единственным распускающимся бутоном. Медленно расправлялись под лунным светом нежные белые лепестки. Окно было раскрыто, и Эрнандо сразу ринулся к цветку. «Запах ванили!» - прошептал принц: «Это она!», - воскликнул он громче, и горячая слеза скатилась прямо на цветок. «Ах!» - услышал он, и белоснежные лепесточки будто встрепенулись от тяжёлого сна. Он вытер глаза от слёз, не показалось ли ему, что он слышит человеческий голос. Взор его разъяснился и тут увидел он принцессу, сидящую на краю подоконника. А в глубине комнате стояли Густав и Инга, прижав платочки к лицу и тихо плакали. Они видели всё с самого начала, как только шорох шагов принца поднял их с пастели, и не смели мешать происходящему.
С первыми лучами солнца все стали собираться в дорогу. Вне всякого сомнения, придворная пара должна была сопровождать принца и принцессу.Достигнув берегов родной Швеции, принцесса воскликнула: « Моя родина! Я снова дома!». Да, все были счастливы снова вернуться домой. Тотчас были отправлены глашатаи оповестить о прибытии принца и принцессы, а также о торжественном празднике, который должен состояться не позднее, как нынче вечером! И это торжество ничто иное, как помолвка двух влюблённых вновь обретших друг друга. Сколько было радости во дворце, когда появились в нём снова Линнея и Эрнандо! Все во дворце приняли участие в приготовлении пышного свадебного бала. Придворные слуги старались сделать всё как можно лучше. Только к ночи всё было готово. И как только торжество началось, в руках Густава и Инги прямо на глазах стал распускаться цветок кактуса, имя которому Ночная королева. Она всегда раскрывает свой бутончик в полночь.
Вскоре принц стал королём, а его принцесса королевой. И жили они очень счастливо, и если бы они ещё не умерли, то жили бы по сей день.
А у народа Швеции появилась интересная традиция дарить цветок кактуса невесте на свадьбу. Вероятно, тем самым показывая её неповторимое состояние. Только в полночь цветёт «Царица ночи». Только один раз в жизни невеста по-настоящему может быть невестой.
Мы живём в этом мире, чтобы испытывать неповторимые моменты. Мы живём в этом мире, чтобы дарить неповторимые моменты. Только нужно закрыть глаза и прислушаться к тонким ноткам и звукам Вселенной.
Вот и сказки конец, а кто слушал молодец!
Восковая кукла
В давние – давние времена в Египте жил один знатный пасечник Саамон, который, как и весь египетский народ считал, что пчелиный мёд и воск – это слёзы бога Ра. Была у пасечника одна единственная маленькая дочь Сети, которую родила ему его жена в преклонном возрасте, сразу же после родов она умерла. Шло время… Пасечник с каждым годом старел, нащупывая своими пальцами на лбу морщины, очень тревожился, что уйдёт в мир иной, не сумев поставить дочь на ноги. Знал он из старых сказаний, что есть в пустыне родник молодости. Поразмыслил немного, да собрался в путь. Взял он с собой всё самое необходимое: курдюк с водой, чтобы утолить в пути свою жажду. Свою дочь он оставил на попечении у хороших людей до своего возвращения.
Долго ли коротко шёл старый пасечник неизвестно никому, но в один прекрасный день он увидел в пустыне оазис, окружённый лесом и молодой растительностью, а недалеко от него родник. Подумал он, что это и есть родник молодости. Утолил он жажду, умылся прозрачной родниковой водицей, курдюк набрал и отправился в обратный путь.
Прошёл год, снова потрогал старик свой лоб и опять расстроился, нащупав ещё больше морщин. После этого целый день пасечник возился со своими пчёлами и к вечеру устал. Взял он со старых сот немного воска, присел и стал его мять. Видит он, что неожиданно у него получилась какая-то фигурка. И вдруг старому пасечнику пришла в голову мысль: «Дайка я слеплю для своей дочурки куколку». Не успел Саамон долепить её до конца, да раскрасить, как уже его маленькая Сети стала просить эту куколку. Она ей так понравилась! Односельчане, увидев у девочки куклу, стали заказывать у пасечника и для своих детей… Так молва о восковых куклах Саамона распространилась по всему Египту.
С той поры восковая расписанная кукла старого пасечника стала любимой игрушкой для маленьких египтян. И старик понял, что вечная молодость – это восковая кукла, которую можно передать своим детям, внукам, правнукам и всем, кому она оказалась нужна.
С тех пор восковые куклы стали появляться по всему миру. Маленькие дети и по сей день любят играть с ней.В наши дни существуют музеи кукол, музеи восковых фигур, а память о старом пасечнике и его первой восковой кукле народ хранит до сих пор…
Тут нашей маленькой сказке пришёл конец, а кто слушал, тот и мол
Туман
В далёкие-далёкие времена, когда ещё Тьма заполняла небесную пустоту, яркая вспышка разделила её, и она поселилась у нас на Земле. Ночью Тьма разгуливала по Земле, а днём пряталась в глубоких пещерах и земных расщелинах и туннелях. Однажды с небес спустился Туман, когда он опускался на землю, то был просто очарован красотой Земли. Ему так захотелось, чтобы не было так много тьмы на земле. Земля увидела Туман и спросила его: «Ты кто? Я никогда не видела тебя на нашей Земле». А Туман ей в ответ: «Я – Туман – чистейшая небесная влага».
Земля была очарована Туманом и протянула ему руку дружбы. Туман зашёл вглубь тёмного леса, чтобы ночью выйти из него и заполнить собою поля, леса, луга и водоёмы. А вечером из глубины пещеры вышла Тьма и стала прогуливаться. Она забиралась в глушь леса, стелилась низко у самой травы. Наконец повстречала она Туман, остановилась и спросила: «Почему ты больше туманишь ночью, а не днём?» Туман ей в ответ: «Днём я боюсь солнца и его лучей. Я ведь могу испариться от них. А ночью до самого раннего утра я могу дарить свои чистые росы. Каждая птица и каждый зверь и даже маленькое растение могут напиться ей». Тьме совсем не понравилось, что доброта Тумана столь щедра, что он вторгается в её ночные владения. Она была возмущена тем, что не может пробиться сквозь него на Землю, плотный белый ковёр не пускал её, что не давало ей полностью поглотить Землю. Поссорились Тьма с Туманом, и с тех пор Тьма обходит Туман стороною.
Туман же принялся за свою работу, растянулся до утра в чудесный белый облачный ковёр над водоёмами: реками, озёрами и морями. А для жителей речных ,морских, равно как и земных, он стал как сказочный песочный человек, который укладывал всех спать, заставлял закрывать глаза, чтобы Луна и Звёзды не мешали и не отпугивали чудесные сны. Он лежал так, пока на востоке не всходило Солнце, которое медленно пробивалось сквозь его молочную массу, угоняя Тьму далеко в пещеры земные. Оно, Солнышко Ясное, расстилалось широкими полосами по Земле, рассекая и Туман и Тьму. Туман не спорил с Солнцем, он принял его таким, какое оно есть: чудесное и сверкающее всеми красками на его влажных россыпях капель воды, которые были такой малой формы, что их невозможно было увидеть. Просто Млечный Путь на нашей волшебно красивой Земле! Вот, что такое туман! Вот в чём его прелесть! И пусть он появляется то тут, то там. Пусть дарит нам свежесть раннего летнего утра или предвещает наступление тёплых осенних дней. Пусть он искрится на паутине в период Бабьего Лета, наполняя мягких светом луга и поля и радуя безмерно глаз людской. Вот такой он – Туман…
Тут и сказки конец, а кто слушал – молодец!
Песочный человек, Сеятель, Песочный человечек (англ. Sandman, нем. Sandmännchen) — фольклорный персонаж, традиционный для современной Западной Европы. Согласно поверьям, сыплет заигравшимся допоздна детям в глаза волшебный песок, заставляя их засыпать. Образ Песочного человека может иметь как положительную окраску — это доброе существо, успокаивающее шалунов и навевающее добрые сны — так и отрицательную — это злое, враждебное существо, навевающее непослушным детям кошмары.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 02:31 | Сообщение # 102 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №70
АРКАША
(ироническая повесть о мистической любви)
Глава 1
Нет ничего более отвратительного, чем пьяные посиделки двух одиноких стервозных баб, находящихся в возрасте далеко за тридцать. Как обычно, это пьяные слёзы, жалобы на судьбу-злодейку и неизменный вывод, лейтмотивом проходящий через весь вечер: – «Все мужики сволочи!»
В этом плане наша встреча с Олькой ничем не отличалась от других таких же. Выпили, закусили. Покурили. Выпили ещё и, наплевав на диеты, опять закусили. Потом уже коньячок начал литься рекой, а разговор от перемывания косточек общим знакомым плавно перешёл на мужиков. Надо сказать, нам с подругой катастрофически не везло в этом плане. Мужики-то, в принципе у нас случались, только все они были далеки от совершенства и никак не походили на принцев из розовых детских грёз.
В этот раз Ольку потянуло на мистику.
- Ты про инкубов слыхала чо-нибудь? – округлив глаза и почему-то шёпотом, спросила она.
Я пожала плечами:
- Слыхала. Демоны это какие-то, причем низшего разряда…
- Во, вот именно! Демоны! К одиноким женщинам приходят по ночам и затрахивают их до умопомрачения. Никакой мужик в сравнение с ними не идёт! Неутомимы! А самое главное – сперма у них холодная! От этого тааакое наслаждение бывает…
Олька загадочно замолчала, хитро щуря глаза, густо покрытые слегка размазанным утрешним макияжем. В моём замутнённом алкоголем мозгу возник образ мачо демонической внешности. Я представила его в смокинге с белоснежной манишкой и лакированных штиблетах. Наличие элегантного хвоста и небольших рожек среди брюнетистых кудрей не смутили. Я вздохнула, вспомнив Юрку из соседнего отдела, который иногда, тайком от жены, забегал ко мне делать торопливый секс. Юркин пивной животик, вечно измятые и засаленные в районе ширинки брюки, тщательно маскируемая редкими прядями лысина, явно проигрывали воображаемому образу демона. Самое противное было в том, что Юрка, без всяких на то оснований, считал себя всемогущим в постели и очень гордился своим, средненького размера, мужским достоинством. Я вздохнула ещё раз, твёрдо решив прекратить этот затянувшийся и опостылевший роман.
Олька поняла мои вздохи по-своему и, приблизив ко мне свою пьяненькую рожу, горячо зашептала:
- Я знаю, как инкуба сотворить! Мне одна ведьма это рассказала. Только грешно это, а разве мы с тобой мало грешили? Зато счастья будет на всю оставшуюся земную жизнь и никаких мужиков не надо. Щас я тебе рецептик эсэмэской сброшу, он у меня в телефоне записан вместе с заклинаниями…
Не спрашивая моего согласия, она начала тыкать нетвердым пальцем в кнопки сотика, а я по-быстрому сгоняла в ларёк ещё за одной бутылкой коньяка, которая, как выяснилось потом, была совершенно лишняя…
Ночью мне снилась всякая чертовщина, а утро, как всегда после таких жестких посиделок, было отвратительным, мерзким и гадким. С трудом преодолевая тошнотворную слабость, я заварила кофе и раскурила сигарету. Взгляд упал на сотовый телефон, валяющийся среди грязных тарелок. Машинально взяла его в руки и начала читать СМС-сообщение:
«Ровно в полночь, на молодой месяц, в свежем курином яйце с тупого конца проделать дырочку и залить туда мужскую сперму. Закопать яйцо в коровий навоз и поливать парным молоком в течении месяца, при этом читая заклинание…»
- Блин, что за бредятина?
И тут вдруг явственно вспомнился вчерашний пьяный Олькин трёп про инкубов. Ещё более явственно всплыли в памяти мечты про красавца-демона. Рука сама собой набрала Олькин номер.
Телефон долго не отвечал, и я уже собиралась сбросить звонок, как вдруг раздался знакомый голос:
- Алё?
- Ну как ты? – начать разговор с более умного вопроса, я не могла придумать.
- Да всё нормально… - в трубке слышалась какая-то подозрительная возня и что-то вроде сдерживаемых смешков,
- Слышь, подруга, я тебе там вчера чушь всякую болтала про инкубов, демонов…. Ты не бери в голову, неправда это всё. И ещё я сегодня в Тунис улетаю…
- Куда? В Тунис? С кем? – я чуть не выронила телефон.
- Да есть тут один знакомый.… С ним и лечу… Ты извини, я не могу сейчас говорить.… Пока-пока!
Я молча сидела, ошарашенная новостью. Ну и Олька! Ну и змея! Подруга ещё называется! Сегодня с мужиком на море улетает, а вчера ни гу-гу!
Любопытство заставило забыть про муки похмелья, и я набрала известный мне номер Олькиного любовника:
- Привет! Как жизнь молодая?
- ЗдорОво, а ты чего вдруг звонишь?
- Да просто так, хочу узнать как у вас с Ольгой дела?
- Да никак! Она уже месяц как себе хахаля нашла, а мне от ворот поворот дала…
- Хахаля? Кто такой?
- Да хрен его знает…. Я его только раз видел, когда вещи свои забирать приходил. Здоровенный, прическа как у Киркорова. И одет так же придурковато, в какой-то фрак. Не пойми кто: то ли музыкант-похоронщик, то ли скрипач из филармонии.… Ещё глаза у него бешеные, совсем не музыкальные, так и сверлят….
Новости сыпались на мою больную голову одна хлеще другой. Где Олька смогла отхватить себе мужика во фраке? Почему мне о нём она ничего рассказала, и это при её-то болтливости? Явно здесь дело нечисто… Стоп, стоп, стоп! Дело НЕЧИСТО…
Инкуб? Дьявольский мачо? Во фраке! С манишкой!
Блин.… Значит инкуб.… Нет, нет, всё это бред! А вдруг? Чем черт не шутит?
* * *
После третьей чашки кофе, полпачки сигарет и мучительных размышлений, я, мысленно смеясь над собой, поплелась в магазин и купила там десяток самых дорогих яиц.
- Свежайшие, настоящие деревенские, утром из-под наседки! – хвастливо заверил меня разбитной продавец.
- А вы случайно не знаете где мне навоза чуть-чуть взять? – неожиданно для себя спросила я его.
- Знаю,- ничуть не удивился он моему вопросу,
- В цветочном магазине продают. Поворачиваете налево и, через три дома, вдоль по улице. Вы, дамочка, уже не первая спрашиваете. Другие тоже, кто наши яйца покупает, навозом интересуются.
Почти тыщу рублей пришлось отдать за мерзкую вонючую субстанцию в цветочном горшочке. Жалея напрасно истраченные деньги, я поплелась домой, тщетно припоминая, когда в последний раз видела на небе луну. Вопрос решился просто: бабки на скамейке, не задумываясь, отрапортовали, что сегодня ночью как раз и будет молодой месяц. Съежившись под их прокурорскими взглядами, я мигом заскочила в подъезд, опасаясь дальнейших расспросов о том, зачем мне это надо знать.
Так, значит, в полночь уже можно будет делать инкуба. Впрочем, почему инкуба? Слово какое-то жесткое и некрасивое. Это же хоть и демон, но имя должно быть у него. Пусть-ка будет Аркашей. Почему именно Аркашей, я не знала, но почувствовала вдруг неизъяснимую нежность к существу, которого буду так называть.
Оставалось решить проблему со спермой. Впрочем, это проблемой не было. Я созвонилась с Юркой и назначила ему краткосрочное свидание. После секса забрала презерватив с капелькой мутноватой жидкости и отнесла его в холодильник.
С легким сердцем сухо попрощалась со своим любовником, предложив навсегда забыть мой дом и номер телефона. Весь вечер меня разбирал смех, когда вспоминалась его жалкая обиженная физиономия с отвисшей челюстью.
К вечеру я вдруг вспомнила, что совсем забыла про молоко, чтобы поливать навоз. Пришлось срочно метнуться в магазин за парой пакетов.
Близилась полночь и отчего-то я стала волноваться. Замысловатые непонятные заклинания уже выучены наизусть. Вроде ничего не забыто. Скоро буду Аркашку делать…. Моего любимого, который ещё не родился…. Я выбрала самое крупное яйцо и осторожно поцеловала его. Потом прижала к щеке и вдруг резкое, похожее на боль чувство жалости и одновременной нежности, кольнуло сердце. В этом крошечном зародыше, под хрупкой скорлупкой, должны воплотиться все мои мечты …
В порыве чувств аккуратно написала на яйце фломастером: «АРКАША». Зачем-то нарисовала ещё два смайлика – весёлый и грустный…
Когда стрелки часов сомкнулись на цифре двенадцать, я расковыряла скорлупу и чайной ложечкой осторожно залила в отверстие Юркину сперму. После некоторых раздумий, представив, что вдруг мне придется этой самой ложкой размешивать кофе, я выкинула её в мусорное ведро. Отверстие на яйце на всякий случай заклеила пластырем и закопала в горшок с навозом. Поливая молоком из пакета, трижды прочитала заговоры. Вот и всё.
Ничего не произошло. Земля не разверзлась под ногами, никто не появился и не предложил подписать договор кровью.
Я сидела, как дура, на своей кухне рядом с кучкой навоза в цветочном горшочке, от которой ощутимо пахло козлятиной и ещё чем-то перекисшим. При ярком электрическом свете всё происходящее вдруг показалось мне нереальным и грустным. Подумать только, взрослая баба, с высшим образованием, занимается каким-то мракобесием и рожает себе Аркашек-любовников… Дура! Дура, я….
Подступившие к горлу слёзы пришлось заглушить неизменным коньяком и отправиться спать в холодную и одинокую постель…
Наутро я перенесла горшок в туалет и поставила рядом с унитазом, потому что от него ощутимо воняло. Навоз есть навоз, и от этого никуда не денешься.
Первое время я не забывала поливать его каждый день, а потом перестала. Поскольку освежитель воздуха не помогал избавиться от скверного запаха, перенесла своего «Аркашку» на балкон и вскоре совсем забыла об этой глупости…
Глава 2
В ту памятную ночь, после прошедшей грозы, мне не спалось. Остатки дождя дробно барабанили по подоконнику, не давая уснуть и навевая непонятное тревожное чувство. Время от времени начинал потрескивать старый антикварный комод, доставшийся в наследство от бабушки. В батареях отопления что-то сипело и булькало. Сквозь все эти тревожные шумы я отчетливо услышала настойчивый стук в балконную дверь. Справившись с приступом животного страха и, на всякий случай, захватив с кухни сковороду для самообороны, осторожно приоткрыла щелочку в ночную тьму. Что-то с силой толкнуло дверь и вместе с сырым воздухом, отчего-то пахнущим водорослями, в комнату ввалился непонятный живой шар светло-телесного цвета. Я с визгом отскочила и замахнулась на него сковородой.
- Да вы совсем офигели маманя! Мало того, что забросили меня совсем, так ещё и сковородкой машитесь! - прозвучал чей-то тихий, но чрезвычайно низкий и густой бас. На грани обморока я скакнула к выключателю и врубила все пять лампочек на люстре. Возле балкона, на полу сидел маленький голый человечек, больше всего похожий на китайского болванчика: с огромным животом и большой лысой головой.
- Тыы, кто?- только и смогла выговорить я
- Кто- кто…, конь в пальто! – передразнило меня существо,
- Аркаша я твой. Сейчас тебя трахать буду!
Существо вскочило на кривенькие ножки и с вызовом, похабно, продемонстрировало крошечное мужское достоинство.
Забыв про страх, я задохнулась от возмущения:
- Ты, сморчок! Меня? Трахать?
Существо сморщилось и из его узеньких глазок выкатилось несколько крупных слезинок:
- А я разве виноват, маманя, что вы меня таким выродили? Порошковым молоком из пакетов через раз поливали, да ещё яйцо купили несвежее. А уж про навоз и сперму я и говорить не хочу…. В кого же мне ещё уродиться-то? - голос уродца задрожал и он неожиданно басовито расплакался.
Мне стало жалко несчастного Аркашу. С непонятным чувством, больше похожим на жалость, я осторожно погладила его по лысой голове. Кожа у него оказалось тёплой и бархатистой на ощупь. От моего прикосновения существо мгновенно перестало рыдать и его ручонки поползли по моей ноге, забираясь под ночнушку.
- Но, но, но… а ну-ка перестать это, – я отшвырнула его липкие лапки.
Аркаша снова расплакался басом.
- Что же мне делать-то, маменька? – слышалось его бормотанье сквозь слёзы и всхлипы,
- Я ж всё-таки хоть и неудачный, но инкуб! Мне ж сексу хочется постоянно…
- Да не знаю я, что тебе делать, – мне стало жалко несчастного демонишку:
- Ну ведь ты же сам видишь что не подходишь мне…. Какой у нас секс может быть…
Аркаша вдруг мгновенно успокоился и мелкими шажками степенно направился в сторону балкона:
- Ладно, прощевайте пока, маменька. Пошёл я кошек гонять…
Дверь за ним резко захлопнулась. Я продолжала остолбенело стоять, мысленно переваривая увиденное. В комнате мерзко воняло серой. Для тех, кому незнаком этот запах, могу сказать – сильно протухшие яйца пахнут точно так же. Форточку, чтобы проветрить, я открыть не решилась. Более того, с чувством, что совершаю предательство, закрыла балконную дверь на шпингалет.
Вскоре дождь прекратился и в во влажной ночной тишине до самого утра остервенело орали кошки. Утром, не выспавшаяся, с больной головой, я подошла к балкону. Там валялся перевернутый горшок с навозом и растоптанная скорлупа.
«Приснится же такая чушь» - убедила я себя и пошла пить кофе.
Из транса меня вывел телефонный звонок. На экране высветилось «Оля». После долгой серии продолжительных трелей нехотя нажала на кнопку ответа. Из телефона на меня выплеснулись рыдания, шмыганье носом и всхлипы. Из бессвязных слов я поняла только одно: Ольгин любовник смылся, прихватив с собой её паспорт, кредитку и всю наличность.
- Вышли мне хотя бы сотню долларов, – рыдала моя подруга в трубку,
- Помоги связаться с посольством, чтобы паспорт восстановить… Меня ведь на самолёт не пустят….Уааааа…
(окончание следует)
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 02:33 | Сообщение # 103 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №70
АРКАША
Глава 3
Честно говоря, Ольку мне не было жалко. У меня возникло чувство, что она меня предала, не сказав чего-то главного.
Деньги ей высылать не стала, а хлопоты с паспортом перекинула на турагентство. Вот такая я стерва!
* * *
День не задался. Работа не ладилась, всё валилось из рук. Сославшись на недомогание, сбежала домой пораньше.
Дверь открыла с опаской - под впечатлением ночных кошмаров меня одолевал мистический ужас. Но, всё оказалось в порядке: к не заправленной постели никто не прикасался, а сброшенная утром ночнушка валялась на подушке. Когда я хотела убрать её в комод, мне показалось, что она пахнет серой. Может и померещилось, но я брезгливо затолкала её в корзину, где другое грязное бельё ожидало стирки.
Мне не хотелось признаваться самой себе в том, что со страхом жду ночи. Чтобы хоть как-то развеяться, сходила за трехлитровым пакетом вина и к вечеру была уже в изрядном подпитии. Осмелилась даже сходить на балкон и сбросить вниз мерзко воняющий горшок с навозом. Когда он со смаком шмякнулся в кусты, оттуда веером прыснули кошки и как будто кто-то жалобно ойкнул.
- Так тебе и надо! – сказала я неизвестно кому и, не раздеваясь, рухнула на кровать.
Стены вокруг меня плавно покачивались и пытались вовлечь в свою круговерть. Я погрозила им кулаком, и меня вырвало прямо на прикроватный коврик.
* * *
Проснулась от настойчивого стука в балконную дверь. Сердце тревожно ёкнуло. Я почти физически ощутила, как оно провалилось куда-то в ноги, а мой детородный орган ползёт вниз. Светящийся экран электронных часов показывал без пяти минут полночь.
- Маменька, открывайте! Это я, ваш Аркаша, пришёл. Пустите нас в гости, я не один, я друга к вам привел! – слышался знакомый бас с балкона.
Всё это казалось мне сном, поэтому, под влиянием алкогольных паров, продолжающих отравлять мозг, я машинально, без страха подошла к балкону и распахнула дверь.
В слабых отсветах уличных фонарей вырисовалась стройная мужская фигура.
- Здравствуйте! Не позволите ли войти? - произнёс мягкий баритон, от которого волнующие мурашки пробежали по спине и непроизвольно сократились мышцы влагалища.
- Да, - растерянно пробормотала я,
- Конечно, заходите…
Наваждение продолжалось. Подобно сомнамбуле, я подошла к выключателю, щёлкнула им и повернулась к окну. При виде непрошенных гостей из меня вырвалось восхищённо-испуганное:
- Оййй!!!
Возле балконной двери с гордым видом стоял несчастный уродик Аркаша, держась за руку высокого жгучего брюнета в черном смокинге и галстуке-бабочке. В глаза бросилась супермодная причёска из затейливо вздыбленных смоляных волос, тонкий аристократический нос и, ставшая классической в наше время, трёхдневная небритость. Аркаша тоже принарядился в просторные шортики ниже колен, морскую тельняшку и трогательные детские сандалики с голубенькими носочками.
А вот его спутник был босиком. Грязные мужские ступни, с облупленным лаком на ногтях, торчали из коротковатых брюк-дудочек.
- Извиняюсь за внешний вид, - пробаритонил незнакомец, уловив мой взгляд:
- Ужасно торопился, чтобы не опоздать. В аэропортах сейчас разуваться заставляют, вот и потерял туфли в спешке. Мой друг Аркадий пригласил меня к вам, а инструкции предписывают нашему брату в первый визит являться ровно в полночь.
Кстати, разрешите представиться – Ясер ибн Асмодей. Можно звать Сергеем, или попросту, без церемоний - Серёжей.
Онемевшая до неприличия, я только икнула в ответ, продолжая пялиться на экстравагантного мужчину. Видя мою растерянность, он галантно взял инициативу в свои руки:
- С вашего разрешения, хозяюшка, мы пройдём к столу.
С извинениями брюнет поочерёдно обтёр ступни об штанины и, достав из кармана слегка затоптанные белые спортивные носки с лейбочкой «Найк», натянул их. Аркаша, наоборот, снял сандалики, аккуратно поставив их возле балконной двери. После этого они прошли на кухню и степенно уселись на расшатанные табуретки.
Серёжа окинул взглядом мои кривые убогие шкафчики, ворох грязной посуды в мойке, смятый тетропакет из-под вина, замызганный бокал в отпечатках губной помады и по-хозяйски распорядился:
- Будем устраивать вечеринку в честь знакомства! Друг Аркадий, смотайся по-быстрому в лавку, да затарься всем необходимым.
С этими словами он полез во внутренний карман своего фрака и достал паспорт с вложенными в него солидной пачечкой стодолларовых купюр. Когда он отсчитал и протянул Аркаше пару сотенных бумажек, я с удивлением увидела мелькнувшую Ольгину фотографию на странице паспорта. Впрочем, нечто подобное я почти сразу подсознательно ожидала. Сердце кольнуло какое-то самодовольно-мстительное чувство, за которое мне тут же стало стыдно.
Новый знакомый словно прочитал мои мысли:
- Да, не удивляйтесь, это паспорт вашей подруги. Я совершенно случайно прихватил его. Завтра же, с кем-нибудь из наших, отправлю её документы обратно и всё будет о,кей!
- Ааа…., но, вы же ещё и деньги все Ольгины все забрали? Это правда? – неожиданно осмелев, спросила я.
Серёжа очаровательно улыбнулся:
- Правда! Наличку взял и с карточки всё снял. Это я сделал для её же блага. Вы знаете свою подругу - деньги для неё будут совершенно лишними. Она и без них нигде не пропадёт. Так ведь?
В ответ я только вздохнула. В том, что Ольга не пропадёт, я не сомневалась, но вот мысль о нашей вечеринке, устраиваемой за её счет, несколько смущала меня.
- Да наплюйте вы на свою подругу, - продолжал увещевать меня демон,
- Не заслуживает она сожаления: глупа и болтлива. А деньги я ей верну потом, когда-нибудь. Может натурой рассчитаюсь…. А вы ведь не хотите, чтобы я натурой рассчитывался? – он участливо наклонился ко мне, положив свою мужественную аристократическую ладонь на мою руку. От этого прикосновения меня словно током шибануло. Ладонь была сухой, горячей и от неё веяло настоящей мужской силой. Словно под гипнозом, я отрицательно покачала головой:
- Нет, не хочу…
Внезапно на пороге кухни бесшумно возник Аркаша, волочащий за собой два огромных пакета, чуть меньше его собственного роста. Из них, как по волшебству, стали выгружаться на стол бутылки с коньяком, шампанским, разнообразные закуски. От обилия яств запестрело в глазах.
Опустошив пакеты. Серёжа строго взглянул на Аркашу:
-А сдача где?
Тот протянул кучу смятых купюр и пригоршню мелочи.
- Чек?
Со вздохом, Аркаша полез в задний кармашек шортов и достал длинную кассовую ленту.
Пересчитав деньги и сверив их с чеком, Сергей отвесил моему карлику звонкую затрещину:
- Куда ещё деньги дел, паршивец?
- Фанты себе купил, - горько расплакался Аркашка,
- И шкалик ещё…. Выпил там, возле магазина….
- Простите мою несдержанность, - обратился демон ко мне:
- Вот видите, какие они, друзья, бывают? Глаз да глаз нужен за ними! Так и норовят нашкодить или украсть что-нибудь.
Аркаша стоял посреди кухни, всхлипывая и вытирая слёзы крошечными кулачками.
Мне стало жалко это несчастное существо. Подчиняясь странному порыву, я притянула его к себе. Он мгновенно вскарабкался ко мне на колени и затих, прижавшись к груди. Пахло от него карамельками, водкой и серой.
Когда Серёжа разлил коньяк, Аркаша встрепенулся, ловким неуловимым движением мгновенно схватил рюмку, выпил залпом и снова зарылся личиком в мою в грудь.
На этот раз его спутник добродушно рассмеялся:
- Нет, наш Аркадий совершенно не исправим…
Потом красавец Серёжа произносил какие-то витиеватые тосты, но я не могла понять их смысла и только послушно кивала, налегая на коньячок и пытаясь таким образом заглушить гложущую меня непонятную неловкость.
Когда одна бутылка опустела, Сергей разговорился:
- Не коситесь вы так на меня. Мы, демоны, такие же, как и вы, люди. А рогов, копыт и хвостов у нас уже давно нет – современная пластическая хирургия легко позволяет избавиться от этих пережитков прошлого. Вот только с запахом серы ничего не поделаешь – приходится с ним мириться. Никакой парфюм не помогает! Кстати, сейчас всё больше наших стало рождаться без этих атавизмов – мутации понимаете ли. Вон, взгляните на Аркашку – совсем как человек, только карликом, бедняжка, уродился… Конечно, это оттого, что витаминов и ухода надлежащего ему не хватило…. Ещё и экология, сами знаете какая, продукты недоброкачественные… Всюду обман и надувательство. Куда катится мир… Да вы не расстраивайтесь, я Аркаше помогу… Вместе с ним мы такие чудеса вытворять будем…Не пожалеете!
Захмелев, я кивала головой в такт завораживающим словам демона. Алкоголь в очередной раз сделал своё дело. Мягкий воркующий баритон брал за душу и заставлял наливаться тяжестью низ живота. Крошечные Аркашкины ручки шарили у меня под бюстгальтером и теребили соски.
Неожиданно Сережа встал из-за стола и, легко подняв меня на руки, отнёс в спальню. Сильные ладони легли мне на спину, совсем близко я увидела черные бесовские глаза с искорками адского пламени, а его жёсткие губы впились в мои.
И тут на меня нахлынули всё нарастающие волны экстаза, по которым я поплыла в беспамятстве, то расслабляясь, то вновь и вновь содрогаясь от острого наслаждения….
Глава 4
Звонок будильника настойчиво пытался вернуть меня в реальный мир. Не открывая глаз, я хотела прихлопнуть его, но, наткнувшись рукой на чьё-то живое тело, моментально проснулась. В серых предрассветных сумерках, сочащихся сквозь зашторенное окно, я разглядела рядом со мной совершенно голого красавца-брюнета, растянувшегося во всей своей красе. Попыталась отодвинуться, но мешало что-то мягкое и тёплое, лежащее между ног. Привстав на локтях, обнаружила там сладко посапывающего уродливого карлика с лысой головой. Одна из его ладошек покоилась на моём самом интимном месте.
Ночные воспоминания вихрем пронеслись в голове. Значит, это был не сон!
Сбросив с себя ручонки уродца, я осторожно перекинула через него ногу, и встала с постели. Подхватив валяющийся на полу халат, на цыпочках прошла к двери. Перед выходом оглянулась. Карлик сладко похрапывал, обняв ногу брюнета, но тот внимательно наблюдал за мной широко открытыми глазами. Не выдержав его жгучего дьявольского взгляда, я выскочила из спальни и пробежала в ванную комнату. Закрывшись на хлипенький расшатанный шпингалет, попыталась успокоиться. Жуткий мистический страх тошнотворными волнами накатывался на меня. В памяти явственно всплыли события прошедшей ночи. От стыда я закрыла лицо руками – разнузданная оргия так и стояла перед глазами. Какой-то странный внутренний голос, с насмешкой, выговаривал мне:
«Ну и что ты ломаешься как целочка? Ты ведь сама хотела этого? Вот и получила! И не надо говорить, что тебе не понравилось!» Я всхлипнула и кивнула головой – действительно, ночные ощущения были восхитительны! Вот только сейчас ужасно стыдно за все свои постельные выходки…Карлик ещё похотливый этот… Вчера я превзошла саму себя в разврате, хотя никогда не была пуританкой.
Махнув на всё рукой, залезла в ванну в надежде на то, что горячая вода поможет смыть ощущение какой-то похотливой грязи, прилипшей к телу. Вопреки ожиданиям, ванна не успокоила. Больную голову сверлило одним вопросом - как жить дальше?
Теперь меня каждую ночь будут ждать безумные оргии с карликом и брюнетистым мачо?
Мы будем чем-то вроде шведской семьи? А дальше что? Вот влипла…Связалась с нечистой силой! А может, всё же это только сон?
Со слабой надеждой на то, что демонические наваждения рассеются сами собой, я тщательно замоталась в полотенце, накинула сверху халат и вышла на кухню.
На придвинутой к плите табуретке стоял Аркаша, деловито помешивая скворчащую на сковороде яичницу. Обернувшись на мои шаги, он похабно подмигнул и, кривляясь, пробасил:
- Доброго утречка, маменька! Ну как вам наш ночной инцестик? Понравилось, да? А вы ещё сомневались, сладко ли будет…
В бешенстве я схватила со стола пустую тарелку и запустила в него. Толстый фарфор раскололся на несколько частей о темечко уродца и он жалобно ойкнул.
Закусив губу, Аркаша молча отвернулся к плите и снова занялся яичницей. Крошечные покатые плечики вздрагивали от сдерживаемых рыданий, а на нежной розовой кожице, обтягивающей его череп, медленно росла и наливалась синевой огромная шишка.
Неожиданно на пороге кухни возник демон Серёжа в застёгнутом на все пуговицы фраке и босиком:
- Всем салют! Заглянул на секундочку попрощаться! Дела неотложные, понимаете ли, ждут-с.
Он задержал взгляд на аркашиной лысине и слегка поморщился:
- Вы уж будьте немного поласковее с Аркадием. Не чужой он вам все-таки… Хотя, шельмец ещё тот! Ну, а мне пора! Пока-пока…
Церемонно отвесив поклон, демон крутнулся на пятках и словно растворился в воздухе. Мне даже показалось, что на том месте, где он стоял, некоторое время курился лёгкий дымок.
Аркаша соскочил с табуретки и, сердито поставив сковороду на стол, буркнул:
- Вот! Кушайте, мамаша! Приятного аппетиту!
Затем уродик передвинул табурет к мойке, уселся на него, скрестил руки на груди и демонстративно уставился в угол кухни. Из его узеньких мокрых глазок продолжали катиться слёзы, а губёшки обиженно подрагивали…
Мне стало стыдно за свою несдержанность. Пусть Аркаша и демон, но ведь ему тоже больно! Стараясь загладить вину, я достала вчерашний недопитый коньяк и налила две рюмки:
- Ладно, не сердись! Иди сюда, давай лучше выпьем…
Уговаривать его не пришлось. Он мигом запрыгнул мне на колени. Выпив, полез целоваться. Я с неохотой чмокнула его в слюнявый ротик, по-мужски пахнущий перегаром, и отсадила на табуретку:
- Ты уж лучше здесь посиди, а то мне тяжело тебя держать...
Выпили по второй. Я позвонила начальству и предупредила, что на работу сегодня опять не выйду – сильно болею. Аркаша на протяжении всего разговора хитренько улыбался и одобрительно кивал.
После коньяка голова перестала болеть. Я с аппетитом поела яичницу с жареной колбасой, приготовленную Аркашей, и мы пропустили ещё по одной. Захмелев, осмелилась задать своему демонёнку вопрос, мучающий меня на протяжении всего утрешнего застолья. Как можно небрежнее, спросила:
-Ты случайно не знаешь, когда Сергей вернётся?
У Аркаши округлились глаза:
- Дык он никогда больше не вернётся! Я ж его только на одну ночь пригласил, чтобы помог переспать с вами. Вы же, маменька, теперь убедились, какой я хороший любовник! Нам больше никто не нужен! А если бы вы знали, какой Серёга вор и мошенник, то даже и не спрашивали бы о нём…
Страшное подозрение, вдруг, пришло в голову. Больше не слушая Аркашу, метнулась в комнату.
Так и есть! Из сумочки пропали паспорт, деньги и кредитка! Ещё исчезли серёжки с бриллиантами и золотая цепочка, составляющие всё моё богатство…
Глава 5
Из печального транса меня вывел зуммер СМСки на телефоне. Обреченно открыла текст. Конечно же, там была информация из банка о том, что вся наличность снята с карточки. Ничего другого я и не ожидала…
Слёзы навернулись на глазах. Не то чтобы мне было жалко денег - это дело наживное и паспорт не так уж сложно восстановить. Просто стало чертовски обидно, что какой-то паршивый демон развёл меня как последнюю лохушку. На память пришла подруга Ольга, точно так же обманутая, и я скорбно усмехнулась: воистину – не рой яму другому…
А ведь могла бы на её горьком опыте сделать выводы об этих инкубах и их повадках!
Аркаша неслышно подошёл ко мне и тронул за руку тёплой ладошкой:
- Я же говорил, что Серёга вор и подлец! Не огорчайтесь так, маменька! Я помогу вам деньги заработать…
- Уйди с глаз долой! – заорала я на него и замахнулась. Уродец проворно отскочил в сторону и, потирая ручонками сине-фиолетовую шишку на голове, убежал на балкон.
Я со стуком захлопнула за ним дверь, тщательно закрыв её на все задвижки. На кухне плеснула себе в стакан изрядную порцию коньяка, выпила не закусывая, и направилась в спальню.
«Так недолго и спиться…» - вяло подумалось мне. Перестелила постель, мерзко воняющую сероводородом, и провалилась в тяжёлое алкогольное забытье…
Когда проснулась, день уже был на исходе. Серые сумерки сгущались и наливались темнотой. Под окном, надрываясь, истерично захлёбывалась в лае какая-то шавка.
Вставать не хотелось. Валяясь в постели, я мучительно размышляла. Бурные события последних дней заставляли задуматься.
Ночь с подлецами-инкубами обошлась мне слишком дорого, как в моральном, так и в материальном плане. Не плохо бы избавится от этой чертовщины раз и навсегда, забыв всё как кошмарный сон.
Решено! Аркашку я больше не впущу, пускай колотится на балконе сколько хочет. Да и на обманчивую внешность демона-мачо не поведусь. Пусть других дур охмуряет!
От принятого решения повеселела. У меня даже возникло совсем не свойственное мне желание - навести порядок в квартире, что наблюдалось за мной не чаще раза в год. Протёрла на кухне пол шваброй, перемыла посуду и опрыскала все углы туалетным освежителем воздуха, в надежде убрать едва ощутимый «аромат» горелой серы.
Провела ревизию продуктов – их было не густо: пара яиц, пачка майонеза, кофе с чаем и банка анчоусов, купленная накануне Аркашей. Со спиртным дела обстояли намного лучше: початая бутылка «Мартини» (Когда только мы его пили? Совершенно не помню!) и пол-литра водки.
Вот всем этим мне предстояло питаться минимум пару дней, пока не раздобуду где-то денег. На всякой случай вывернула наизнанку сумочку, проверила ещё раз кошелёк и обшарила карманы - тщетно! Паскудный демон Серёжа выгреб даже всю мелочь, до последней копеечки!
Неожиданно, в прихожей послышалась какая-то возня и до боли знакомый басок.
Я метнулась туда. Шагнув за угол, остолбенела от увиденной картины.
У порога стоял Аркаша в донельзя грязных шортиках и в разорванной тельняшке. Обут он был только в один сандалик, а на второй ноге оставался полуспущенный носочек, когда-то бывший голубеньким. В руках уродик держал бутылку водки, на дне которой плескались остатки прозрачной жидкости. За ним возвышался вполне обычного вида лысоватый мужчина в светло-бежевой куртке и мятых брюках. Опустив глаза вниз, я, почему-то с облегчением, увидела на его ногах нечищеные мужские туфли. Странные привычки демонов ходить босиком я уже изучила. Незнакомец выглядел несколько смущённым и это меня слегка успокоило.
Между тем, Аркаша, пошатываясь, отхлебнул из горлышка и пьяным голосом капризно заорал:
- Ну что стоишь столбом, мамашка? Веди нас быстрее в постельку! Трахаться будем!
- Чего??? – крик возмущения вырвался из меня.
- Чево, чаво…, – передразнил меня карлик,
- Вот, ёбаря для тебя привел. За сто баксов сторговался! Я ведь обещал помочь тебе деньги зарабатывать? Обещал! Теперь давай, пошли работать! За ночь успеем ещё пару сотен стебануть…
-Ах ты нечисть паскудная! – в ярости я метнулась на кухню и выскочила оттуда со сковородкой в одной руке и скалкой для теста в другой.
- Не, я пожалуй пойду… - озадачено произнёс незнакомый мужик и мигом исчез за дверью. Скорость его перемещения в пространстве напомнила мне утрешний уход демона Серёжи. Воодушевлённая этой маленькой победой я грозно нависла над карликом, готовая уничтожить его.
- Ааааа! Маменька не бейте!!!! Ааааа! Маменька не убивайте!!!! Ай-яй-яй! Не надо, не надоооо!!! – отчаянно завопил Аркашка, забившись в угол и заходясь в рыданиях.
Злость, кипящая во мне, постепенно проходила. В очередной раз стало жалко плачущего от страха несчастного уродца.
- Отвечай, как ты зашёл сюда?
- Мне Серёга ключи дал и научил, как деньги зарабатывать! Ааааа! Это он во всём виноват! Он…
- А ну-ка быстро вернул ключи! – строго приказала я Аркаше, по- прежнему держа наготове своё кухонное оружие.
Карлик полез в карман шортиков и протянул связку ключей. Вместе с ними из кармана выпали измятые денежные купюры и мелкие монеты. Аркаша, боязливо глядя на меня, подобрал деньги с пола и протянул мне:
-Вот, возьмите, маменька! Это я с хахаля аванс взял… Только для себя фанты и водочки немного купил… Вы не сердитесь на меня, я же хотел как лучше….
Последние события совершенно перевернули мою психику. Я без малейшего зазрения совести забрала деньги и пересчитала их. Оказалось около пятисот рублей.
- И это всё? – строго спросила я Аркашу.
- Нет, маменька, вот ещё забыл отдать… Простите! – уродец достал из другого кармашка две смятые сотенные бумажки и отдал их мне.
- Смотри у меня! – пригрозила я ему сковородкой и с достоинством ушла из прихожей.
Через какое-то время Аркаша неслышной тенью прокрался на кухню и загремел там посудой.
- Маманя, пойдёмте чай пить. Всё уже готово! У меня вот конфеты есть! – позвал он меня через десяток минут и хвастливо показал пакетик с пригоршней карамелек.
Едва мы разлили чай по кружкам, как раздался длинный и настойчивый звонок в дверь.
У меня отчего-то ёкнуло сердце. Гостей я не ждала.
Пройдя в прихожую, робко спросила из-за двери:
- Кто там?
- Открывайте! Полиция! Сигнал поступил от соседей, что здесь избивают кого-то!
Глава 6
Дверь пришлось открыть. Представителям закона нельзя не подчиниться. Подобно героям боевиков они осторожно вошли в мою квартиру, озираясь по сторонам и держа оружие наизготовку. От этой картины мне стало смешно и, не сдержавшись, я хихикнула.
Один из вошедших, с большим количеством маленьких звёздочек на погонах (в чинах я не разбираюсь), многозначительно хмыкнул, увидев валяющиеся в прихожей сковороду и скалку.
- С вашего разрешения мы должны осмотреть квартиру – обратился он ко мне.
- Осматривайте, - я пожала плечами.
Менты быстро обшарили комнату и спальню, заглянули под кровать, в шкаф и в кладовку. Один из них, обратив внимание на распахнутую балконную дверь, вышел туда. Я увидела валяющийся на полу сандалик, со следами не подсохшей уличной грязи и незаметно подобрала его. Аркаша, скорее всего, успел сбежать своим излюбленным путём – через балкон.
- Таак….., - многозначительно протянул тип со звёздочками, который, похоже, был у них за старшего,
- Слишком много непонятного. Две чашки чая на кухне, детская обувь, которую вы зачем-то прячете в кармане, странные крики, переполошившие всех соседей. Советую честно признаться во всём.
Я обреченно вздохнула:
- Хорошо, я признаюсь. Во всём…
Без всякой утайки, на одном дыхании, начала свой рассказ. Когда дошла до истории появления демона Серёжи, старший из ментов ( или полицаев? Как там их сейчас называют – не разберёшь) прекратил писать, но продолжал слушать с большим интересом. Другие его спутники стали странно переглядываться и о чем-то шептаться.
Про ночную оргию я, естественно, умолчала, но зато подробно, с описанием примет Сергея, рассказала о краже денег и документов, которая, несомненно, должна была бы их заинтересовать.
Конца этой истории они так и не услышали. В комнату вошли три мужчины в медицинской униформе, чем-то неуловимо напоминающие демонов и пригласили пройти с ними.
* * *
Так я очутилась в психушке.
Санитары оказались похожи на демонов только внешне. На самом деле, это были самые худшие представители мужского племени, отличающиеся редкостной грубостью и хамством.
Мой лечащий врач явно страдал шизофренией, а повадками напоминал средневекового инквизитора. Фактически мне светило бессрочное пребывание в психлечебнице до самой смерти.
Помощь пришла совсем неожиданно. Выручил мой Аркаша! За те полгода, пока я лежала в больнице, он превратился в крутого бизнесмена. Ездит на дорогом лимузине, с охраной.
Занимается поставками серы в химическую промышленность, попутно открыл фабрику по пошиву детской одежды и содержит цирк лилипутов.
Аркаша сумел договориться с главврачом психушки и отправил меня на лечение в Баден-Баден. Сейчас я живу там постоянно. Мой благодетель часто приезжает навестить меня. Он носит элегантные костюмы, наподобие фрачной пары, и особые туфли-сапоги с подкладками, чтобы казаться выше. Собирается делать операцию по удлинению ног и других органов.
У меня к Аркадию самые тёплые чувства, наподобие материнских. В самом начале нашей совместной жизни я поставила ему условие, чтобы он больше никогда и никого не приглашал для групповых оргий.
Что касается нашей интимной жизни, то здесь всё нормально.
Впрочем, секс с карликом, это совсем другая тема, о которой мы посплетничаем как-нибудь в следующий раз…
Да, чуть не забыла рассказать: Ольга так и осталась в Тунисе. Изредка мы с ней перезваниваемся. Работает она в борделе, обслуживает богатых туристов, а все заработанные деньги тратит на своего сожителя-мачо.
КОНЕЦ
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 03:03 | Сообщение # 104 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №71
«К Элизе», вой и полет
Каждый вторник он оживал, потому что чувствовал, насколько близка смерть. Мутная пелена восторга, головокружение, страшное давление в груди, яркое, почти сверхдетальное зрение опьяняли и будоражили. Так было всегда. Сегодня вся особенность происходящего состояла в том, что не было ничего особенного. Хотя привычным, конечно, все это все-таки не назовешь. Ничего не изменилось. Ни состав воздуха, ни магнитное поле Земли, ни белизна снега. Ни одно из чувств не кричало, не подсказывало, не нервировало. Он ел воздушный рис и до крови прикусил щеку. Приятная солоноватая струйка, которая сразу растворилась в слюне, побежала по вкусовым рецепторам, и вот он – такой знакомый и приятный терпкий вкус крови. Он часто чувствовал его, но все равно испытывал наслаждение, даже когда ее было слишком много и приходилось плевать на белую землю темно-бордовые сгустки. Место вокруг раны онемело, крохотная ранка нежно ныла.
Здесь всегда полно народу. Снуют во все стороны, заботятся, чтобы ты был безупречен. Чтобы смерть была безупречна. Раньше, несколько лет назад, он соглашался на детские выходки, набирался опыта. Но теперь он предпочитал только смерть. Все давно это знали, ему нравилось, что не бывает раздражающих звонков с тупыми фразами и глупыми просьбами, которые все равно закончились бы отказом. Он смутно помнил детство, юность, семью. Они, наверное, молодцы, что такие обычные. Они его любят. Он как одинокая пешка на чужом поле, которая оставила тыл далеко позади. Тыл остался тылом, но вернуться к нему нет никакой возможности. Он как одинокая пешка, которая волей Игрока решила, что вдруг сможет стать королевой. И ему нравилось зависеть от чьей-то воли, ожидать каждую секунду конца игры, конца бессмысленному вечному противостоянию, которому важен не итог, а процесс. Он, в общем-то, добился, чего хотел. Он не жалеет ни секунды, проведенной в одиночестве, полном равнодушного страха. Каждый раз он боялся не бояться, боялся, что сейчас не испытает пронизывающего блаженства страха.
Здесь подъемник тянется вверх очень медленно. Если бы на тросах не было шипов, то проще было бы залезть по ним, чем так тащится. Он поднял руки к глазам и задвигал пальцами так, будто играл какую-то мелодию. Движения были плавными, волнообразными, успокаивающими.
Она тогда играла «К Элизе». Это единственное, что он четко помнил из детства. В 13 он был мелким, живым и очень спортивным подростком, который мог сделать кувырок назад не задумавшись. С друзьями он любил лазить по брошенным стройкам и закрытым разорившимся хозяйствам. В тот день он выступал на каком-то школьном празднике, уступив нудным просьбам взрослых людей, от которых ему приходилось тогда зависеть. У него уже мелькнула мысль просто бросить все это, ведь они должны были сегодня взять новую высоту, но он не пошел, потому что в ожидании своей очереди увидел ее. Очень маленькая, очень милая, с огромной копной волос, она выглядела чужим существом здесь. Она не была красивой, скорее смотрелась неряшливо, хотя одета была очень хорошо. Видно, что эти волосы привести в приличный вид не было возможности, она явно стеснялась их. Когда она садилась за пианино, она попыталась как-то поправить платье и волосы, но у нее ничего не вышло. Она была скована, отвернула от зрителей лицо, наверно, стесняясь также своих веснушек и курносого носа. Она даже не понимала, как обаятельна и прелестна. Он тогда рассмотрел каждую черточку ее облика, но особенно поразила его ее игра. Он тогда не знал названия, не знал, что это Бетховен, только понял, что эта нежная, чуть торопливая мелодия – его жизнь в действии. Настрой – подготовка к прыжку – готовность. Музыкальный пик и резкий толчок. Мгновение. Та-ра-та-та. И еще одно. Вот. Та-ра-та-та. Это полет. Это непобедимость. Это вершина риска. Стоп. Плавный спад. И снова.
Музыка оборвалась. Она ушла. Он много раз видел среди малышей то рассыпчатое облако волос, но зачем оно ему было нужно? Он получил в дар от него миг волшебства, миг жизни, которым пронизано теперь все его существование.
Три звука. Первый подарила она. Второй заставил его стереть все и всех из памяти, выбросить из мыслей. Было холодно и скользко. И он никогда не хотел увидеть ее так. С друзьями прощаться весело, особенно когда знаешь, что встретишься с ними завтра. Хотя разве ты когда-то можешь быть уверен в этом наверняка?
Он завернул за угол и увидел «скорую». Прошлось пройти рядом, хотя вид разбитой машины точно свидетельствовал о чем-то неприятном, ведь мы не любим стакиваться с чужой болью, с чужой смертью. Мы ненавидим и любим только наше горе, мы лелеем и храним его. А с чужим что делать? Вроде бы все равно, а приходится делать вид, что что-то чувствуешь, поэтому возникает неловкость перед самим собой. Зачем это нужно? Он бросил только один случайный взгляд в ту сторону. Очень бледное лицо, очень много крови, очень большая копна волос. Но пряди свисали искусственно, она не отвернула лицо, а на нем не было застенчивой улыбки. И этот вой, нестерпимый, как неожиданный глубокий порез, этот железный, падающий на уши вой сирен. Он знал, что никогда не захочет узнать, что произошло. Он просто возненавидел всю природу, все машины, всех людей. Он дал себе слово никогда не зависеть от них. Это была их последняя встреча.
- Она так прекрасно играла Бетховена. Наверно, она все прекрасно играла, но я слышал только его. Она была… нет, она остается самым ярким, что у меня было, - он развернулся и ушел. Заплаканная, вся в черном, женщина стояла на пороге дома и удивленно смотрела вслед.
Он знал, что не любил ее. Этого просто не могло быть. Тогда ему было шестнадцать, а ей одиннадцать. Он уехал в тот же день. Никогда больше он не видел никого из того времени.
Он точно знал, что будет делать. Ему повезло. Сейчас он один из самых высокооплачиваемых каскадеров планеты. Его наниматели понимали, что он искренне влюблен в опасность, поэтому его работа качественна. А ему совсем не важно было их мнение, у него не было друзей, он был один. Всегда. Он знал, что он сходит с ума, знал, что лет через десять совсем не сможет ходить, знал, что следствием его вызова является совершенно иная, чем у основного населения, жизнь, три через три месяца отпуска в больнице и половина раздробленных костей. Боль давно стала его спутником, он иногда даже радовался ей. Но самое важное – это страх.
На краю скалы, с которой он должен был спрыгнуть, было чудесно, как на Олимпе, а может даже чудеснее, ведь кто был там, на этом Олимпе? А он здесь, он – королева. Это был его третий прыжок с этой высоты, не самой ужасающей, кстати. Как и тогда, и еще до этого он почувствовал, как немеют пальцы ног, как покалывает гусиная кожа, как высвобождается энергия и холодной волной проносится по телу. Он вздрогнул. И еще одно, сейчас. Опустил глаза. Вгляделся в бездну. Очень холодный воздух. Очень скользко. Самое гадкое, что можно придумать. Вот, наконец – страх екнул где-то в центре позвоночника, похожий на разряд, не такой сильный, как раньше, но вполне удовлетворяющий. Пора.
Когда мы утверждаем, вздохнув, что это случайность, мы должны понимать, что тогда уж это случайности. Очень и очень много случайностей, совпавших только в одно, приведшее к чему-то счастливому или трагедии. Упавшая утром чашка может быть неприятной случайностью, которая спасет вас от аварии, притом если бы она просто упала, то ваше спасение было бы еще невозможно, но вы очень неудачно поскользнулись, испачкали одно из двух осенних пальто, вернулись и переоделись в другое, поэтому именно тот автобус, пассажиры которого в полном составе погибли, упав с моста (и это тоже своего рода случайность) ушел без вас. А кто знает, может, ради вас произошло еще много интересных и не очень событий, мелочей, казалось бы, благодаря которым вы живы или мертвы, а это главное.
Третий звук – ветер во время полета после прыжка. Это не свист, не завывание, скорее приглушенное гудение, как во время взлета самолета. Не посадки, а взлета, когда диапазон звука меняется с угрожающей скоростью, закладывает уши, нос, рот, даже время застывает. Несколько мгновений, несколько случайностей – и все кончено. Боль, боль, много крови. Рука не понимается. Она была очень бледная, очень много крови, большая копна волос. Ничего не изменилось. Ни состав воздуха, ни магнитное поле Земли, ни белизна снега. Жизнь не мелькала перед глазами, он давно отказался от жизни, он жил мгновением, вспышкой, страхом, болью, страхом боли. Он еще мог чувствовать каждой клеткой свое раздробленное в желе тело, он еще мог слышать три звука – один прекрасный, другой страшный, третий волнующий, которые сливались в одну для него бесконечность. Хотя у его бесконечности осталось пара мгновений. Он ненавидел всю природу, все машины, всех людей. Он сделал последний ход и перестал быть пешкой в их игре. И он точно не любил ее.
Прощай
Она стояла и наблюдала, как с неба капают мелкие, какие-то уж очень скучные капли. Сначала, смотря вдаль, она не могла отделаться от ощущения постоянности, непрерывности и бесконечности. И тут она посмотрела в небо. Когда смотришь вот так, снизу вверх, картина предстаёт совсем другая, будто пытающаяся возразить той серости и вечной своей ненужности. Она не испытывала грусти, в душе не было боли, никаких чувств, просто пустота... Ощущать, как каждая капля вырисовывает на твоём лице, открытых руках, шее какие-то только ей понятные узоры, не сопротивляться этому, не страдать, не радоваться, а вообще - просто глупо и равнодушно чувствовать, - вот что ей нужно было или даже не нужно, а как-то просто. Просто так. Если бы сейчас лились на неё лучи солнца, она бы не почувствовала разницы. Нет, наверное, почувствовала бы. Солнце обычно, солнце не даёт покоя, или даже не покоя. Просто пустоты. Пусто - значит, легко. Она ни о чем не думала. Не затем, чтобы от чего-то отгородится, она сейчас не могла объяснить ни одного своего поступка, движения, действия. Всё её теперешнее состояние как бы говорило о том, что вообще-то все её чувства стали на грань среднего среди среднего... Может быть, можно было как-то немного иначе охарактеризовать её состояние, но она не хотела этого. Ей не хотелось умереть, упасть, уйти от мира или, наоборот, выказать себя перед ним мученицей, просто у неё было для самой себя необычное состояние всеобщей ненужности. Мысли она не создавала, а на чувства не обращала совершенно никакого внимания. Пустота...
Дождь неожиданно начал спадать, а затем и вовсе закончился. А как он был ей сейчас нужен! Вместе с прошедшим дождем пришло чувство одиночества и щемящей злости на то, что он ушёл, и только мелкие капли ещё напоминали о нём - будто этот самый дождь перед ней виноват, будто он её предал... И тут, в это самое мгновенье на неё навалился весь мир, все люди и все события, заполнив спасительную пустоту. Отчаянно пытаясь её вернуть, она помотала головой, но это было невозможно, так же, как и вернуть растворившийся в тумане дождь. Она зажмурила глаза, погрузившись в темноту, она зажала руками уши, чтобы не слышать это ласковое щебетание птичек после дождя, она зажала зубы, чтобы остановить стон, готовый сорваться и улететь вслед и дождю, и пустоте...
Она не могла этого вынести. И не из-за всего происшедшего, а из-за себя. Страшнее всего чувствовать вину. Она любила многоточия, потому что думала, что впереди, за ними, ещё очень много, что она успеет дописать, всё понять, всё объяснить... Но сейчас жизнь поставила жирную точку. Наверное, это был конец главы. Но этот конец заставил её вдруг смутиться от страстного желания никогда не испытывать ни радости, ни грусти, ни трепета, ни боли, не делать никаких движений, ничего не ощущать, не думать. Она упала на разжиженную моросящим дождём землю, ещё не ставшую грязью, но уже замаравшую её одежду и волосы.
Чувствовался особый запах земли. Но она понимала, что никогда не сможет закрыться её силой от остального, такого несправедливого мира. Она перевернулась на спину. С отвращением взирая на бездонную пропасть неба, закрытого в этот день хмурыми, промозглыми, печальными тучами, она поняла, что ненавидит его - такое непонятное, непознанное и чуждое.
Она растворилась в себе. Это чувство бывает очень редко. Она помнила его только из далекого детства - вот каждый палец, каждая частичка тебя кажется такой большой и удивительной, будто никогда ты ещё на самом деле себя не знал. Такое тяжелое, громоздкое, ощущалось абсолютно всё. Она закрыла глаза. И тут вернулась та пустота. Как она была ей рада!
Порой ей казалось, что человек – слишком уж мыслящее существо. Не прошло и нескольких мгновений, как в голове закружились мириады несвязных мыслей. Пусть лучше так, чем… Нет. Не надо. Сколько прошло времени? Как не хочется думать о нем! Наверное, много… Ведь не могли так быстро появиться светлые воздушные облака после таких скучных спокойных туч? Лучше б дождь. Лучше б. Тогда легче, тогда то, что чувствуешь на щеках, можно принять за дождинки… «Если что-то я забуду, вряд ли звезды примут нас… Мама! А солнце – это звезда?» Мама, мамочка, что ты тогда сказала? Снова холодеют руки, снова жар подступает к губам, снова щиплет глаза. Она всегда была такой теплой, такой мягкой, это было так давно и так недавно. Почему я уже не помню этого, не понимаю. Неужели если не чувствуешь – так быстро забываешь?
Воспоминания раннего детства нельзя назвать радужными. Кстати, вовсе не потому, что нечто отвратительное преобразовало прекрасные деньки в череду темных и мрачных будней. Вовсе нет. Они окутаны не дымкой, а очень плотной стеной тумана, из которого можно вырвать только капельки образов, не менее раздражающих, чем мелкие строчки на неприятном фоне. Иногда до боли вкалываются, режут сотнями тупых игл мирного человечка вопросы первых и не совсем картинок. Нет больше покоя, и ничто не удовлетворяет, не наслаждает, пока не встанет на место последняя часть мозаики. Но когда вырвешь эту иглу из расцарапанного сустава, перестанет ныть не прижженная рана, на языке ощущается приятный больной привкус победы над этим участочком сознания, полное, яркое высвобождение, легкость свободы и наслаждение пустоты.
Никогда больше этого не будет. Что делать? Как можно жить и не находить этого тепла? Будь проклята эта жизнь, в которой всему приходит конец. Нет, ты бы так не хотела. Я всегда старалась не делать так, как ты не хотела. Теперь не на кого оглядываться, никто уже не будет тобой гордиться… Прощай, мамочка.
Кнопка
Кто-то говорит, что ад после смерти. Кто-то говорит, что жизнь – это ад. Та пропасть же, в которой оказалась ты, никто назвать не может. Да и что здесь плохого? Всего лишь одно нажатие кнопки. Всего лишь дыхание. И всё вокруг замерло. Тишина. Мир изменяется на глазах, всё рушится, всё. И после этого всего остается только жизнь и пустота. Ад? Смешно. Страдание? Глупо. Счастье? Ха. Электронные щупальца в мозгу. Ложь. Ненависть. Безразличие. Безнадега? Ещё раз ха. Зеленый. Снова этот ядовито-зеленый цвет. Идеальный круг. Совсем неидеальный прямоугольник. Режет глаза. Невыносимо яркие волны разъедают глаза, впиваются в каждую частичку пространства. Снова пустота. Снова одиночество. Одно нажатие кнопки. Снова. Снова. Снова. Ещё один шаг к смерти. Из ада в ад. Из пустоты в пустоту. Закономерность. Баланс жизни. Философия… Тьфу. Всё там – недостижимо, далеко. Всё прекрасное. Небо. Разве оно раздражает? Да. Нет. Пессимизм. Умные слова. Ха. Мисс Вселенная и мир во всем мире, все эти рисунки, солнечные круги перед глазами, счастье, детство, мама, любовь. Да. Круглое, мягкое и идеальное. Там. Здесь? Наверное. Да. Нет… Тускло фиолетовые, ярко-желтые, подло оранжевые прямоугольники в ровные ряды. Чувства – там. Жизнь – здесь. Раз-два-три. А ведь и правда – тик-так-тик-так-тик-так. Смешно. Люди иногда правы… Месть самому себе – с детства сгорбившийся старик, слепой, глухой и мнительный. Свободный. Свободный? Зависимый. Всегда зависимый. Свободны безумцы. А ты ведь не безумен? Кто знает? Может, безумцы тоже несвободны? Опять философия. Здесь уже нет жизни. Сколько радости – я, мыслящее существо, мыслю! Это ли я? Это жизнь? Мир? Чувства? Скрипение на зубах откусанного ногтя. Нервы. Мысли, мысли. Звонок. Тупые фразы. Вечное недовольство. Холодно. Катерина думала, что в могиле лучше. Наивная. Наивная? Вопросы, вопросы, ответы, решения, идти, думать, смотреть, ждать, надеяться, восторгаться… пустотой? Никогда. Ещё одно нажатие кнопки. Всё. Ты встал и ушел. Вот оно счастье.
|
| |
| |
| Dolgov | Дата: Воскресенье, 09.03.2014, 04:04 | Сообщение # 105 |
|
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 266
Статус: Offline
| Участник №74
Зеленая лампа
Меня зовут Магда.
Магда из сумасшедшего дома.
То есть, это конечно, не совсем сумасшедший дом. Но мой врач говорит, что таким, как я, безопаснее всего - именно здесь.
Магда. Магда…
Как я люблю свое имя. Я помню, как его произносила мама. И как его вышептывали любовники.
Как напевал его Вик.
А вот больше ничего не помню…
Доктор рассказал мне, что я работала в издательстве, что у меня есть муж и взрослый сын - и правда, иногда меня приходят навещать двое - пожилой и молодой - очень между собой похожи, сразу видно - отец и сын.
Только я-то здесь причем?
Я их не знаю. Или не помню – какая разница…
Это называется посттравматический синдром. Я упала. Шла и упала. Потому что – скользко. И ударилась головой. Скажете, с каждым может случиться. Гололед. Да. Но случилось – со мной. Вот только я и этого не помню.
Зато – помню его – Вика. Еще – больницу, конечно, но это уже потом…А вот – его…
Доктор говорит, надо записывать мысли, все, что приходит в голову и тогда обязательно что-нибудь выплывет, и – может быть - потянет за собой остальное…
А я вот думаю, может, потому и забыла, что это – остальное, не главное. Его-то ведь я не забыла…
Каждую осень я сижу вот так на веранде и слежу за тем, как падают наземь листья. Кружась и приникая к ней, словно в поцелуе. Так же и я приникаю к настоящему, которое почти целиком – уже и прошлое. О будущем я не думаю, потому что оно - это настоящее и он – Вик. Все прочее – остальное и – за…
…Круг света от зеленой лампы. Стол. Мы напротив друг друга - Вик и я. Лицо в лицо и я ловлю его мысли. Уже целых тридцать лет назад…
Я смотрю на нее и забываю свой возраст. И все остальное забываю тоже. Только ее лицо в круге света и пальцы, без конца наматывающие прядку волос…Она поднимает глаза и застает меня врасплох – каждый раз. Ее глаза бездонны, как Марианская впадина. Однажды я сказал ей об этом и она засмеялась – только и всего. Но…
И я снова утыкаюсь в капеллу Роншан…
Странно…Я могу молчать рядом с ним – часами. И чувствовать себя на двадцать лет старше. А ведь все совсем наоборот – старше почти на тридцать как раз – он. И ему уже сорок шесть. И он почти мой отец…
- Скажи…А почему ты все время разглядываешь в своих альбомах одно и то же? Одни и те же чертежи, фотографии? Я давно обратила внимание – каждый раз – одни и те же. У тебя там даже закладки обтрепались. Или вот этого здания или еще одного. Вернее – церкви, да? И все. В них есть что-то особенное?
- Он поднимает голову и я вижу его губы со вертикальной складкой-ложбинкой на нижней. Потом он морщит лоб и произносит:
- Наблюдательная ты…
У него недовольное лицо и он хочет казаться серьезным, но мне смешно, я-то ведь знаю его, как облупленного. На самом деле, он готов сейчас заурчать от удовольствия…
- Мне вдруг стало интересно, правда, скажи…
- Ну, это…Ты ведь знаешь, как настраивается музыкальный инструмент? Гитара, скрипка…А эти чертежи, эти фотографии настраивают – меня. Чтобы я был готов сыграть ту мелодию, которая во мне, понимаешь? Которую я должен исполнить. Не зря ведь архитектуру называют застывшей музыкой…А эти два здания – как камертоны, мои - личные. Я смотрю на них и мой мозг, мое восприятие настраиваются определенным образом. Вот и все…
- Расскажи мне про них, а? Что это? И почему именно – они?
Он глядит на меня несколько секунд, потом вздыхает и говорит:
- Вот это, то, что ты видишь, это капелла Роншан. Маленькая католическая церковь во французской деревне, только и всего. Архитектор Ле Корбюзье, тоже француз…А вторая – церковь, неподалеку от Москвы, на реке Нерли. Она так и называется – Покрова на Нерли…Двенадцатый век…Я не знаю, почему именно они…Не могу сказать…Хотя…Ну, вот, послушай. Это, конечно, только мое восприятие, но ведь ты об этом и спрашиваешь, да?
Я киваю. Оно-то мне и нужно – его восприятие.
- Роншан – странная церковь. Совершенно непохожая на церковь вообще. Совсем. Ни на какую. Когда приближаешься, она выплывает на тебя из зеленого луга, как корабль. Луг, лес и вдруг – корабль. Белый. Сначала даже не понимаешь, что это. Что это – дом. А потом вдруг осознаешь, что так оно и есть – это не дом, как дом, как – церковь, как что-то еще, ну…привычное, то, что вписывается в твои представления, соответствует ожиданиям…Это – врата куда-то – в над…Ты входишь вовнутрь и на тебя смотрит – бог…И – свет. И ты чувствуешь воздух и бога – в себе…
- Ты красиво рассказываешь…А та - другая?..
- Покрова на Нерли – совсем другое дело. Можно сказать, что Роншан и она – антиподы.
- Почему?
- Потому, что она, как раз, соответствует всем канонам православной церкви. Абсолютно традиционная архитектура, традиционный выбор места – на высоком берегу реки, как и большинство православных церквей. Все, как везде. Но – не как везде, потому, что это – церковь – женщина.
- Не понимаю…- Я смотрю ему в глаза, слежу за его губами, слышу его голос и все во мне…
- Я и сам не понимаю…- Вик ухмыляется. – И никто не понимает. Если бы понимали, смогли бы построить еще такую же. Но вот – не построили…У нее уникальные по совершенству и изысканности линии. Она проста до гениальности. Понимаешь, все совпало, пропорции, природа вокруг…Она вся – простота, покой и нежность…И – вера. Церковь – женщина…
- А я?
Этого я не сказала…
…Каждую минуту, все время, жить – невозможностью любви…
Не помню, когда это началось. Или делаю вид, что не помню…Или не хочу вспоминать. Или - делаю вид, что не хочу вспоминать…
…Они плавали вдоль берега и незаметно оказались около гряды камней, выступающих из воды метрах в семидесяти от нас. Магда и кто-то из ее подруг. Мы даже не поняли сначала, что происходит – две девчонки просто играют, плещутся, размахивают руками. Потом я услышал ее крик:
- Вик!!!
Мы успели. Их, конечно, побило о камни, но могло быть гораздо хуже. Могло быть…А крика кроме меня не слышал никто…
…Я несу ее исцарапанное тело и она обнимает меня за шею. Глаза дикие. Прижимается и дрожит – вся. Потом, уже лежа на расстеленном полотенце, пока я промываю ее раны пресной водой, вдруг расжимает ладонь и шепчет:
- Гляди, что я нашла…
На ладони маленькая круглая раковина нежного розового цвета, похожая на ухо.
- Правда, похоже? – она отбрасывает в сторону мокрую прядь волос и показывает мне ухо.
И мне начинает жечь глаза, словно в них попала соль…
И запах моря – от ее тела.
С влечением можно бороться. Как бороться с нежностью, которой – задохнуться…
Я до ужаса несовременна. У меня мало подруг и много книг. Я не пробовала наркотики, но исподтишка – покуриваю. И боюсь, что об этом узнает Вик. Он меня опекает и мне это нравится. Чувствовать на себе его взгляд, ощущать его беспокойство и видеть, как он хмурится, если что-то не так. Он думает, что знает все лучше меня и я не мешаю, и слушаюсь, как маленькая. Знаете, почему? Мне просто хочется его слушаться. Вот просто…
Даже факультет мне выбрал он. Интересно, мы так и будем молчать весь вечер?
- Вик! Вик, пойдем в кино. Или погулять и в кафе, а? И дождь уже кончился.
Он качает головой даже не глядя на меня.
- Нет, сегодня не могу. Завтра, с самого утра, мне нужна свежая голова, а после прогулок с тобой там путаница…- Он качает головой и снова погружается в свои чертежи.
Я иду ва-банк.
- Меня звал Макс, а я не пошла…
- Куда?
- Да, в кино же, в кино!
- А-а-а-а…
- Вик, а он тебе – как?
- Кто?
- Да Макс же!
- Э-э-э…А я его видел?
- Он заходил к нам на прошлой неделе. Мы вместе пили чай…
- Ну, я…не помню.
Врет. Он все помнит. Все и всех. Он моих ухажеров знает и оценивает ого-го как.
Раз говорит, что не помнит – значит, не очень. И шансов у Макса, стало быть – минус ноль. Но, в общем-то, он и мне – не так, чтобы…Честно говоря, мне они все – не так, чтобы…Потому что…
Ну, чего я упрямлюсь…Время ведь не остановить и этот вечер – тоже. И себя. Или себя – можно? И ближайшую тысячу лет – по обе стороны от зеленой лампы…
…- Ну, хорошо, идем…- я встаю из-за стола.
Она визжит от восторга и бросается мне на шею. Я кружу ее, не касаясь руками. Главное – не касаясь руками…
…Мы сидим плечо к плечу и я ничего не вижу. Что-то там мелькает на экране, Магда иногда хихикает, а я чувствую ее узкую ладонь в своей, и у меня совершенно пустая голова. Она говорит, что у меня теплые руки. Вот как…
Ужинать я увела его в кафе. У меня был особый расчет – во-первых, не надо будет посуду мыть, а во-вторых, у меня к нему разговор – серьезный, а в кафе разговаривать легче.
- Все-таки, очень вкусная у них лазанья.
Вик пожимает плечами.
- Что ты хочешь, итальянцы всегда знали толк в еде.
- Вик…
-Что?
- Ничего…
Он замирает на секунду с поднятой вилкой и смотрит на меня.
- Ну, говори, говори, я же вижу, что-то есть…
- У меня проблемы с учебой…
- Продолжай, - и он возвращается к еде.
- Я не справляюсь…
- Угу.
- Ну, что ты угукаешь?
- А что мне прикажешь делать?
- Мне нужен совет, а не ругачесть…
- Я уже давно тебя не ругаю…
- Как же…Ты просто так смотришь, что мне стыдно…
Я смотрю на нее и…Господи, дай мне сил…
Чтобы скрыть свое смущение, я делаю вид, что подавился и начинаю судорожно кашлять. Магда похлопывает меня по спине и я с трудом успокаиваюсь. Цирк да и только…
…Ты взрослая, Магда. Ты умная.
Если ты не справляешься, значит тебе неинтересно. Это я настоял, чтобы ты пошла на этот факультет. Значит, есть и моя вина. Скажи, чего ты хочешь и мы поступим, как ты хочешь. Можно перейти на другой или…
Чего я хочу…Иногда мне кажется, что я не хочу ничего. Просто сидеть – вот так и говорить, говорить…
Я знаю его лицо до мелочей. Его губы с ложбинкой на нижней. Его спокойные руки. Его плечи и его походку. Его дыхание. Запах его одеколона и его пота…И как он морщится. Я знаю его женщин. Он никогда не приводит их домой, но меняется его запах и его взгляд. Едва-едва, неуловимо. Становится чуть более рассеянным. Тогда я бешусь.
Это никогда не длится больше месяца, да и случается нечасто. Но я – бешусь...
Вот, как сейчас, потому что он спрашивает, чего я хочу.
А я не могу ему сказать. Потому, что все сказано уже так…
И так ясно…
Уже поздно и мы идем домой. Он ведет меня за руку…
…Перед сном я прихожу пожелать ему спокойной ночи. Он по-прежнему сидит нал своими чертежами. Прямые плечи, аккуратный затылок.
- Вик…
- Что?
- Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, заяц…
Мы никогда не целуемся. Даже обычный чмок в щеку – никогда.
Я просто подхожу сзади и обнимаю его за плечи. Прижимаюсь щекой к его щеке и замираю. Вик не шевелится. Молча ждет, когда я уйду и я понимаю, что мешаю.
- Вик…
...?
- Мама смотрит на нас…Видишь?
Он едва заметно кивает. И молчит…
Фотография на столе, прямо перед глазами – темные волосы, счастливые глаза…Мама…Моя мама и его – Вика – жена. Его женщина. Они поженились, когда мне было десять и я все помню. И как они смотрели друг на друга – тоже. Потом она умерла, а мы – остались.
Прошло уже целых пять лет.
Мне восемнадцать. И каждый час, как день, каждый день – как год, я живу – невозможностью любви…
Ах, эта зеленая лампа, которая всегда…
Ее звали Тирца. Она была моей женой три с половиной года. Последние пять с половиной месяцев – неоперабельный рак поджелудочной железы. Это не лечится.
Каждый день я благодарю ЕГО за каждый день – с ней. Каждый день я проклинаю ЕГО за каждую минуту ее страданий.
Последнее слово, которое она уже не смогла произнести. Только одно слово. Одно имя – Магда…Потом она просто закрыла глаза и перестала дышать.
Мне понадобилось целых четыре года, чтобы научиться умирать - от нежности к ней. И с этим – жить.
На то рождество я заболела.
Озноб, температура под сорок и жуткий выматывающий кашель. И тупая боль в груди. Воспаления легких мне только и не хватало. Да еще двухстороннего. Крупозного. Возможны осложнения на…
Три дня я почти не помню, все было, как в тумане. На четвертые сутки, ночью, я проснулась, вся насквозь мокрая от выступившего пота. И сорочку и меня можно было отжимать. Но грудь уже не болела и хотелось есть. Вик лежал рядом со мной, поверх одеяла, одетый и дремал. И огромная луна прямо в окно…
…Он обтер меня всю насухо и переодел, а потом принес бульон. А еще потом я забралась к нему подмышку и уснула…До утра.
Наша первая ночь – вместе…
Та ночь…Она болела очень тяжело. Конечно, ее лечили и все такое, но три дня она была почти без памяти. Я почти не спал эти дни, все время – рядом с ней, сон – урывками, не раздеваясь. На четвертую ночь я проснулся от яркого лунного света в окно и увидел ее глаза. Она растянула губы в улыбке и прошептала:
- Есть хочу…
Я принес ей бульон, она поела немного и уснула, прижавшись ко мне.
И ничего не случилось.
Кроме счастья, которое – рядом…
А потом…
Она снова пошла учиться, вернулась в университет и жизнь пошла, как обычно. Через какое-то время появился…он. Все было, как раньше, только ночами мы почти не спали – ни она, ни я. Я прислушивался через стенку к ее шагам, скрипу половиц или створок шкафа. К ее покашливанию и как она негромко напевает себе под нос. Через полгода Магда переехала к нему. Еще через год они поженились. Я сам подвел ее к нему и вложил ее руку – в его.
Назавтра, накануне моего отъезда, когда уже стемнело, она пришла ко мне в спальню. Села на постель и взяла мою руку. Потом улеглась поверх одеяла, прижалась и мы уснули. Посреди ночи я проснулся от яркого лунного света в окне. Ее уже не было. И хотя мы не сказали друг другу ни слова…
Много лет я ни разу не оставался с ней вдвоем, наедине. Как-то не…
У них родился сын – Майк и они переехали в другой город. Я навещал их раз в год, всегда на рождество. Она не приходила ко мне больше никогда. И всегда кто-то был рядом.
Потом позвонил ее муж и я приехал. В то утро выпал снег. Мне сказали, что она никого не узнает. И я подошел к ней и взял за руку, и погладил по щеке. И она, как была, с закрытыми глазами, произнесла:
- Боже мой, наконец-то…
…Я многое забыла из прошлого – почти все. Зато я знаю все про будущее. И жду – первого снега. С первым снегом он приедет и заберет меня отсюда. И я сразу увижу его следы – темные проталины на белом покрывале. Завтра…
- Магда, девочка моя, я пришел.
- Вик, Вик, Вик…
- Видишь, все как ты хотела – первый снег, посмотри за окно.
- Да, да, я знаю, я знала, что ты придешь именно сегодня.
- Конечно, милая, я ведь тебе обещал, помнишь? Сегодня я заберу тебя отсюда. Теперь мы можем жить вместе, понимаешь?
- Я так рада, я ведь так долго этого жду, знаешь? Всю жизнь…
- Мы оба, любимая. Всю жизнь мы жили вместе, я и ты – невозможностью любви…
- И мама…
- Да, моя хорошая, она всегда была с нами – ты ведь помнишь…
- Скажи, а я все еще нравлюсь тебе?
- Конечно. Ты моя самая желанная. Ты моя любимая…
- Тогда уедем поскорее, ладно?
- Магда!
- Что?
- Скажи, а как твоя память?
- Т-с-ссс, не спрашивай. Никогда не спрашивай того, кто любит и кого любишь – ты. Просто – люби и позволь любить – себя. Беда придет сама, радость надо суметь выняньчить и вырастить…
- Хорошо, я сделаю все, как ты скажешь.
- Я так давно не была дома. Вик, а можно я тебя о чем-то попрошу?
- Ну, конечно.
- Тогда обещай мне.
- Все, что хочешь.
- Обещай мне жить долго. Ведь ты – моя жизнь и если не станет тебя…
- Не беспокойся обо мне. Я буду жить, пока живешь ты…Ведь у меня просто нет другого выхода, правда? Я ведь должен заботиться о своей дочке, о своей Магде.
- И еще…
- Да…
- Я хочу…Я хочу снова сидеть напротив тебя. И чтоб стол и зеленая лампа посредине. И ты рассказываешь мне про Роншан и про ту, другую, церковь – женщину…
- Покрова на Нерли.
- Да, про нее. И круг света от зеленой лампы…
…- Ты, кажется, что-то говорил о невозможности любви?
|
| |
| |
|
